ВЕЛЕНЬЮ БОЖИЮ-4
ВЕЛЕНЬЮ БОЖИЮ О МУЗА БУДЬ ПОСЛУШНА
Эссе о русской культуре
4. СЛЫШИТ ОН МОИ МОЛИТВЫ
И СЛОВА МОЕЙ ЛЮБВИ..
(Анна Ахматова)
После долгих лет запрета, про Анну Ахматову написаны теперь, без преувеличения, горы книг, статей, всевозможных литературоведческих исследований. Но нет ни одного добротного произведения, в котором бы рассмотрена была связь поэта (мы специально называем Ахматову поэтом, а не поэтессой, поскольку она, действительно, великий русский поэт) – расмотрена была связь всего ее многолетнего, плодовитого по отдаче творчества с крепкой, неколебимой верой в Бога, с православной позицией, на которой, кажется, укрепилась она с самого детства, с самых первых осознанных шагов. По крайней мере, об этом свидетельствуют все ахматовские стихи, даже те, самые ранние, и более того, даже те, в которых проступают тяжелые и темные ноты отчаяния, в общем-то не свойственные христианскому миропониманию. Даже в отчаянии Анна Ахматова – христианка, пусть на время и поддавшаяся грешному отчаянию, чувственно угнетающей тоске.
Возможно, тут сказалось естественное влияние высокодуховной атмосферы, царившей в семье Горенко (Ахматова – это псевдоним Анны Андреевны) в те годы, когда все они еще проживали в Царском селе. Там тогда постоянно звучали стихи великих русских поэтов, а самыми любимыми были державинские и некрасовские, пронизанные искренней, прочувствованной верой в Бога. Понятно, не могла не обожать Анна и пушкинских строф, ведь ими царскосельские места пропитаны насквозь. Недаром Ахматова двадцать с лишним лет из своей 77-летней жизни посвятит изучению поэзии Александра Сергеевича. Недаром напишет перекликающуюся с известной строкой великого поэта: “Веленью Божию, о Муза, будь послушна” свою исповедальную строчку – “Покорна я одной Господней воле...”
Но только что приведенную строку Анна Ахматова написала где-то в середине жизни, а вот стихотворение, сочиненное в юности:
Под крышей промёрзшей пустого жилья
Я мертвенных дней не считаю,
Читаю посланья апостолов я,
Слова псалмопевцев читаю.
Но звезды синеют, но иней пушист,
И каждая встреча чудесней, –
А в Библии красный кленовый лист
Заложен на Песне Песней...
Да, нужно иметь православную душу, чтобы даже глубоко личные лирические мотивы были выражены через образы, дорогие каждому христианину. Тут уж нельзя не провести параллели с творческой манерой Сергея Есенина, особенно Есенина ранней поры. Но, как в случае сравнения с Пушкинской Музой, так и в случае сопоставления с Музой есенинской, мы не видим и тени подражательности – всё у Ахматовой смело, чисто, первопроходно, самобытно:
Какие странные слова
Принёс мне тихий день апреля.
Ты знал, во мне еще жива
Страстная страшная неделя.
Я не слыхала звонов тех,
Что плавали в лазури чистой.
Семь дней звучал то медный смех,
То плач струился серебристый.
А я, закрыв лицо мое,
Как перед вечною разлукой,
Лежала и ждала ее,
Еще не названную мукой.
Тут, как и у каждого великого поэта, не только боль, глубокое чувство, но и предвидение, предощущение, пророчество своей поэтической судьбы. Вот она, эта страшная строка – КАК ПЕРЕД ВЕЧНОЮ РАЗ-ЛУКОЙ...
В самом деле, вся жизнь поэта Ахматовой была сплошной разлукой. Сначала разлукой с мужем, Николаем Гумилевым, ушедшим на Первую мировую войну.
Не бывать тебе в живых
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля...
Правда, эта разлука не была еще последней. Последняя разлука с мужем будет позднее, в 1921 году, когда большевики арестуют и расстреляют Николая Гумилева и, действительно, окажется, что “в живых ему не бывать”...
Потом была разлука со многими поэтами, писателями и художниками, друзьями и приятелями, которые покинули Россию после кровавой революции. Покинули, смогли покинуть. Но Анна Ахматова родину покинуть не смогла. Не позволила смиренная христианская душа. Впрочем, об этом ее стихотворение 1917 года:
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: “Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид”.
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Скорбный, смиренный, готовый к любым испытаниям дух православной веры помогал Анне Ахматовой переносить одну разлуку за другой. И пожалуй, самую тяжелую разлуку – с сыном Львом, арестованным, сидевшим в петербургской тюрьме и сосланным в ссылку только за то, что был сыном непокорной Ахматовой и, по словам приговора, белогвардейского контрреволюционера Гумилева.
Духовным истязаниям сына, распятию его на кресте совремнными слугами Пилата Анна Андреевна посвятила поэму “Реквием”, приз-нанную вершиной лирики поэта, да и одной из вершин всей русской поэзии. Есть там такие проникновенные строки:
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: “Почто Меня оставил!”
А Матери: “О не рыдай Мене...”
В десятую же главу поэмы входит и вот это четверостишие:
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Впрочем, было и еще одно расставание, еще одна разлука у Ахматовой. Мои сверстники великолепно помнят (понятно, по изучению в вузах и школах) страшное по жестокости и бесчеловечности поста-вновление большевистской партии об Ахматовой и Зощенко – как о врагах советской власти, после чего и последовало расставание Ахматовой, понятно и Зощенко, с современной им литературой. Туда им вход был закрыт на очень долгте долгие годы.
Правда, Ахматова неотступно верила, что время репрессий кон- чится на русской земле и что когда-нибудь благодарные потомки поставят ей памятник. Вот только место этому памятнику она указала сама:
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем – не ставьте его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Засов той самой тюрьмы, куда был посажен ее сын, Лев Николаевич Гумилев, выживший-таки в советских застенках и ставший известнейшим историком. В сыне оказались крепкая материна закваска и неукротимый православный дух.
Такая же закваска, такой же дух и в многочисленных, по Божьей милости, стихах Анны Андреевны Ахматовой. Никакие засовы и запреты для них ровно ничего не значат.
(Продолжение следует).