Катя

               

В Пенджикент я приехал в самом конце августа.
До школьных занятий оставалось всего несколько дней.
- А где же ты раньше был? – удивился заведующий гороно.
Вот приходишь – неизвестно, кто, неизвестно, откуда – и требуешь: «Дай мне нагрузку!»
- Я ничего не требую. Нет, так нет. Я назад уеду
- Уеду, – проворчал заведующий, – уехать легче всего. Иди погуляй по городу, а я подумаю.

Пенджикент оказался маленьким, тихим, уютным городком на берегу Зеравшана.
Он мне понравился с первого взгляда.
Побродил я по тенистым улочкам, спустился к реке.
Посидел на огромном валуне, покидал камушки в воду.
Чем-то родным, знакомым повеяло, словно в детство вернулся.
Подумал – «Пусть даже работы нет, останусь здесь. Какие места красивые!»

- Я придумал тебе нагрузку, – важно сообщил заведующий, – говори «Спасибо!»
- Спасибо!
- Ладно, – сказал заведующий, – один плов, и мы в расчёте. Шутка.
Помолчал, покачал головой, словно не одобрял своего собственного решения.
- Поздно ты приехал. Все старшие классы уже разобраны. Пойдёшь пока работать в четвёртый класс.
Трудновато будет с непривычки. Но все проходили через это. И ты пройдёшь, ты же не какой-то там особенный.
- Да, –  согласился я, поскольку имел самое смутное представление об учебном процессе в начальной школе.

Забегая вперёд, скажу, что с четвероклассниками я поладил очень быстро, мы славно вместе работали
и в положенный срок расстались друзьями. Но не об этом сейчас речь.
Я хочу рассказать о девушке Кате, которую никогда не видел.

Странно это, но мне до сих пор, через десятилетия, кажется, что мы с Катей были знакомы,
бродили вместе по старинным улочкам, подолгу стояли на берегу Зеравшана и беседовали, беседовали,
не могли наговориться. Почему мне это кажется? Я читал Катин дневник, небольшую голубую тетрадку в клеточку,
исписанную стремительными, разлетающимися  вкривь и вкось мелкими, изломанными буквами.

Катя была родом из Костромы.
С дипломом учительницы русского языка она ехала целую неделю в поезде, как ей казалось, на край света.
Пенджикент ей сразу же понравился, как и мне.
Она записала: « Я попала в сказку, в поэзию 1001-ой ночи.
Всё волшебно – яблони во дворе, журчащий арык, синяя луна над головой»
Я прочитал это и подумал:
«Такой восторг и такое непонятное поведение! Почему она сбежала через несколько месяцев?»

Об этом я спросил у квартирной хозяйки, которая сдала мне Катину комнату.
- Шалава, – равнодушно ответила та, прикасаясь вымазанной хной ладонью к насурмлённой,
красиво изогнутой брови. Улыбнулась мне и продолжила:
- Шалава, как есть. Только мужиками интересовалась.
Разве приличная девушка уедет одна из дому?
Приключений искала, вот и нашла на свою голову!
- Замолчите, мама!, – резко прервал её Икром.
 
Хозяйка грустно взглянула на пятнадцатилетнего сына и нежно сказала:
- Икромчик, сердце моё! Ты мужчина, ты у меня  настоящий мужчина и должен защищать женщину.
И, наклонившись ко мне, прошептала:
- Все вечера у неё проводил. Какие-то книжки читали. А, может, и не книжки. 
Может, Икромчик через неё и правда мужчиною стал. Допоздна они там лампу жгли.
Я не вмешивалась. У неё, у этой Кати, свои папа-мама есть. Смотрели бы за дочкой.

- Вы, видно, очень не любите Катю? – сказал я.
- Да за что её любить! Помилуйте! Шальная. То песни поёт, то плачет.
А то закроется в своей комнате и стихи читает. Представляешь, стенкам стихи читает!
Нет, хорошо, что она уехала. Испортила бы она мне Икромчика.
- А почему уехала?
Хозяйка ещё ниже наклонила ко мне голову и и сказала почти интимно:
- Стыдно стало. Всех мужиков в городе перебудоражила.
Платье – до колен, на груди вырез такой, что все прелести наружу.
У нас женщины скромно ходят. А эта – словно нарывалась.
- Ну и?
- Ну и. Вот именно – ну и. Мужчины у нас горячие. Подкараулили однажды, что одна сидит в классе.
А школа – на отшибе. Хотели её, понимаешь…
- А дальше?
- Вовремя милиция подоспела. Кричала она, сил нет.
Потом два дня молчала и в потолок глядела.
Потом собралась и уехала. Икромчик ей чемодан на автостанцию отнёс.

Я вернулся в комнату, которую так поспешно оставила Катя.
Посидел на кровати, ещё хранящей и помнящей, наверно, её тепло,
рассеянно полистал оставленные ею книги – Фейхтвангер, Ремарк.

Вошёл Икром. Стоял, опустив глаза. Долго стоял.
Наконец, тихо произнёс:
- Не слушайте маму. Катя хорошая была, чистая, честная.
Она стихи читала – Блока. И глаза у неё горели, как два горячих угля.
- Она тебе нравилась?
Икром пылко сказал:
- Я бы на ней женился!
И грустно добавил:
- Да кто позволит?

Потом он ушёл.
А я сидел, не зажигая огня. И думал о жизни, которую ещё совсем  не понимал.
Мне казалось, что рядом со мной сидит Катя. Протяни руку, и коснёшься её тепла.

Где ты, Катя? Что стало с тобой?

                Р.Маргулис