- Ну, Миша, ну, расскажи уже что-нибудь, - Лариса смотрела на меня с пьяной влюблённой улыбкой и неприятно хихикала.
- С удовольствием, - я ухмыльнулся. - Желает ли любезное общество узнать, как я чуть не стал жертвой плотоядной медузы размером с арбуз в прошлую пятницу?
- Ну, Миша! Ну, будь же, наконец, человеком, - Лариса скорчила обиженную гримассу. - Знаешь ведь, чего от тебя хотят...
- Просим! - закричала, кажется, Майя.
- Просим! Просим! - подхватила компания.
Я поднял руки:
- Хорошо, хорошо. Сдаюсь. Сейчас расскажу... Как обычно. Да, спасибо, ещё стопочку. Итак... О чём я хотел рассказать?
Лариса снова смотрела на меня пьяно-влюблённо, только не хихикала больше, - и на том спасибо.
- Сегодня я расскажу вам... Сегодня я расскажу вам историю об одном моём знакомом маленьком мальчике, - решился я наконец и тут же поправился: - Вернее, сейчас-то он уже давно не маленький... И, может статься, даже уже не мальчик...
Шутку никто не оценил.
- Но, когда я с ним познакомился, он был ещё совсем маленьким мальчиком. Когда я впервые с ним встретился, он как раз удрал с уроков, - разгильдяй. У него было такое... Простое круглое лицо, нос с веснушками, вихры...
- А звали его как? - спросил кто-то.
- Коля. Или Витя, - я почувствовал, что сыплюсь. - Сейчас это уже не важно, и вы сейчас поймёте, почему. Между прочим, вы напрасно улыбаетесь, ведь это очень грустная история. Дело в том, что этот мальчик - он... Он всегда был жуткий затейник, и как-то ему взбрело в голову... Ему захотелось непременно сделаться невидимым. Ну да: сделаться невидимым, чтобы сбегать с уроков, таскать в магазине пирожные, кататься бесплатно на троллейбусе, таскать у брата деньги... Да мало ли, чего может придумать мальчишка, который вдруг сделался невидимым?
- Что, вот так прямо и сделался? - долетел до меня недоверчивый голос.
- Серёга, - я погрозил кулаком в ту сторону, откуда, как мне показалось, донёсся комментарий. - Не начинай. Ты же знаешь, как это бывает в детстве: идёшь по улице - и вдруг встречаешь доброго волшебника или, например, фею. Что, не веришь? Сам, поди, до сих пор встречаешь, - только твоя фея теперь состарилась и совсем уже ведьмой сделалась, разве нет?
Народ засмеялся, глядя на покрасневшего Серёгу. Неповадно будет.
- Ну так вот... И сделался этот Женька невидимый, - я почувствовал, что теряю нить рассказа.
- Витя, - поправил кто-то.
- Да хоть Пенопласт, - я отмахнулся. - Ну, то есть, как так - невидимый? Он встретил фею, или чего-то там для неё сделал, - не помню уже, ну да это и не важно, - и та пообещала выполнить его желание. А Гаврилка возьми и брякни: "Хочу, - говорит, - чтобы меня никто не видел." Дуралей. Оболтус, - я делал отчаянные попытки выкарабкаться из этой словесной западни, но никак не мог нащупать почву под ногами. - Ну, фея и взмахнула своей этой... Или волшебник, - и так и стало.
Я замолчал.
- И что дальше?
- Что - дальше? Всё, стало так, и никто этого мальчика больше не видел.
- И всё, что ли? - разочарованно спросил Серёга.
- Всё, да не всё, - я почувствовал, что ухватил, наконец, суть рассказа. - Вот скажи мне, Серёга: если тебя никто не видит, ты можешь пирожные таскать?
- А пирожные у меня в животе кто-то видит? - на всякий случай уточнил Серёга.
- Не видит, - я был сама доброта.
- А чё ж не таскать тогда, - Серёга расплылся в самодовольной улыбке. Болван.
- А на автобусах бесплатно кататься?
- Все ноги же отдавят...
- Но кататься-то можешь?
- Ну, если народу мало, то могу...
- А из дома ночью убегать?
- Да запросто!
- А вот... - я опёрся одной рукой о стол, а другую протянул к Серёге. - А вот шиш тебе, понял?!
- Почему это мне шиш? - обиделся Серёга.
- Да потому что Пенопласт... Тьфу, Ваня этот думал то же самое, - победоносно поднял я палец. - Только вот какая здесь штука, Серёга: Федя-то чего пожелал? Чтобы его никто не видел, правильно? Ну, так его никто и не видел - нет, не видели, будь покоен. Зато все видели, как он убегает с уроков, как он таскает пирожные в гастрономе, как он катается на автобусах зайцем, как он таскает деньги у папы с мамой... Понимаешь?
В зале висело молчание, все взгляды с недоумёнием были обращены на меня.
- Не понимаешь? Ну, вот смотри: положим, ты в школе. Ты получил двойку - это все видят. А то, что тебе тяжело учиться, что ты не высыпаешься, что ты в гробу вообще эту школу видал, - это дело твоё, это не только никому не интересно, но этого даже никто и не видит. Пятёрку получил - опять же, все это видят, а то, что ты молодец, - никому и в голову не идёт: тебя-то самого, вроде как, и не видно. Опаздал на урок - как же, сразу к директору! А то, что перед тобой дверь в школу не открывали, потому что тебя, вроде как, и нету, - это никому не известно. И с пирожными то же самое: то, что ты с прилавка корзиночку схватил, все сразу видят, а то, что ты голодный, что тебе мама супу не даёт, потому что не видит тебя, потому как ты для неё, вроде, пустое место, - это никому в голову не идёт. Хорошо, - я снова потерял нить рассказа. - Хорошо, что у Васи дед в деревне добрый был, рвать яблоки с куста не запрещал, - а то помер бы Васёк с голоду.
- И зимой рвал? - решил подколоть Серёга.
- И зимой, - рявкнул я. - Голод, знаешь, штука какая? Зима, не зима, - бежишь к этому, к деду на дачу за яблоками... А порой мороз градусов тридцать.
- И чем всё кончилось? - спросил кто-то.
- Чем? Да всё тем же. Вырос Вася, так его никто и не видел, зато как чё-нить там сделает или не сделает - крику!.. В армии служил - говорят, чуть не помер: из казармы к деду-то не набегаешься, ну да он корм собачий у собаки таскать повадился, - собака та добрее оказалась, чем люди некоторые... - я показал Серёге кулак. - Под конец хотели Васю даже космонавтом сделать, - а чего? Кормить не надо, места не занимает, а раз места не занимает, то, стало быть, и не весит нифига, зато как чё там на орбите надо - всё сделает, всё сразу видно будет... Только Бог миловал, всё ж-таки. Слесарем был, водопроводчиком был, ещё чегой-то такое делал... Но, слава Богу, вразумился наконец. Картины начал писать, - посредственные такие картинки, но картины-то хоть все видят, и Васёк тоже видит. Смотрит на эти картины и говорит: в них, мол, моя душа.
- Так он говорить мог всё-таки? - спросил Серёга.
- Он мне это картинами своими говорит, - отрезал я. - Смотрю я так на картину на эту: вроде, ветки, дома какие-то понарисованы, лица, морды всякие лошадиные... А я смотрю так и вижу: да это ж Васёк! Васёк, вылитый! Здорово, Васёк!
За столом разговаривали. Им было неинтересно.
***
- А этот парень твой... Вася, - сказала Лариса, задумчиво глядя из окна такси на проплывающий снаружи заснеженный город.
- Федя, - машинально поправил я.
- Да хоть Пенопласт, - отмахнулась Лариска. - Жалко его, всё ж-таки... Ведь и верно подмечено: ты делаешь чего-то, делаешь, это все видят, реагируют как-то... А самого тебя, вроде как, и нету...
Я молча кивнул и отвернулся к окну.
- И это, Миша... Ты с Лизкой всё же был бы поделикатнее, - Лариса ткнула меня кулаком в бок. - Ведьма она, конечно, порядочная, но зачем прямо так уж, на людях-то...
- Какая такая Лизка?
- Ну, жена Серёгина...
- Там Серёга, что ли, был? - я посмотрел на Ларису в упор - не шутит ли. - Я и не приметил...