Недавно смотрел я по телевизору передачу о детях войны.
Очень тяжелое впечатление произвела эта передача, много разбудила мыслей и чувств.
Но я подумал тогда же, под впечатлением страшных и жестоких кадров, что хорошо было бы, – найдись человек, –
так же откровенно рассказать о детях первого послевоенного года, о моём поколении.
Например, о Васе.
Был такой мальчик в моей, ещё незрелой и тревожной жизни.
Он и сейчас нередко всплывает в начинающей угасать памяти.
Белобрысый крепыш, с крупными, словно вырубленными топором чертами лица.
Я даже фамилии его не запомнил, а может, и не знал никогда.
Вася приехал в наш город из глухой мордовской деревни.
Приехал вместе с матерью и старшей сестрой.
Тогда многие срывались с насиженных мест, особенно из голодных областей средней России
и ехали наугад за счастьем и лучшей долей в тёплые и, по их мнению, сытые края.
Волна за волной набегали на наш посёлок шёлкового комбината всё новые толпы переселенцев.
Работы было вдоволь. Правда, жилья всем не хватало. Устраивались, как могли.
Большинство селилось в старых сараях, кое-как переделанных под жалкие комнатушки.
Такой сарай и заняла Васина семья.
Прямо напротив окон дома, где мы жили с мамой и дедом.
Я бывал у Васи часто и всегда поражался ужасающей бедности,
немыслимому тряпью, прикрывавшему земляной пол и убогую постель.
Васе, как и мне, было девять лет.
Он был крупный мальчик, отчаянно храбрый и шпанистый.
Нас связала улица. Вне улицы мы показались бы друг другу абсолютно чужими.
Я к тому времени прочитал все поэмы Пушкина и наслаждался волшебными созвучиями гениального стиха.
Вася вряд ли осилил бы по слогам слово «мама».
Он никогда и нигде не учился. На работу его ещё никуда не брали, по возрасту, и он, ожидая своего часа,
слонялся по улицам, от скуки искал и находил на свою голову всевозможные приключения.
Вася быстро привык к городу, как будто всегда в нём жил.
Освоившись, он проявил себя насмешником и задирой.
Помню, мы играли в орлянку на интерес.
Проигравший должен был пронести победителя на своих плечах 100, 200 метров, а то и все 500,
это уж, как договаривались. Вася был на редкость удачлив.
Всё чаще и чаще, взгромоздившись на мои хрупкие плечи, он во весь голос орал песню:
- Моё счастье где-то недалёко. Да оно у Рафа на плечах.
И при этом больно вонзал в мои рёбра свои жёсткие пятки.
Теперь несколько слов о Мирзо.
Он тоже жил в сарае, самом дальнем от нас.
С кем жил – непонятно.
Его жильё являло собой настоящий проходной двор.
Какие-то люди приезжали, ночевали и проваливались в небытие.
Мирзо был маленьким узбекским мальчиком из кишлака, очень чёрным и очень злым.
Он рос круглым сиротой, не знал ни слова по-русски, и оттого, общаясь с нами,
принимал вид
взъерошенного, готового укусить волчонка.
С Васей у Мирзо была взаимная и глубокая неприязнь.
Бывало, идёт Мирзо с ведром к колонке за водой, Вася заступит ему дорогу и начинает издеваться:
- Эй, ты, чурка с глазами! Плати выкуп, иначе не пропущу.
Да ещё и получишь по своёй чёрной башке.
Мирзо не понимал этих обидных слов, но знал, что его оскорбляют.
Он шипел, как змея, зло вращал глазами и готов был вцепится в обидчика.
Я уводил Васю.
Случай, о котором я хочу, рассказать, произошёл в апреле.
Цвели абрикосовые и вишнёвые сады. В горах появились первые тюльпаны.
Мы с Васей собрались в дальние ущелья за этими цветами.
Тюльпаны – это был всеми уважаемый и достойный мальчишеского звания промысел, предмет гордости
и показатель отваги. Мы забирались в самые дальние ущелья, где, среди скал, были рассыпаны эти наглые цветы,
сверху казавшиеся капельками крови.
Риск при добыче этого весеннего чуда был велик. Но гнала нужда.
На городских улицах это был ходкий товар. А в деньгах мы все остро нуждались.
Правда, были ребята, которые предпочитали не рисковать.
Они ходили по городу с картонными коробами и продавали поштучно ириски и шоколадные конфеты без фантиков.
Но таких мы презирали. Тюльпаны – вот настоящий мужской промысел.
Мы отправились с Васей в горы с утра, ещё до восхода солнца.
Путь был неближний. Предутренние горы красивы и таинственны. Но нам было не до пейзажей.
Торопились до наступления жары набрать как можно больше тюльпанов.
Поход оказался удачным. С риском для жизни спустившись по скользким скалам в известную нам одним горную расселину, мы набрали целую охапку свежих росистых цветов.
- Пора возвращаться! – сказал Вася.
Он был доволен. Напевая, шёл он впереди меня, осторожно ощупывая ногой неверную тропинку.
Вдруг впереди послышался неясный шорох.
Вася резко остановился и предупреждающе поднял руку.
- Змея! – прошептал он.
- Да нет! – резонно заметил я. – Для змеи ещё рано.
Мы поспешили на дальний шум и, словно споткнулись, не решаясь двигаться дальше.
Над пропастью навис огромный валун, подточенный ветрами и дождями.
Он медленно качался, готовый сорваться вниз.
За ненадёжный камень судорожно цеплялся человек. Это был Мирзо.
Как его угораздило ухватиться за поросший мхом, скользкий камень, грозящий гибелью, можно было только гадать.
Мирзо замер, скрипя от напряжения зубами. Кричать он не мог – голос бы спровоцировал обвал.
Вася оглянулся на меня, приложил палец к губам и произнёс почти беззвучно:
- За мной!
И торопливо пополз к камню.
- Держи меня за ноги, если что, – скомандовал Вася.
Мы приблизились.
Вася обхватил Мирзо за шею и стал тянуть на себя.
Он напряг все силы, и я увидел, какого нечеловеческого напряжения ему стоила эта попытка
спасти недавнего врага. Всё длилось мгновения, но мне показалось, что прошли часы.
Вася и Мирзо бессильно лежали в траве, две головы рядом – белая и чёрная.
А вокруг лежали смятые тюльпаны.
«Какие жестокие цветы!» – подумал я тогда.
Не изменил своего мнения и сейчас.
Р.Маргулис