"Писатель - неубиваемое создание, он не принадлежит ни себе ни другим".
Петр Плеханов.
"Если что не так - переделайте".
В.В.Хлебников
***
Площадь Фракт-Энбурская.
Полдень.
Солнце в зачете.
Тучек свалом-навалом.
Малый ветер брызгает пыльцой, да народу тьма-кишмя.
Сцена же? Не то сцена, не то не сцена.
Не поймешь.
Но втихую всё!
Пошёпком...
«Боже ты мой, царица родимая».
Семен Ворожин восвояси вделся.
В Заурск – на родимку-сторонку.
Тысячу лет не куролесил тут.
Залетел и на тебе! Опля!..
Притопами бацает, как копытцами босыми на помостушке клацает.
"О-оо!"
Шелудивый в силу потуг тулуп его.
На обвислых плечах.
Заплесневел повалянной копной патл.
Будь то навоз. С поддатой башки.
И не то мутными косами, и не то увядшими прядями.
И где по век загодя засели, как чуя муть не только репьи и чешуя.
Но и самые настоящие старовойновские вши.
Борзо грызущие хозяйские оглодки круглые дени.
Дуло Семена Воржина преисполнено блатной одури - в бельмах до озорства.
Видно, что битое дуло до сини вдоволь, и понятно, что тяжелым сапогом с растиркой.
«При том».
Тело же Семена.
С вываленным срамом, от бесштанных поплясок по Заурску.
От жарыни скитальной.
Нудно пожелтевшее пятнами.
И напоминающее усохший кокон свиреловой бабочки.
Какие издохли еще в прошлых столетиях.
«И вот».
На дворе перед жирно утоптанной массой рабочего класса Семен пыхает пылом нарасхват.
Душит себя до стяжения собачьим ожерелком.
Извертывается на сколоченном наскоро досочном амвоне, как брандахлыст волоча расцарапанное брюхо своё по-червиному юрко-краю.
И воет.
Воет!
В грязно-серое небо постыдную хваль и скорбь.
"М-да.."
Народная масса напротив – не безмолвствует: бабы богомольно воздыхают ветер с духом горьких гроз, хрустят сладкой свекольной ботвой дети, зажатые до теснот, гордо и встревожено молчат нахмуренные отцы.
Им сейчас о вождях революции молчится, об акулах империализма истекаясь слюнями, даже о сбежавшем эсере Пусайке. И то схрон и медный тсс...
***
За отгородкой становщины дичен визгальный галочий гам, который пересекается со скрипом еле мычащей коровы, запертой в хлевнике до поры крепким упасом, чтоб не сдриснула. Всхлипывает раскатами молний небесный царь.
«Идет казнь».
Семена казнят за то, что уворовал курицу у дьякона Валансия и покалечил яйца на кладках.
Семену обильно мылят волосатую шею и надевают кольцо жгучки.
Треской трясутся щеки его, будто сбежавшие пенки.
Семен поддается вперед, засовывая голову обреченную в прошму народную и вякает с похмельцой:
«Аи! В жопы позасуньте курей вашенских сволочи поганые и яйца пожрите за мене!»
В миг!
Семен становится ненужным гарниром.
Висящим у народа на лице.
Кованой проказухой.
В миг!
Лицо народное разбегается вшами по Заурску, а молодое солнце, протискивается сквозь смрад туч, отпихивает небесного царя под бок, зло размахивает кулаками, бесится, словно живое и начинает палить.
Жадно и безжалостно.
***