Последний винджаммер

 

       Над Северодвинском  вечер. Бледный диск тонущего в заливе солнца,  розовые облака у горизонта, тихий плеск прибоя.
       Мы с Витькой  стоим у лодки на причале,  и любуемся морским пейзажем.
       Днем некогда - корабль готовится к очередной стадии испытаний, и команда надрывается в аврале.
       Сейчас она отдыхает на плавбазе, а мы до утра  на вахте и подменились идти на ужин.
       Кормят нас в одной из заводских столовых   и  все очень довольны.
       Одно дело питаться на  судовом камбузе, где бачковые* притащат то, что сварганили коки и совсем другое тут, в заводе, который похож на современный город.
       Мы до сих пор удивляемся его размерам, громадам утопающих в зелени  цехов и эллингов*, а также   разнообразию кораблей, которые здесь строятся или стоят в ремонте.
       -  Ну что, почапали? - говорю я Витьке, и он молча кивает головой.
       Сначала мы идем по бесконечно тянущемуся   вдоль берега бетонному причалу  с дебаркадерами*  и пришвартованными к нему лодками, затем сворачиваем в одну из примыкающих к причалу  тенистых аллей  и направляемся к высокому, обсаженному цветами, кубическому зданию.
       Миновав прохладное фойе, мы оказываемся в обширном, с рядами пластиковых столиков зале,   подходим к длинной,  сияющей мельхиором стойке и берем в руки по подносу.
Витрина  радует глаз обилием кулинарных изысков, и мы непроизвольно глотаем слюнки.
       - Так, мальчики, что будем кушать? - приветливо улыбается стоящая  за ней    смазливая  девица в накрахмаленной наколке и фартучке. - У нас сегодня три комплекса, выбирайте.
       Мы с Витькой читаем пришпиленное к витрине меню и останавливаемся на третьем.
       В нем зеленый салат, суп харчо, котлеты по - киевски, булочка и компот.
       Когда получив все желаемое, мы подкатываем подносы к кассе, Витька издает удивленный возглас.
       В самом конце витрины, жарко пылая пурпуром, высится пирамида арбузных ломтей. С черными косточками и очень аппетитных.
       - А арбузы как, по талонам можно? - интересуется у кассирши Витька.
       - Можно, - благодушно отвечает та, мы выбираем по изрядному ломтю и лезем в карманы за талонами.
       Их, с печатями заводской администрации, у нас много. Мне отдает свои командир боевой части, а Витьке старшина команды. Номинал одного - рубль двадцать. То-есть, стоимость комплексного обеда.
       Мы даем кассирше по два и получаем один обратно,   после чего говорим «спасибо» и лавируем с подносами между столиками.
       Зал практически пуст, мы устраиваемся в центре и с аппетитом уплетаем все, что взяли.
       - Классно готовят, расправляясь с сочной  котлетой, - говорит Витька.
       - Угу, - запиваю я компотом булку.
       Напоследок мы отдаем дань сахарным ломтям, после чего, довольные собою, покидаем заведение.
       Впереди   час свободного времени, и мы решаем немного прогуляться.
       Тем более, что на территории завода много интересного и особенно кораблей.
       Мы уже видели стоящую в доке «Золотую рыбку», выполненную из титана и самую глубоководную в мире, заходивший сюда атомный ледокол «Ленин» и печально известную «Хиросиму».
       Теперь наша цель парусное судно «Крузенштерн». Оно стоит у причала   за пятидесятым цехом и,  с ракетной палубы нашей лодки просматриваются его мачты. 
       Выйдя из аллеи, мы сворачиваем в сторону цеха и, держась поближе к кромке, следуем вдоль причала.
       Предосторожность не лишняя. Болтаться по заводу нам категорически запрещено  и можно нарваться на крупные неприятности.
       Оставив позади громаду цеха, в котором гремят пневматические молотки и всплескивают огни сварки, мы минуем стоящий у причала атомоход первого поколения с надводным стартом,  затем буксир, длинный  приземистый дебаркадер  и  останавливаемся. 
Прямо перед нами, словно вышедший из   рассказов Грина, на воде величественно застыл  парусник.
       Стремительные обводы корпуса, уходящие в небо мачты, хитросплетение такелажа, гордо выдвинутый вперед бушприт.
       - Красивый, черт, - восхищенно шепчет Витька.
       - Красивый, - эхом повторяю я, и мы подходим ближе.
       Мы знаем типы  отечественных подлодок  и надводных кораблей, а вот парусников не знаем.
       Теперь они история,  и о них пишут только в книгах.
       Задрав головы, мы неспешно идем вдоль черного, с белой полосой борта, и рассматриваем незнакомую нам надстройку.
       - Интересно, какого он класса? - интересуюсь я у Витьки.
       - Спроси чего - нибудь полегче, - бормочет он и спотыкается об один из швартовых.
       - Эй, орлы вам чего тут надо? - доносится сверху, и у фальшборта возникает грузная фигура в мичманке.
       - Да так, просто смотрим, - независимо сбивает на затылок пилотку Витька, а я засовываю руки в карманы.
       -  Смотрите? Ну что ж это дело хорошее. А закурить у вас не будет?
       -   Будет, - дружно отвечаем мы, - «Прима».
       - Ну, так подымайтесь на борт, покурим.
       - Еще не веря в привалившее счастье (когда еще побываем на паруснике), мы взбегаем по узкому трапу наверх  и осторожно ступаем на палубу.
       Ее настил, выполненный из светлой доски, с залитой смолой пазами,  сияет первозданной чистотой и нам хочется снять ботинки.
       - Ну, будем знакомы, я Федор Палыч, боцман, - сует нам короткопалую руку человек в   мичманке. Ему лет сорок, он чисто выбрит,   в синей офицерской куртке  без погон, мятых широких штанах и тапках.
       - Мы протягиваем свои, называемся и с интересом взираем по сторонам.
       - Что, нравится? - чуть улыбается боцман.
       - Ну да, мы такого не видели.
       - Ладно, айда на ют, покурим.   А ты тут Огурцов посматривай! - бросает боцман появившемуся откуда-то молоденькому моряку в робе,   с повязкой вахтенного на рукаве, и мы следуем в кормовую часть судна.
       - Что это вашей команды не видать, а, Федор Палыч?   
       - Все двинули в кино, в город, на борту только вахта.
       На обширном, со швартовными устройствами и жилой  надстройкой юте, мы усаживаемся на раскладную скамейку у налитого водой обреза, угощаем боцмана своей «Примой» и закуриваем.
       - Лодочники? - покосившись на наши пилотки, глубоко затягивается Федор Палыч.
       - Ага, - киваем мы. - Вроде того.
       - А я срочную табанил на крейсере, давно было.
       - Интересно,  какого класса ваш парусник? - а, Палыч? - спрашивает Витька, стряхивая в обрез пепел.
       - Винджаммер, - произносит боцман незнакомое  слово, и мы недоуменно переглядываемся.
       - То ребята  по - английски, - щурится он от дыма. - Что значит, выжиматель  ветра. А по общепринятой классификации это барк. Слышали такое название?
       -  Такое слышали. И сколько ж он выжимает?
       -   При свежем ветре до семнадцати узлов.
       - Однако,- удивляемся мы с Витькой. - Не намного меньше, чем наш крейсер. А какова его история?
       - Это уже отдельный вопрос, - говорит боцман, и швыряет бычок в обрез. - Дайте еще сигарету.
       Витька уважительно протягивает пачку, я чиркаю спичкой, и Федор Палыч снова окутывается дымком.
       - А история нашего барка такова. Построен он был в 1926 году   в Геестемюнде для навигационных школ Германии и получил имя «Падуя».
       Уже в первое свое плавание, барк показал отличные мореходные качества и прошел от  Ла - Манша до Чили за 74 дня.
       В годы войны барк вошел в состав немецких кригсмарине,  но участия в боевых действиях не принимал.
       После ее окончания, по репарации, судно было передано Советскому Союзу, прибыло в Кронштадт  и получило новое имя «Крузенштерн».
       Ну а в конце шестидесятых его переоборудовали в учебное, и мы отрабатываем на нем в дальних плаваниях курсантов мореходок. Кстати, наш «Крузенштерн», самое большое из парусных судов в мире. Ну, а из винджаммеров - последний.
       - Да, заслуженный пароход, - уважительно  говорим мы с Витькой и   просим разрешения пройтись по палубе.
       - А почему нет? - поднимается боцман со скамейки и устраивает нам небольшую экскурсию. Со знанием дела он рассказывает о парусном вооружении судна, его машине, особенностях управления в   море и еще множестве вещей, о которых мы не имели представления .
       На прощание мы извлекаем из карманов   сигареты и протягиваем их Федор Палычу.
       -  Не надо, у меня есть, - улыбается он. - Просто хотелось поговорить.
       Затем мы возвращаемся на лодку и заступаем на вахту.
       А спустя неделю, на закате, мимо нашей плавбазы,  по фарватеру, в сторону открытого моря  величаво  идет барк.
       Гордо устремленный вперед бушприт, черные борта с белой полосой и облако  белоснежных  парусов на мачтах
       - А-а-а! - восторженно   машем мы бескозырками, облепив надстройки и леера судна.
       - Счастливо оставаться! - несутся с барка всплески флажного семафора.