У Дюма через двадцать лет после того, как любимые народные герои мотались туда-сюда за подвесками, все еще в строю, и при деле. Хотя пережили и смену власти, и даже то обстоятельство, что многие оказались по разные стороны баррикад. Образно выражаясь баррикад – до них впрямую еще очередь не дошла. Двадцать лет спустя, как вся страна возвращала подвески другой королеве, томившейся на тот момент в застенках Фороса, от героев былых времен не осталось и следа. А уж сторон у тех баррикад, по которым их разметало – вообще не счесть. Даже как-то стыдно стало упоминать, что ту самую ночь ты провел не где-нибудь, а в живом кольце у белого дома. Кольце, бриллиантовым камушком которого, которое все так боялись потерять, был Борис Николаевич Ельцин, ЕБН, продолживший по своему дело Ленина. Но только Ильич выступал с броневика, а этот – с танка.
Между тем мне с утра сегодня позвонил коллега, с которым мы провели ту самую ночь у московского Дома правительства. Повспоминали, поулыбались. Я ему:
– Чего ты меня поздравляешь, это я тебя должен поздравлять, тебя ж к награде за сие событие представляли.
А его действительно не только к медали представляли, но и на допросы даже таскали, когда шло разбирательство. И на митингах он, помнится, выступал, рассказывал, как все было. Тогда ж еще было время митингов. Людей тянуло на площадь.
– Да ладно, – говорит, – пообещали, но не дали.
А ведь кому-то давали, я это точно помню. Сам, правда, эту медальку в руках не держал, но о ней читал. Ну да не в медалях дело. Может, действительно, сработали по известному принципу: награждение непричастных, наказание невиновных.
В командировку 20 августа мы отправились по заданию редакции газеты «Тула». Идея пришла в голову мне, молодому и прыткому, а поехали компанией – еще фотокорреспондент и сотрудник редакции, бывший милицейский опер. Его придали на всякий случай, для охраны. И, как выяснилось потом, предусмотрительно. Поехали уже под вечер. К белому дому пробирались сквозь сомнительного вида баррикаду, представлявшую непонятные сооружения и арматурные штыри. Думаю, хорошему танку такую хрень было разметать как нечего делать. А вот для человека она опасность представляла. При мне какой-то парень оступился и свалился спиной на все это добро. Ему оказывали помощь.
Пьяных, как теперь любят говорить, не видел. По крайней мере сильно пьяных. Наверное, кто-то принял, к вечеру похолодало, а кто бы из нормальных советских людей маючись от безделья – событий никаких особых, кроме прослушивания радио, ведь не было – не упустил бы случая разлить по чуть-чуть и поговорить по душам.
Запомнились лица. Невероятное количество хороших лиц людей, которые пришлись делом поддержать свою веру в светлое будущее этой страны. Правы мы все тогда были или нет, но только я не представляю сейчас события или человека, которое сумело бы настолько сплотить людей друг с другом. Ни озлобленности, ни агрессии – просто уверенность в том, что через людскую кровь эти не смогут перейти. И мы, сообща, докажем, что ни хотим больше ни КПСС, ни бесконечного вранья, ни пустых полок. А ведь для большинства советских людей нормальная жизнь ассоциировалась исключительно с возможностью купить то, что он хочет, чего уж.
Хотя подспудно к атаке готовились, и, думаю, при соответствующей подготовке подавляющее большинство живого кольца в панике разбежалось бы по сторонам. Не потому что трусы, а потому что реальная агрессия и виртуальная – несопоставимы. Но раздавали противогазы, их было дофига, даже все равно осталось, хотя брали все. У меня от той ночи осталась фотка – мы стоим с противогазами на боку на фоне танка, перешедшего на сторону демократии.
Ближе к ночи стало совсем скучно, ожидание опасности как-то стало стираться и мы пошли от нечего делать прогуляться. И надо же было так совпасть, что как только дошли до Калининского, послышалась оружейная пальба. И тут же взволнованно забегал туда-сюда народ. Это шли те самые танки. Солдаты (а может, и генералы, мы ж погон не видели), сидевшие на башнях, деловито постреливали по сторонам трассирующими пулями, которые синенькими точками озорно выписывали в темноте цветные линии. В центре города спокойненько так себе постреливали и постреливали.
Тут же с балконов ближайших домов начали наливать бензин в пустые бутылки – люди наскоро готовили коктейли Молотова. Одной из таких самоделок в итоге и подожгли танк.
Ну а дальнейшее уже было на наших глазах. Помню какую-то девочку, которая стояла на парапете, смотрела на зависшего из танка убитого парня и кричала в эфир:
– Неужели это происходит в моей стране?!!
На выходе из тоннеля колонну перегородили два ряда пустых троллейбусов. Один танк не выдержал противоборства с таким монстром и съехал в кювет, еще один, зажженный приготовленным коктейлем, полыхал в другой стороне. Я было сунулся к нему поближе, и, помню, тут же отлетел на тротуар.
– Ты что не понимаешь, что там боекомплект? – закричал на меня мой коллега.
Но каким-то образом пламя удалось погасить, а сами солдаты, хоть поначалу и высунулись пугливо с автоматами в руках, больше оружием не светили, народ не дразнили. Да и вообще, озлобленности, несмотря ни на что, в толпе не было. С теми же офицерами и солдатами из колонны чуть погодя все стояли, братались, давали закурить, беседовали о жизни, и о путче. Хотя смотреть на несправившийся с троллейбусом и застрявший в заборе танк было забавно.
Под утро на один из танков гордо водрузили триколор победившей демократии, сверху насколько можно уселось народу и он важно пополз в сторону белого дома, к которому уже скоро должны были съезжаться народные депутаты, и оставляя позади себя неприлично привалившегося к зеленому забору собрата.
Поразило тогда полная беспомощность нашей прессы. Такое ощущение, что телевизионную и фото- съемку происходящих под мостом событий вели исключительно западные журналисты. Никого из наших не видел. Может, и были, но единицы. Мы и сами, как я уже сказал, попали в эпицентр событий совершенно случайно. А эти, выходит, предчувствовали. Или, может, какие пейджеры у них уже имелись – о мобильниках точно еще и речи не было.
Я думаю, путчисты не заслуживали победы, потому что они зассали стрелять в народ. Не испугались, а именно так – зассали. Думали, что по обыкновению они сверху рявкнут, а остальные все по стойке смирно исполнят. Но единственный раз за всю историю советской власти этот фокус не прошел. Хотя теперь все они в один голос утверждают обратное – мол, такая мысль, стрелять в своих людей, даже ими, радетелями за единое государство, и не рассматривалась. В том же году в Вильнюсе рассматривалась, а в Москве почему-то уже нет.
Хотя лично мое мнение – ой как все планировалось. В накаленной обстановке военную технику не отводят из города в полукилометре от эпицентра событий, погромыхивая гусеницами и стреляя в воздух трассерами! Для тех, кто не понимает что это такое – это значит, что эхом канонада ухает перестрелкой из каждого двора по всему пути следования. Психологический эффект тот еще. Это была акция тех, кто не хотел стрелять в свой народ? Нет. Это была проверка на вшивость этого народа тех, кто зассал в него стрелять. И трое ребят, которые погибли, по всей видимости, остановили большую мясорубку.
Если же они действительно таким образом отводили военную технику из Москвы, значит они просто придурки, которым максимум, чем можно руководить – это колхозом. Сообща всем одним. Но ведь трудно вообразить, что в советском государстве до поста премьер-министра, председателя КГБ допустили бы дебилов, не понимающих, что творят? Что о том времени ни думай, но высшие государственные должности люди получали по заслугам, а не по понятиям. Значит, выходит, провокация? А если бы она удалась, кто знает, что случилось бы в стране потом? Ну так, не прибегая к высокому стилю, просто представьте на минуту, что эти люди из практически не пользовавшейся к тому времени авторитетом КПСС, через кровь и насилие, с трясущимися на людях руками, взяли бы власть? Как ни горько признавать, но, по моему мнению, с Ельцином или без Ельцина, с Горбачевым или без него, лодка к тому моменту уже была настолько расшатана, что стране по любому предстояли страшные времена. Они пришли в образе Ельцина. А могли – в образе Янаева или Лукьянова. Как хотите, но у меня последние двое вызывают еще большее омерзение.
Запомнился из той ночи вкус чая с коньяком – им поила из термоса какая-то женщина. Сама заваривала и принесла из дома людям. Я, кстати, впервые в жизни попробовал тогда вкус чая с коньяком. Да и, собственно, добавлять в грузинский чай с палками армянский коньяк – это какое-то слишком страшное извращение. А другого чая за пределами золотой столицы практически и не было. Но штука эта оказалась очень даже кстати – моросил мелкий дождь, и мы уже порядком продрогли.
Утром, собираясь домой, зашли в какой-то магазин около гостиницы «Киев» – все ж таки, в Москве были, надо было домой хотя бы колбасы или сливочного масла привезти. Но полки были абсолютно пусты. Настолько, что в еще более голодный город купить было нечего.
Да, и на Чайковского не надо катить бочку. Никто его силком не навязывал. Балет «Лебединое озеро» в тот день, 19 августа, действительно стоял в программе. Это был понедельник, а понедельник на советском ТВ обычно был днем театра – показывали или спектакли или, вот, балет. Просто сейчас трудно поверить, что в прайм-тайм, хоть такого слова еще не знали, по самому центральному из телевидений может идти не «Пусть говорят», и не «Менты-357», и даже не «Кривое зеркало», а «Лебединое озеро». Жаль, что мы потеряли такую страну. А вот ГКЧП не жаль – туда им и дорога.