www.@mail.ru abakarova1951
Где-то далеко 1.
Компания расположилась за столиком на крытой веранде, выходящей на море, которое в этот поздний час хорошо было видно за пальмами из-за полной луны. Оно серебрилось, вздыхало и заполняло собой все вокруг. Море этой ночью в Сочах конца лета 189… года было основным живым существом.
Говорить особо не хотелось, и все вдыхали запахи вечернего бриза, любовались блеском луны на воде и просто отдыхали от жаркого дня. Шампанское в бокалах перекликалось искрами с морем и всем казалось, что покой разлит не только здесь, но и во всем мире.
Компания состояла из нескольких мужчин и женщин, связанных между собой дружбой отдыхающих на море людей одного, или близкого к тому, круга.
Идиллия спокойствия разрушилась вскоре, когда при слабом освещении на веранде ресторана появилась женщина невысокого роста. Одета она была в шикарное темно-синее, с каким-то зеленоватым оттенком, платье с большим декольте на роскошной груди и в такого же цвета шляпке. Цвет был очень необычный, как море сейчас под полной луной и женщина как-будто появилась или из него или ниоткуда.
Буквально в первые секунды её появления один из сидевших за столом мужчина пробормотал: - Меня здесь нет, - и начал сползать под стол.
Никто особо этому не удивился, только одна из женщин, насмешливо посмотрел на него, сказала:
-Успокойтесь, Роб, это не ваша визави, которая гоняется за вами повсюду. Это Мадлен Дюбуа - известная певица, которая недавно сюда приехала. Она еще не выступала, но я видела её мельком на вокзале, когда вчера провожала Виктора. Сходство по формам с Матреной Павловной потрясающее, но, присмотревшись видно, что эта женщина, в отличие от той, изящна и обладает отменным вкусом. Вылазте, вылазте Роб и рассмотрите повнимательней. Я уверена, вы не только прятаться не захотите, но скоро пойдете на сближение. «На абордаж» как вы говорите.
Монолог произносился томно и перемежался смехом говорившей и всей остальной компании.
Слова дамы возымели свое действие, и тот, кого она называла Робом, сначала присматривался из под стола, потом вылез и начал поправлять одежду и прическу, все время, посматривая в сторону незнакомки.
За это время она огляделась, не замечая переполоха, который наделало её появление и села за один из столиков, стоявших у края террасы среди зелени. Ветки причудливых растений свешивались из больших каменных ваз, составлявших одно целое с балюстрадой террасы, и еще больше затеняли столик и сидевшую за ним даму.
Тот, кого называли Робом, полным именем представлялся как Роберто Кьорди и выдавал себя за итальянца, последователя итальянских магов и колдунов, был в компании кем-то вроде привилегированного шута. Он вносил элемент развлечения в, уже порядком наскучившую, жизнь курортников на море. Это был средних лет мужчина, довольно упитанный и эффектный, большой, с густой шевелюрой черных волос и с пронзительными черными глазами. В одежде его преобладали черные и красные цвета, а большие холеные руки были унизаны перстнями с бриллиантами и рубинами.
Обернувшись к женщине, которая только что говорила, он спросил:
- Как вы её назвали Софи - Мадлен Дюбуа? Кто она? Расскажите поподробней.
Софья Комон, жена преуспевающего адвоката Виктора Комона, вздохнув, сказала:
- Ну вот, начинается! Появилась еще одна птичка на вашем горизонте. Я смотрю, и Вальдемар уже не сводит с неё глаз.
Обратилась она к молодому человеку сидевшему рядом.
Молодой человек, Владимир Конев, начинающий адвокат и коллега её мужа, высокий красивый мужчина лет 25 с темно-серыми глазами и темно-русыми волосами, элегантный и ухоженный, был явно смущен её замечанием.
Софи повернулась к другой даме, сидевшей с ними за столиком, и слегка дотронувшись до её руки, сказала:
- Вы видите это, Мари? Так все кавалеры от нас разбегутся.
Мари Валевская, жена модного в этот сезон врача, томная сероглазая и белокурая молодая женщина, не взглянув ни на кого, произнесла:
- Ах, скучно! Пусть делают что хотят. Убегают. Прибегают. Мне уже все надоело. Я думала хоть Роб меня немного развлечет, а он такой же халтурщик, как и все.
- Мари! Мари! - начал возмущенно Роб, - Но разве вы не испытали неземное блаженство? А? Вы же сами говорили, что это «что-то»? - сказал он, наклоняясь и целуя её руку.
Мари слегка стукнула его веером.
- «Что-то», ну и где это «что-то»? Исчезло, испарилось! Какие-то мгновения!
- Мгновения? Ну не скажите. Следы ваших зубок и ноготков на мне еще не зажили.
- Ах, оставьте! Вы же сами сказали, что это нельзя часто повторять. А раз нельзя, то и нет ничего. Неужели вы думаете, что я буду, как ваша дура Матрена Павловна, сходить по вам с ума? Софи лучше расскажите про певичку, люблю всякие скабрезности.
- Мари вы испорченная натура. И за что я вас люблю?
- Ах, Роб, оставьте! Мы не в пансионе благородных девиц, и вы давно не девица! Ну, так что, эта певичка?
Софья, посматривая на Вальдемара голубыми глазами, и поигрывая локоном темных волос, ответила:
- Ну, что я знаю? Ей лет 30, голос говорят великолепный. Наполовину итальянка наполовину француженка. Говорит по-русски, года четыре жила в России в юношеские годы. Сюда приехала вчера из Парижа с престарелой маменькой. И поет, говорят последние лет пять. До этого у неё что-то было с голосом, почему-то не звучал. В это время она подвизалась на вторых роля и пела в хоре и, говорят, не отличалась большой моралью в отношении мужчин. А лет пять назад, будто подменили, голос стал «прима» и с мужчинами перестала шалить. Ей один граф из французских, богатый очень, сделал предложение, и уже вроде все сладилось, но она вдруг бросает жениха и уезжает неизвестно куда, и вот здесь через год объявляется.
Роб просил, с плохо скрываемым нетерпением:
- И что, как вы думаете, она будет у нас петь?
- Думаю, да. Они остановились недалеко от нас на Васильевской, и я видела уже наших меценатов от театра, днем приезжали к её особняку. Уговорят, я думаю. Да и уговаривать особо, видимо, не придется, говорят, она поет с удовольствием.
- Я думаю, - вступила Мари, - эти её шалости с мужчинами компенсировались пением. «Компенсаторность на психосоматическом уровне» - как говорит мой муж. Бедная женщина, там взять и лишить себя одной из прелестных радостей в жизни… Ах, скучно, хочу домой. Поехали.
Сказала она поднимаясь. Остальная компания тоже поднялась, и они вышли с террасы.
Мадлен Дюбуа проводила взглядом выходящую компанию, отметив про себя красоту женщин и одного из мужчин и напыщенность Роберто Кьорди.
«Индюк» - подумала она, - «только хохолка красного не хватает. Просто смешон, но что-то в нём есть».
Это «что-то» она улавливала в людях каким-то подсознательным чувством, и это не давало ей покоя уже лет пять, когда она, как-будто бы пробудившись ото сна, вдруг запела и таким сопрано, что все вокруг были изумлены и она в том числе. Это было непонятное чувство, одновременно и пробуждение ото сна и одновременно как сон наяву. Если бы у неё спросили, что она чувствует, когда поёт, она бы сказала, что такое впечатление как будто ей отрезали крылья и посадили в клетку и она голосом пытается вырваться и взлететь, но ей это не удается и приходится возвращаться на эту грешную землю, в обыденную реальность.
Эти мысли возникали и уходили. Она помнила всю свою жизнь, помнила свои романы с мужчинами, помнила, что с пробуждением голоса весь интерес к ним у неё куда-то пропал. Мадлен не переживала на эту тему, теперь ей даже интересно было играть с поклонниками как кошке с мышкой, но вопросы остались: «Что это? И почему? Не то, чтобы они занимали всю её жизнь, но временами очень беспокоили.
Но, в основном, она жила спокойной жизнью со старой матерью, которую ей нравилось холить и оберегать от жизненных невзгод.
Благодаря голосу, они были обеспечены на всю оставшуюся жизнь, и материальный вопрос их давно не занимал, но что-то в ней назревало и требовало разгадки, и она чувствовала, что это должно скоро произойти. Поэтому ей так нравилось, в ожидании развязки, переезжать в другие страны и города, видеть других людей, вглядываться в них, пытаясь угадать, от кого из них она что-либо узнает.
Нельзя сказать, что она хорошо угадывала, скорее, надеялась, и не раз ошибалась, но сейчас её внимание привлек этот «индюк». Ей подумалось, что он сыграет в её жизни особую роль. «Интересно, какую? Муж? Любовник? Смешно!». Мадлен рассмеялась негромко, отпила глоток шампанского, и, выкинув из головы эти мысли, подставила лицо прохладному ветерку, веявшему с моря и играющему прядками её иссиня-чёрных волос, выбившимися из под шляпки.
Облик её, казалось, состоял из противоречий: чёрные волосы и изумительно белая кожа, небольшой носик и губки и огромные миндалевидные желто-зеленые глаза, бюст высокий, большой, крутые бедра и талия очень тонкая, и все это при росте 160 см. Мечта, а не женщина говорили все вокруг. А она относилась к этому совершенно равнодушно, ей не хватало чего-то другого.
«Индюк», - подумалось ей снова. - «Интересно, а что же в нём такого? Думаю узнаю погодя… Даже и беспокоиться не надо. Сам будет искать знакомства. Уже зацепила.» Определила Мадлен наметанным взглядом. «Хотя такого и зацепить нетрудно, новая юбка и все».
Но Роберто Кьорди был не таким уж безопасным ловеласом и шутом, как всем казалось вокруг. Федор Матвеевич Мячин, таково было его настоящее имя, разорившийся мещанин Псковской губернии, лет 10 назад сбежавший от жены и кучи детей. Жена его была мелкопоместной дворянкой со своим небольшим имением и кучей нахальных родственников.
Женился Федор рано по меркантильным соображениям, на одной из самых богатых невест в их уездном городке. Свою силу в плане обольщения женского пола он понял еще раньше. Его дядька по отцу Мячин Лев Сергеевич, был наставником его в этом искусстве, и Федор был способным и усердным учеником. Благо, при его внешности и местных масштабах это было нетрудно. В нем не было жалости к совращенным им женщинам, он знал, что многие сами этого хотели, и он соблазнял их, сначала просто ради интереса, а потом, когда вошел во вкус и понял свою силу, начал извлекать из этого вполне материальную пользу для себя.
Он не стеснялся, что находится на содержании у дам. Эгоистичный и авотажный молодой человек мог выйти сухим из любого щекотливого положения. Но нестабильность такого материального обеспечения начали его тяготить, и Федор решил жениться.
Девица, которую он выбрал для этих целей, была молодой, взбалмошной и глупой, но что было большим плюсом, одна дочь у довольно богатых, по меркам уездного города, родителей.
Разница с социальном положении не могли остановить его, хотя бы по той причине, что его пассии не все были из кухарок и горничных, и не со всеми он обходился жестоко и равнодушно. Федор давно понял, что дамы с положением это его золотой фонд. Они-то и пробили ему дорогу в высшее общество их городка.
Он долго подготавливал почву для того, чтобы они сами начали подыскивать ему невесту. В ход было пущено все - лесть, подкуп, ложь. Это, что касалось его любовниц из высшего общества. А вот с невестой он не церемонился. Он понял, что девица начиталась заграничных романов и грезила о возвышенной любви, но сама по натуре была груба и не отличалась хорошим вкусом, поэтому приступил к действию, как только ему удалось остаться с ней наедине.
Сексуальная сила и огромный опыт сделали свое дело. Фантазии о возвышенной любви разлетелись у Юлиньки в пух и прах при первом соприкосновении с реальной плотской любовью, и она сама объявила родителям о своем выборе и желании выйти за Федора замуж. Родители, поняв, что случилось, не стали поднимать шума и чтобы покрыть срам дочери быстро их обвенчали. Правда, тихой свадьбой здесь не обошлось, обязывало положение родителей, но Федору все это было на руку. И даже первое время он был искренне увлечен своей женой.
Два года они жили как в раю и Федору начало казаться, что он так и состарится в тихом семейном кругу. Но когда через два года родители Юлиньки умерли один за другим, и имение перешло к ней, рай закончился. Характер жены стал катастрофически портиться. Она не подпускала мужа к управлению имением, уреза до минимума все его траты, и с каждым днем становилась все скаредней и склочнее.
Федор сначала ждал, что это у нее пройдет, когда наладятся дела в имении, но время шло, а жене, похоже, нравилось её положение. И еще через пять лет она даже перешла спать в отдельную спальню, под предлогом, что долго задерживается с делами и не хочет ему мешать, когда он уже спит. Этого Федор уже не мог стерпеть. Сначала он думал, что жена завела любовника, но, подсматривая и подслушивая, выяснил, что это не так. Просто ей нравилось управлять делами и делать деньги больше чем быть женой и матерью. Так она прямо и заявила мужу, на его претензии, что беременности и роды мешают её делам.
К тому времени за семь лет супружеской жизни она родила пятерых детей, один из которых умер. Федор с ужасом понял, что это неисправимо и, погоревав какое-то время, пустился во все тяжкие. Но он чувствовал, что ему не хватает размаха, а силы у него еще есть не только для флирта. Жена, похоже, всего этого не замечала. По крайней мере, она не ограничивала свободу мужа, но вот расходы весьма урезывала. Это его очень угнетало. Федору хотелось новых ощущений, новых людей и новых мест, новых денежных возможностей и тогда он, прихватив драгоценности жены и все наличные деньги, тысячи полторы рублей, сбежал сначала в Москву, а затем в Италию, где спутался с какими-то шарлатанами от магии.
Вообще, к магическим урокам он относился с изрядной долей иронии, но знал, что это может привлекать внимание, особенно женщин, и может дать необходимые деньги. Но магические уроки не прошли для него бесследно. На одном из сеансов магии, который Федор, возомнив себя великим магом, устроил для себя сам, ему удалось вызвать «хозяина», вернее одного из помощников «хозяина», серого человека. Он подчинил Федора своей воле и сделав из него, своего рода, наблюдателя на земле.
Федор боялся серого человека и одновременно гордился этой своей избранностью. Но лень и корысть сводили почти на нет ту силу, которую он получал взамен подчинения.
Не привыкший работать, алчный и трусливый, он хотел только денег и власти над женщинами. Деньги ему систематически давали за определенную информацию, а вот о власти над женщинами он боялся заикаться, надеясь остатками своего колдовства добиться этого самому.
Помог ему случай. За особую информацию серый человек проявил особую милость и решил представить его хозяину. Для этого он взял Федора в поднебесье, подняв на краю своего плаща.
Они очутились непонятно где, среди облаков и перед ними висело сооружение представляющее прямоугольную платформу, расположенную к ним своей длинной стороной. В глубине этой платформы справа высилось сооружение, напоминающее дворец в греческом или римском стиле, а ближе к ним, слева находился большой бассейн со странной, на глаз очень вязкой и маслянистой, темной зеленовато-синей жидкостью. Небольшие железные мостки выдавались почти на середину бассейна и оканчивались прямоугольным окном в бассейн. Все это было привычно для глаза Федора, и бассейн, и мостки, и площадь с дворцом в глубине, но цвет бассейна и место положения платформы не давали ему забыть, где он. К тому же сверху платформу прикрывало огромное, сизо-серое облако.
Они пошли к дворцу, и навстречу им вышел человек, вернее не человек, а существо напоминающее человека одетый в черное с черными крыльями за спиной, с красными безумными глазами, от которых Федора бросило в пот, и с огненно-рыжей, торчащей во все стороны, шевелюрой.
Он вышел резко, чуть ли не взлетая, не видя Федора, и почти не обращая внимания на серого человека. Следом за ним семенил кто-то маленький, тоже с крыльями за спиной, серо-желтый, жухлый и старый.
- А, это ты, Е. - прогрохотало черное существо.
- Что там? Тин говорит, что вы ей помешали выйти замуж за графа. Почему? Ведь знаешь, ей надо на земле выйти замуж за человека освещенным в церкви браком и родить ребенка - мальчика, тогда она останется на земле навсегда и для Юма будет потеряна окончательно. Угроза уйдет. Мне не нужно племя родящих! Улии хоть и вечные, но родящих не было еще, кроме этих двоих!
Серый человек предупреждающе поднял руку.
- Знаю Лем, знаю. Но граф был посвященным. Он бы приобрел очень большую силу, если бы это случилось. Приходиться ждать другого случая.
- Вот как! Ладно, подождем. А это что такое?
- Это наш наблюдатель, информатор. - Е криво усмехнулся - Роберто.
- А, твой Федор. Да не шепчи ты Тин, знаю я эту птаху! Чушь! Чепуха! Пустышка! Больше вреда, чем пользы. Может в бассейн? Жаль мужчина, на женщин действует.
Федор трясся от страха и ничего не соображал, но то, что бассейн действует на женщин ему запало в голову. И когда Лем, Е и Тин прошли дальше к краю платформы, и он остался вне их поля зрения, Федор осторожно, не спуская с них глаз, приблизился к бассейну и зачерпнул во флакон, который у него был при себе, немного сине-зеленой жидкости, стараясь не замочить пальцев.
До него донеслось грохотание Лема.
- Уноси, и чтобы его духу больше здесь не было.
Потом Лем и Тин сорвались с края платформы и куда-то полетели, а серый человек, подхватив его на край плаща, вернул обратно на землю, сказав:
Забудь, особенно имена. Назовешь, даже во сне, кого-нибудь по имени, убью.
Федора трясло и лихорадило недели две. Серый человек не появлялся. Он начал успокаиваться, но с жидкостью ни на что не решился, боялся.
Прошло около полугода. Федор решил, что о нем забыли. Успокоился. Вошел в тело, деньги были, и он решил отправиться в Санкт-Петербург, думая там открыть кружок спиритизма. И начал потихоньку экспериментировать с жидкостью. Развел каплю в стакане воды и дал пять капель в вине одной из своих поклонниц.
Результат превзошел все ожидания. Довольно холодная любовница воспылала неимоверной страстью. Она кусалась, царапалась, кричала и довела его и себя до бешенства и полного истощения.
Федор ликовал, - «вот она, власть над женщинами», но лихорадка его дамы, продолжавшаяся месяц, и чуть не погубившая её, заставила его задуматься и уменьшить дозу в пять раз. Этот вариант тоже дал результат, но три раза повторенный, тоже окончился лихорадкой.
Рецепт готов, определил Федор. Одна капля в стакане вина и еще один раз через несколько месяцев. «Буду только избранным давать, тем, кому стоит».
Вот это обладание таинственной жидкостью и делало Федора опасным. Пока у него хватало ума не злоупотреблять этими знаниями и возможностями. Но кто знает? Аппетит ведь разгорается.
Эксперимент с Матреной Павловной был большим проколом Федора.
По приезде в Санкт-Петербург он начал налаживать связи через знакомых итальянцев. И понемногу занял определенное место среди людей полусвета и богемы: модных адвокатов и врачей, преуспевающих артистов.
Естественно, женщин было много, на которых стоило обратить внимание. Но Федор действовал осторожно, выбирая порочных и развращенных и внешне эффектных. Очень любил дам с пышными формами. Но Мари Валевская, с её хрупкостью и утонченностью полячки, не была исключением.
И все-таки, любовь к пышным женским формам сыграла с ним коварную шутку.
Матрена Павловна богатая и скучающая купчиха, для того, чтобы развеяться и привлечь к себе какое-либо, более ли менее избранное общество, не скупилась на роскошные обеды для богемы и старалась меценатством создать себе круг общения.
Привлеченный её деньгами и не устоявший перед формами Федор дал ей напиток и только потом осознал, какого джина он выпустил из бутылки.
Мадам Ростопчина, будучи трижды вдовой и, видимо, не испытавшая с мужьями особого сексуального удовольствия, по природе была страстной натурой, которая в ней еще не пробудилась. И вот эту мину и взорвал Федор.
Она просто его изнасиловала, а после объявила, что «он мужчина всей её жисти и она будет принадлежать только ему, будет его рабой, и будет ноги ему целовать, только бы он был с ней».
От такой пылкости и перспективы жениться на купчихе Федор шарахнулся как от огня. И начал избегать её. Но Матрена Павловна, несмотря на свою глупость, была дамой предприимчивой и хваткой. Сказывалась купеческая жилка. Она устроила на него целую облаву. Разостлала по всему городу своих слуг, которым платила за информацию о нем. И везде его находила. Ему нигде нельзя было показаться, чтобы это не стало известно Матрене Павловне.
Федор почувствовал себя загнанным зверем, но сдаваться не собирался. Роберто Кьорди только начинал входить в моду, и жаль было терять завоеванное. Но, все-таки, пришлось оставить на время Санкт-Петербург и уехать в Сочи, в надежде, что страсть пылкой любовницы немного поостынет в его отсутствие. Правда, он не исключал возможности, что и там она его найдет. Поэтому-то он так и испугался, когда увидел Мадлен, которая ростом и формами удивительно походила на его петербуржскую пассию.
Но Софи была права. «На абордаж» в отношении Мадлен уже прозвучало в мозгу Федора и, провожая домой Мари Валевскую, он обдумывал, как обыграть обольщение. «Тонко, изящно и эффектно», - рассуждал он. Насчет знакомства можно не беспокоиться, все приезжающие знаменитости попадали в то общество, в котором вращался и Федор. Но разбудить эту холодную даму ему очень хотелось. Он даже не подозревал, как этим словом «разбудить», он был близок к истине.
Еще от своего дядьки Льва Сергеевича, в самом начале своей «карьеры» он почерпнул то, что женщины любят ушами. Поэтому Федор решил, не торопится, а подождать когда ажиотаж вокруг его «предмета обольщения» немного поутихнет и он сможет пообщаться с ней в небольшой теплой компании, где каждого присутствующего будет видно и слышно, и там он мог привлечь к себе внимание. Как хороший актёр, он любил искусству обольщения предаваться со вкусом. Он понимал женщин и считал, что их нужно интриговать, обвораживать, околдовывать.
И он оказался прав. Когда Мадлен пела в первый раз, успех был огромный и ажиотаж вокруг неё разгорелся большой. Но постепенно общество успокоилось, хотя Мадлен все равно не оставляли своим вниманием. И через две недели после её приезда Парису Валевскому, мужу Мари, удалось заполучить её на вечер.
Они собрались на загородной вилле Валевских. Имя «Парис» никак не подходило его обладателю. Тучный, большой, лет 45, лысый Валевский, был великолепным врачом, с Богом данной интуицией, душа общества и авотажный мужчина, но никак не «Парис». Почему польские дворяне дали своему отпрыску такое имя, было непонятно. Но все давно уже привыкли к этому, а сам Валевский относился к своему имени с иронией и, временами использовал его как повод поупражняться в остроумии.
По причине ветреного дня компания собралась в доме. Кьорди ликовал, он знал, что природные возмущения слегка будоражат женщин, а это ему было на руку. То есть, Мадлен будет слушать и слышать его.
Они были все уже в сборе и ожидали с минуты на минуту приезда Мадлен, за которой отправился Владимир, как самый молодой из компании и друг семьи. И вот, по дорожке раздался стук копыт и звук подъезжающего экипажа. Парис и Мари, а за ними и Софи с Роберто пошли к выходу встретить гостью.
Мадлен в платье цвета тусклой морской волны была восхитительна. Гарнитур из черного агата, удивительно ей шедший, в середине колье был украшен белым перламутром, оправленным в серебро, покрытое патиной. Роберто не мог оторвать своего взгляда от этого камня, который переливался всеми цветами радуги и, был, в основном, слегка желтым. Он вздрогнул, когда Софи слегка его подтолкнула, и подошел к Мадлен, чтобы быть представленным ей и поцеловать руку.
Кьорди был чувствительным ко всяким свехестественным проявлениям, как материального, так и духовного качества благодаря своим магическим практикам, но то, что он испытал, беря руку Мадлен и целуя ее, было ему непонятно и настораживало.
«Как будто прикоснулся к тайне бытия. Ни много, ни мало.» - подумалось ему. Но самоуверенность и напыщенность взяли верх. «Тем лучше, тем лучше» - подумал он - «еще интересней будет заняться этой птичкой». Он, как настоящий индюк, распустил перья и стал рассыпаться в комплиментах Мадлен, посматривая, при этом, настороженно на Мари, стараясь не переусердствовать, не перейти ту грань, когда женское самолюбие будет уязвлено комплиментами, расточаемыми другой даме. «Да, издержки жизни обольстителя» - думалось ему - «приходится все учитывать».
Компания прошла в зал и расположилась на диванах и креслах. Вальдемар сел рядом с Мадлен. На правах сопровождающего, он был сегодня её кавалером и кажется уже влюбился по уши. Молодой человек, неиспорченный и пылкий, он таял в присутствии Мадлен, не сводя с неё восхищенного взгляда.
Парис предложил компании продолжить прерванный аперитив и спросил у гостьи, что она будет пить.
- Немного хереса, - сказала она коротко и добавила, - если есть.
- Для вас мадам все что угодно, хоть звезду с неба.
Рассыпался Валевский, подходя к столику и наливая вино в хрустальный темно-синий бокал.
Роберто обратил внимание на то, как вела себя Мадлен. Она, как и в предыдущих случаях, в основном молчала, односложно отвечая на вопросы и комплименты, и изредка смеясь над удачной шуткой. Смех был искренним и здоровым, без раненных эмоций. Как будто не было разочарований, неудач. С этим Кьорди научился разбираться давно и избегал дам, у которых эмоции были на гране истерики. Ему не нужны были проблемы. Он хотел только походя срывать плоды любви.
- Прекрасно, - подумал он, - либо у неё повышенная невосприимчивость к неудачам, как говорят «толстокожесть», либо она сильный человек и научилась с этим справляться. Первый случай был бы предпочтительней, так как это предполагает некоторую тупость, но, скорее всего - второй - глупой её не назовешь. Шутки понимает и откликается живо. Есть деликатность и воспитанность. Не совсем хорошо для меня, но посмотрим.
Парис в это время развлекал компанию очередной версией того, как получилось, что маменька его, будучи эмоциональной и чувствительной натурой, начитавшись мифов о Древней Греции, уговорила папеньку дать своему первенцу это судьбоносное имя. Он изображал в лицах эту сцену, импровизируя на ходу, слушая замечания и комментарии собравшихся и, тут же их обыгрывая, с тонкостью и умением прирожденного актёра.
«Теперь понятно, почему у него такая молодая и красивая жена, чем он её обаял», - думалось Мадлен, - «Ну и деньги, конечно. Эта дама на меньшее не согласилась бы. Красива, эффектна, но зла и в средствах не стесняется. Может, при случае, наставить рога мужу и не будет сожалеть ни о чём. Впрочем, он не сильно переживает на эту тему, у него методы самовыражения другие. И он очень этим доволен».
Разговор стал всеобщим. Говорили обо всем понемногу. В разговоре, как всегда вел Парис, и Федор не пытался ему подражать или переиграть. У него была другая метода. Он не искрил остроумием, но при случае делал остроумные замечания, умело подыгрывал хозяину и всеми способами поддерживал в компании атмосферу веселости и легкости. При этом ни на минуту не забывая о Мадлен. В ход шло все: слова, жесты, многозначительные взгляды, комплименты, вообщем все, что входило в арсенал прописного ловеласа и донжуана со стажем.
Когда доложили, что кушать подано, Парис на правах хозяина повел Мадлен в столовую. За ними Роберто повел хозяйку, и дальше шли Софи под руку с Владимиром. За столом Роберто оказался напротив Мадлен и очень обрадовался этому обстоятельству.
Звенел хрусталь, серебро, фарфор, но разговоры не прекращались. Парис усиленно советовал Мадлен попробовать русской водки под холодные закуски. Роберто предлагал попробовать водку под горячие блюда. Женщины смеялись. Вальдемар пытался защитить Мадлен от этих посягательств «споить мадам Дюбуа», как он выражался.
Блюда и напитки сменяли друг друга, компания понемногу насыщалась и разогревалась. За десертом страсти понемногу улеглись, и разговор перешел на профессии и увлечения.
Роберто с удивлением узнал, что Софи разговаривает, кроме французского, на трёх европейских языках: английской, испанском и португальском. Заговорили о Луисе де;Камоэнце и его Луизиадах. Софи читала отрывки из стихов великого португальца, а Парис переводил на русский язык. Затем читала эти же стихи Мадлен на итальянском и сама переводила. Удивительный был вечер. Об увлечениях было сказано много. Вальдемар оказывается, любил больших и лохматых собак, а Мадлен кошек и редкие украшения.
Она рассказала интересную историю, как в Греции ей выбирал украшения слепой ювелир. Молодой парень ощупал её лицо и руки и сделал ей уникальные украшения, и подобрал кое-что из уже готовых. Он просил её петь и вслушивался в голос. А цвет он видит на ощупь. Кстати, это он подарил ей этот перламутр, и сам оправил в серебро. Он сказал, что этот камень принесет ей счастье.
До этого момента Кьорди, в основном, просто поддерживал общий разговор, но здесь он понял, наступил его момент.
- Это что понимать под счастьем.
Сказал он хорошо поставленным голосом и продолжил.
- Но то, что этот камень обладает какой-то магической силой - это точно. Я немного понимаю в этом.
-Это он скромничает, - вступила Мари, - что немного понимает - делая ударение на слове «немного». - Он у нас признанный маг, чародей и колдун.
Кьорди передернуло от такого представления, - «ну вот, начинается». - Он знал, что Мари его не ревнует, но сказывался сарказм её характера, помноженный на рационализм этой дамы. Она, как правило, никогда и никого не жалела, но не всегда это демонстрировала и была рациональна до предела. Никогда не предавалась мечтам и очень любила ставить людей в неловкое положение и смотреть, как они выпутаются из него. И сейчас её насмешливый взгляд остановился на Кьорди.
Мадлен смотрела немного удивленно и вопросительно, и Федор решил идти «ва-банк». В таких ситуациях ему нельзя было отказать ни в уме, ни в смелости. Он сказал, лениво потягивая коньяк:
- Когда так говорят о человеке, то подразумевают, что он шарлатан и проходимец. Что вы подразумеваете под этим, мадам Мари?
- Ну, зачем так сразу? Шарлатан! Проходимец! Я вовсе не это имела ввиду. Вы зря обиделись.
- Ну, обиделся, это громко сказано. Просто люблю ставить все точки над и, и не оставлять недоговоренностей.
Он посмотрел в упор на Мари, и когда та отвернулась, продолжил, обращаясь к Мадлен:
- Тем ни менее, мадам, я могу попытаться разобраться с этим талисманом, если вы хотите? Сейчас новолуние в начальной стадии. Вы слышите этот ветер, и как волны бьют о скалы? Через две недели, день в день, наступит полнолуние, и я могу попытаться, если ваш интерес к этому времени не ослабнет?
Он вопросительно посмотрел на Мадлен. Та неопределенно приподняла брови опустив ресницы, и неопределенно улыбнулась. Кьорди не стал настаивать на прямом ответе, и разговор перетек в другое русло.
Парис уверенно направлял разговор. Вальдемар рассказывал что-то интересное из своей юридической практики, немного подражая Парису. Софи поддерживала его, вспоминая общие дела Вальдемара и Виктора.
Федор был доволен, удочка была изящно заброшена, и он надеялся, что рыбка попадется.
В девять часов вечера Мадлен начала прощаться. Все вокруг просили её остаться, говоря, что еще так рано. Но она отговорилась тем, что устает в концертные вечера, и это не последняя их встреча. Ей очень понравился вечер и она им благодарна за интересно проведенное время и просит навещать её запросто, по-свойски.
Время за встречами, концертами, пикниками в горах пролетело быстро. Кьорди ухаживал умело. Сначала это были небольшие изящные букеты роз алого или бордового цвета число семь или девять, собственноручно составленные и привезенные, как ненавязчивое напоминание о себе. Затем, раз или два, приглашения на дневные прогулки по набережной. Ни к чему не обязывающие светские разговоры о погоде, природе, литературе, общих знакомых. Никаких вечерних встреч вдвоем в ресторанах, это обязывает и настораживает. Это Федор хорошо знал. Мешал только Вальдемар. Он был, похоже, искренне влюблен в Мадлен и не оставлял её своим вниманием. Софи сердилась:
- Такая возможность, мужа нет в городе!
Она уже давно и безответно была влюблена в коллегу своего мужа.
Федора эта влюбленность Вальдемара тоже немного раздражала:
- Тоже мне «ловелас», только под ногами путается! Мальчишка, что о себе возомнил! Ну, ничего, не с такими справлялись!
По мере того, как время, назначенное Федором подходило, он начал подготавливать почву. Изредка, как бы вскользь, напоминая Мадлен об их разговоре, как о чём-то окончательно решённом. Она не подтверждала и не отрицала его слов. Ей интересно было наблюдать за развитием событий. Интересно было узнать, насколько Федору важно заманить её к себе. Что к этому идет, она не сомневалась. Она видела его игру, знала мнение о нем окружающих. Ей было интересно, что он предпримет, и какие способы будет использовать. Не будет же он её насиловать. Тогда на что он рассчитывает? Поэтому она не говорила ни да, ни нет, подогревая его интерес.
Эта игра развлекала её и окружающих. И они, в той или иной степени, подыгрывали то ей то Роберто.
Единственно кого Мадлен было жаль во всей этой ситуации, был Вальдемар.
Владимир Конев все больше и больше уделял ей внимания, старался окружить заботой, помогал во всем, в чём мог и даже не пытался предупредить её о намерениях Кьорди. Он просто с обожанием смотрел на неё и пользовался любой возможностью увидеть.
«Такое отношение может диктовать только искренняя любовь», - думала Мадлен, - «Жаль, что я не могу ответить взаимностью этому юноше. Надо быть с ним нежней».
Владимир подарил ей светло-рыжую кошечку, от которой Мадлен и её маменька были в полном восторге. И это его отношение к ней портило ей весь интерес от игры с Кьорди. Было ощущение, как будто забавляешься яркими стекляшками, горящими на солнце, а рядом в тени горит истинным светом скромный бриллиант. Но, тем ни менее, Мадлен была намерена продолжать эту игру, потому что она ей что-то обещала. Мадлен не знала что, но ей думалось, что это будет какая-то ступень к решению тех вопросов, которые в течение последних пяти лет не оставляли её.
Наконец Роберто решился на прямой вопрос:
- Вы готовы, Мадлен, выяснить что-либо насчет вашего колье?
Уже несколько дней вся компания называла друг друга по именам.
- Почему бы нет! - Ответила Мадлен.
- Великолепно! - загорелся Кьорди. - тогда завтра в 2 часа пополудни я за вами заеду. Вернее в 1 час 40 минут, чтобы ровно в 2 быть у меня. Договорились?
- Как? Разве сеансы спиритизма, или как они там называются, проходят не ночью в 12 часов?
Ответила Мадлен.
- Вы хотите в 12 ночи?
Удивился Кьорди.
- Нет, я не хочу, но я всегда думала, что они проходят ночью.
- Ну, если вы не боитесь вызвать кривотолки в нашем обществе, давайте проведем сеанс в 12 ночи. Это еще лучше, сильнее будет действие луны.
- Нет, нет - поспешно ответила Мадлен, вроде бы испугавшись, - давайте в 2 часа, как вы сказали вначале. Меня не очень волнуют магические свойства этого камня, поэтому 2-х часов пополудни достаточно. Договорились. Жду вас завтра в 1 час 40 минут.
Назавтра, ровно в 1 час 40 минут открытый экипаж с Роберто Кьорди был у подъезда Мадлен. Она его ждала и вышла сразу, шурша шелком кораллового платья. Роберто помог ей подняться в экипаж и сам сел с другой стороны. Назвал адрес, и копыта мягко зацокали по брусчатке мостовой.
Через 10 минут они были на месте. Экипаж остановился впритык к подъезду, так что Мадлен осталось сделать два шага до ступенек.
Кьорди обыграл все. Если прихожая была освещена светом из двух больших окон с пола до потолка, то в других помещениях царил полумрак. Далее они прошли в комнату, где окна были плотно зашторены, и кое-какой свет лился только из двери, в которую они вошли.
Кьорди усадил Мадлен за круглый стол, стоявший посреди комнаты, и, сказав «минутку», вышел в противоположную дверь. Посреди стола, за который Мадлен усадили, стоял какой-то полукруглый предмет, покрытый темным шелком. Ей было очень неуютно и хотелось убежать, и может быть, еще немного и она это сделала бы, но вошел Кьорди со свечей в руке. Он зажег еще одну свечу, стоящую на столе и сел за стол с противоположной стороны. Одет он был в черную хламиду, обшитую красными магическими знаками. Кьорди поставил свечи симметрично по сторонам полукруглого предмета и спросил:
- Итак, что бы вы хотели узнать о вашем талисмане? Кстати, дайте мне его.
Мадлен била крупная дрожь, она зуб на зуб не попадала. Это уже был не страх, а что-то независимое от нее. Почему это происходило, она не понимала. Она лихорадочно расстегнула застежку колье и протянула его через стол Роберто, тут же отдернув руку, как будто боялась обжечься.
- Что с вами Мадлен? - спросил негромко он, но ответа не последовало, она только неопределенно пожала плечами.
«До чего великолепна», - подумал Кьорди, - «даже этот жест верх изящества». Его одолевали неприятные предчувствия, но остановиться он уже не мог.
- Вы волнуетесь? Может вам предложить бокал вина?
Мадлен, наконец, собралась с силами:
- А это не помешает сеансу?
- О нет, не волнуйтесь! Я ведь не буду пить. А вам поможет расслабиться.
- Тогда, пожалуй.
Роберто сходил за бокалом вина, который приготовил заранее, капнув в него одну каплю своего снадобья. Он помог Мадлен выпить глоток, затем поставил его рядом с ней и, обойдя стол сел на свое место.
Некоторое время он рассматривал перламутр на колье при дрожащем свете свечей. Затем протянул руку и сорвал шелк с полукруглого предмета на столе. Это был хрустальный шар на подставке, одна из обязательных принадлежностей всех гадателей и хиромантов.
Но самое интересное было в том, что в шаре уже двигались полосы тумана, которые раньше появлялись лишь после того, как Федор производил некоторые манипуляции руками и произносил заклинание.
Шар «включился» сам. Федор не мог оторвать от него взгляда, держа колье Мадлен в поднятой руке. Потом он посмотрел на Мадлен и увидел, что она откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
«Может она?» - подумал Федор - «или талисман действует?»
И тут туман в шаре начал рассеиваться и начало появляться издалека лицо мужчины среди облаков. Он как будто бы кого-то искал. Длинные темно-русые пряди волос его слегка вились и падали свободно на плечи, темно-зеленые глаза вопросительно осматривали все вокруг. Насколько можно было видеть, его торс был одет в крупную броню цвета бронзы. Он очень походил на легионеров времен Римской империи, если бы не темно-синие крылья за спиной, которые Кьорди сначала не заметил.
Лицо все приближалось к стенкам шара, и казалось, глаза видят комнату, в которой находились Кьорди и Мадлен, и пристально всматриваются во все в ней. Лицо в шаре поворачивалось, и Кьорди встретился взглядом с мужчиной. Его основательно тряхнуло, и он отшатнулся, а мужчина перевел взгляд на колье Мадлен. Лицо в шаре еще больше приблизилось к стенкам шара, руки изнутри уперлись в тонкую оболочку, и Кьорди услышал приглушенный крик:
- Мэй! Мэй! Это ты? Где ты?
Затем лицо в шаре заметалось, и, увидев Мадлен, вперилось в неё.
То существо в шаре, Кьорди не мог назвать его человеком, било в стенки хрустального шара кулаками и кричало:
- Мэй! Мэй! Очнись! Это я! Я!
Если бы у Кьорди оставалось сил, то он бы сполз под стол, такой ужас и страх овладели им. Он боялся дохнуть. А Мадлен не отвечала, только ресницы трепетали в такт крику.
Потом, понемногу, изображение в шаре стало отступать и тускнеть, и, наконец, совсем исчезло.
Кьорди стал приходить в себя. Одеревенелость в членах прошла, кровь прилила к сердцу, он задышал свободней. Но Мадлен своей позы не изменила.
«Она в обмороке!» - понял Роберто, - «еще этого не хватало!» Он быстро набросил шелк на хрустальный шар, отдернул портьеру на окне и подбежал к ней.
- Мадлен, голубушка, что с вами?
О своих претензиях он уже не думал, он был напуган, и ему важно было обойтись без эксцессов. Но едва он прикоснулся к руке Мадлен, ресницы её еще больше затрепетали, и она, не открывая глаз, сквозь зубы простонала одно лишь слово, - «Юм!» Потом произошло невероятное, она открыла глаза и из её лица начало появляться другое лицо с её глазами. Лицо женщины с прядями волос темно-русого цвета, с торсом одетым в броню цвета старого золота, с обрубками крыльев за спиной.
Эта женщина силилась выбраться из Мадлен, она рычала, оглядываясь в поисках помощи. Но помощи было взяться в этой комнате неоткуда, и она опять со стоном погрузилась в Мадлен, а Мадлен снова закрыла глаза и оставалась неподвижной.
Кьорди забился в угол и наблюдал за всем происходящим, трясясь и проклиная себя. Когда все окончилось, он еще минут пять не двигался, ожидая, не произойдет ли еще чего. Но все было тихо. Он осторожно приблизился к Мадлен, потрогал её за руку, она вздрогнула и очнулась, обводя вокруг взглядом непонимающих глаз.
Кьорди обрадовался, - «Ну, наконец, все встало на свои места».
- Как вы себя чувствуете? Вы что-нибудь помните?
Мадлен отрицательно покачало головой:
- Ничего. Вот только голова очень болит.
- Ну, это ничего, ничего, - засуетился Кьорди, - Вам надо сейчас домой, и отдохнуть хорошенько. Сейчас вас проводят. Не беспокойтесь, все будет хорошо!
Ему не важно было её состояние, и что всё это было, ему сейчас важно было выпроводить её домой и избавиться от этого наваждения.
Приучив прислугу не соваться в комнаты, когда идет спиритический сеанс, особенно когда у него дамы, он долго ждал, что на звонок колокольчика кто-нибудь из них откликнется.
Пришла кухарка, местная женщина, среднего возраста, не очень расторопная, но хорошая стряпуха.
- Где все? - шепотом закричал Кьорди. - Совсем распустились! Так, Палаша, даме стало плохо, ну-ка быстренько беги за экипажем и проводи даму домой, я скажу адрес. Да, и бери закрытый экипаж.
- А что сами?
Палагея не очень-то церемонилась с Федором, а иногда, под настроение, могла ему высказать все, что о нем думала.
- Как завлекать так сами ездите, и еще, - «Не смей суваться в комнаты старая перечница» - А как что не так, так сразу «Палаша, Палаша».
- Ладно, ладно! - прервал её Федор, - поговори мне, беги быстрей!
- А как дама помрут по дороге? Мне еще за них отвечать!
- Ты что выдумала старая дура, ничего не помрет.
Федора окатила волна страха, и он весь покрылся липким потом, мелко-мелко задрожали поджилки. На всякий случай он взял Мадлен за руку и послушал пульс. Пульс был ровный и спокойный, лишь изредка вздрагивал, как и её ресницы. Она снова сидела, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза.
Федор немного успокоился и снова напустился на прислугу:
- Иди сейчас же, кому говорят!
- Ну да, как в постель затягивать или ваши грешки прикрывать, так Палаша, а чуть что, так сразу - старая дура.
- Хорошо, хорошо, не обижайся, но сейчас иди.
- Да, а серёжки серебряные с янтариками, вы мне так и не подарили.
- Подарю, подарю, еще и бусики такие же подарю. Только иди сейчас и поторапливайся.
Выпроваживал Роберто Палагею. Она, ворча себе что-то под нос, наконец ушла, а он, захватив со стола бокал, из которого пила Мадлен, бросился в спальню, снимая на ходу колдовской балахон. Там он зашвырнул его в угол и начал лихорадочно натягивать первый попавшийся пиджак, никак не попадая второй рукой в рукав. Наконец ему это удалось, он пригладил кое-как пятерней всклокоченные волосы, обтёр лицо руками и выскочил в ту комнату, где оставил Мадлен.
Она уже очнулась и силилась встать на ноги, но у неё это плохо получалось. Руки и ноги не очень слушались, а голова, было видно, что кружилась.
Кьорди с криком, - Мадлен, голубушка, как вы себя чувствуете? - бросился ей помогать.
Она ничего не говорила, но и не противилась его помощи.
- Ну, вы и напугали меня.
Тараторил Роберто, пытаясь словами заглушить угрызения совести.
- Моя прислуга побежала за экипажем, и проводит вас домой. Как вы себя чувствуете? Может вызвать Париса?
Мадлен отрицательно качнула головой и еле слышно сказала:
- Ничего, все хорошо… Д.д.думаю, отдохну и все будет хорошо… Не надо Париса…
- Ну и замечательно, ну и ладненько! А я завтра приеду навестить вас.
Приезжать он, конечно, не собирался, но ему надо было что-то говорить. Сейчас он был готов пообещать все что угодно.
Они потихоньку продвигались к выходу. Кьорди не забыл прихватить со стола колье Мадлен, и сейчас аккуратно засунул его в сумочку, висящую у неё на запястье.
Когда они уже почти вышли, раздался стук копыт, и он увидел подъезжающий экипаж с Палагеей. Вдвоем они помогли Мадлен сесть в него, Палагея села рядом, а Кьорди передал ей деньги и назвал кучеру адрес.
Провожая взглядом отъезжающий экипаж, Кьорди с облегчением вытер пот со лба, и зашел в дом, раздумывая, что же ему делать дальше.
Ситуация вышла из под его контроля, но что последует дальше? Что будет с Мадлен? Может все обойдется? Надо переждать! А сейчас принять ванну и до вечера отдохнуть. А вечером появиться в обычной компании, как ни в чём не бывало. А там может выясниться, что с Мадлен? Может Вальдемар заедет к ней? Это было бы как нельзя кстати. Вот где может пригодиться этот воздыхатель.
- Ванна, ванна…, - подумал раздраженно Кьорди. - Вся прислуга куда-то разбежалась. Привыкли, что с дамами я провожу много времени, и пользуются моментом. Придется ждать Палагею.
Войдя в спальню, он поднял балахон, который мог еще пригодиться, и повесил в шифоньер. Налил себе вина, взял длинную черную сигару из сигаретницы, и, прикурив от свечи, сел в кресло.
- Да! Что-то с этой дамой не так!
Констатировал он, но разбираться со всем этим ему не хотелось, и к магии, в ближайшее время, он прибегать не собирался. Слишком сильно было потрясение от увиденного. Он просто отмахнулся от этих мыслей и попытался расслабиться, предоставив времени самому разбираться в ситуации. Налив себе еще вина, и не допив второй бокал, он не заметил, как уснул прямо в кресле. Спал он сначала неспокойно, его преследовали видения и кошмары. Он вздрагивал, вскрикивал, и, наконец, уснул глубоким спокойным сном.
А Мадлен не было спокойно все это время. С того момента, как она отпила из бокала у Кьорди в ней, как-будто, что-то взорвалось. Она ощутила острую боль в верхней части спины, и все поплыло перед глазами. Она увидела себя; Мадлен знала, что это она; среди облаков в доспехах цвета старого золота с темно-синими крыльями за спиной и мечом на боку. Русые волосы свободными прядками развивались по ветру. Это была высокая красивая, загорелая женщина, в одежде похожей на одежду легионеров Римской империи. Мадлен видела таких воинов на фресках и картинах в Италии и Франции. Она знала, что эту женщину зовут Мэй, то есть её зовут Мэй. Затем она увидела Юма, который подлетал к ней между облаков. Он улыбался ей. Она любовалась им, размахом его крыльев, силой и красотой. Уже с рождения она знала, что он будет её мужем, когда придет время. Что он вторая её половинка.
Потом картинка сменилась. Она увидела, как они с Юмом отламывали какой-то камень от края облака, которое было камнем и облаком одновременно и переливалось голубым и розовым перламутровым цветом. Делать этого не надо было, но они это делали, как расшалившиеся дети, поглядывая вокруг, не застукают ли их за этим занятием. Небольшой плоский кусочек они все-таки отломили, и Юм успел подхватить его, когда он начал падать вниз. Он протянул его Мэй, и она спрятала его за пояс кольчужной юбочки.
Потом они осторожно начали пробираться среди облаков-камней, и выйдя на относительный простор, полетели. Ощущение полета, простора, радости захлестнули Мадлен, и она поняла, что знала все это с момента своего существования, что именно все это и есть она настоящая.
Картинки сменялись с быстротой калейдоскопа, иногда обрывочные, иногда, более ли менее, целостные. Затем она увидела себя в другом месте, тоже среди облаков. Но они были мрачного серо-сизого цвета, вдалеке переходящие в сизо-черные. Это место ей не нравилось. Она осторожно передвигалась вперед, слегка согнув ноги в коленях, и широко их расставив. Мечь Мэй держала обеими руками перед собой. Совсем как воин в стане врага.
Собственно, так это и было. Они никогда сюда не залетали, так низко не опускаясь в поднебесье Земли. Но, услышав, что птица-феникс летает и кричит, - «Юм зовет Мэй в Рун, ему нужна помощь», - она сюда прилетела.
Мэй знала, что в Руне обитают тёмные силы во главе с рыжим Лэмом, и что он враждебны им, но оставить Юма без помощи не могла. Юм давно уже улетел куда-то, и не сказал ей куда, и поэтому она поверила в то, что он попал в трудное положение, и прилетела сюда. И сейчас она осторожно шла, высматривая Юма, и опасаясь встречи с местными обитателями.
Но как раз это и случилось. Мэй ведь не знала, что все было подстроено. Из-за очередного облака выступил Лэм. Она его никогда не видела, но сразу узнала по огненно-рыжим волосам, торчащим во все стороны, красным глазам и чёрному одеянию.
Он стоял, поигрывая черным топором, и торжествующе зло улыбался. С ним рядом встал Е, в своей серой хламиде, выше и тоньше Лэма, и с непроницаемым лицом.
Мэй встала тверже, приготовившись к бою.
Сейчас, когда она видела всю картину происходящего, как бы, со стороны, она увидела, что сзади неё вырос небольшой серый холмик.
«Так вот почему я тогда упала, когда начала отступать», - подумала Мэй.
Так и случилось. И когда она, отступая, упала, Лэм подскочил к ней, и плашмя топором ударил её по голове. Мэй потеряла сознание, а Лэм с хрястом отрубил ей крылья. Она увидела, как закапала её кровь, а враг стоял рядом и потрясал торжествующе её крыльями. Холмик ожил и превратился в Тина, жухлое, серое существо, приспешника Лэма.
Потом её и её крылья все трое куда-то понесли. Они подлетели к дворцу, около которого находился бассейн с маслянистой жидкостью темно-зеленого цвета Лэм с нею на руках прошел по мосткам бассейна и положил её на помост, которым заканчивались мостки. Через некоторое время помост начал погружаться в бассейн, и она исчезла из вида.
Мэй не знала, сколько прошло времени, но помост появился опять, и на нем лежала другая женщина. Присмотревшись Мэй увидела, что это Мадлен, такая, какой она была в земной жизни.
Лэм поднял Мадлен на руки и передал её Е, а тот куда-то полетел с нею на руках.
На этом видение оборвалось, и Мадлен очнулась от толчка остановившегося экипажа. Они приехали к её дому на земле. Иначе теперь она думать не могла, ведь земля не была её настоящим домом, и она не отождествляла себя уже с той женщиной, в оболочке которой находилась.
Прислуга Кьорди помогла ей выйти из экипажа, и на пороге дома предала её из рук в руки горничной Маше. Мадлен осторожно поднялась, поддерживаемая Машей, на второй этаж, и вошла в гостиную, где сидела её маменька.
Анетт была очень стара и плохо ходила, поэтому её возили в кресле на колёсиках. Эта маленькая сухонькая старушка смотрела на мир кротко и спокойно, даже когда все для неё было плохо. Она принимала и терпела перипетии своей жизни со стоическим спокойствием. Она терпела своего непутевого мужа, который однажды ушел и никогда больше не вернулся, она терпела свою непутевую дочь, которая лет пять назад, так вдруг изменилась. Стала спокойной, искренней и заботливой. И сейчас она с тревогой приподнялась навстречу ей.
- Мэди, детка, что с тобой? Ты не заболела?
Мадлен тяжело опустилась в кресло, отпуская жестом Машу.
- Ничего мама, не беспокойся. Все будет хорошо.
Наступила долгая пауза. Мать с тревогой вглядывалась в дочь, а та думала о том, как подготовить мать к предстоящим событиям.
То, что они последуют, Мадлен нимало не сомневалась и не хотела напугать старую женщину, которая считала её своей дочерью.
- Знаешь, мама, скоро произойдут некоторые события, и я снова изменюсь в худшую сторону. Обещай мне, что ты не будешь сильно расстраиваться и будешь помнить меня такую как я сейчас… Это буду уже не я… Ты понимаешь меня?
Анетт утвердительно кивнула головой. Она понимала, что пять лет назад произошло что-то необычное, как будто кто-то подменил душу её Мадлен. И вот сейчас все возвращается назад. «Что будет?» - заметались мысли в её голове, - «Та, другая, ведь не будет её жалеть».
Как будто отвечая на её мысли, Мадлен сказала:
- Позови Машу, я хочу сделать кое-какие распоряжения.
Когда Маша пришла, Мадлен попросила её съездить за Владимиром Коневым. А сама вытащила из сумочки свое колье, подняла его в правой руке, и в левую её ладонь упал камень из середины колье и засветился розовым и голубым перламутровым цветом. Это был тот камень, который они с Юмом отбили от камня-облака, каким образом он очутился на земле и попал к ней в руки она не знала, но знала что надо с ним делать.
Мадлен тихонько позвала кошечку:
- Эн, Эн, ты, где лапонька? Иди сюда моя хорошая.
Кошка всегда отвечала на заботу и любовь Мадлен и её матери, и теперь не замедлила прибежать на зов. Она прыгнула на колени Мадлен и начала к ней ласкаться. Мадлен гладила её одной рукой, а второй осторожно вложила камень ей в спинку. Она знала, что надо так сделать, но откуда тоже не знала. Это было какое-то знание свыше.
Произошло необычное. Вспыхнул мгновенный, неяркий золотистый свет и рассыпался искрами, и в этом свете появилась девушка вместо кошки. Она была тоненькая, невысокого роста, в коротком плаще и, как-будто, в мелкочешуйчатой коже, вся переливаясь нежно-золотым, розовым и голубым светом.
Старушка охнула и всплеснула руками, а девушка поклонилась Мадлен и сказала:
- Госпожа Мэй, я к вашим услугам.
Мадлен сказала, обращаясь к матери:
- Это Эн, твоя защитница мама, когда меня не станет с тобой, а будет та, другая Мадлен. Такой её будете видеть только ты и она, остальные будут видеть её кошкой. Она будет с тобой до той минуты, как ты отправишься к Господу. И еще, я оформлю все состояние на тебя, а распорядителем при тебе оставлю Машу. Она получит все что останется, за вычетом ежегодного пансиона для настоящей Мадлен.
Эн повернулась к Анетт, и, поклонившись, сказала:
- Госпожа Мэй поручила вас моим заботам. Как прикажете вас называть?
Анетт, уже немного оправившись от удивления, сказала:
- Иди сюда детка, сядь около меня. Тебя можно погладить?
- Конечно, - ответила Эн, послушно садясь рядом на стульчик, - ведь я ваша кошка.
Анетт аккуратно провела рукой по голове Эн, на которой была небольшая шапочка с ушками, по золотистым волосам, выбивающимся из-под шапочки, по короткому плащу, переливающемуся, как и вся Эн.
- Наверное, зови меня по имени, Анетт, мы ведь с тобой тёзки. Эн ведь уменьшительное от Анетт.
Эн в ответ радостно покачала головой, улыбнулась Анетт, и совсем как кошка потерлась головой о её плечо.
- Ну, вот и ладно, - сказала Мадлен.
В комнату, постучавшись, вошла Маша и сказала, что Владимир приехал, спрашивая можно ли ему войти.
- Конечно, конечно! - ответила Мадлен, - я его жду.
Владимир вошел стремительно, охватив сразу всю компанию взглядом. Он подошел к старушке, улыбаясь ей ласково, поцеловал руку, спросил о здоровье. И услышав, что нормально, тревожно посмотрел на Мадлен.
- Что с вами Мадлен, вы не заболели? Маша сказала, что вы хотите сделать какие-то распоряжения.
Мадлен предупреждающе подняла руку. Ей было трудно говорить, силы её иссякали:
- Нет, это не болезнь. А вас я позвала Владимир как своего хорошего друга в первую очередь. Друга, которому я могу доверять в самых сложных ситуациях. Ведь это так?
Дождавшись утвердительного кивка Владимира, она продолжила:
- Кроме того, вы юрист, а это мне сейчас необходимо. Маша не уходи, ты тоже мне нужна. Дело в том, что скоро все вы станете свидетелями необычного события. И пусть вас ничто не удивляет. А до этого мне нужно оформить кое-какие документы.
И она объяснила Владимиру и Маше, что хочет сделать. Владимир слушал молча, а Маша, всплеснув руками, воскликнула:
- Барышня, вы ведь совсем мало меня знаете! Как можно так доверять человеку?
- Ничего, ничего, - перебила её Мадлен, - Мы с мамой за это время видели, что ты ответственная, скромная и заботливая девушка и к тому же никогда не лукавила с нами в деньгах. Об этом мы с мамой как-то говорили между собой. К тому же и Владимир будет на правах одного из распорядителей присматривать и помогать тебе. У меня очень мало времени, оформляйте документы - сказала она, обращаясь к Владимиру, - я подпишу. И нужны два свидетеля.
Когда с официальной частью было, и свидетели ушли, Мадлен сказала, преодолевая слабость:
- А теперь слушайте дальше. За мной скоро прилетят.
И видя недоумевающие взгляды окружающих, продолжила:
- Именно, прилетят, и уже скоро. Это будет сверхъестественное явление, и этому не надо противиться. Меня унесут, и я буду свободна. Но через некоторое время Мадлен снова появится здесь, но это будет другая Мадлен, та, которую помнит мама.
Она ласково посмотрела на Анетт.
- И от неё, вы вдвоем, должны будете защищать маму. Маша не плачьте, то, что происходит сейчас это свобода для меня, той женщине, которая сейчас внутри этой телесной оболочки Мадлен. Вы перестанете быть прислугой Маша, а станете компаньонкой Анетт. А вы Владимир помните меня такой, какой я была, и относитесь к будущей Мадлен со снисхождением, но никогда не идите на поводу у неё. И ещё, бегите от тех людей, которые называю вас Вальдемаром. Не нужно вам это общество. Вы еще встретите искреннюю и хорошую девушку, и вы полюбите друг друга… Я знаю, вы меня любите, но это другая любовь, и она останется с вами навсегда. А теперь прощайте, я хочу попрощаться с мамой.
Владимир и Маша отошли в сторонку, а Мадлен взяла руки Анетт в свои:
- Всех нас, мама, создал Господь Бог, - сказала она тихо, - но то, что ты дала мне за это время - любовь, ласку, заботу, этого я никогда не забуду. Эта нежность, которой ты меня научила, останется со мной навсегда. Помни меня, и прости за то, что оставляю тебя. Я иначе не могу. Не плачь. А теперь прощай, я слышу шелест крыльев.
И действительно, с потолка начал опускаться мужчина с темно-синими крыльями за спиной, так свободно, как будто в пустом пространстве. Он был такой большой, а размах крыльев был огромен. Он заполнил собой и крыльями почти все пространство в комнате, но опустился рядом с Мадлен тихо, никого не задевая. Только в комнате был небольшой ветер от крыльев. Кошечка Эн встала, и, приложив правую руку к сердцу, опустилась на одно колено, склонив голову и произнеся:
- Господин мой Юм!
Крылатый человек смотрел и видел только Мадлен, он подхватил её на руки и так же легко взмыл вверх, пройдя сквозь потолок.
Все в комнате молчали и не двигались, потрясенные увиденным. Их успокаивало только то, как этот мужчина смотрел на Мадлен с любовью и беспокойством, и то, как Мадлен протянула к нему руки, и доверчиво приникла к нему.
Видимо, все произошло, так как надо. Особого беспокойства не было, лишь недоумение перед сверхъестественностью происшедшего.
Вскоре Владимир уехал в контору оформить документы, предупредив Машу и Анетт, чтобы они никому ничего не говорили о случившемся, а сказали Мадлен больной. Мол, возобновилась старая лихорадка, бывшая у неё лет пять назад, чтобы у окружающих была причина для выводов об изменившемся характере Мадлен. Собственно, именно ссылкой на эту болезнь Мадлен мотивировала в документе своё решение, так распорядится состоянием, ссылаясь на то, что после приступов лихорадки становится невменяемой.
Владимир обещал вернуться, как только заприходует должным образом документы, и останется у них на ночь, чтобы женщины не так боялись предстоящего появления другой Мадлен.
И он действительно вернулся часа через полтора, и, отправив женщин спать, остался в гостиной. Спать он не собирался, а, придвинув кресло к окну, сел так, чтобы видеть то кресло, в котором сидела Мадлен, перед тем как её унесли, и в котором, как он предполагал, она снова появится. Вернее, не та Мадлен, которую он знал, а совсем другая незнакомая женщина, лишь внешне похожая на Мадлен.
Владимир сидел в кресле, размышляя об этом, но усталость и пережитые волнения сделали свое дело и часа в четыре утра, когда небо уже начало сереть, он уснул. Спал он совсем недолго и проснулся резко, как от толчка, не понимая спросонья, что произошло, и в ту же секунду увидел Мадлен. Она, действительно, появилась в том же кресле, но сам момент появления Владимир не видел. Немного отойдя от сна, он принялся рассматривать её. Первое, что бросалось в глаза, Мадлен была в том же платье кораллового цвета, в котором её и унесли, и сидела, обвиснув в кресле, как будто спала или была без сознания.
Владимир несколько минут рассматривал её, пытаясь найти различия во внешних проявлениях с предыдущей Мадлен. Он знал, что они должны быть. И они действительно были: прическа всклокочена, вся кожа какого-то синюшного цвета, а черты лица стали какими-то вульгарными и грубыми.
За это время на небесах происходило следующее: Юм, широко и сильно взмахивая крыльями, поднимался все выше и выше. Вот уже и земля исчезла из вида, но Мадлен всего этого не видела. Она обняла Юма за шею, приникла к его груди, закрыла глаза и полностью доверилась ему. Она верила, что ему достанет сил донести её туда, куда надо.
Полет длился очень долго. Потом, где-то на облаках они отдыхали, вернее, отдыхал Юм, а Мадлен лежала в ожидании продолжения полёта. Вторая часть его длилась ещё дольше, но была для Юма менее утомительна, так как они летели уже не вверх, а по горизонтали, где-то в поднебесье. И, наконец, Мадлен, по каким-то неуловимым признакам поняла, что они подлетаю к месту назначения. Открыв глаза, она увидела, что облака вокруг стали серо-чёрного цвета. Они давно уже летели по Руну. Показалась платформа среди облаков с дворцом Лема в глубине, и с бассейном темной жидкости.
Юм подлетел к самому бассейну и опустился в шаге от мостков. Он поставил Мадлен рядом с собой, и, сказав, чтобы она держалась за поручни, полетел к дворцу. Сначала Мадлен не поняла, зачем это ему надо, и очень испугалась. Но через некоторое время Юм вышел из дворца, держа в руках какой-то темный предмет. И когда он подлетел к ней, она увидела, что это были её крылья. Юм осторожно, не выпуская крыльев из рук, подхватил её, и пошел к прямоугольному помосту на середине бассейна. Он ей говорил слова утешения и ободрения, но Мадлен уже не боялась, она ждала освобождения и полностью доверилась его рукам.
Юм уложил её на помост, положил рядом крылья и отошел в сторону. Мадлен глубоко вздохнула и закрыла глаза. Она думала, что при погружении будет затруднено дыхание или произойдут какие-нибудь другие неприятные ощущения, но ничего такого не случилось. Был, как-будто бы, короткий сон, в течение которого перестала болеть голова и прошла боль в спине.
Она очнулась тогда, когда Юм прикоснулся к ней снова, поднимая её с помоста. Он был сильный улий, и сразу с мостков полетел прочь из Руна с нею на руках. Поэтому Мадлен не сразу заметила, что она уже опять превратилась в крылатую женщину Мэй, только очень слабую, поэтому Юм и нёс её на руках, снова поднимаясь вверх.
~
На земле прошло 2 года, в течение которых, те, кто оставался, были свидетелями удивительных событий. Во-первых, Мадлен очень сильно изменилась, изменился цвет её глаз, само поведение, и даже голос пропал. Вернее стал таким как был раньше. Мадлен стала разбитной вульгарной бабёнкой, которая не пропускала ни одного мужчину. Узнав, что они богаты, она попыталась захватить все состояние, но когда не получилось официально, хотела заставить силой мать и Машу отречься от своих прав, но здесь в бой вступила кошечка Эн, и от её когогтов и зубов Мадлен отступила и долго залечивала ранки. Она оставила их в покое, и, в конце концов, спутавшись с Кьорди, исчезла вместе с ним в неизвестном направлении. Через некоторое время от неё пришло письменное распоряжение переводить её деньги на один из швейцарских банков, и она окончательно пропала.
Маша и Владимир собирались пожениться. Владимир оставил свою практику у Виктора, и они вместе с Машей и Анетт переехали на юг Франции, где Владимир купил большое поместье с виноградником и конезаводом.
Жизнь протекала мирно и спокойно, если бы не еще одно событие, которое ставит точку на всей нашей истории.
В один из летних дней конца августа, когда солнце уже пошло на убыль, но до заката было еще далеко, Владимир повел Машу смотреть новых лошадей, которых только недавно купил. Анетт осталась одна, сказав, что немного подремлет. Но сон не шел, а было какое-то беспокойство и ожидание.
Она часто вспоминала свою Мэди, и всё ждала хоть какой-то весточки от неё. Сегодня она особенно ждала этого. Кошечка Эн тоже беспокоилась и не находила себе места, часто поглядывала в окно, к чему-то прислушивалась. Её волосы, плащ и шапочка часто вспыхивали неярким золотистым светом, и этот свет моментально рассыпался искрами как от бенгальского огня.
Ожидание все больше нарастало, оно становилось плотным, и как-будто ощутимым в воздухе. И, наконец, они услышали шум крыльев, и к ним в комнату опустились два крылатых существа. Мужчина и женщина. Мужчину они уже видели, а женщина была им незнакома, но обе узнали её каким то внутренним чувством. Третье крылатое существо, маленького ребенка с голубыми крылышками мужчина держал на руках. Женщина подошла к Анетт, опустилась на пол, и, обхватив её руками и окутав крыльями, опустила голову ей на колени. Она шептала обнимая её:
- Мама, мама, это я, твоя Мэй, твоя Мэди.
Анетт взяла её голову в свои руки и поцеловала:
- Детка моя, я так ждала от тебя весточки, наконец-то дождалась. Спасибо, что не забыла меня.
Две женщины молодая и старая смотрели друг на друга глазами полными любви и слезы радости текли по их щекам.
Кошечка Эн скакала вокруг них с тихим радостным визгом.
Наконец все немного успокоились. Мэй поднялась с колен, и, взяв малыша из рук мужчины, поднесла его к Анетт, сказав:
- Мама, это мой сын, благослови его.
Анетт взяла мальчика на руки, ощутив, какой он плотненький и тяжелый. Она поцеловала его в гладкий лобик и сказала:
- Да благословит тебя Господь Бог, и моё благословение на тебе, мой внучек.
И только потом поняла, что назвала ребенка своим внуком. Она удивленно посмотрела на Мэй, та утвердительно кивнула головой.
- Да, не сомневайся мама, он действительно твой внук потому, что я твоя дочь.
Мать удивленно прошептала:
- Неужели, правда, Мэди?
- Да мама. Улии обладают тайными знаниями о генах, и наш сын унаследовал и твои гены, и через это очень многие черты. Та любовь Божья, которая в тебе, терпение, мудрость, смелость, да именно, большая смелость и отвага, всё это разовьется в нём от тебя. И нам всем необходимо твоё благословение. Ведь благословлять словами могут только люди.
Она подвела мужчину к Анетт.
- Это мой муж Юм, благослови нас, мама.
Они опустились на колени перед старой женщиной, она положила свои руки на их склоненные головы и сказала:
- Будьте благословенны дети мои. Я люблю вас.
В это время Маша уговорила Владимира вернуться домой, потому что весь день чувствовала какое-то необъяснимое беспокойство и ожидание чего-то. Это чувство было сродни с тем, которое она испытала два года назад, и которое так круто изменило их жизни. Она поделилась этим с Владимиром, и они чуть ли не бегом, шли назад к дому. Они почти уже дошли, когда увидели, как из их дома вылетела крылатая пара, которая было полетела вверх, но, увидев их, они вернулись и парили в воздухе недалеко от них. Они увидели ребенка на руках у мужчины, и до них донеслись слова Мэй:
- Берегите Анетт, ищите её благословения. Любите друг друга. Я вас люблю.
И крылатая семья развернулась и полетела вверх.
Маша стояла, прижав руки к груди, и плакала, а Владимир обнял её и прижал к себе. И еще долго они смотрели им вслед, видя, как поднимаются в небо на фоне заходящего солнца эти трое.