6. Свиносовхоз имени II пятилетки
См.начало: http://www.proza.ru/2011/08/19/1142
Наш эшелон расформировали в городе Семипалатинске, расположенном на реке Иртыш. В Семипалатинске ярко светило солнце, а на улицах ноги утопали в желтом песке – он был повсюду. Казахи встречались редко. Нам сказали, что они живут в основном в своих селениях где-то в степи. Не видели и лошадей, зато видели верблюдов.
Первым делом мама отправила меня в парикмахерскую. И о, ужас! Я услышал, как подстригавшая меня парикмахерша сказала своей товарке, что у меня в голове вши. Вшами нас «наградил» кто-то из попутчиков (потом мы прошли санпропускник и избавились от этих «квартирантов»). Затем мама повела нас в столовую, чтобы после долгого пути нормально пообедать. Я попросил маму взять мне плова, он был указан в меню, и мне очень захотелось отведать этого восточного блюда, о существовании которого я знал по книге о похождениях Хаджи Насреддина. Но столовский плов, в котором я не нашел мяса, меня разочаровал.
В Семипалатинске мы, «выковырянные», попали в распоряжение местных властей, которые занимались распределением беженцев. Мама куда-то ходила и что-то выясняла, ей хотелось, чтобы нас оставили в Семипалатинске, где было легче найти работу по специальности. Однако в Семипалатинске оставили Никифорова с сыном, а нам и Софье Сергеевне дали направление в Ново-Шульбинский район Восточно-Казахстанской области, в свиносовхоз имени II-й пятилетки.
Мы долго туда добирались, сначала поездом до станции Шемонаиха, а потом 40 километров по пыльной, выжженной солнцем степи на запряженной волами повозке. О быках, как о тягловой силе, я раньше читал, кажется, у Гоголя. И вот теперь они предстали реальностью. Степная, бесконечно длинная дорога, казалась мне чумацким шляхом, а наш возница с седыми казацкими усами (по всей вероятности он был украинцем) – чумаком, и ехали мы не в какой-то неизвестный нам свиносовхоз, а в Крым за солью. Возница покрикивал своё «цоб-цоб» на лениво вышагивающих быков, из-под ног которых поднималась густая, жирная пыль, толстым слоем оседавшая на наших скромном багаже, одежде, руках, лицах. Мы ехали так долго, что казалось, время остановилось. Но вот и совхоз.
Поселили нас не на центральной усадьбе совхоза, а в двух-трех километрах от неё, на полевом участке, в саманном домике. Домик стоял в ряду других таких же домиков на самом краю поселка, за глубоким оврагом; за домиком – бескрайняя степь, по которой ветер гонял клубки перекати-поля.
Надо было налаживать быт на новом месте жительства. В комнате имелась всего лишь одна кровать, которую мама уступила Софье Сергеевне с Соней. Я, мама и Эла спали на полу. А бабушка Клаша с Виталиком разместились на русской печи. По приезде в совхоз Виталик заболел одновременно корью и дизентерией. Он находился при смерти, и мама увезла его в Новую Шульбу. Там, в районной больнице, он и был вырван из лап костлявой.
Вместо стола мы использовали доску, один конец которой лежал на подоконнике, а второй – на поставленном «на попа» чемодане Софьи Сергеевны. За этим импровизированным столом мы и принимали пищу. Однажды доска упала и стоявшие на ней старинные фарфоровые чашки, привезенные Софьей Сергеевной за многие тысячи километров, побились. На глаза у неё навернулись слезы, и все стали её утешать, что посуда бьется к счастью.
К русской печи примыкала плита с двумя конфорками, которую мы топили кизяком, а поначалу в качестве топлива использовали перекати-поле. Перекати-поле мы с Соней собирали в степи, но оно моментально сгорало, и сварить на нём обед было невозможно. На плите мы жарили (вернее – пекли) деруны, пекли их прямо на чугунной доске, поскольку сковородок у нас не было.
Через несколько дней нашего проживания мы смогли познакомиться с местным климатом. В одну ночь зима сменила осень. Случилось это с 6-го на 7-е ноября. Был теплый осенний вечер, когда мы ложились спать, а утром все кругом было покрыто толстым слоем снега, и был мороз. Узнали мы и что такое буран в степи. Бураны продолжались по несколько дней, а когда кончались, мы обнаруживали вокруг домика огромной высоты сугробы. Овраг занесло снегом, и его склоны превратились в снежные горки, на которых каталась местная детвора. Санок ни у кого не было, и катались на так называемых ледянках. Мастерили ледянки из навоза и соломы в виде диска.
Теперь у нас, наконец-то, появился почтовый адрес, а с ним и возможность восстановить утерянные связи с родными и близкими. Но с кем? Где они эти родные и близкие? Калуга под немцем и туда письмо не пошлешь. А посланная отцу в Воронеж открытка вернулась не востребованной. Связь с отцом, как и с другими родственниками, была надолго утрачена. Я сразу же написал письмо Вале Берестову в Ташкент, и уже в ноябре от него был получен адрес дяди Коли. Дядя Коля стал первым, с кем мама стала переписываться. Мы узнали, что заводской эшелон, в котором дядя Коля с семьей уехал из Калуги, был расформирован в Красноярском крае, и где-то там, на голой земле, прибывшие в эшелоне заводчане стали разворачивать новый завод. А затем Валя прислал и адрес дяди Лёни Гусарова. Так что и Софья Сергеевна с Соней с помощью ташкентского адреса нашли дядю Лёню, который из Калуги уехал с последним эшелоном.
Мы с Соней начали ходить в школу, которая располагалась на центральной усадьбе совхоза, но из-за зимы с её морозами и буранами и отсутствия тёплой одежды учебу пришлось бросить.
Там, в совхозе, на плечи мамы легли непомерные заботы: семью надо было чем-то кормить и во что-то одевать. Деньги кончились, и мама поехала в райцентр в военкомат. И её хорошо там приняли, на слово поверили, что она жена фронтовика (доказательством послужил пропуск в магазин военторга в Калуге) и выдали 800 рублей денег.
Работы в совхозе для «выковырянных» не было, но мама упорно её искала, и не любую, а по специальности. На предложение совхозного руководства работать уборщицей, мама не согласилась.
Наступала зима, а работы у мамы всё еще не было.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/19/1128