5. «Выковырянные»
См.начало: http://www.proza.ru/2011/08/19/1142
Моя мама, будучи телеграфисткой в Управлении дороги, была в курсе всего происходящего от Москвы и до Киева: какую станцию бомбили, а с какой нет связи, так как там уже немцы. Мама шепталась об этом с бабушкой, но что-то попадало и в мои уши, так что кое-какие новости я узнавал раньше, чем поступали официальные сообщения. Сводки с фронта, как правило, запаздывали. Мама принесла и новое для нас слово «эвакуация». Скоро это слово было на слуху у всего города. Город покидали и люди, и заводы. Формировались всё новые и новые эшелоны, и мама говорила, что их уже не хватает. Даже по Оке на плотах что-то увозили.
Немцы приближались к Калуге. Наш сосед Алексей Федорович Гусаров (я его звал дядя Лёня) работал в моботделе Управления дороги, он и подготовил документы на эвакуацию своей семьи, состоявшей из жены Софьи Сергеевны и племянницы Сони, жившей у них на правах дочери. Подготовил документы и для нас, так что уезжать мы собирались вместе.
Мы начали готовиться к отъезду. Но не все спешили уезжать из Калуги. Владельцы частных домов боялись бросать свои дома на произвол судьбы. Некоторые не верили в жестокость немцев. Как-то идя в магазин, я встретил своего одноклассника Юру Фаддеева, проживавшего с родителями в частном доме на нашей улице. Узнав, что мы собираемся покинуть Калугу, он стал меня убеждать, что бежать от немцев, побросав все имущество, нет смысла, немцы – цивилизованная нация, и никакого зла гражданскому населению они не сделают. Было ясно, что такие мысли родились не в голове Юры, такие разговоры, вне сомнения, велись в его семье. Меня его доводы возмутили, и я холодно с ним распрощался.
В конце сентября, когда до нашего бегства из Калуги оставались считанные дни, из Ташкента от моего друга Вали Берестова я получил открытку с его адресом. Ташкентский адрес! Как вовремя мы его получили, и как были ему благодарны! Ташкентский адрес стал нашим почтовым ящиком, а Валя – связным:
За день или два до нашего отъезда из Калуги у нас появился мамин брат дядя Коля. Бойцов его истребительного батальона, занимавшего оборонительный рубеж в районе реки Угры у деревни Плетенёвки, в связи с подходом регулярных воинских частей, распустили по домам. На восток уходил последний заводской эшелон, с которым дядя Коля уезжал с женой и сыном, и он выкроил время, чтобы попрощаться с нами. Мы собирались тоже уезжать, и вдруг возник убийственный вопрос: как мы найдем друг друга? И тут я вспомнил о ташкентском адресе Вали. Вот он выход! Дядя Коля записал адрес. Увез с собой ташкентский адрес и дядя Лёня Гусаров.
Наступил день отъезда. Было это 7 октября. Мы по-быстрому собрались. Мама позвонила в горком партии, где раньше работал отец, и попросила прислать автомашину, чтобы довести к эшелону маленьких детей и вещи. Ей пообещали, но машину мы так и не дождались. Так что с собой мы взяли столько вещей, сколько я и мама могли унести на себе. Бабушка шла с детьми, неся Виталика на руках. Как в этот день добирались до эшелона Никифоровы и Гусаровы, я не помню. Не помню также, чтобы нас кто-нибудь провожал, да и некому было провожать. Так что никто не пожелал нам счастливого пути и не бросил вслед лапоть по старинному русскому обычаю.
Эшелон, в котором нам предстояло уезжать, стоял на товарной станции. Там нас ждали два пульмана (так называли большие 4-хосные товарные вагоны), спешно подготовленные для перевозки людей, а до этого в них перевозили лошадей какой-то кавалерийской части и вагоны пропахли конским потом и навозом.
Но в этот день отъезд почему-то не состоялся, возможно, из-за того, что путь на Москву был разбит бомбежкой. Нас отправили домой, и это было хорошо, так как дало возможность взять из дома еще кое-какие вещи. В этот же день мама нагрузила меня узлами и поручила снести их в вагон. Я уговорил пойти со мной мальчишку с нашего двора Шеленговского Валерку по прозвищу Алёна. Его дразнили: «Алёна – ж… опалёна». Но не успели мы дойти до Поля Свободы, как на Калугу начался налет немецкой авиации. Это была вторая бомбежка города. Посчитать, сколько было самолетов, мы не успели. Мы уперлись взглядами только в один самолет, который летел, чуть ли не над нами. Это был бомбардировщик юнкерс с черными крестами на борту и на крыльях. Он летел над городом совсем низко и из его чрева, как горох, сыпались бомбы. Их можно было даже разглядеть. Мы с Валеркой легли в кювет, а когда самолеты, сбросив свой смертоносный груз, улетели, Валерка отказался идти дальше, и мы из-за боязни что налет может повториться, поспешно вернулись домой. Напуганная мама обрадовалась моему возвращению и ни о чём меня не расспрашивала.
Бабушка Клаша держала двух кур, о которых в суматохе сборов забыла. Когда мы вернулись со станции, она их забила, сварила из них бульон и разлила его по бутылкам. И бульон, и вареные куры очень пригодились в нашем долгом путешествии на восток. Еще бабушка Клаша сняла со станка свою зингеровскую швейную машинку, и она на чужбине стала нашей кормилицей. Не забыла баба Клаша взять с собой и свою старинную ковровую кашемировую шаль. Происхождение этой антикварной вещи в нашей семье я не помню. Кажется, отец бабы Клаши Сергей Алексеевич когда-то подарил эту шаль своей жене Елизавете Адамовне, а затем от неё шаль перешла к бабушке. Впрочем, я могу ошибаться. Шаль долго жила в нашей семье. В тех краях, куда завезет нас, эшелон, в морозные дни она служила и по своему прямому назначению, то есть как головной платок; служила она и покрывалом на кровать, и настенным ковром, пока вконец не истрепалась до дыр, что случилось уже в послевоенные годы.
А на другой день, это было 8 октября, Никифорову из Управления дороги прислали «эмку», чтобы он мог отвезти к эшелону пострадавшего от бомбежки сына. И «эмка» отвезла не только Никифоровых, но и бабу Клашу с Элой и Виталиком, со швейной машинкой и с другими вещами. Эла даже прихватила своего большого плюшевого мишку, подаренного ей ко дню рождения. Так мамина доброта и сострадание к Никифорову откликнулись для нас жизненной выгодой.
Мы же с мамой, нагрузившись узлами, пошли пешком следом. В одном из узлов были вещи отца: пальто, костюм, туфли. Мама беспокоилась, чтобы отцу было во что одеться, когда он вернется с войны. Эти отцовские вещи износил я, но случится это уже после войны.
Итак, 8 октября 1941 года мы покинули родную Калугу, приобретя статус эвакуированных или, как стали говорить в народе, «выковырянных». Вместе с нашей семьей ехали в неизвестность и Софья Сергеевна Гусарова с Соней. Мы не знали, на какой срок мы уезжали, но не теряли оптимизма и полагали, что совсем скоро Красная Армия погонит фашистов на запад, и мы вернемся домой. Тогда еще никто не знал, что война продлится почти четыре года. А дядя Леня уехал из Калуги позже нас, с самым последним эшелоном. Калугу немцы захватят 12 октября.
Не знаю, сколько людей было в вагоне, нас было много - 60, 70 или 100 человек женщин, детей, стариков. Нары в два яруса, в центре – чугунная печка, огонь в ней не угасал сутками, и все обитатели вагона, по очереди, что-то на ней готовили, кипятили воду. А на долгих стоянках тут же у вагона или где-то в сторонке между путей разводили костерки из набранных щепочек и пищу готовили уже на них.
Были проблемы с туалетом, но вскоре мужчины перестали стесняться женщин и наоборот, и по малой нужде, а иногда и по большой, пристраивались прямо у вагонов – надо было успеть справить нужду, пока эшелон не тронулся.
Путь от Калуги до Москвы наш эшелон преодолевал три дня (теперь электричка проходит его за три с половиной часа). До станции Тихонова Пустынь доехали без приключений. Вдали чернело дымящееся здание элеватора, в нём после бомбежки горело зерно. Дальнейший же путь был полон приключений. Впереди и сзади нашего эшелона держали путь на Москву другие эшелоны. Дорогу бомбили, и мы, оставив весь свой скарб в вагоне, прятались в лесу, подолгу ожидая, пока где-то впереди, на разрушенном бомбами пути, закончат восстановительные работы. Нам повезло, что ни один из крупных мостов на нашем пути не пострадал от налетов авиации, иначе до Москвы мы бы не добрались.
Медленно, но всё же мы двигались вперед. Однако не все из впереди идущих эшелонов дошли до Москвы: внизу под откосом железнодорожной насыпи лежали разбитые и обгоревшие вагоны и цистерны. На полпути наш эшелон вдруг надолго остановился, уже не из-за налетов вражеской авиации, а по причине, что на паровозе кончились вода и топливо. Пассажиры эшелона высыпали из вагонов и выстроились цепочкой до какого-то болотца и оттуда из рук в руки передавали на паровоз ведра с водой. Таким же способом были переданы на паровоз и обнаруженные где-то поблизости дрова.
В Москву эшелон прибыл 12 октября, в этот же день, как мы узнали позже, немецкие танки вошли в Калугу. В Москве наш вагон долго возили по Окружной железной дороге. Когда стало темнеть, в небо поднялись аэростаты воздушного заграждения, а потом всю ночь, где-то рядом, грохотали зенитки, и в черном небе были видны разрывы снарядов – там, в вышине гудели своими моторами немецкие самолеты.
На другой день, рано утром, уже другой эшелон, к которому прицепили наши вагоны, отправился на Рязань и дальше на восток. Мы не знали, куда повезут нас дальше, и спросить об этом было не у кого, но мы понимали, что дорога предстоит длинная и долгая.
Когда в вагоне мы первый раз приступили к ужину, и мама для Элы и Виталика стала намазывать маслом хлеб, у меня вдруг вырвалось, что я тоже хочу бутерброда. От удивления мама раскрыла рот. Её возмущению не было предела. Я, вечно воротивший нос от масла, когда оно было в достатке, теперь, когда масло стало дефицитом, вдруг захотел хлеба с маслом. Не стесняясь попутчиков, мама высказала мне всё, что думала по этому поводу.
Всё обилие дорожных впечатлений невозможно было переварить. Это был своеобразный практический урок географии: смена местностей, климата, часовых поясов, череда станций и полустанков, городов и поселков, рек и речушек. Вот Москва, Рязань, другие большие и малые города. Вот великая русская река Волга, за ней – степи, седой Урал с его пихтовыми лесами. Горы я увидел впервые, и они произвели на меня неизгладимое впечатление. Через Урал эшелон тянул мощный локомотив «ФД» («Феликс Дзержинский»), самый мощный паровоз в Европе. Путь был извилистым, и когда эшелон вписывался в очередной изгиб, впереди можно было видеть попыхивающий паром и дымом паровоз, а сзади – хвост эшелона. Эшелон преодолевал подъем за подъемом и, достигнув перевала, легко двинулся вниз – мы покидали Европу. Кто-то сказал, что скоро будет граница между Европой и Азией, и я не отходил от раскрытой двери вагона, пока не увидел столб на границе двух частей света.
Вот река Миасс и стоящий на ней Челябинск - неофициальная столица Южного Урала с облаками дыма над металлургическими заводами, отсюда на запад шли эшелоны с танками. Дальше – уже сибирские реки и города: река Тобол и стоящий на ней Курган, где в братской могиле нашел упокоение мой дед Николай; река Иртыш и стоящий на ней Омск (позже с Иртышом я познакомлюсь ближе); и, наконец, река Обь и стоящий на ней Новосибирск с поразившим меня своими размерами и красотой железнодорожным вокзалом. Здание вокзала было построено в виде мчащегося на восток паровоза (хотя этот образ не сразу можно было угадать), а центральная его часть имела композицию триумфальной арки. Где-то тут – в Новосибирске - жила белобрысая девочка по имени Саша – моя будущая судьба*).
От Новосибирска наш эшелон повернул на юг, на Барнаул. За Барнаулом снова степи, на них – пасущиеся верблюды. Был уже конец октября, когда эшелон прибыл в Семипалатинск, где и был расформирован.
В пути мы находились более двух недель. Чем дальше от Москвы, тем плотнее был поток эшелонов: они двигались с Украины и Белоруссии, из центра России и из её южных областей. Где-то в пути поток разделялся на два отдельных потока, один из которых направлялся в Среднюю Азию, другой – дальше на восток. Попутные большие и малые станции были забиты эшелонами, подолгу ждавшими отправки, но первыми на восток отправляли эшелоны с ранеными бойцами, а также заводские эшелоны – где-то там, в тылу, на голом месте, под открытым небом разворачивались новые заводы. А на запад спешили эшелоны с войсками и военной техникой.
В переброске промышленных предприятий на восток страны большую роль сыграл Л.П.Берия. Вот какую информацию по этому поводу я обнаружил в Интернете, привожу её полностью:
"В годы войны Берия занимал высокие должности в Государственном комитете обороны (ГКО), являлся постоянным советником Ставки Верховного Главнокомандования, заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и наркомом внутренних дел. По уровню ответственности он фактически был вторым после Сталина человеком в стране. Это предопределило и степень его вовлеченности в те сферы деятельности, от которых во многом зависел итог войны с Германией.
Однако вклад Берии в общую Победу начался задолго до войны. С 1939 по 1941 год при его непосредственном участии на Урале и в Сибири было возведено свыше 2000 производственных площадей, куда в случае войны должны были эвакуироваться промышленные предприятия. 22 июня 1941 года опасения советского руководства подтвердились – сразу же за вторжением немецких войск началась эвакуация стратегически важных предприятий. За считанные месяцы под контролем НКВД на восток страны было переброшено свыше 1,5 тысяч производств и около миллиона человек: тысячи железнодорожных составов, двигавшихся один за другим на расстоянии тормозного пути под непрерывными обстрелами и бомбежками, успели вывезти практически все оборудование и технику в тыл".
*)См.новеллу "ОНА" - http://proza.ru/2011/10/18/964
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/19/1131