1
КОРОЛИ И «КАПУСТА»
Эндшпиль
В том году сентябрь выдался жаркий, измучив духотой всех арестантов СИЗО. К умывальнику стояла беспрерывная очередь: полоскание под краном приносило кратковременное облегчение, и тот, кто только недавно обливался водой, уже подходил по новому кругу. Разомлевшие от жары арестанты лежали на койках, переговаривались неохотно, ленились даже отгонять мух, норовивших прильнуть к потному телу; казалось, ничто не может потревожить озлобленных осуждённых.
Неожиданно раздался скрежет замка, который никак не хотел открываться, но кто-то с той стороны настырно вставлял ключ и, чертыхаясь, пытался отпереть дверь.
– Правильный замок, – неохотно пошутил кто-то, – даже ему впадлу подчиняться дубаку[1]…
И только после неоднократных попыток дверь открылась. Все привстали. В проёме, рядом со старшиной, стоял паренёк и… улыбался. Его белозубая улыбка была так открыта и искренна, что казалось, не в камеру он сейчас войдёт, а в этакий Диснейленд для взрослых.
Нагруженный матрасом, сумкой и большим баулом, парень переступил порог.
– Привет, пацаны, случайных пассажиров принимаете? – обратился он к старику, лежащему на нижней койке возле окна.
– Ну, если я пацан, – ответил с улыбкой шестидесятилетний Анатолий Николаевич, осуждённый за групповой грабёж и ожидающий этапа в колонию, – то принимаем. Всякую бяку. Ты кто, малец?
– Я Серёжа, по кличке Пат, фамилия Потанин, из Ялты. Там и раскрутился, по групповому делу, с тяжкими последствиями. Приговорили к трём годам. Нас шло трое – две несовершеннолетние, им дали по три года ВТК, ну а меня на взрослую колонию.
– Я – смотрящий, – сказал Анатолий Николаевич. – А почему у тебя такое странное погоняло – Пат?
– Так от фамилии – Потанин, – не переставая улыбаться, ответил Сергей.
Он сознательно слукавил – не хотел, чтобы в камере знали, кем он был ещё два года назад. Кличку Пат ему дали в шахматной секции. В заведомо проигрышной ситуации Сергей умел вовремя сконцентрироваться и свести партии на ничью. Проигрывать он никак не хотел – или не умел. Обладая феноменальной памятью и необыкновенными способностями к точным наукам, он в седьмом классе выполнил нормативы первого взрослого разряда по шахматам. Был чемпионом города среди юношей и призёром республики. Школу закончил с серебряной медалью. Отец, бывший главный инженер головного завода, настоял, чтобы сын ещё одно лето поработал в семейном бизнесе, в кафе-баре «Шанс» с биллиардным залом. Мама мечтала увидеть сына в сонме столичных шахматистов, ей льстило, когда с ним здоровались незнакомые солидные люди.
Сергей жил легко, не задумываясь о завтрашнем дне, ясно сознавая, что неумехи и бесталанные люди ему не конкуренты и сами уступят в жизни дорогу. А остальных он обыграет.
Однажды вечером завсегдатай биллиардной, сын известного столичного депутата, положив кий на край бортика стола, сказал:
– Мне у тебя нравится. Приличный сервис, классная музыка. Сегодня я хорошо погонял шары, но, Серёга, для полного удовольствия не хватает хорошей девочки на десерт, можно двух. Сможешь организовать? Деньги есть.
Сергею как прагматичному игроку не составило большого труда просчитать выигрышные комбинации при таком раскладе, тем более что к нему заходили выпить (и не только кофе) девчонки, далёкие от пуританских взглядов на личную жизнь. Через тридцать минут в кафе «Шанс» за отдельным столиком в компании любителя десерта Павла сидели две шестнадцатилетние подруги Инга и Катя. Через час Павел подошёл к стойке бара и негромко попросил:
– Серёга, нужна квартира, до утра. Оплата в двойном размере. Такие приветливые девчонки, жаль расставаться. Плачу тебе, а с ними ты сам рассчитаешься. О’кей?
– О’кей, – моментально ответил Сергей, положив связку ключей от своей квартиры на стойку бара.
– Вот и ладненько. Вот это тебе за ужин, а вот 200 баксов за обеих. Утром Инга тебе вернёт ключи.
Этюд был разыгран идеально. Девочки ”отработали” на совесть и – дело пошло по накатанной… Сергей спал днём в подсобке кафе, а ночью начинался сеанс одновременной игры за барной стойкой: он успешно разводил по комнатам и кроватям и контролировал свидания любителей ”клубничного десерта” с податливыми подругами, получавшими за услуги по 50 долларов. Его нисколько не смущало, что в этом трио он – заурядный сутенёр, стригущий потные доллары. Через две недели он увеличил пропускную способность своей квартиры. Теперь гости приходили и днём. Дело расширилось. Катя свои прямые обязанности ночной проказницы совмещала с секретарской работой – составляла графики, калькуляцию предоставленных услуг, очередность встреч и много разного, но оказавшегося таким необходимым в этом деле. Появились ещё четыре девушки, работающие приватно – по вызову, и Сергей снял для них трёхкомнатную квартиру. Через неделю Катя оставила свою основную работу и стала называться Хозяйкой – и только в редких случаях могла показать новеньким, стажёркам, настоящий мастер-класс.
Иногда, как на новом, но ещё не отлаженном конвейере, случались производственные остановки. Однажды поступила жалоба от ветерана неизвестной войны. Инга заснула на рабочем месте (то есть прямо в постели), вследствие чего не могла воплотить в жизнь фантазии пенсионера, согласно калькуляции. Когда она наконец открыла глаза, храпел уже заслуженный отставник, впрочем, и до того казавшийся не особенно боеспособным… Но Сергею он принёс обстоятельно написанное заявление, в конце которого требовал: «…желал бы вернуть свои деньги, так как мои интересы были грубо проигнорированы». Эту проблему Хозяйка решила справедливо: процитировав известный постулат «клиент всегда прав», Ингу подвергла штрафу, а 25 долларов вернула рассерженному ветерану.
”Многостаночник” Сергей так умело организовал работу семейного «Шанса», что со временем стало возможным купить ещё одно питейное заведение рядом с кафе. Родители были в восторге. Сергей приобрёл не новую, но престижную машину. В биллиардном зале работал авторитетный маклер, а по ночам у «Шанса» при входе дежурил охранник.
Перспектива поступить в институт терялась уже в какой-то неопределённой дымке. Сергей убедил отца, что надо четко ориентироваться в конъюнктуре, перепрофилировать семейный бизнес и на следующий год открыть единственный в городе SPA-салон с услугами китайских мастеров иглоукалывания, а также тайского массажа. Массажисток он уже лично начал подбирать, а кроме массажисток готовил к новому курортному сезону целую эскадрилью ночных бабочек…
Мама Сергея радовалась и умилялась успехами сына, а бабушка-пенсионерка, заслуженный учитель, к дню рождения внука сочинила стихи:
«Ты победитель, спору нет!
Среди фигур тебе нет равных!
Тебе не так уж много лет,
А ты уже гроссмейстер славный!»
Но: «Беда пришла, отворяй ворота» – гласит русская пословица. Его, спящего, разбудили в подсобке кафе два сотрудника милиции, грубо затолкали в машину и быстро привезли к его дому. Сергею ничего не говорили, с оскорблениями, пинками, вытолкнули из машины, а затем завели в его собственную квартиру. Он ничего не понимал, даже предположить не мог, в какую историю попал.
В его комнате за столом сидел майор милиции, рядом кто-то писал, напротив, на раскрытой постели сидели заплаканные Инга и Катя, а возле них, на полу, лежало что-то, накрытое простыней.
Увидев вошедшего Сергея, Катя истошно закричала:
– Это он заставлял и научил меня заниматься проституцией, я несовершеннолетняя, а он требовал от нас как можно больше денег зарабатывать! И даже когда мне нельзя было заниматься любовью, он, сволочь, принуждал работать! Это все девчонки подтвердят! Инга, правда? Сутенёр проклятый! Невиноватая я.
– Хорошо, – спокойно согласился майор, – вы Хозяйка и невиноватая, пока так и запишем. Инга Сикорская, повторяю ещё раз вопрос: от чего умер гражданин Савойников Иван Степанович, 58 лет, уроженец Москвы, женат, двое детей, предприниматель, проживающий в гостинице «Ореанда» в №13?
– Я вам отвечу, – всхлипывая, простуженным носом, тихо сказала Инга. – Ванечка не мог заснуть и попросил у нас снотворное. Я ему дала клофелин, ну он и выпил много, я не считала, и заснул, а я поехала домой. Поспала шесть часов, вернулась. Вижу: сидит Кэт, ну Катя – Хозяйка, на кровати и плачет, а он – мёртвый.
– Сикорская, а вы не брали его барсетку, бумажник?
– А зачем мне его барсетка? Как вам не стыдно, товарищ милиционер, такое подумать.
– А почему бумажник гражданина Савойникова, в котором находилось 18 тысяч долларов США и 5 тысяч гривен, оказался у вас дома, по улице Чехова, в вашей комнате, под вашей подушкой?
– Он мне подарил эти деньги.
– А за что подарил? За ударный труд?
Наступила тишина. Инга молчала, нервно комкала носовой платок.
– Меня Катька научила, стерва подлая…
Вошли два санитара в халатах, положили тело Савойникова на носилки и унесли.
Сергей отчетливо понял, что на этом поле игра закончена, и в эту комнату он ещё долго не сможет вернуться. И оказался прав. На него надели наручники.
Следствие продолжалось недолго. Арестованные дали признательные показания, «раскаялись в содеянном преступлении», и через два месяца пухлое дело передали в суд. Судья был более чем благосклонен. Принимая во внимание неокрепшие и кроткие души обвиняемых, чистосердечное раскаяние в непреднамеренном преступлении, несовершеннолетним жрицам любви определили по три года в ВТК.
Сергея защищал опытный правовед. Он долго говорил об альтруизме, о доброй душе подзащитного, уповал на милосердие, вспоминал его спортивные рекорды на шахматном поприще, многочисленные грамоты и кубки, цитировал блестящие характеристики из школы и шахматной секции… В конце концов, две тысячи долларов, заплаченные столичному адвокату, были потрачены не зря: Сергея приговорили к трём годам лишения свободы.
В камере его приговор читал вор – Ваня Гаврилов, по кличке Муму, изредка прерывая чтение собственными замечаниями:
– С этими курами связываться нельзя. Любое дело спалят, а тебя завалят. Как говорится: волос долог, а ручки шаловливы. И ещё, персидская пословица говорит: «Бойся того, кто тебя боится». Вот это верно.
В камере понимающе отнеслись к судьбе Сергея, а Анатолий Николаевич, закурив очередную сигарету, сказал:
– Пат, ты, конечно, фартовый, башковитый, но, как говорится, жадность фраера сгубила. Тебе хотелось много и сейчас. Ты, улыбаясь, получал всё. Сегодня проиграл. А дальше – время покажет, но всегда помни: бутерброд падает маслом вниз.
Сергей не согласился. Проигранную партию он запомнил в мельчайших деталях, анализируя промахи и явные ошибки, поэтому дважды на грабли не наступит. А пока…
Из камеры кого-то уводили на этап, увозили на приговор, привозили с зала суда, только Сергея и Анатолия Николаевича не трогали сержанты.
В камере появился новый сиделец, незаметный, худой, с вечно хлюпающим носом, осуждённый за квартирные кражи, Вася Лабезников, по кличке Лабаз.
Однажды старшина открыл дверь и в камеру вошёл арестант – с бельмом на глазу, да ещё и хромающий, пожилой мужчина, с неподъёмной сумкой через плечо.
– Наконец, свершилось правосудие, мать вашу, – не здороваясь и не представившись, сказал хмурый новый сиделец и тяжело, с кряхтением, опустился на свободную койку.
– Кто у вас, здесь, старшой? – опустив голову, продолжал арестант. – Сволочи! Дали два года! За такую мразь могли и условное наказание припаять.
А потом как-то сразу начал рассказывать о своей беде:
– Остался без работы, а до пенсии еще пахать и пахать, так получилось, что на руках у меня еще и внучка – 17 лет, за которой надо смотреть в оба, а у меня один глаз не видит. На сварочных работах потерял. Инвалидность не успел оформить. Как-то прихожу с биржи труда, а внучка говорит: «Деда, я устроилась на работу. Официанткой в баре у Гамлета Данукяна. Рабочий день с 14-ти и до 24-х часов. Хозяин меня будет привозить домой, ты не беспокойся, меня никто не обидит, пожалуйста, не сердись». И работала она два месяца. Гамлет возил её домой, а потом, а потом… Однажды пришла она домой пьяная, избитая, в разорванном платье и… вдруг, стала, плакать, кричать. Успокоить до утра не смог. Чего я боялся, то и случилось с моей Наташкой. Ей в машине насильно залили в рот стакан водки, а потом Гамлет со своим отцом и изнасиловали. В милицию она отказалась идти. На следующий день приехали все его родственники и начали со мной вести разъяснительную беседу, что всегда она хотела заниматься любовью и что она домогалась Гамлета, со своими приставаниями, вообще, все они посовещались и решили дело решить мирно. Я молчал и только смотрел на этого ублюдка. А когда этот толстозадый принц Датский протянул ко мне руку, в которой лежали доллары… Рядом стояла лопата. Я взял её в правую руку, плотно так, и со всей силы ударил рубом эту мразь по голове, молча, без единого слова, вот так хряпнул, наотмашь этого вонючего кабана…
– И что, убил его? – спросил Сергей.
– Нет. Месяц был в больнице, а сейчас дома лежит, смотрит в потолок и смеётся, иногда плачет, но в основном весёлый стал Гамлет, под себя ходит. А меня сегодня приговорили к двум годам лишения свободы. Денег у меня нет. Защищал себя сам. А в последнем слове так и сказал, что – жаль, что не убил эту мразь. Главный редактор на ТВ «Новости» на суде мне обещала оказать помощь в пересмотре моего дела…
– А с кем ваша Наташа осталась? – спросил Лабезников.
– Уехала к моему брату, потом вернётся, будет поступать в техникум. Кто её защитит? Чуть не забыл, мне в зале суда собрали вещи, продукты, журналисты из ТВ, пожалуйста, угощайтесь, я даже не знаю, что добрые люди мне дали…
И вновь прошел день, второй, сокамерников уводили на этап. Тюремный конвейер, днём и ночью, без выходных и праздничных, перелопачивал огромное количество народа, отправляя каждого в заведомо «родную нору».
Как-то раз Лабезников предложил Сергею сыграть с ним в шахматы:
– Давай партию в шахматишки, не под интерес, а просто так.
Сергей знал: в камере играть опасно, – но с Лабезниковым в шахматы, с этим вечно сопливым лохом, пожалуй, можно согласиться, тем более на просто так.
– А давай, – согласился он, – время пойдёт быстрее, только я не сильно играю.
– Да и я не очень ”рублю” в этой игре, – криво расставляя фигуры, ответил Вася.
Сергей ненавидел, когда фигуры стояли вкривь и вкось, а не стройными правильными рядами, но, чтобы Лабезников ничего не заподозрил, сам расставил их как попало. Проснулся знакомый азарт, но как опытный игрок Сергей решил усыпить бдительность противника, блефануть и играть с ним совсем по-школярски.
Вася играл совсем слабо, по рассеянности пропуская ”зевки” противника, но партию выиграл, чем был чрезмерно доволен.
– А давай ещё сыграем, разок, – попросил Сергей, – может, мне подфартит.
– Разок не впрок, а может – на интерес? – осмелел Вася. – Согласен? А давай… проигранная партия стоит 500 долларов. Кто проиграл – тот и платит.
– А давай, согласен, – смеясь, ответил бывший хозяин «Шанса», поправляя расставленные фигуры.
Сергей профессиональным взглядом отметил все ошибки Лабезникова: и то, что он выдвигает ферзя в начале партии и явно злоупотребляет этой фигурой, и то, что его дебютные ходы не сосредоточены на центре доски, и то, что фигуры он совершенно не развивает…
Лабезников пошёл с королевской пешки, в расчёте на мат в три хода. Сергея это раззадорило. «Совсем за лоха держит!» – весело подумал он и одним небрежным ходом нарушил планы соперника. Препятствие создало проблему, Вася вперился в доску опустошённым взглядом и двинул на две клетки боковую пешку, ход был до крайности нелепый…
С этой минуты Лабезников как игрок его только забавлял. Сергей припомнил испанские партии и защиту Филидора, которым Лабезников, наверное, удивился бы не меньше гроссмейстера О. Бендера, потому как, судя по игре, имел о шахматной теории скудное представление. Сергей подыгрывал, каждым ходом демонстрируя своё покровительство. Однако, рокирнувшись на ферзевом фланге, Вася неожиданно умело и тактически грамотно провёл вскрытую атаку с последующим шахом. Сергей понял, что противника недооценил и перед ним не такой уж посредственный шахматист. В прошлой партии он, несомненно, блефовал, но и с ним играли в кошки-мышки, а кто попадёт в мышеловку сейчас – неизвестно. Сергей стал волноваться – это плохо для шахматиста, а на следующем ходу Лабезников объявил шах, затем вынудил Сергея к обмену и получил материальный перевес. Игра приобрела затяжной характер, во всяком случае на это рассчитывал Сергей. Его расчёт не оправдался – Вася сделал такую связку фигур, что Сергею пришлось пожертвовать последней ладьёй, а через десять ходов опрокинул своего короля. Он проиграл.
– А давай ещё партию?
– Хорошо. Какая ставка?
– Тысяча долларов партия, – вытирая пот со лба, определил Сергей.
– А если проиграешь? Когда отдашь?
– Отдам. За свои слова отвечаю.
Сокамерники внимательно наблюдали за игроками, предвкушая захватывающий шахматный спектакль.
Третья партия была не столь интересная, сколь драматичная. В эндшпиле, когда на шахматном поле осталось примерно равное количество фигур, Сергей был вынужден пойти на целую серию ходов, заведомо для него неблагоприятных, и ясно увидел, что через три хода для него наступит полный разгром. Это видел и Вася. И вновь – поражение.
Четвёртую партию, со ставкой в две тысячи долларов, Сергей начал белыми фигурами. Быстро промелькнула разыгранная французская защита, а потом Лабезников сделал двойной удар, на который Сергей попробовал ответить контратакой, а на сорок восьмом ходу белые потеряли слона. Это было начало конца. Через десять ходов белые сдались.
Сергей уверен был в своём превосходстве и смело увеличил стоимость партии до четырёх тысяч. «Ничего, – решил он, – ”потеря качества при выигрыше темпа” – явление временное…».
Пятую партию Лабезников начал с хода королевской пешки. Последовал банальный королевский гамбит.
Сергей заставил себя успокоиться, уверовав, что Лабезников, хотя и сильный шахматист, но посредственно знает теорию и часто ошибается в миттельшпиле[2]. Он решил атаковать на королевском фланге, и ему без труда удалось захватить центр доски. Прорыв пешечной цепи противника был предопределён, Сергей создал несколько связок и, разбив королевский фланг, объявил Лабезникову «спёртый мат» – Васин король бесславно погиб в скученном скоплении собственных фигур на ферзевом фланге. Сергей понял: перелом наступил, пришёл и на его улицу праздник.
– Ну что, Лабаз, а может, ещё сыграем? – улыбаясь спросил победитель
– Хорошо, согласен, но ставку поднимаю на восемь тысяч...
– Идёт. Расставляй фигуры.
В шестой партии Сергей захватил центр доски уже на дебюте и развивал свои фигуры стремительно. Совершенно смутив Лабезникова бесконечными приманками, он таки склонил его к отвлечению короля и, ударив по заслону чёрных, неожиданно предложил противнику обмен. А через 10 ходов Сергей позволил себя несколько расслабиться: напевая любимую мелодию, стал ходить по камере, разминая уставшие ноги. Через сорок минут Лабезников щелчком опрокинул своего короля.
Наступила полночь, но в камере № 36 никто не спал. Включили самодельный кипятильник, заварили крепкий чай – и большую кружку чифира, как трубку мира, пустили по кругу болельщиков. Начали делать ставки, но на скромные призы: сигареты, утреннюю порцию сахара, а Гаврилов заключил пари с Анатолием Николаевичем на победу Пата, поставив на кон новые шерстяные носки.
Лабезников заметно нервничал, в седьмой партии, уже на двадцатом ходу, он зевнул пешку, а дальше пошло-поехало… Сергей провёл серию «вилок», лишив противника ценных фигур. Вскрытая атака – двойной шах – победа.
В следующих, восьмой и девятой партиях, ставки удваивались. Лабезников сосредоточился и выстраивал довольно интересные композиции, но Сергей играл азартно, и обе победы достались ему по справедливости.
– Всё, дорогой, – улыбаясь, объявил победитель, – ты проиграл 64 тысячи долларов. Как говорится, «шахматы двигают вперёд не только культуру, но и экономику»! Решаем проблему? Как будешь рассчитываться? И когда?
Лабезников минуту молчал, а затем, заикаясь, тихо ответил:
– Ещё т-только одну п-партию... Всего одну… Ставлю на кон 128 тысяч. Это м-моя трёхкомнатная квартира в Партените… джип… и д-дача в Краснокаменке. Ну а если ты, Сергей, проиграешь, чем ответишь?
– Кафе-бар «Шанс», питейное заведение и машина «Ауди», – быстро ответил он.
Тут же каждым из игроков были написаны расписки, в двух экземплярах, подтверждённые Анатолием Николаевичем, Гавриловым и новым арестантом по фамилии Сухой. Протокол был составлен по тюремным законам.
Десятую партию решили начать за час до подъёма. Уже брезжил рассвет, но никто не ложился спать. Снова заварили чай, хлебнули по глотку и тихо расположились по периметру стола.
Кинули жребий. Фортуна улыбнулась Васе играть белыми. Сергей дал ему эту фору, будучи абсолютно спокойным и уверенным в победе на финише. Лабезников был сломлен и обескуражен. Необходимо теперь направить некоторое усилие на дожим подавленного противника…
Игра началась. После быстро разыгранной сицилианской защиты Лабезников сделал ход алогичный, не постижимый шахматным умом Сергея – он двинул вперёд белого короля при полной доске фигур… Сергей создал заслон – ”голландскую стену”, но Вася играл так, что его король проник на половину противника. Сергей ничего не понимал… Вдруг наступил перелом. Белые затаились, и Сергей не преминул съесть белого слона своей ладьёй. После этого Лабезников сделал очередной ход, и Сергей схватился за голову: он представить не мог, что не почувствовал подвоха противника с этим белым слоном… Двадцать минут он думал над очередным ходом, и здесь, впервые, они партию отложили.
В СИЗО началась раздача завтрака: шум, крики, хлопанье алюминиевых мисок о дверцу кормушки, пререкания и оскорбления баландеров, матерные команды сержантов дежурной смены – в общем, обычный аккомпанемент к процедуре кормления в режимных корпусах.
В камере №36 никто не стал есть плохо сваренную перловку, сдобренную неведомым продуктом, выдаваемым за масло. Тёплый чай, без вкуса и цвета, но со стойким запахом прелого веника и хозяйственного мыла, разлитый в подставленные кружки, тут же выплеснули в сливную трубу. Позавтракали теми продуктами, которые передали отзывчивые журналисты защитнику своей внучки. Заварили ритуальный чай, благо в камере он был в достаточном количестве, а потом, убрав камеру, все улеглись отдыхать. Доиграть партию, по просьбе Сергея, решили после ужина.
Взобравшись наверх, он стал обдумывать очередной свой ход. В памяти он держал комбинацию, сложившуюся на доске к настоящему времени. Но не знал что предпринять. Вроде бы вырисовывается ничейная позиция, на королевском фланге Сергея надёжный заслон пешек, после рокировки – две ладьи на одной линии, а Вася растянул пешки цепью по диагонали, к тому же этот пронырливый белый король… И конь в авангарде, готовый перемахнуть через пешечный заслон чёрных… Что задумал Лабезников? Комбинация совершенно не ясна…
Сергей уснул, и во сне на него надвигалась атака лёгкой кавалерии. Стук стоял такой, словно набор шахмат трясли в коробке, раза в три превышающей их по размеру. Оглядевшись, Сергей обнаружил, что находится в центре огромной шахматной доски, с крайних клеток которой на ладьях в форме тюремных вышек на него взирали сержанты, предупреждая: «Ход влево, ход вправо – попытка к побегу!». Слон – не шахматный, настоящий, но чёрный и лакированный – бегал по открытой линии с h1 на h8 и трубил: «Ба-бу-у-у-шка!», и вдруг где-то наверху скрипнула дверца ”кормушки” и фигуры стало заливать жидкой и липкой тюремной перловкой…
Сергей проснулся. Он спал десять часов. Болела и кружилась голова, то ли от усталости, то ли от сигаретного дыма, который стелился по потолку и уплывал к разбитому зарешёченному окну.
Глядя на дым, Сергей неожиданно для себя вспомнил целую цитату из Ильфа и Петрова: «знаете, Ласкер дошёл до пошлых вещей, с ним стало невозможно играть. Он обкуривает своих противников сигарами. И нарочно курит дешёвые, чтобы дым противней был. Шахматный мир в беспокойстве»…
Впервые вымыли стол, который просто поразил сокамерников своей чистотой. Поставили шахматную доску, Сергей бросил короткий взгляд на фигуры: все ли на местах. Комбинация была именно та, на какой игру прервали. Лабезников чуть дольше присматривался к фигурам. «Проверяет…» – иронично подумал Сергей.
Отсроченная партия возобновилась.
Сергей двинул пешку на королевском фланге, рассчитывая на следующем ходу разгадать намерения Лабезникова. Нет – тот с помощью тривиальной тактики ферзя принялся подтачивать пешечный заслон. «Блефует!» – обнадёжил себя Сергей и сыграл довольно шаблонно. То, что произошло потом, заставило его затаить дыхание. Лабезников объявил шах, другой, третий, походя сметая пешечный заслон Сергея. Вася объявил ладьёй шах, а потом, даже не тронув отдыхающего на пустой линии ферзя, дожал противника, объявив шах конём. После чего как-то обыденно сообщил:
– Тебе мат…
Сергей посмотрел на него и почему-то улыбнулся. Казалось, Лабезников неудачно пошутил, но потом Сергей перевёл взгляд на доску и в комбинации, зияющей перед ним, прочитал себе приговор…
– Однако, одно дело – шахматы, другое – арифметика, перефразируя Михаила Таля, – невозмутимо продолжал Вася. – Займёмся арифметикой для первого класса, если, конечно, ты сейчас в состоянии. Я проиграл 64 тысячи долларов, но выиграл 128 тысяч долларов. Производим вычитание. Итого: Потанин Сергей Владимирович, ты мне должен 64 тысячи долларов США. Расклад правильный? Молчишь… В таком случае, «мне очень жаль ваших денег», как говорил Ботвинник[3]. А маэстро Мекинг как будто про тебя сказал: «Случайная игра с аутсайдером может обойтись слишком дорого…». Только ты не понял, что это не ты у меня выигрывал, а я тебе проигрывал.
– Ты кто? – еле слышно спросил Сергей.
– Василий Лабезников, правильная кличка – Король. Осуждённый за кражу частного имущества, бывший мастер спорта по шахматам, в детстве окончил знаменитую московскую школу Ботвинника, но шахматист получился камерный, а вор настоящий. Будем знакомы. А теперь о главном. Анатолий Николаевич тебе всё объяснит и расскажет. Я ему передаю твою расписку и доверяю получить с тебя причитающую сумму – 64 тысячи долларов. Вопросы ко мне есть? Давай, парень, быстрей соображай, вечером меня переведут в другую камеру.
Безудержное отчаяние охватило душу Сергея. Обхватив голову руками, он попытался сосредоточиться, найти решение в этой ситуации. Может, попросить ещё одну игру, попытаться отыграться… Глупости, этот странный Лабезников – настоящий гроссмейстер, или… Он вспомнил его последнюю фразу: «быстрей соображай, вечером меня переведут в другую камеру». Кто он? Откуда он знает, что его переведут в другую камеру?..
И вдруг Сергей понял. Спектакль срежиссирован блестяще, всё было сыграно как по нотам, в камере не он играл, а ”его играли”…
Сергей так и остался сидеть за столом, подперев голову руками, над шахматной доской, и просидел так несколько часов. От обеда отказался. Никто не трогал его, не обсуждал и не издевался. Но взгляды были красноречивы. В одних читалось: «Попал пацан…», в других: «Да, хорошо, что не я…». Сергей пытался вспомнить каждый свой ход: который из них был непоправимым зевком? Неожиданно к нему подсел Лабезников и, несколько сочувственно похлопав по плечу, тихо заговорил:
– Ну что, Сергей, а король-то голый?.. Трудно – понимаю. Но согласись, сыграно красиво.
– Как вам это удалось? – спросил Сергей. Сейчас это было единственное, что его по-настоящему волновало.
– Сергей, если бы ты не тёлок пас, а продолжал бы интересоваться этой великой игрой… то мог бы догадаться, какой шедевр я тебе приготовил. Запомни слова мастеров. Во-первых, Стейниц: «Шахматы – не для людей, слабых духом». Во-вторых, Толик Карпов: «Шахматы – жестокий вид спорта». Серёжа, твой уровень жестокости – это выпихивать девчонок на панель.
Вечером дверь камеры открылась.
– Василий Фёдорович, прошу, с вещами на выход, – сказал, усмехаясь, старшина корпуса. – Не спешите, главное – в камере ничего не оставлять. Закон тюрьмы.
Положив шахматы в сумку, Лабезников попрощался за руку со всеми арестантами, а поникшего осуждённого с бельмом на глазе хлопнул по плечу и спросил:
– Вы напишете мне свой адрес? Через три года, живой буду, встретимся, обязательно, помогу вашей Наташе. Ты правильный мужик! Уважаю!
Подойдя к Сергею, он неожиданно процитировал:
– «Шахматы – это море, из которого комар может пить и в котором слон может купаться». Индийская пословица. Мой тебе совет: не пищи – и будь более толстокожим. Бывай.
Лабезников ушёл, оставив Сергея в состоянии, которое шахматисты называют ”затмением”. Теперь он не мог даже просчитать, каким будет завтрашний день. Он точно знал: в тюрьме долги не прощаются, в тюрьме за долги можно жестоко пострадать и поплатиться чем угодно...
На ужине Анатолий Николаевич получил от баландера записку, которую спешно прочитал и спрятал в карман, а поздно ночью подозвал Сергея и очень тихо заговорил:
– Пат, слушай внимательно и запоминай, что скажу. Во-первых, через месяц тебя отправят на этап, на зону… желательно без долгов. Тебе разрешат краткосрочное свидание с родителями, которые, в общих чертах, уже будут знать, что почём, что с тобой случилось в камере. Ты покажешь свою расписку и объяснишь, что сам, добровольно, играл и проиграл 64 тысячи ”зеленью”. Скажешь, что ты не уйдёшь от долга, тебя в колонии, в первый же вечер, встретят воры и… Лучший вариант, если ты инвалидом окажешься в отряде с ”обиженками”. Поэтому – расклад такой: кафе-бар-биллиардная «Шанс» с полезной площадью 180 квадратных метров, оформленное на твоего отца, и прикупленное питейное заведение в 40 квадратных метров, на фамилию твоей матери, переходят, по дарственной, вашему дальнему родственнику… Что ты так смотришь, Пат? Нет у тебя никакого дальнего родственника? Уже есть! Нашёлся. Ты бы порадовался: большая семья – это же прекрасно, клан, можно сказать… Значит так: твои родители, через нотариуса, оформляют дарственную на вашего дальнего родственника Белозерова Виктора Александровича, проживающего в Ялте. Оформление дарственной должно пройти за один день. Все расходы по оформлению документов возлагаются на твоих родителей. Вся эта хрень оценивается ворами в законе в 64 тысячи долларов. После проведения документальной части, в присутствии нотариуса, отцу возвращают расписку Лабезникова, где имеется и моя подписка, а с Виктором Александровичем они при нотариусе составляют документ, что претензий никто не имеет. В тот же вечер воры в законе получат ксиву, что всё по краям[4]. Пат, тебе всё понятно, есть вопросы?
– Да. Мы оплатим, но в рассрочку, я буду работать на зоне, я…
– Остановись, – резко прервал смотрящий камеры. – Повторяю, последний раз. На зону желательно для тебя прийти без долгов. Ты хочешь быть здоровым в этой жизни? Ты попал на большие деньги, здесь тюрьма, тебе никто не поможет. У вас один вариант – оформить без шума дарственную и валите на все стороны. В лагере освободишься условно-досрочно, приедешь домой… Ты фартовый, выплывешь наверх. Нет вопросов, ладненько. Пойдём баиньки, поздно уже.
Краткосрочное свидание с родителями сопровождалось криком и отцовскими оскорблениями, слезами матери. Родители общались с сыном через толстое стекло по телефонной связи. Отцу стало плохо, когда прочитал расписку сына и выслушал о дарственной на фамилию своего «родственника». Сумма долга в 64 тысячи долларов потрясла родителей. Мать откинулась к стенке, в полуобморочном состоянии схватившись за сердце, отец побледнел…
– Что ж нам делать? – спросил он сына.
– Отдать, через нотариуса, всё, что требуют, – ответил Сергей, – если хотите меня увидеть живым и здоровым. Вариантов нет. Меня скоро отправят на этап, в лагерь, куда придёт информация раньше моего прибытия. Повторяю, у нас нет выхода… Простите, если можете. Пожалуйста, мои родные… – Сергей заплакал, а потом совсем тихо проговорил: – Нет мне прощения, но, может быть, вы поверите, в последний раз, простите, и… отдайте то, что они требуют…
– Время свидания закончилось, – прозвучал в телефонной трубке голос контролёра, – прощайтесь, через минуту отключаю связь.
– Папа, – вытирая слезы, закричал Сергей, – что ты скажешь?..
– Ты же сам сказал: у нас нет выхода. Мы согласны. Пусть родственничек приезжает. Подпишем документы.
С трудом подняв жену и поддерживая её за плечи, Владимир Сергеевич медленно вышел из комнаты свиданий.
Которую неделю нещадно палило солнце, всё живое пыталось уйти в тень, вереницы маршруток мчались по разогретому асфальту, источая особенно сильный запах бензиновой гари. Потанины – Владимир Сергеевич и его жена, которую он крепко держал под локоть –никого не замечая, шли пешком к вокзалу. Опустошённые и подавленные жестокой новостью, они не проронили ни слова. Страх потерять сына сломил волю, а проигранная партия Сергей влекла за собой полный проигрыш всей семьи...
Прошла неделя – и Анатолий Николаевич вновь подозвал Сергея:
– Пат, иди ко мне. Для тебя приятная новость. У тебя долгов нет. Ты чистый. Правда, «Шанс» улетучился и вся хрень с ним, но это всё ерунда. Вы правильно поступили, по понятиям. Я думаю, пройдёт дней пять – тебя отправят на лагерь. И вот что: в зоне подойдёшь к главному завхозу, а тот тебя сведёт с вором в законе, которому скажешь три слова: «Тебе привет от Чики». А потом не бойся – тебя найдут и всё будет правильно.
2
ПРОХОДНАЯ ПЕШКА
Миттельшпиль
”Столыпин”[5] был переполнен. Арестантские купе представляли собой узкие камеры, отгороженные от прохода металлическими прутьями. В эти клетки дальнего следования согнали 180 ”пассажиров”. Сергею неслыханно повезло. Его одного из первых вызвал начальник конвоя, сверил ответы осуждённого с сопроводительной справкой, прикреплённой к личному делу, – и, сопровождаемый лаем сторожевых овчарок, Сергей, нагруженный сумками, не без труда взобрался в тамбур. Его подгоняли пинками и дубинками, пока он пробирался по узкому вагонному коридору, а затем грубо втолкнули в пустую камеру. Сергей уже был предупреждён: надо быстро занимать верхнюю полку, не пускать никого на своё ”лежбище” и не покидать его, пока вагон не утрамбуется.
Этому рейсу не повезло. В крайней камере поместили четверых женщин, в следующей ехало всего лишь трое несовершеннолетних, а в третьей пять осуждённых – ”опущенных”. В остальные камеры разместили по 24 арестанта. Крики и оскорбления доносились из всех клетей. Требовали по справедливости распределить ”пассажиров”, расселить поровну всех, кроме ”опущенных”. Конвоиры, в основном солдаты из бывших азиатских республик, отвечали коротко, но по существу:
– Малчи, казёл, я твой маму… Будэш арат, акно закрою, совсем олюм[6] будэт.
Начальник конвоя встал в центре вагона и громко потребовал тишины.
– Я понимаю, вы не сельди в бочке, и поедем до конечного пункта без удобств, но не я вас сюда загнал. Слушайте внимательно. Через пять минут мы поедем, окна будут открыты, через час будет готов кипяток, в туалет будем выводить по очереди. Всех заболевших будем лечить цитрамоном. Солдат прошу не оскорблять, а из купе, откуда услышу матерщину, принимать буду меры пресса ко всем осужденным камеры. А расселить по справедливости не имею права. Женщины размещаются отдельно, малолетки отдельно, ну а с ”обиженными” никто вместе не поедет. Что ещё? Будете хорошо себя вести – включу радио, разрешу своим солдатам на больших станциях покупать за ваши деньги сигареты, домашние пирожки, пончики, водичку, квас. Давайте, мужики, в этом рейсе с нами не бузить, я думаю, всё будет нормально.
Поезд тронулся. Прохладный ветерок освежил вспотевших и уставших арестантов. Через час все угомонились и вроде успокоились.
На первой стоянке солдат по имени Берды стал обходить камеры, брать деньги, записывая в блокнот просьбы, и, вернувшись через 15 минут, раздавал купленные пирожки, булочки, горячую вареную картошку, квас.
Прошли сутки. На какой-то станции с поезда сняли часть осуждённых, затолкнули в ”воронок” и откомандировали в городское СИЗО. Дышать стало легче, маршрут пролегал на север, и ночная прохлада освежала спящих арестантов.
Другую часть осуждённых увезли в «родную» колонию со станции большого города. В купейных камерах стало совсем свободно, у арестантов появилась возможность вольготно отдыхать на свободных полках. Поезд мчался быстро, с каждым километром приближаясь к конечному пункту.
Совсем неожиданно Сергей попал в пакостную историю.
Утром конвоир сопроводил его до туалета. Почистив зубы и умывшись, Сергей заметил записку, воткнутую между стенкой и зеркалом. Развернул записку и прочитал:
«Брат, меня уже в столыпине не будет. Меня на станции снимут и увезут на мою командировку[7]. А мент Берды мне должен дать сдачи с 200 рублей, когда покупал мне пирожки, булочку и два литра кваса. Чёрт с ним. Брат, потребуй с него хотя бы 100 рублей, но чтобы никто не понял, скажи этому чурке по-туркменски:
Сен мана юз манат бермеды, мен сенин
Эджени, сикейн мен сенин тохумы сикейн.[8]
Пусть достанутся 100 рублей правильному мужику, а не чурке отмороженному».
Не подозревая подвоха, Сергей старательно выучил текст и, подозвав Берды, повторил фразу.
С громким воем, выпучив глаза, что-то повторяя на своем языке, оскорблённый воин убежал к своим сослуживцам-туркменам. Через минуту весь караул стоял перед камерой, солдаты открыли её, вытащили испуганного Сергея и пинками препроводили к командиру.
– Ты зачем оскорбил солдата, в том числе его маму и весь его род?.. – спросил лейтенант. – Я всех предупреждал, что не позволю оскорблять моих солдат. Ты слышал? Слышал. Так получи что причитается на сдачу!
Дубинки замелькали над спиной Сергея, он крутился волчком, прикрывая лицо, голову, но удары сыпались на его плечи, спину, бёдра, ноги… Через минуту «воспитательный момент» закончился, а Берды успел поставить последнею точку – его дубинка обрушилась на шею арестанта.
– Уведите его! – приказал командир.
Сергей снова ругал себя за свою опрометчивость и дурость, когда, охая и потирая ушибленные бока, взбирался на вторую полку: «Опять я попался, дурная башка, сволочи, как я вас всех ненавижу... Никому верить нельзя…».
Через трое суток поезд достиг конечного пункта, и через час воронок, нагруженный вновь прибывшими пассажирами, повёз их в колонию.
3
МАТЧ-РЕВАНШ
Дебют
В лагере Сергея определили в карантин[9], а через двое суток комиссия по распределению, возглавляемая начальником режимной части, назначила нового осуждённого уборщиком столярного цеха. Приписали в отряд №6.
И началась новая жизнь Сергея в замкнутом пространстве, средь замкнутых людей, которые всегда забывают день вчерашний, существуют настоящим и не надеются на завтрашний.
Прошли три месяца отбытия наказания осуждённого Потанина в колонии общего режима. Днём он не усердствовал и никому не мешал в столярном цехе заниматься тем, что у некоторых получалось довольно хорошо. В цеху одновременно работали фрезерный, фуговальный станки, дисковая пила – и всё это хозяйство гремело, стучало, визжало, выбрасывая облако опилок и стружек. В отдельном помещении – сушке – хранились доски из дуба, бука, липы, клёна. В кладовке – шпон дорогих пород дерева. А изготовляли осуждённые занимательные поделки: кухонную утварь, красивые ложки, чашки, ковшики, тарелки. На токарных станках вытачивали балясины, настоящие мастера-художники самодельными резцами вырезали маски из липы, прекрасные фигуры воинов, забавных зверюшек. Ассортимент ширпотреба хранился на складе готовой продукции, а потом отправлялся на реализацию.
В первый же день Сергей увидел изумительные работы, выполненные теми же руками, но не на склад, а для себя, для продажи и обмена. Великолепные курительные трубки, баклажки, нарды, рамы для зеркал, и… шахматы. Противоречивые чувства владели Сергеем, когда он разглядывал эти шедевры тюремной резьбы, от отвращения до восторга… Но здесь было чем полюбоваться: фигуры выполнены были в стиле древнерусской героики. Белые пешки – ратники, в кафтанах, с бердышами. Ладьи – круглые дозорные башни, на которых полощутся русские стяги на воображаемом ветру. Кони – конные лучники в бахтерцах с расписными колчанами через плечо. Слоны – витязи в бармицах и шлемах с личинами, в одной руке сжимающие копьё, а в другой миндалевидный щит. Ферзь – княгиня, в прекрасном навершнике с жемчужными бусами и в собольей шапке поверх платка. Король – князь, в кольчужке, в шлеме, в византийском плаще и с обоюдоострым мечом в руке, как Александр Невский с картины Корина. Зато чёрные фигуры, в противоположность белому русскому воинству, являли собой приземистую татаро-монгольскую орду; все они были скукожившиеся, пригнувшиеся, притаившиеся, всматривающиеся в даль своими раскосыми глазками, причём Сергея поразило сходство их лиц со злопамятным Берды…
Сергей долго смотрел на белого короля, а мысли возвращали его к шахматным игрищам в камере СИЗО. «Нет уж, – подумал он, – никаких шахмат больше, сколько проблем от этих шахмат… Своё я уже проиграл, а на просто так… – но просто так в жизни ничего не бывает. За всё надо платить, но я не предполагал, что так дорого… Шестьдесят четыре ”штуки”, блин, плюс адвокат, плюс расходы туда-сюда… плюс родители в предынфарктном состоянии… А чёрт его знает, может это и не так уж дорого, жизнь-то у меня осталась…».
За четыре пайки утреннего сахара ему дали два резака, и Сергей попытался вырезать из липовой заготовки гнома. Только из шестой болванки получился забавный гномик, с киркой в руках. Забросив далеко свою метёлку, Сергей пристроился возле опытного столяра по кличке Дубчик и с усердием учился искусству резьбы.
Прошёл ещё месяц. Сергея никто не тревожил, он не встревал в ежедневные споры и разговоры на работе, уходил от непонятных разборок и каждодневных ссор в бараке отряда. Приятельствовал со своим знакомцем, с которым вместе находился в ”столыпине”. Вскоре получил первую посылку от родителей, в письме прочитал, что бабушка слегла на нервной почве, разделил между осуждёнными крымские яблоки, мамино домашнее печенье, не забыв бугра[10] и завхоза[11] отряда. Себе оставил красиво иллюстрированную книгу «Резьба по дереву». Когда он открыл главу, посвящённую истории резьбы в разные эпохи, то обнаружил там технику резьбы шахмат – «льюисские» шахматы Норвегии XII века, тяжеловесный английский стиль «барлейкорн», старогерманский стиль «селенус», английский «калверт» с характерной тонкой токарной работой и ажурной резьбой, французский и русский «режанс»… Голова пошла кругом, он закрыл книгу, но долго не мог заснуть. Фигуры из книги были удивительно красивы, их хотелось вырезать, все, – мало того, ими очень хотелось играть…
Однажды, поздно ночью, к его койке подошёл завхоз Виктор, по кличке Витася, – здоровый верзила с пудовыми кулаками, осуждённый за кражи госимущества в крупных размерах.
– Тебя вызывает вор зоны Пека, к себе на толковище. А что у тебя могут быть за базары с ним? Чего молчишь?
– Не знаю я никакого Пеки, – спросонья ответил Сергей, – а может, завтра этот уважаемый вор меня вызовет?
– Кончай балаболить, мне сказано сейчас тебя доставить. Быстро. Я тоже спать хочу.
Вдвоём они прошли беспрепятственно через локальную зону, а там им открыл замок двери пятого отряда прапорщик Дохломин, по кличке Дохлый Номер. Возле спального барака Витася подошёл к закрытой двери и робко постучал.
В ярко освещённой комнате их ждали.
– Ты свободен, Витася. Сюда ты никого не приводил. Понял? Иди спать, – сказал незнакомец, приглашая Сергея сесть в кресло.
Сергей присел и хотел было осмотреться, но почувствовал, что излишнее любопытство ни к чему. Напротив сел хозяин, вызвавший Сергея сюда. Чёрными, как угольки, глазами он испытующе сверлил гостя и улыбался уголками пожелтевших от курева губ.
– Здорово, Пат, – сказал он. – Я вор зоны – Пека. Слышал? Мои друзья: Синя – уважаемый бродяга, и Миксер – авторитет на наших сходках.
Бродяга обнажил несколько золотых зубов, а Миксер авторитетно кивнул. Пека продолжал:
– Как ты, Серёжа, устроился на новом месте? Слышали мы, что в ”столыпине” тебя менты воспитывали за шутки по адресу солнечного Чуркистана, но ты пойми: грубить, а тем более убивать словом никого нельзя. Французский писатель Экзюпери, – он сделал ударение на Е, – говорил: «В каждом из этих людей, возможно, убит Моцарт».
«При чём тут менты и Моцарт…» – подумал Сергей, всё ещё хотевший спать.
Дверь открылась, в комнату вошёл ещё один каторжанин, держа в руке большую сковороду, на которой скворчала жареная картошка. Он быстро накрыл на стол. Бутылка молдавского коньяка, стаканы, сало, крупно нарезанный чёрный хлеб, лук, чеснок, солёные огурцы выглядели, как тюремный натюрморт.
– Сейчас мы поужинаем чем Бог послал, – продолжал Пека, – выпьем да кофейком побалуемся. А почему ты не передаёшь мне привет от Чики? Тебя в школе не учили слушать старших? Чего молчишь?
– Почему, я помню всё, – ответил оробевший Сергей, – только не люблю навязываться и обременять просьбами.
– Ладненько. Эту тему проехали.
Сергей, разумеется, понял, что те приветы от Чики и его пребывание здесь, за одним столом с ворами, как-то связаны. Но как? Странная встреча с этими полуночниками настораживала…
– Садитесь, братва, – сказал Пека, – и ты садись с нами Пат, не побрезгуй, отведай хлеб-соль наш.
Коньяк разлили, понемножку. Выпили, а Пека, закусив луком, заговорил:
– Помню, сижу я в баре, ем копченную тараньку с пивом, и ко мне подсел какой-то хмырь в галстуке и говорит: «Я член союза писателей, лауреат, пишу роман, но очень не люблю, когда от собеседника воняет изо рта». Я ему так культурненько говорю, что чеши ты, член писательский, со своим романом, за другой столик и не мешай мне пиво пить. А он заверещал: как вы смеете со мной так разговаривать, я член союза писателей, а ты кто такой… то есть я кто такой, сечёте? А понимаешь, Синя, когда меня начинают грузить и нагло спрашивать, кто я такой… то я начинаю нервничать. Пришлось недопитым бокалом хряпнуть писателя по его мозгохранилищу. С тех пор не нравятся мне писатели. А повторим мы ещё по пятьдесят капель!
Сергею не приходилось коньяк закусывать чесноком с салом, но такое пикантное сочетание ему даже понравилось. Как-то сразу слегка опьянел. Он улыбался, подумал, а не рассказать ли анекдот, но – передумал. Ему показалось, что в этой странной компании он оказался не случайно. Далеко не случайно. История, произошедшая с ним в ”столыпине” и переданная с баснословными преувеличениями сидельцами из того же вагона, принесла ему славу некоего героя-декабриста.
Принесли обжигающий кофе, разлитый по металлическим кружкам, и после первых глотков Пека продолжил:
– Мы наблюдаем за тобой, Серёжа, и поняли, что ты правильный пацан и не с метлой ты должен ходить по цеху… а бугром, в столярке. Поближе к ментам, а там и условно-досрочное освобождение придёт, к своему сроку. Как, согласен?
Сергей поперхнулся глотком горячего крепкого кофе. Попытался что-то ответить, хотя бы поблагодарить за доверие, но не успел.
– И ещё, так, совсем ерунда, – продолжал вор, – Синя и Миксер сегодня играли в шахматы, но отложили партию, а потом заспорили, кто из них лучше сечёт в этой игре. Взгляни, Пат, на отложенную позицию.
«Вот оно что, – догадался Сергей, – спасу нет от этих шахмат, даже здесь… Но теперь без зевков, хватит, учёный уже… разряд у меня теперь – офигенный!».
Принесли шахматную доску, на которой были замысловато расставлены фигуры. Наступила тишина, все выжидающе уставились на Сергея.
С первого взгляда он распознал комбинацию итальянского гроссмейстера Фегателло.
– «Атака жареной печёнки», – авторитетно комментировал Сергей, – или атака Фегателло, как вам больше нравится. Дело в том, что по-итальянски выражение «у него жареная печёнка» означает – «он покойник», и развитие фигур здесь следующее…
– Стой, это потом, завтра ты нам расскажешь о своём покойнике-итальянце, – перебил его Пека, – Пат, ты нам сегодня нужен. Мы тебя очень ждали. Не перебивай. И пригласили за наш стол, чтобы ты нам помог разрулить одну тему. Слушай внимательно. В твоём отряде, в 61-й бригаде, находится некто Войцеховский Пётр Ильич, сейчас он – заведующий котельной, а ранее – бывший управляющий банком, крутой деляга, пробы негде ставить. У него осталась недвижимость – трёхэтажный домик, эллинг возле моря, пять машин и куча всякого дерьма, на подставных лиц. Ему гонят посылки с воли, каждый месяц свидания с женщинами. Он и здесь купил хозяина[12], местных воротил с горисполкома. Через год он освободится условно-досрочно. Что ты должен? Совсем ничего. Пётр Ильич балуется шахматами… Ты только поиграй с ним, недельку, вторую, не показывая, что ты – мастер, а потом, ненавязчиво, предложи ему сыграть под интерес. Пять-шесть партий ты ему обязательно проиграешь, а потом, загнав ставку на сто тысяч зеленью, ты играешь в полную силу. Ну да чего тебе объяснять, Пат, ты сам всё знаешь как никто другой. С твоей стороны будет наличка, да-да, пять тысяч долларов и расписка на остальную сумму, а от банкира только расписка, с подписями свидетелей. Последнюю партию – решающую – ты, понятное дело, выигрываешь. Сергей, не бойся, мы тебя не разводим. У тебя ничего нет. У вас всё забрали. Я знаю. Нам нужен Войцеховский и только. С той игры ты будешь иметь пять процентов. Потом тебя поставят бугром в столярку, но – это мелочь для нас, а для тебя верняк к условно-досрочному освобождению. Это слово вора в законе, при свидетелях. Ты только начни, теперь твоя доля в твоих руках. Ты согласен, Сергей? Нет, ты подумай, оцени расклад, мы же всё понимаем… А мы пока кофейком побалуемся и музыку поставим. Думай, Пат. Торопить не будем.
По кружкам разлили остатки коньяка и молча выпили. Кто-то добавил Сергею кофе, а Миксер стал пересказывать поднадоевшие лагерные байки. Включили магнитофон, и серую пелену воровского застолья распорол хриплый голос Луи Армстронга:
Thus spoke the Lord, bold Moses said:
– Let my people go!
'If not I'll smite, your firstborn's dead'
– Let my people go!
Сергею было невероятно противно от сделанного ему предложения. Он протрезвел, спать тоже не хотелось, в голове наползали друг на друга всевозможные комбинации мыслей. Он почувствовал себя зашахованным королём, который мечется по доске, по всем 64-м клеткам, рассчитывая чудом уйти от шахматной судьбы… Оскорбляло сознание того, что ты лишь пешка в чужой игре. Пешка, вспомнилась вдруг элементарная теория, бывает запертой либо проходной…
Сергей допил кофе, взболтнул гущу на дне – и, поставив пустую кружку на стол, ответил:
– Согласен.
[1] Дубак – контролёр.
[2] Миттельшпиль – середина шахматной партии.
[3] В 1968 г. гроссмейстер Дональд Мичи вместе с Дж Маккарти и С. Пейпертом заключили с международным гроссмейстером Д. Леви пари на 1000 фунтов стерлингов, что в 1978-м Леви проиграет компьютерной шахматной программе. По этому поводу М. Ботвинник и сказал Леви: «Мне очень жаль ваших денег».
[4] Т.е, «всё нормально».
[5] «Столыпин» – спецвагон для перевозки арестованных.
[6] Олюм, с туркменского – смерть.
[7] Командировка – места лишения свободы.
[8] Сен мана юз монат бермеды, мен сенин. Эджени, сикейн мен сенин тохумы сикейн. – С туркменского: «Ты мне сто рублей должен. <…> твою маму... твой род…» (матерное туркменское ругательство).
[9] Карантин – нахождение вновь прибывших в особом бараке, до распределения по отрядам.
[10] Бугор – бригадир.
[11] Завхоз – решающий многие вопросы жизнедеятельности отряда. Доверенное лицо нач. отряда.
[12] Хозяин. Начальник колонии.