8. Станция Защита
См.начало: http://www.proza.ru/2011/08/19/1142
Тыл нуждался в хороших специалистах, а мама была опытной телеграфисткой, и в марте 1942 года её перевели в дистанцию сигнализации и связи Защитинского отделения Томской железной дороги. Станция Защита находилась в семи километрах от Усть-Каменогорска, областного центра Восточно-Казахстанской области (позже я узнал, что Усть-Каменогорск был основан при Петре Первом в 1720 году, как крепость с таким же названием). В 2-3 километрах от станции протекал многоводный Иртыш.
Почему станция и посёлок при ней получили такое необычное название - «Защита»? Вот что я узнал. В XVIII – XIX вв. при строительстве и укреплении Иртышской военной линии Сибирского казачьего Войска, активно применялись так называемые тогда маяки и защиты. Защита чаще всего представляла собой, укреплённое земляным валом или лесом четырёхугольное сооружение, в котором находился запас продовольствия, фуража и боеприпасов. В защитах располагался небольшой гарнизон, который постоянно нёс караульную службу на вверенной территории.
С течением времени, когда край был замирен, защита обратилась в маленький поселок с названием Защита.
А в качестве маяков, использовались естественные природные возвышенности. Такой естественной возвышенностью в окрестностях посёлка Защита являлась гора Орёл, с которой были видны места, откуда мог появиться неприятель.
Нас поселили в коммунальную квартиру в доме НКПС. Дом был бревенчатый двухэтажный. Он стоял на краю поселка, замыкая ряд таких же домов. Вдоль домов – дорога, она вела к 115 железнодорожной школе, в которой я закончил 6-й, а затем 7-й классы. Вдали за школой виднелась гора Орел. За дорогой тянулось бескрайняя степь.
В нашей комнате с двумя большими окнами проживало две семьи: наша и телефонистки Четвериковой Елизаветы Николаевны. Семья тети Лины (так её звали в быту) состояла из четырех человек: она, её свекровь Наталья Мироновна, сын Лёва от первого брака - мой сверстник, и дочь Галя. Лёва был хилым и болезненным, отставал в росте и вскоре, после возвращения Четвериковых в Калугу, умер. Гале – рыжеватой и веснушчатой девчонке - было лет 10-11. Итого в комнате нас было 9 человек. Но жили дружно, без каких-либо трений.
Маленькую комнату в квартире занимала калужанка Бовкалло Мария Федоровна с дочерьми Зоей и Женей. Жене было не более 12 лет, а Зое, красивой блондинке, уже исполнилось 16. Еще одну комнату занимала семья из местных.
В железнодорожном поселке нашли приют и многие другие калужане, загнанные туда войной, так что там образовалось целое калужское землячество. Калужане держались друг друга, помогали один другому кто, чем мог, обменивались калужскими новостями. Мальчишки и девчонки тоже держались друг друга. Я быстро подружился со своими сверстниками Колей Лоскутовым и Витей Горловым.
В долгие зимние вечера мы, самые юные жители нашей коммунальной квартиры, часто устраивали посиделки на кухне. На них приходили и Коля с Витей. Лузгая семечки, мы вели о чём-то нескончаемые разговоры. Вернувшись в Калугу, я не терял связей ни с Лёвой, ни с Колей, ни с Виктором. Потом Лёва умер, Колю призвали в армию, а Виктор уехал с родителями во Львов, а оттуда был призван в ВМФ. Некоторое время я с ними переписывался, но постепенно связь сошла на нет. А с девчонками Бовкалло я в Калуге не встречался.
На станции Защита я поступил в 115 железнодорожную школу. В текущем учебном году это была у меня уже четвертая школа. В классе меня встретили очень приветливо. Класс был дружный, и я быстро стал в нём своим. Нам было уже по 14-15 лет, возраст, когда появляется интерес к противоположному полу. Мальчишки и девчонки писали друг другу записки с предложением дружить. Одноклассницы засыпали меня вопросами, кто мне нравится и с кем я хотел бы дружить. Мне очень понравилась девочка из параллельного класса Тамара Безрукова. Сразу же нашлись добровольные помощницы, готовые нас познакомить. Мне предложили написать Тамаре записку с предложением дружбы, что я и сделал. Тамара ответила согласием, но на этом наш роман и закончился. Подойти к Тамаре я не осмелился, и стал её избегать. Вскоре отца Тамары перевели по службе на другую станцию, и мне пришлось её забыть.
Прошла первая зима на чужбине, наступило лето. Живя на станции Защита, мы узнали, что такое континентальный климат: летом невыносимая жарища, зимой – лютые сибирские морозы. Если на школе висит красный флаг, значит, мороз свыше 25 градусов и занятия в школе отменяются. Но бывали морозы и до 50-ти. Солнечно и тихо, дым из труб столбом, снег скрипит под ногами. Идешь, прикрывая рот и нос рукавицей и передвигая шапку с одного уха на другое, и вдруг кто-то из встречных говорит, а у тебя щека белая. Хватаешь горсть искрящегося и колючего снега и до боли растираешь щеку. А летом зной, мухи, ящерицы, пауки каракурты. Одно спасение - холодные воды Иртыша.
Как и многие другие эвакуированные, недалеко от дома мы завели огород, на котором даже вызревали арбузы, правда, очень маленького размера. Весной 1943 года мама взяла еще один участок земли за горой Орел, там, кроме всего прочего, посеяли и просо, чтобы есть пшенную кашу. Но лето выдалось засушливым, а потому неурожайным. Проса собрали не более половины мешка и столько же семечек подсолнуха.
Развлечений - почти никаких. Кино показывали в здании барачного типа. Был ли это клуб или кинотеатр – теперь не помню. Запомнил только, что после окончания киносеанса весь пол в зале был усеян подсолнечной шелухой. И еще запомнил ту обиду, которую я испытал, когда из-за того, что я не достиг шестнадцатилетнего возраста, контролёрша в дверях не пустила меня на просмотр кинофильма «Путевка в жизнь» с артистом Жаровым в роли вора Жигана.
В качестве развлечения мы ходили на вокзал встречать поезда дальнего следования, чтобы посмотреть на пассажиров. Большую часть из них составляли военные, но были и прилично одетые штатские, в костюмах и при галстуках, очевидно, тыловые чиновники или инженерно-технические работники эвакуированных в тыл заводов. Они выходили из вагонов, чтобы размяться, прогуливались по перрону, разговаривали, смеялись, курили, причем не махорку, а хорошие папиросы. В общем, пассажиры выглядели беззаботными путешественниками, и казалось, что нет никакой войны.
Зимой - лыжи, их можно было взять в школе. Справа от горы Орел был длинный пологий спуск, там и катались на лыжах. Летом бежали на Иртыш купаться и ловить рыбу. По Иртышу ходили белые пароходы, и плывущие на них пассажиры тоже казались нам беззаботными. Шла война и эта кажущаяся нам беззаботность нас раздражала, мы подплывали ближе к пароходу и кричали стоящим на палубе пассажирам что-то дерзкое и непотребное.
К так называемым «тыловым крысам» у нас было особое отношение. Коля Лоскутов, непримиримый максималист, их терпеть не мог. Однажды по пути к Иртышу, у заброшенного карьера, мы увидели мужчину, развлекавшегося с двумя дамами. Возле них была постелена «скатерть-самобранка». Было видно, как дамы угощали своего кавалера и всячески его ублажали. Вне сомнений мужчина был каким-то приезжим ревизором и к дамам приехал с проверкой. Глядя на эту картину, Коля не выдержал, и стал им кричать, что наши отцы на фронте кровь проливают, а вы тут любовь крутите, и дальше в том же духе. Ни мужчина, ни дамы на эти крики не реагировали, - они были пьяны.
В начале 1943 года я впервые увидел офицера Красной Армии с погонами на плечах. Это выглядело необычно и непривычно, поскольку по годами сложившемуся стереотипу погоны для нас были одним из признаков наших врагов: погоны носили военнослужащие белой армии, с которой в Гражданскую войну сражалась Красная Армия, погоны носили и наши злейшие враги – фашистские оккупанты.
Когда в армии ввели погоны, то и железнодорожников обрядили в новую униформу. На работу мама ходила в темно-синей гимнастерке с погонами, похожими на молоточки или на эполеты.
Увидел я и первый «трофей» - карандаш знаменитой фирмы «Koh-i-Noor», присланный с фронта отцом одному из моих школьных товарищей. Он очень гордился этим «трофеем» и всем его показывал.
По окончании 7 класса мы с Колей Лоскутовым пошли работать в железнодорожные мастерские, тем самым, как мы считали, оказывали помощь фронту. А помощь заключалась в том, что в мастерских мы заняли место ушедших на фронт мужчин, и это придавало нам гордости. Была помощь и семье, поскольку мы получали рабочие карточки, а это уже не 400, а 800 граммов хлеба в день. В мастерских, учитывая наш возраст и неопытность, нам поручали выполнение самой неквалифицированной работы: нарезать резьбу на болтах и в гайках, резать ножницами по железу скобы для укрепления шпал.
А однажды нас послали на заготовку сена на луга, расположенные за Иртышем. Трава была скошена еще до нашего прибытия и уже высохла. Конными граблями её собирали в копны. Мы с Колей, верхом на лошадях, подтаскивали эти копны к огромному стогу. Мужчины вилами забрасывали сено на стог, и он рос у нас на глазах, превращаясь в огромную продолговатую гору сена. По окончании работ бригадир отправил нас домой на сенокосилке. Половину пути я ехал верхом на лошади, а Коля, сидя на металлическом сиденье сенокосилки, а потом мы поменялись местами. Через Иртыш переплывали на пароме.
На фотографии мама автора в ж.д.форме.
ст.Защита, 1943 г.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/19/1119