Я иду по улицам большого среднеазиатского города.
Уже вошло в традицию проводить отпуск на этих тенистых улицах, в прекрасных парках,
где переливаются на солнце жемчужные воды неисчислимых фонтанов.
Я иду и мечтаю. А, может быть, в уме складываются стихотворные строчки?
Нет, не складываются. Давно не писал я стихов.
Наверно, и не буду больше писать. Все прекрасные порывы души ушли вместе с молодостью.
А я уже перешагнул тридцатилетний рубеж. Женат. Отец двух забавных девчушек.
Привёз их погостить к родителям жены.
Семейная суета отнимает много времени. Вот вырвался на часок побродить в одиночестве.
Или хочется уединиться, что-то вспомнить, что-то осознать для себя?
А месяц то мой любимый – июль. Месяц зноя и разогретой травы.
Месяц неожиданных, неповторимых встреч, овеянных запахами цветов и фруктов.
«Июль» – так через два года я назову свою книгу, стоившую многих бессонных ночей.
Но пока я ничего об этом не знаю. Просто брожу по городу и вглядываюсь в незнакомые лица.
Взгляд скользит по прохожим без видимого интереса. И вдруг…
- Здравствуйте, учитель!
Эта молодая, красивая, улыбающаяся женщина!
Лёгкая стремительная походка, модная стрижка, словно летящая по воздуху.
Гуля? Неужели, Гуля?
Она уже трясёт мою руку.
- Учитель! Как я рада! Учитель!
Сколько же мы не виделись? Почти десять лет.
Я впервые узнал про Гулю в тот день, когда директор школы, крепко ухватив меня за руку,
тащил по глинобитным переулкам далёкого райцентра.
- Учителя нашёл, – гордо говорил он прохожим.
А те довольно цокали языками, подмигивали, отпускали добродушные шутки.
Мой первый в жизни рабочий день начался с чтения стихов в десятом классе. Моих собственных стихов.
Я ещё ничего не знал об учебных программах и поурочных планах. Меня, словно неопытного пловца,
бросили в реку школьной жизни. И я поплыл, как мог. Единственное, что я умел тогда в жизни, было сочинительство. Неудивительно, что я начал урок с чтения своих стихов.
Гуля сидела за первой партой. Она была очень красивой девочкой.
Даже сквозь традиционную сеть мелких косичек и непривычную пестроту национальной одежды проступало величие стремящейся расцвести женской стати.
Я читал стихи. В классе стояла гробовая тишина. На меня смотрели, как на выходца с другой планеты.
Понимали ли до конца эти ребята смысл того, что я им читал? Вряд ли.
Для них стало шоком нелогичное поведение нового учителя.
А потом Гуля, именно Гуля, удивлённо спросила:
- Это ваши стихи, учитель?
- Да, мои, - ответил я.
- А вы дадите мне переписать?
- Зачем?
- Мне очень понравилось.
Можно, я заведу специальную тетрадку и буду туда записывать ваше творчество?
Она так и сказала – «ваше творчество». Я до сих пор помню эти слова.
И вот эта неожиданная встреча через годы.
- Учитель, ваша тетрадка цела. Я храню её. Бережно храню.
- Спасибо, Гуля!
Она пытливо всматривается в меня.
- Учитель, а, может быть, вы уже книжку издали? Подарите?
- Нет, Гуля, книжки нет. Да и стихов тоже.
- Молчите, учитель! Стихи будут! И книжка будет! Я знаю это.
Она снова пристально вглядывается в меня. Молчит. Потом вдруг – словно новый порыв.
- Поздравьте меня, учитель! Я два дня назад кандидатскую защитила.
По современной поэзии. Это благодаря вам, учитель! Я счастлива, учитель!
- Молодец, Гуля – искренне говорю я. И осторожно спрашиваю
- А как Вахид?
- Вахид? Почему, Вахид?
- Вы что, не вместе?
Она удивляется:
- Учитель, что за вопросы?
Теперь я молчу и не знаю, как продолжить разговор.
Вахид – самый прилежный, самый интеллигентный мальчик в классе.
Из хорошей, очень богатой и очень влиятельной семьи. Всегда – в белоснежных сорочках.
Зимой – костюмы с иголочки, красивые галстуки.
Он единственный в классе, кто называет меня по имени-отчеству, а не просто – учитель,
как принято в таджикских школах.
Вахид – всегда вежливый, внимательный, услужливый.
Ни разу не слышал я от него грубого слова.
Учебный год подходил к концу.
С трудом вписался я в школьный быт, в необходимость преподавания по утверждённым программам.
Скоро выпускные экзамены, и мои первые питомцы упорхнут в большую жизнь.
Что ждёт их? И что ждёт меня, так и не сумевшего обуздать в себе неистребимый микроб творчества?
Просьба Вахида была неожиданной:
- Р.И., не можете ли вы уделить мне пару минут для разговора?
- Я слушаю.
Вахид краснеет, мнётся.
- Р.И., не обижайтесь, пожалуйста. Но я должен всё рассказать папе.
- Что рассказать, Вахид?
- Про вас и Гулю.
Я удивлён, озадачен, ошарашен
– Про меня и Гулю? Не понимаю.
- Да всё вы прекрасно понимаете! Но если хотите, я снова подробно объясню.
Наша семья и семья Гули – две самых влиятельных в городе. Гуля – моя невеста.
Так решили отцы ещё давно, когда мы были маленькими.
Это святое решение. И никто не может его изменить.
- Ну, и хорошо, Вахид! Я рад за вас обоих. Но я то при чём?
Он смотрит на меня.
И в его глазах я впервые читаю смешение самых недобрых чувств.
- Не смейтесь, Р.И. Зачем вы появились со своими стихами?
Моя невеста стала другой, чужой. Кто вас звал сюда?
Через день меня вызвали в гороно.
Заведующий, пряча взгляд, сухо сказал:
- Никак не угомонишься. Хочешь поссорить меня с лучшими людьми города?
Вот примешь экзамены, и – чтоб духу твоего не было.
Я сам позабочусь об этом. Устрою тебе перевод в самый дальний район.
И устроил.
Следующий учебный год я встретил среди совсем другого пейзажа – высоких, снежных гор
и яблоневых садов у их подножия
- О чём вы задумались, учитель? Глядите веселе!
Всё лучшее у вас – впереди. До свидания, учитель!
Прощай, Гуля! Сердце чувствует, что не увидимся мы больше.
Где ты сейчас? Как живёшь? Счастлива ли в работе, в семейной жизни?
Июль. Я иду о городу и не знаю ещё, что подходят к концу мои скитания.
Наступит сентябрь, и я навсегда распрощаюсь со школой в зоне, в местах заключения,
где вкалывал от рассвета до заката в три смены и насмотрелся столько всякого – на десяток жизней хватит.
Уже в наступающем сентябре я приду в газету
и начну новую жизнь литературным сотрудником отдела промышленности.
Р.Маргулис