Чир-чир деда Андрона

Алексей Грек Казаков
Фотография – почти мистическое явление. Фотоснимок, как сказано в одном стихотворении Арсения Тарковского, - «по зёрнам собирает и – раствориться не даёт…». Не даёт окончательно раствориться в быстротекущем времени, распасться в прах беспамятства людям, событиям, жизни духовной и телесной…
Достаю с антресолей семейный альбом. Большой такой, массивный, на обложке – пионеры в школьном классе.
Открываю альбом. Вот он, мой дед, которого я никогда в жизни не видел. Вот на этом снимке он – свежеиспечённый гимназист в форменной фуражке, все еще детский взгляд паренька из маленького южноукраинского села. А вот дед – красный командир: сильный, властный, в шинели и остроконечной богатырке (конечно же, он называл ее иначе – будённовкой). А вот он – сломленный, смертельно больной человек, в пермском парке, в штатской одежде, почему-то в тюбетейке… Жить ему остается меньше года.
Наверное, как и многие в моей семье, дед был романтиком. Наверное, он искренне поверил в грядущую победу «труда и справедливости» и лихо вскочил на боевого коня. Комиссарский «пыльный шлем» пришелся Андрону Борзаковскому впору – он отличился в боях с Белой гвардией, был неоднократно награждён.
Когда мне было лет семь или восемь, я написал стихотворение «Мой дед». Там есть такие строки:
…И в бой вступил его отряд,
Вверху клинки сверкали,
Враг отходил с трудом назад,
Свирепо кони ржали…
Но знамя огневое,
Что пулей пронзено,
Взвилось над полем боя
И звёздочку зажгло.
Дед Андрон после Гражданской стал стремительно подниматься по ступенькам военной карьеры. Закончил в Ленинграде академию. Одновременно начал заниматься литературой. В Средне-Волжском краевом издательстве небольшим тиражом выходит его книга «Половецкие воеводы». Вот что писал о ней литературно-художественный журнал Ленинградско-Балтийского отдела ЛОКАФа в октябре 1932 года: «В книге А.Борзаковского взята ответственная и интересная задача рассказать о жизни и работе стрелкового полка, о первых годах территориального строительства Красной Армии. Автора повести выгодно отличает большое и подлинное (а не книжное) знание своего предмета, и это тем более ценно, поскольку времена, о которых пишет А.Борзаковский, весьма мало освещены в художественной литературе».
В конце 30-х годов прошлого века Андрон Борзаковский продолжает много писать и одновременно командует полком. И тут попадает в воронку репрессий. К счастью, лагерь обошел его стороной – он был «всего лишь» изгнан из партии и армии, пошел работать учителем. Но потрясение было столь велико, что он заболел и в 1940 году скончался.
После его смерти остался рукописный и машинописный архив – дневники, наброски, рассказы, повесть «Курячья слепота» - о коллективизации. Она интересна прежде всего тем, что в ней достоверно показаны споры тех, кто безоговорочно был за коллективизацию (в первую очередь – главный герой повести), и тех, кто относился к самой идее обобществления на селе скептически, с недоверием, но, впрочем, не воинственно против – в «Курячьей слепоте» речь идет о неимущих крестьянах.
Эту художественно-документальную повесть Борзаковский написал под впечатлением своей частной поездки - к родственникам – на юг страны, на Мариупольщину. И хотя «Курячья слепота» написана с позиции безусловного сторонника сталинского курса на коллективизацию, отдельные части книги – интересный документ той эпохи. В первую очередь свидетельство настроений, борений, сомнений людей того времени. Позже сомневающихся начнут убеждать более сильными аргументами, чем задушевные беседы главного героя повести Максима Михайловича с крестьянами под горячие местные чебуреки – чир-чиры - и терпкий дымок цигарки из самосада.
Наверное, дед Андрон обдумывал все это в последние годы жизни, в том числе свои заблуждения о коллективизации. Книга так и осталась в рукописи. Думал ли он о своей роли в Гражданской войны, одолевали ли его сомнения? Возможно. Но он не мог ими поделиться даже на бумаге.
Цигарка догорала, оставался последний кусочек остывающего чир-чира под названием «жизнь человека»… Потухший взгляд, тюбетейка… Но это потом. А сейчас - и это "сейчас" навсегда остановлено линзой фотообъектива - идёт 19-й год ХХ века, и для Андрона Борзаковского всё только начинается!