Мне было плохо. Я выпила 5 бутылок Негрустина подряд, причем, начиная со второй, чисто в порядке эксперимента. И успокоилась. Как после столкновения с грузовиком. Шевелились только мысли - и те в каком-то своем ритме. Я смотрела кино, удобно устроившись в кинозале своей головы с поп-корном, закинув ноги на впередистоящее сидение, т.к. всё равно больше никого там не было. Моя жизнь, оказалось, укладывается в один непонятный фильм. Спасибо, хоть полнометражный. Спасибо, хоть не мультик про чебурашку. Хотя…. «Чебурашка хотя бы добрый!» - КВН.
Итак, премьера года, смотрите только в моей голове!
Скоро во всех головах страны после 5 Негрустинов!
Действующие лица: девочка-с-квартирой
мальчик-с-перспективами
и ещё 100 человек их родственников, друзей и всяких непонятных людей, как всегда, очень много о нас знающих.
В ближайшем будущем – походы в кино и театр, цветы и конфеты и всегда держаться за руки.
В необозримом будущем – счастливая семейная жизнь, куча детей и никаких забот, места на кладбище через одно.
Завязка – знакомство через подругу с парой незначащих фраз и скользнувших взглядов.
Кульминация – растянута месяца на 2 бесконечных объяснений в несуществующих чувствах и неосуществимых мечтах.
Всё как у мамы. Я всегда этого боялась. Больше всего на свете – всё, что угодно, только не как у мамы. Я раздолбаю свою благополучную жизнь, уеду в Тибет, стану торчать с хиппанами – только бы не….. Счастье, размазанное, разорванное, разобранное кучей людей, которые не хотят ничего возвращать. Счастье, основанное на других людях. Оно - в них…
Я спросила, почему ты не сопротивлялся этому чувству?
Мальчик-с-перспективами ответил: так ведь это же счастье для всех людей, только ты ему сопротивляешься.
Точняк, поняла я. Я не такая, как все.
Ух ты, новость, да!?
А потом я поняла вот что: моё счастье заключается только во мне самой. Мне для счастья не нужно никаких половинок, четвертинок и прочих дробных. Никаких продолжений и частичек меня. Только я. И как током пронзило: да ведь это и есть свобода!!!
Я допытывалась от одного парня, чего он хочет от наших отношений. Он долго собирался с мыслями (хотя вряд ли их было много), а потом изрек:
- Я хочу, чтобы ты была моей второй половинкой.
А я ответила: извини, я целая.
я всегда мечтала о свободе. Не знала, что это, но мечтала. Как о прекрасном принце – его узнаешь из тысячи и сразу поймешь, что это тот самый единственный, предназначенный тебе и прочее бла-бла-бла из сказок. Ну стало быть, все мечтают о принцах, а я – о свободе.
И вдруг оказалось, что она у меня уже есть.
Сбыча мечт собственной персоной.
Можно зависеть материально, физически – как угодно, но самая сильная зависимость – это когда твоё счастье зависит от другого человека.
Я перестала хотеть, чтобы меня любили. Через некоторое время после того, как сама перестала любить.
Я перестала хотеть, чтобы обо мне заботились. Когда поняла, что они заботятся о каком-то вымышленном беззащитном цветочке, имеющем слабое отношение ко мне настоящей.
Я перестала хотеть замуж. Очень давно.
Я даже почти перестала хотеть секса. Когда начала много заниматься танцами. Сублимация называется в психологии.
Так что же остается?..
Я хотела, чтобы меня поняли. Но Боже мой, кто поймет такое?!
И к чертям. Если бы кто-нибудь меня понял, я бы стала его навеки. Если бы кто-нибудь понял всё это, было бы как в «Казусе Кукоцкого»: “Душа души моей”. Закрыть друг другом дыры друг в друге. Инь и янь, помните, там ещё посередине есть кружки противоположного цвета. Наверное, об этом. И получится что-то космическое, божественное, бесконечное…
Что-то на сентиментальность меня потянуло…
Мне нужно как в книгах, как в песнях Oasis – свободный полет. Я хочу давать ощущение полета. И отказываюсь понять, что не все летают. Но, видимо, правда, не все.
Что же мне, развесить объявления – «обменяю ощущение полета на…» На что? Мне от них ничего не нужно. Понимание – не в счет.
Мальчик-с-перспективами уже давно взвесил все мои достоинства и недостатки, о которых и понятия не имеет. Это туда, это сюда, пара гирек – теща, сюда – родословную, так, а это, видимо, сюда…
Он и мне предлагал оценить, что весомее. Ага, давай, на одну чашу весов счастливую семейную жизнь, на другую – меня: мои мысли, чувства, стремления.
Сцена первая: знакомство с мамой, дубль 2.
Почему 2? Мама Мальчика-с-перспективами – гинеколог. Она уже знакома со мной, причем с самой неприглядной из всех моих сторон. Ещё она считает, что я плохая девчонка, с которой её сын шляется ночами. Точнее, которая шляется ночами и таскает с собой её сына.
Меня трясет, как будто сажусь не за стол, а в это ужасное кресло. Давайте, изучайте, милости просим! Чего уж теперь-то скрывать?!
Мучительный выбор, что сказать…… КАМЕРА! МОТОР!.... сделан в пользу «Извините, я пойду».
Сцена первая, но это уже другое кино.
Твоей маме по хрену, с кем ты гуляешь. Мне по хрену, кто твоя мама. Тебе просто по хрену. Но ты знаешь моё условие: только не как у мамы.
Я лечу с весов, как из катапульты. Потому что, конечно, перевешиваю Я со своими мыслями, чувствами и бла-бла-бла. Но потом на другую чашу падают пудовые гири проблем, зарплаты, старости родителей. Я взмываю в разноцветное небо, а внизу победа остается за счастливой семейной жизнью. Только – без меня.
Мне претит весь этот бред – знакомство с семьей жениха, произвести впечатление, понравиться любимой троюродной тетушке… Ведь по сути, какое отношение все наши родственники имеют к тому, что происходит между НАМИ, только двумя. Забыли, я же не хочу замуж. Из-за этого отчасти тоже.
Я пару раз представляла себе сцену, как мальчик говорит: «Мама, папа, познакомьтесь, это моя невеста». И под прицелом изучающе-неодобрительных взглядов, из серии: «Посмотрим, что за стерва окрутила нашего сыночка» я просто оттуда убегаю.
Сцена 2, из молодежного ужастика.
Мы залезаем в заброшенный дом. Там холодно, темно и следы недавней стоянки бомжей. По переброшенной доске мы попадаем на балкончик, я наступаю на что-то, и тут же пол подо мной проваливается.
С тобой я не боюсь ничего. Я знаю, ты вытащишь отовсюду, а если и нет, это не так важно. Меняю минуты без страха на годы жизни. С доплатой.
Ваша любовь – всего лишь страх остаться без меня. Как вы можете остаться без меня, если у вас меня и не было??? Страх, этот ваш страх, опутывает, сковывает по рукам и ногам, не дает двигаться. Не хочу бояться! Не хочу, чтобы за меня боялись!
Я спросила: ты не боишься за меня?
ты улыбнулся: а что, надо?
Да боже упаси!
Мальчик-с-перспективами поражен. В его распланированной по схеме «Всё как у людей, вариант благополучный, с дополнительными опциями» жизни появилось какое-то чувство.
Когда я любила, это было как…. Все природные стихии, одновременно бушующие внутри. Это было давно и неправда. От того времени остались стихи, проза, воспоминания и легкая боль. Впрочем, нет. Наверное, боль больше не появляется. Раньше я думала, что не избавлюсь от неё никогда, так и проживу всю жизнь. От того времени осталась я, уверенная, что не существует второй половинки (по крайней мере, у меня), что семья – это то, что очень мешает жить и не приносит ничего хорошего, и что большинство людей вообще ничего не чувствуют, просто вбивают себе в голову прочитанные в книжках схемы.
Мальчик-с-перспективами быстро сориентировался и нашел новую схему «Девочка любимая, маленькая, глупенькая». И со свойственной ему энергией принялся укладывать в эту схему меня.
А мне так хотелось, чтобы меня поняли. ТАК хотелось, что даже самой себе стыдно признаться, не говоря уж об остальных.
Я хотела, чтобы мне помогли лететь, а меня раскатывали катком по асфальту, приговаривая: «Я сделаю тебя счастливой». Упс, я в тот момент реально чувствовала себя плоской тряпочкой, в которую превращаются герои мультиков после падения на них чего-то тяжелого.
И тут появился ты.
Кинопробы на роль Моего Героя. Претендент первый и единственный. Представьте, съемочный павильон, мужик в кепке засыпает на стуле с надписью «Бондарчук», норовя уронить рупор, оператор висит на камере, осветители сверху забили на приборы и играют в карты. Я сижу посреди выстроенных декораций с текстом роли, который, как мне казалось, написала сама. Сценарист Жизнь мерзко хихикает в углу, такая наивность его очень веселит. Продюсер Судьба понабрал везде кредитов, в надежде сделать многомиллионный блокбастер – какую-нибудь мелодраму с элементами трагедии и хэппи-эндом. Моё кино получалось дорогим. Только вот:
Кинопробы на роль моего героя провалились. Претендентов нет. Продюсер Судьба вырывает остатки волос: «Всё пропало, мы так никогда не уложимся в бюджет, ты дура! как будешь возвращать кредиты за фильм со своей зарплаты врача?!» И тут ты. Открываешь дверь пинком, рушишь декорации. Рвешь листки с текстом и осыпаешь продюсера Судьбу дождем из клочков бумаги. У сценариста Жизнь вытягивается лицо: мало кто осмеливается так поступать с его сценариями. Я чувствую себя лишней на этом празднике свободолюбия. Мне тоже хочется сделать что-нибудь из ряда вон. Ну типа ударить кого-нибудь по голове стулом с надписью «Бондарчук». Но это уже слишком.
Просто. Я протягиваю тебе руку и говорю: «Пошли отсюда». У меня будет другое кино.
«Арт-хаус, ты не знаешь» - из фильма «Ненасытные».
Мы пили медовое пиво, сидя на железнодорожном мосту, и он вибрировал под нами, когда проходил поезд.
Мы проходили в парк около ЦДХ мимо кассы торжественно-бесплатно – нужен только наглый вид, а в этом мы мастера. Потом часами валялись на траве, прыгали и пугали чинные парочки-за-ручку. Качались на качелях и орали песни. Оторвали качели и убежали.
Мы пролезали на стройку мимо вагончиков с гастарбайтерами и смотрели вниз с высоты строящегося дома.
Мы вместе с твоими друзьями искали в лесу ночью других друзей, передавая друг другу водку из бескрайних запасов в рюкзаках, и вышли на опушку, пьяные и исхлестанные ветками, и увидели рассвет, скользнувший по нашим обалдевшим лицам невозможно золотыми лучами.
Это была настоящая ЖИЗНЬ, которая заключалась ни в чем, не имела никакого смысла и целей (наконец-то), и она была мучительно прекрасна, и радуйтесь, что никогда не ощутите её…
Мальчик-с-перспективами входит в мою жизнь незаметно. Маленькими шажками. Ну не всем же дано рушить декорации. Кто-то наоборот начинает их достраивать.
Он окружает меня новыми вещами, возводит на месте порушенных тобой, и вот я снова утопаю в рутине.
Его воля – он бы посадил меня на розовый пушистый диван с пушистой собачкой (с розовым отливом) под мышкой. Да, а ещё я должна готовить еду и смотреть потом, как он её поглощает. Ну и умиляться, конечно.
Я вскакиваю с розового дивана и бегаю по комнате, натыкаясь на разбросанные пуфики и табуретки. Но выбежать оттуда не могу.
Помоги мне, я не справлюсь сама!!!!!!!!!!!
А это я в других декорациях
Ты живешь вместе с мамой и её новым мужем, младшей сестрой и её ребенком, бабушкой и прабабушкой… Один раз, по какой-то счастливой случайности, их всех не оказалось дома. Только в комнатушке прабабушки шарканье ног и бормотание. Звуковой фон. Свет. Камера. Мотор.
Мы зашли в твою комнату. Показываешь свои рисунки – старые, давно уже не рисовал.
- Почему?
- Да неохота было…
- Нарисуй что-нибудь
- Что?
- Неважно.
- Тебя?
Я храню этот рисунок. На нем у меня по-детски задорные глаза и циничная ухмылка. На нем я как ты.
И я поняла: никто никогда не воспринимал меня как равную. Либо поклонялись, либо пытались поставить себя выше. А мне нужен был просто равный.
Поэтому я всегда играла сама с собой. Равные противники не хотели, а со слабыми сразу становилось неинтересно.
Стол зеленого сукна в круге яркого света низко висящей лампы. В полумраке вокруг восседают фигуры с веерами карт в руках. А дальше – полная темнота, где-то там, в ней, то, что вы все зовете жизнью.
Отставной военный с прямой спиной и неистребимо командным голосом.
Нервическая бледная дама с тонкой сигареткой в дрожащих пальцах бархатной перчатки.
Богач-американец в костюме в полоску и сигарой, зажатой в знаменитой белозубой улыбке.
Шулер с лицом Кларка Гейбла.
- Ставлю всё, что есть….
- Ваш ход
- Пас
- Ну что ж сегодня не везет?!
Они все – я. Я придумала их.
Когда была не с кем играть. И заигралась…
Ты достал шприц, жгут и целлофан с белым порошком.
Нет, ты же не превратишь наш фильм в банальщину про наркоманов?!
Есть такой фильм «Кенди» с Хитом Леджером в главной роли. Про девочку-художницу и мальчика-поэта. Про то, как они расширяли границы сознания. А если по-простому ширялись(рас). Облом, я не умею рисовать!
Давай так: про девочку-на-танцах и мальчика-с-гитарой.
Когда умер Хит Леджер, я очень болезненно почувствовала себя живой.
- Ты же не будешь этого делать?
- Ты же не будешь со мной?
Не буду.
Я беру пакетик и выхожу из комнаты. Ты молчишь. Камера: крупный план тебя, фоном – звук спускаемой воды в туалете.
В моей голове разыгрываются драмы, комедии и фарсы. Моя голова – театр одного актера, режиссера и сценариста.
В жизни ведь никого не заставишь играть по своим правилам. Она навязывает мне – свои.
Только вот я знаю исход этих игр. Я знаю, как будет, только никто мне не верит. Кассандра, мать твою.
Мне так страшно, когда мальчик-с-перспективами обнимает меня. Эта нежность как электрическое поле – на метр вокруг и бьет током. Больно от неё, а не от стальных тисков объятий. Больно видеть отчаяние в глазах – по моей вине. Хочется сделать что-нибудь ужасное, чтобы он разлюбил меня в один момент, проклял, забыл, только не этот груз чужой потенциальной боли на мне…
Мне никогда не объяснить им. Только ты и поймешь. Когда воздух начинает пахнуть дымом и свободой, и кажется, все машины рассекают ночной воздух на пути ОТСЮДА, и ребята, орущие по ночам под гитару, знают тайну, недоступную мне.
И хочется бежать со всех ног.
Когда люди высвечиваются этим солнцем и вся краска стекает с них, и понимаешь: это не те. Хочется разрушить эту благополучную жизнь, всё, что было в ней хорошего и важного и держало, и ничего не строить взамен. Больше никаких декораций. Только ты и я. Только…. вдруг пришло в голову, даже не могу вспомнить, кто поет «Небо… море… облака…. Здравствуй, небо… море… облака». Если бы так было.
Я не могу сказать мальчику- с-перспективами : «Пошел на хрен». Я не умею рушить декорации. Точнее, умею. Но только вокруг себя. Сижу потом на обломках и плачу. А ты рушишь и уходишь. Ведь какой смысл сидеть на пепелище?
Мы даже целовались всего один раз.
Я вообще не люблю целоваться. А в нашем случае это было бы смертельно.
Сцена – экшн в декорациях рабочего квартала.
Мы шли по твоему району ночью. Твой район один из тех, где жажда бычки витает в воздухе. Каждая фраза «закурить не найдется?» может быть использована против вас. Каждая пустая бутылка – орудие убийства. И только фонари, дома и припаркованные машины – безмолвные свидетели преступлений.
Мы шли и навстречу нам шли трое. До жути банально. Ты первый раз в жизни взял меня за руку и по венам заструился ток – то ли от прикосновения, то ли от предчувствия того, что будет. Мы чуть замедлили шаг. И они тоже. Мы должны были сойтись в круге света под фонарем. До банальности жутко.
Если вы думаете, что драки – это как в кино: красиво и долго, то вы явно живете где-нибудь в центре и редко оттуда выбираетесь.
Ты слегка сжал мою руку, что я расценила как «отойди». В этом месте все уважающие себя героини фильмов кричат: «Нет, я не брошу тебя!» Я не стала кричать.
И мне повезло. В мою сторону двинулся самый хлипкий. Мерзкий урод, вдруг подумала я. Ты портишь такой вечер, ублюдок недоделанный.
Дрожь в коленях, поднимается вверх по ногам, сковывает руки, колотится сердце, трудно дышать. Это когда мне страшно.
Но я умею распознавать адреналиновый приход: тысяча молоточков под кожей долбится в спину, и расправляешь плечи и поднимаешь голову.
На самом деле всё это длилось долю секунды. Впрочем, за эту долю секунды он успел приблизиться. Я не вижу, что там с тобой. Но за тебя я спокойна.
И я хочу быть такой же, как ты.
А дальше было то, чему бы никто не поверил, если бы мне вдруг взбрело в голову кому-то рассказать. Мой самый сильный удар за весь неполный год занятий карате.
Камера, мотор, крупный план: его небритая черная харя, и мой кулак, на полном ходу влетающий в неё. Кулак пронзает болью, но эта боль, которая придает яростных сил раненому зверю. Бью между ног. И тут наконец замечаю пустую бутылку, которая всё это время валялась почти у меня под ногами. Крупный план: Бог-из-машины подбросил спасительную Балтику, которой суждено было разбиться об его опущенную вперед голову. Он рухнул лицом вниз на осколки, а я осталась с розочкой в окровавленных руках.
Ты подбежал в момент моего триумфа. Фаталити. Ты, конечно, быстро разобрался с двумя другими, и как будто ничего и не было. Только ухмылка чуть циничней и глаза чуть жестче, и на губе кровь. Молоточки продолжали стучать в спину – они толкнули меня к тебе, и я слизала кровь. Ты ответил, только на моих губах крови не было. Ты прижал меня к себе, и обломок бутылки выскользнул из рук дождем осколков.
Мы целовались в круге света под фонарем, под ногами у нас лежали 3 мужика в крови, а вокруг была черная пустота.
Это как вести двойную жизнь. Как в дешевом триллере, где героиня днем работает учительницей/официанткой/уборщицей, а ночью превращается в женщину-кошку/ стриптизершу/ хладнокровную убийцу, и на что ещё хватит больной фантазии сценаристов. Ну вот и я примерно так, только слегка прозаичнее. Утром-днем-вечером стачиваю зубы о гранит медицинской науки, ношу белый халат, играю роль девочки-с-квартирой, встречаюсь с мальчиком-с-перспективами, не грублю родителям, получаю повышенную стипендию, хожу на танцы (это слегка выбивается из роли, что беспокоит мальчика-с-перспективами, рьяно следящего за чистотой сценария), а вечером-ночью (иногда) говорю, что иду к подруге и скорее всего останусь ночевать – позвони, да конечно, мам, я у Ани, хорошо, спокойной ночи… И я бегу. Почти взлетая над асфальтом. К тебе. И если вы спросите, что такое настоящая жизнь, я, не задумываясь, отвечу, что это те редкие моменты, когда мы с тобой идем рядом и молчим. Или рассказываем истории. Или едем в электричке куда-то. Поем песни в компании почти-антисоциальных-личностей… И если после этого вы спросите, почему… Не надо этого спрашивать. Нельзя ведь, чтобы героиня погибла за 2 часа до конца фильма!
Ты спросил всего один раз.
- Зачем тебе все это?
Крупный план, я смотрю тебе в глаза, и вкладываю в этот взгляд всё то, о чем молчу, говорю, пишу, кричу и опять молчу. Станиславский орет: «верю!» и уходит из зала. Ты понимающе усмехаешься.
Пойми, у каждого в жизни свои декорации. Я не знаю, как жить в других. Может быть, когда-нибудь я научусь. Может быть, ты научишь.
Сцена самая последняя.
С тебя – трагический финал.
С меня – сдержанное молчание, а потом кусание залитой слезами подушки.
Ты будничным тоном сообщаешь: я завтра в Ёбург уеду… На пару месяцев. Или лет. Как получится. Поедешь со мной?
Я ответила: мне завтра в институт.
Пойду учиться спасать жизни.
А что мне ещё остается, если я не могу спасти свою?
Всё, что я хотела написать – это «Драная юбка» Ребеки Годфри. Всё, что я хотела сказать – никто всё равно не поймет. Все, кого я хотела полюбить, либо мертвы, либо очень далеко. Я осталась взвешенная и завернутая со всеми своими мыслями и чувствами, и стремлениями, и помыслами посреди майской улицы. Брошенная и бросившая, и бросающаяся всю свою жизнь всякими выгодными предложениями и ценными вещами.
Не будем приглашать оценщиков – я ничего не стою по вашим меркам, но бесценна по своим, ничего не поделаешь.
«Иди через лес, иди через ягоды, сосновые иголки к радуге на сердце. Я пойду за тобой, и я буду искать тебя всюду до самой до смерти» - это Васильев написал про нас с тобой. Только я не пойду за тобой. Я буду искать тебя – в себе – до самой до смерти. Потому что мы – Инь и Янь – и только ты закроешь дыру во мне.
А я осталась посреди майской улицы, и никто не ответил на мои вопросы и даже не задал наводящих, и даже не намекнул на ответ.
Пойду и напьюсь Негрустина.
И завтра будет новый день.
Сцена финальная трагическая, дубль 2.
И тут я подумала: а может, и не было никакого тебя? может, я это всё придумала. В тот момент, когда так хотелось понимания, просто создала себе Инь (или Янь, всё время путаю), того, кто поймет меня, а на самом деле, должна была понять себя сама. Ну да, я же с детства пишу – парочка сюжетных линий из моей жизни, парочка придуманных, вводим нового героя – Моего Героя, в виду полного отсутствия таковых рядом.
Выходит, и черная, и белая половины круга – я? И что же – я закрыла дыры в себе? Или это всего лишь возможно….
Продюсер Судьба нервно курит в углу, приканчивая вторую пачку. Со мной не получилось ни кассовой мелодрамы, ни арт-хаусной трагедии, которую стали бы смотреть некрасивые интеллектуалы и интеллектуалки и извращенцы-эстеты, любящие копаться в белье, не только что надетом, которое ещё можно выставить на всеобщее обозрение, а очень грязном, таком, что каждому хочется спрятать.
- Ну ладно, не обижайся, просто я не хочу играть в чужих фильмах. Хочу поставить свой.
- Ты же понимаешь, что ничего выдающегося у тебя не получится…
- Понимаю… И всё-таки. Что там с кредитами?
- Ох, не парься! От меня уже никто не ждет, что я буду их возвращать. Забирай себе, только всё равно ты провалишься! Обратись к сценаристу Жизнь, хотя бы сценарий будет у тебя…
- Нет. Мне не нравится его стиль.
Москва, январь-февраль 2008.