Однажды в ноябре

Владимир Лихунча
   Мы уже собрались в обратный путь из Танги в Улеты. Забросив  в будку своего «ЗИЛка» пустую тару, баулы и, попрощавшись с продавцом магазина Тамарой, мы с Ниной Степановной, моим бухгалтером ООО «Юго-Запад», выехали из села.
 - По дороге не забудь свернуть в Дешулан к сестре – сказала она.
От  Танги  до отворота  в  Дешулан по трассе километров десять, дорога асфальтированная. С утра прошел хороший снежок, и весь день нет-нет, да и закружатся в воздухе снежинки, подхваченные слабым ветерком покружат, покружат, да и исчезнут. На трассе снега мало. Попутными машинами сдувает его с асфальта, только на обочинах да в стороне от трассы лежат сугробы. Ехали не спеша, торопиться нам, было некуда. Ведем с Ниной Степановной разговор о работе, о семейных проблемах, о жизни нелегкой, о том, что ждет нас впереди, какие радости и горести.
   Вот и отворот в Дешулан. Сворачиваю с трасы направо на проселочную дорогу. Машины здесь ходят не часто. Едем не спеша, время,  где-то половина седьмого вечера. Впереди показалась деревня, утонувшая в снегу.
   Времена нелегкие тогда были. Конец 1995 года – пик «Развала страны»: безра-ботица, нищета, разруха в колхозах, денег на хлеб не хватало, не то, что бы на бензин.   
   Въезжаем в село, улицы пустынны, из печных труб к небу сизыми нитями поднимается дым. Вдруг через дорогу перебежала собака, облаяв машину, и опять тишина. Но вот впереди на дороге показался мужчина, ведя за руку мальца лет четырех. Шел он неуверенно, покачиваясь из стороны в сторону увлекая за собой ребенка. Вокруг их бегала собака то, забегая вперед, то, отставая позади. Шли они по проезжей части дороги, той же стороне, по которой ехали и мы.
 - Ты гляди пьяный, да еще ребенка за собой тащит! – сказал я.
- Осторожней, – сказала Нина Степановна, – дорога скользкая.
 - Да мы и так медленно едем, – ответил я.
Я сбавил скорость и свернул влево, объезжая подгулявшего мужика.
- К магазину подъедем, Галина может быть еще на работе. – попросила Нина Степановна.
 - Хорошо - ответил я и свернул в переулок.
   Магазин, единственная торговая точка в деревне, был еще открыт.
Заглушив мотор, и выйдя из кабины, мы поднялись по ступеням и вошли в магазин. Там нас приветливо встретила Галина, родная сестра Нины Степановной.  Поздоро-
вавшись я поинтересовался у нее, - Что это за мужик под хмельком с дитём по улице шастает? - Да, был сейчас здесь один, постылился, водку просил, большой купюрой предо мной размахивал. – ответила Галина - Вот только неизвестно, где ее взял? Что-нибудь из дома утащил да продал. Но только водки я ему не продала. Знаю таких, прибежит на следующий день и будит орать, что его в магазине обманули. Да и ребенок рядом, хватит пить, вытолкнула его из магазина, он и ушел».
 Время подходило к закрытию магазина, Галина закончила свои рабочие дела, и мы втроем поехали домой к Ковалевым, это фамилия Галины по мужу.
   Семья Ковалевых жила на улице Ингодинской. Добротный дом, ухоженный двор. Даже в такое трудное время можно было заметить твердую хозяйскую руку и крепкую крестьянскую привязанность к работе. Хозяина Николая с сыном Сашей дома не было, они еще находились на работе.  Пока мы мыли под умывальником руки, вели разговоры на разные житейские темы, Галина растопила печь, разогрела на  электроплите щи и собрала на стол ужин. За ужином и разговорами время пролетело незаметно, за окном спускались сумерки. Мы поблагодарили хозяйку за вкусный ужин и стали собираться в дорогу.  Галина, как всегда, когда приезжаешь к ним в гости, положила в сумки «гостинец», по трехлитровой банке молока, творог, сметану, вручила все это нам, и мы вышли из дома.
   Уже смеркалось, когда машина, развернувшись у дома, скрылась за поворотом улицы.

***
В кабине было тепло и уютно, на панели тускловато светились приборы, равномерный гул мотора и покачивание на ямках располагал ко сну. Мы миновали улицы, погружающиеся в сумрак деревни, и выехали на проселочную дорогу.
   Я включил дальний свет, и дорога споро побежала на встречу машине. Поднявшись на пригорок за деревней и, проехав километра полтора или два, фары машины высветили на правой стороне дороги какой-то странный предмет, похожий на мешок. Но вот от этого предмета что-то отделилось, это была собака.
 -Странно – подумал я – почему собака лежит на мешке.
  - Что это? – спросила Нина Степановна.
  - Не знаю – ответил я.
Подъезжая ближе, я сбавил скорость, собака кружилась вокруг мешка, но не убегала. Я объехал неизвестный предмет и остановил машину.
 - Пойду, посмотрю, что там лежит. – сказал я Нине Степановне.
Я вышел из машины, морозный воздух пахнул мне в лицо. На встречу мне бежала собака. Не добегая  двух метров, она заскулила и, развернувшись, побежала назад за машину. Мне показалось странным поведение собаки. Обычно они убегают при приближении незнакомого человека, а эта нет. Собака опять вернулась ко мне, и выжидательно поглядывая то в мою сторону, то в сторону лежащего предмета, ждала, когда приближусь к ней. И когда я подошел вплотную, она вдруг стала скулить и бегать вокруг меня и лежащего предмета. 
 Я нагнулся и остолбенел. На снегу, на проезжей части дороги лежал… ребенок. Не веря своим глазам, аккуратно стал приподнимать свернувшееся клубочком детское тело. Оторвав от земли примерзшие штанишки, я взял на руки ребенка и прижал к груди. Из-под какой-то немыслимой и грязной шапочки на меня смотрели большие детские глаза, наполненные страданием, удивлением и неподкупной детской доверчивостью. Ребенок не плакал, а только показывая пальцем на машину,  все твердил: – Дядя, туда, пойдем туда. Собака, теперь уже по-другому скуля, юлой вертелась вокруг нас, подпрыгивала, норовя лизнуть языком мое лицо. Я покрепче прижал к себе трясущегося от холода ребенка, направился к машине. Открыв дверцу и подавая ребенка в кабину, я сказал: «Держи, только осторожно».
   Не понимая, что происходит Нина Степановна, приняла малышку и посадила рядом с собой. В ее взгляде одновременно отражались недоумение и вопрос. Я сел в машину и быстро закрыл за собой дверцу. 
- Откуда на дороге ребенок? – спросила Нина Степановна.
 - А кто его знает – ответил я – Уму непостижимо как он сюда попал.
 - Что делать будем? – сказала она.
Я взял ребенка и, посадив себе на колени,  всматриваясь в его лицо,  никак не мог определить, мальчик или девочка передо мной. Светлые, вьющиеся и слипшиеся пряди волос выбивались из-под шапочки. Его бил озноб. В кабине было тепло, и мы с Ниной Степановной стали раздевать его, сняли шапочку и какое-то ветхое пальтишко, давно не видевшее стирки. На нас глядело удивительное милое белокурое, неизвестно чем испачканное и давно немытое лицо. И даже теперь я не мог определить, мальчик это или девочка. По инерции ощупал его тело, нет ли ушибов, травм. Штанишки были мокрыми, видать ребенок, замерзая на снегу, описался. Это был мальчик.
 - Вот дела! – произнес я – Надо же, даже не верится.
 - Что делать будем? – спросила Нина Степановна.
 - Не знаю.– покачал я головой – Откуда он? Из Николаевска или из Дешулана?
   Мы молча сидели и думали что делать. А ребенок, прижавшись к Нине Степановне, молча смотрел то на меня, то на нее.
И тут я понял! Это тот ребенок, которого вел за собой пьяный мужчина, и собака с ними была. Как же я раньше не догадался. Ну, конечно, это они. Только как ребенок оказался так далеко от деревни на дороге и один? Где же отец, неужто по пьянке потерял дитя?
Не укладывалось все это у меня в голове, да не может такого быть. Но ведь случилось, сидит, прижавшись к чужой тете, кроха и такая радость, такая признательность в глазах его, что сердце кровь обливается. Это благодаря собаке он еще жив. Когда устав идти и окончательно замерзнув, он прилег на прикатанную колесами дорогу, чтобы отдохнуть и согреться, собака легла рядом и грела его своим телом. Крепкий я человек на слезу, но что-то защемило, оторвалось у меня в груди. А если бы мы не заехали в Дешулан?  Чтобы случилось тогда?
- Давай вернемся в Дешулан - сказал я решительно и, включив поворот, стал разворачивать машину.
Вот и деревня показалась. Мы ехали и не знали, что делать дальше.
- Надо у кого-нибудь спросить, чей это ребенок – сказала Нина Степановна.
- А у кого спросишь? На улице ни души, а во двор сунешься, собаки покусают – пробормотал я.
Вдруг с левой стороны машины увидели мужчину идущего на перерез дороги. Приспустив подъемником боковое стекло, притормозил и окликнул мужчину.
 - Мужик, можно тебя на минутку? Проблема у нас. Он не торопясь, подошел к машине, встал на ступеньку и заглянул в кабину.
 - Что у вас?
 - Да, вот, – головой показал на ребенка сидевшего у Нины Степановной на руках, – ты случаем не знаешь, чей это ребенок?
Он внимательно поглядел на ребенка и, расплывшись в улыбке, произнес: «Конечно, знаю!» И, дыша на меня парами свежевыпитой водки и табаком, назвал мне какую-то фамилию.
 - Слушай, ты помоги нам, – попросил я, – давай довезем пацана до дома. А?
 - Ну, это далеко отсюда, – ответил он, – мне не по пути.
 - Да мы довезем тебя туда куда надо, – не унимался я. – Ну, соглашайся!
И он согласился. Потеснившись, мы поехали дальше по указанному мужиком направлению.   
    Ехали по каким-то улицам, теперь уже не помню, но дом тот перед каким мы остановились, я не забуду никогда. Выйдя из машины и взяв у Нины Степановны ребенка, направился к калитке двора.  Вокруг нас все также бегала собака, видимо, она все это время бежала за машиной. Она  была более спокойной и уже не скулила как раньше. Наш проводник не стал нас дожидаться, махнул рукой и исчез в темноте. 
   Я шел к калитке и думал: «Не знаю, что я сделаю с этим пьяным папашей, да и матери тоже от меня достанется так, что мало не покажется». Я отворил калитку, и мы втроем ступили во двор. Во дворе стояло два дома один рядом по левую руку, другой побольше, вдали справа. Мы в нерешительности остановились, не зная куда идти.
- Где ты живешь? – спросил я мальчика – Показывай!
Он уверено показал пальчиком влево, и мы зашагали к крыльцу.
Поднявшись по ступенькам, мы попали в темные сени, где с трудом на ощупь отыскали дверь, и я рывком открыл ее.
   Но сразу переступить порог и войти в дом мы не сумели. На пороге спиной к нам сидела женщина, уронив голову на согнутые в коленях ноги. Она была одета в черную, грязную и рваную в некоторых местах телогрейку, на ногах грязные валенки. Женщина была пьяна и сидя крепко спала. Отодвинув ее рукой, мы вошли в дом.
   То, что мы увидели с Ниной Степановной, на меня произвело гнетущее впечатление. В серой избе, где стены уже многие годы не белились, а на окнах висело что-то непонятное напоминающее шторы, было холодно и неуютно. С левой стороны за печкой стояла кровать, а на ней лежали грязный матрац и куча тряпья, которое трудно было назвать постельными принадлежностями. В доме стояла такая нищета и грязь, что страшно становилось. Посреди избы, чуть правее стоял стол без скатерти, на столе лежали засохшие корки хлеба, очищенные от шелухи и недоеденные картошины, посредине стояла солонка с солью, два давно не мытых тусклых стакана и пустая бутылка, грязные вилки и нож.  За столом лицом к нам на табуретке спал мужчина, положив правую руку на стол, на которой покоилась его голова. От всего увиденного у меня не только пропало зло, но я растерялся и не знал что делать. Нина Степановна тоже с изумлением и какой-то растерянностью смотрела по сторонам. Я отпустил мальчонку. Тот с радостью, закричав: «Папа, мама!» - подбежал к спящему отцу и стал дергать его за полу куртки. Отец, пробурчав что-то бессвязное, покачнувшись, свалился с табуретки и упал возле стола. Малыш подбежал к матери и стал тормошить ее, приговаривая: «Мама, мама!». Но в ответ слышалось размеренное посапывание, да какие-то тихие и непонятные обрывки слов. Я тоже попытался разбудить женщину, но мне не удалось это-го сделать.
 - Что же делать? – подумал я – Как же поступить, одного мальчонку в холодном доме с пьяными родителями оставлять опасно.
А малыш все тряс поочередно родителей, он не плакал, а просто тряс приговаривая: «Папа, мама, папа, мама…». Видно, это занятие
для него было привычным, не в первый раз он их будит от пьяной спячки, которая в любую минуту может превратиться для  них и ребенка в непоправимую беду. 
   Я вспомнил, что во дворе стоит еще один дом и свет в окнах горит. Взяв на руки ребенка, мы вышли из дома, спустились по ступенькам во двор и, сказав Нине Степановне, что бы ждала, я направился в соседний дом. Двери открыл мужчина лет тридцати, поздоровавшись, он впустил нас в дом. Я показал ему ребенка, сбивчиво рассказал о случившимся и увиденным нами. Он отреагировал на это довольно спокойно и только вздохнув, произнес: «Пьют, давно пьют».
   Я опустил мальчишку с рук и поставил на пол. Он по-хозяйски прошел вглубь комнаты, где играла девочка лет трех-четырех, и  о чем-то стал с ней говорить.
  -Это племяш наш, - сказал мужчина – моей жены брата сын.
 - А где ваша жена? – спросил я – Можно с ней поговорить?
 - Вышла она до соседки, – ответил он, – да и о чем говорить-то, с греха пропали мы с этой родней. Самим трудно живется, да еще их кормить приходится, ребенка жалко, мал еще. Он пообещал, что мальчишка будет под присмотром и в тепле, а завтра с родителями разберутся. Мы попрощались, и я вышел на улицу.

***
    В кабине было тепло и уютно, на панели тускловато светились приборы, но равномерный гул мотора и покачивание на ямках уже не располагали ко сну.   
   Ехали молча, говорить не хотелось, так, перекинемся двумя-тремя фразами и опять молчим. 
 С того времени прошло много лет, одни события меняли другие, некоторые врезались в душу и оставались в памяти, а другие бесследно исчезали.
   Я не знаю, как сложилась дальнейшая судьба этого мальчика. Где он сейчас и что с ним? Только нет-нет, да всплывет в памяти образ его, - белокурая голова, с красивым немытым личиком и удивленными, большими и преданными глазами.