ПРЕДСКАЗАНИЕ
В то утро я проснулся не в духе. Открыл глаза и сразу подумал, «сегодня что-то случится», но, что именно и почему именно сегодня, понятия не имел, так же как не имел понятия и о том, подумал я это сам или эта мысль непроизвольно вскочила мне в голову. Однако раздумывать над этим не стал. Настроение и без того было паршивым. Отмахнулся от этого и забыл. Встал, умылся, оделся и вышел на улицу.
Ни какого конкретного плана действий у меня не было. День был в моем распоряжении, и я мог делать все что угодно. Куда угодно пойти. Оставалось только решить, куда.
Я стал осматриваться. Окинул взглядом верхние этажи, глянул по сторонам, выбирая предполагаемый маршрут следования, и остановился на том, что справа. Он выводил меня за пределы двора, где я чувствовал себя неуютно, как под прицелом, наставленным на меня из каждого окна двустволкой маслянистых глаз. Нырнул под арку и вышел на свободное от домов пространство. Хотел закурить, но вспомнил, что сигарет нет, закончились еще с вечера. С завистью посмотрел на пускающих дым прохожих, но стрелять постеснялся. Разочарованно вздохнул и припомнил слова одной популярной песни, «...и если есть в кармане пачка сигарет, значит все не так уж плохо на сегодняшний день». Следом припомнил посетившую меня со сна мысль о том, что «сегодня что то случится», и, вторя ей в унисон, невольно подумал, «что то не так». Однако, как и со сна, накручивать себя не стал. Порылся в карманах, подсчитал наличность и отправился за сигаретами к метро.
Конечно, можно было далеко не ходить и купить сигареты рядом с домом на остановке в ларьке, но я решил прогуляться. Захотелось подышать со сна свежим воздухом, благо погода располагала. Была уже хоть и осень, но денек выдался на славу, теплый и без дождя, хотя и ветреный. Видно было, как над крышами домов стремительно проносятся тучи.
Купив у метро блок «Winston а», я тут же его распечатал и закурил. Подошел к распространителю бесплатных газет и взял один экземпляр «асток пресс», которые по понедельникам раздавали всем желающим. Свернул газету трубочкой и вместе с сигаретами, сунул себе под мышку. Хотел еще прогуляться, но передумал. Погода вдруг стала резко портиться. Усилился ветер и откуда то с севера пригнал огромную тучу, которая уже наползала на город, грозя обрушить на него потоки воды. И хотя на улице было тепло, мокнуть мне не хотелось и чтобы успеть домой до дождя, нужно было поторапливаться. Поэтому я решил сократить путь и сел на трамвай. Проехал несколько остановок и вернулся домой.
Теперь можно было и позавтракать.
Пока на плите разогревался чайник, я разложил на столе газету, развернул ее и стал просматривать рекламные объявления. Особого энтузиазма это не вызвало. Давало о себе знать дурное настроение, с которым я проснулся. Оно не только не исчезло, но, напротив, усилилось, став созвучным испортившейся погоде.
А на улице к этому часу заморосило. По подоконнику легонько застучало. Я оторвал от газеты взгляд и стал смотреть в окно, наблюдая, как при каждом порыве ветра над землей стелются косые полосы дождя. И как то неловко взял чашку с горячим кофе, и немного выплеснул на стол и себе на руку. Пальцы обожгло. От боли я резко одернул руку и машинально поднес ее к губам. Подул, пока боль не утихла, и поглядел на расползающееся по столу кофейное пятно. «Вот так всегда», подумал я с досадой, посетовав на свою неловкость, и как то машинально связал последнюю со своей жизнью, такой же нелепой и серой, как это кофейное пятно.
Дело в том, что я не был доволен своей жизнью. Мне казалось, что судьба отнеслась ко мне несправедливо. Более того, жестоко, не дав мне того, чего я, по моему мнению, заслуживаю, от чего в душе у меня царила смута, а в разуме - неразбериха. Я не знал, кого мне в этом винить, себя самого, свою безалаберность и разгильдяйство, с какими я относился к жизни, или те обстоятельства, в которых я частенько оказывался помимо своей воли, которые, в сущности, и сыграли в моей жизни роковую роль, помешав мне достичь желаемого.
А из того, о чем я мечтал, я не получил ровным счетом ни чего. Не приобрел образования, оставшись недоучкой, что помешало мне заняться любимым делом, о котором я мечтал еще с детства. Не обзавелся ни какой мало-мальски приличной специальностью, которая бы позволила мне устроиться в жизни комфортно, упустил множество благоприятных возможностей, суливших мне радужное будущее, и многое, многое другое, что делает человека счастливым. От чего и чувствовал себя неудачником, родившимся на этот свет случайно, по ошибке небесной канцелярии.
Тем временем я подошел к странице, где был напечатан гороскоп на неделю, составленный для всех знаков зодиака. Нашел свой знак и прочел предсказание.
Содержание вызвало у меня улыбку. Оно показалось мне абсолютно бессодержательным, выраженным в такой расплывчатой форме, такими аморфными фразами, что его можно было толковать, как угодно, как со знаком плюс, так и со знаком минус, в зависимости оттого, что человек хотел в нем увидеть. И насколько я понял, прочтя два соседствующие с моим знаком предсказания, это была типичная форма для всех гороскопов ширпотребовского типа. И это понятно. В иной форме изложения они не смогли бы привлечь к себе внимание читателя. В противном случае, их достоверность можно было легко проверить. Если указанное в предсказании событие сбылось, то грех и не уверовать в астрологию, если нет, увы, любой здравомыслящий читатель поймет, что его попросту дурачат и впредь уже ни когда не обратится к астрологии.
И все же, из всего этого нагромождения ни чего не значащих фраз, одна привлекла мое внимание, как если бы она была выделена жирным шрифтом, а именно, «на этой неделе вы узнаете, что такое судьба». По крайней мере, это было единственное предложение, указывающее на что-то конкретное, хотя и малопонятное. Озадачивало в нем не столько перспектива познания судьбы, сколько сама судьба, существование которой вызывало у меня сомнение.
Дело в том, что я не верил ни в судьбу, ни в астрологию. Последнюю я вообще считал лженаукой. Я не мог допустить, что удаленные от человека на недосягаемое для него расстояние планеты могут хоть малейшим образом оказывать на него воздействие. И уж тем более, определять судьбу, в существование которой я тоже не верил. По крайней мере, в ее традиционном понимании, «как нечто предопределенное, что неизбежно должно случиться с человеком независимо от его воли и желания». Против такой формулировки судьбы восставал здравый смысл, видя в этом явное противоречие. Если человек обладает свободой воли, а в этом нас убеждает опыт, ни о каком предопределении не может быть и речи, и то, что люди выдают за предопределение свыше, за перст судьбы, всего лишь игра случая, стечение обстоятельств и не более. Как замечательно сказал один поэт, «...в ненужном месте оказался, не в добрый час и на тебе, не смог, не стал, не состоялся, прожил напрасно на земле. А кто то, может быть, иначе, не думал, но в струю попал и улыбнулася удача, и он добился, смог и стал». Таким было мое понимание судьбы. Ни чего кроме скептической улыбки предсказание вызвать не могло. Я закрыл газету и отложил ее.
Однако, как и все в этом мире, бесследно это не прошло. Какими то окольными путями, минуя сознание, прочитанное запало мне в душу. Упало в подсознание, как брошенный в пруд камень, подняв на поверхность всю муть со дна. И все иррациональное, все темное, что скрывается в глубинах души, все неосознанные страхи и суеверия, как миазмы зловонной клоаки, поднялись на поверхность и затопили сознание, наполнив его мутью.
Я вдруг припомнил посетившую меня по утру мысль, что «сегодня, что то случится», невольно присовокупил к ней предсказания гороскопа и смутился. Меня охватило тревожное чувство беспокойства, обострив и без того не в меру повышенную впечатлительность. И, как следствие, остаток дня я провел в дурном настроении, в ожидании если не катастрофы, то непременно чего-то дурного, что должно было произойти и доставить мне массу неприятностей.
Чтобы этого не случилось, по крайней мере, по моей вине, я старался вести себя осторожно, как человек, поднявшийся после операции первый день с постели, обращая внимание на каждую мелочь, что представляло и не представляло опасность. Я даже отказался от намерения выйти из дома за хлебом, не смотря на то, что завтра утром мне нужно было заступать на дежурство, решив, что обойдусь без хлеба.
Так день и прошел. Однако ничего из ряда вон выходящего так и не случилось. Все мои опасения оказались пустыми. Дом не обрушился, война не началась, и со мной ни чего худого не приключилось. Я не поранил даже палец, когда чистил картофель. Посмеявшись перед сном над своей мнительностью, которой раньше не замечал, я лег и уснул.
Утром я отправился на работу. В ту пору я работал на одном известном в городе предприятии в должности охранника. Почему именно охранником, а ни кем то еще, на то имелись свои причины.
Я работал в этой должности по ряду независящих от меня обстоятельств, а именно, не получил своевременно образования, не приобрел ни какой специальности, и вряд ли мог рассчитывать на что то более престижное и высокооплачиваемое. Так что хорошо, что еще нашлась такая, за что следовало благодарить одного моего знакомого, который и пристроил меня на это тепленькое местечко.
Я охранял офис. Работа была не пыльная и не тяжелая, и оставляла уйму свободного времени. К девяти утра приходили сотрудники, рассаживались по своим рабочим местам, что то там колдовали, уткнувшись в компьютеры, а в шесть вечера расходились по домам. Задерживались редко, разве что отметить совместно какой-нибудь праздник, новый год или чей-нибудь день рождения. Так что с шести вечера я был свободен и мог заниматься чем угодно, читать, смотреть телевизор или спать, если было желание. Для этого там имелся и диванчик, и одеяло, и подушка. В общем, условия были комфортные.
В то утро я менял Сергей Сергеевича. В этот раз ему пришлось дежурить двое суток подряд. Наш молодой коллега недавно женился и в связи с этим, взял за свой счет три недели отгулов, рассчитывая провести это время с молодой женой, что то вроде медового месяца. Большая часть этого срока уже миновала, и до его возвращения оставалось два дня, на третий он должен был уже заступить на дежурство.
Как и положено, к девяти утра я явился в офис. Поздоровался с Сергей Сергеевичем и стал разбирать сумку, выкладывая из нее на стол вещи, сигареты, обед, книгу и прочее, что взял с собой на дежурство.
- Слушай, Сань, ты не мог бы со мной подмениться,- обратился ко мне, вдруг, Сергей Сергеевич.
Я посмотрел на него с вопросом.
- У меня завтра дела,- сказал он.– Мы хотели с девчонками на дачу поехать, повеселиться,- пояснил он и тут же стал с разных сторон обыгрывать свою просьбу.– Я бы за тебя сегодня отстоял, а ты за меня завтра. Или ты сегодня и завтра, а потом уже я,- выложил он свою заготовку и теперь ждал от меня ответа. Но что я мог ему ответить? Он застал меня врасплох, совершенно не подготовленным. К тому же, я не выспался и туго соображал, и так сразу не мог сказать ни да, ни нет. Мне требовалось время все взвесить.
- Сергей Сергеевич,- начал я, стараясь потянуть время, что бы все обдумать. Хотя, если честно, обдумывать тут было не чего. В его просьбе не было ни чего необычного. Мы уже не раз подменяли друг друга, когда это было кому-то нужно. Только раньше мы об этом предупреждали всегда заранее, и сменщик мог заблаговременно подготовиться. Не так как сегодня. Правда, Сергей Сергеевич был терпелив и с ответом меня не торопил, давая мне время все обдумать. Но я уже все решил. В любом варианте, хоть так, хоть этак, его просьба создавала мне массу неудобств, а мне это было не к чему. «Зачем мне это надо,- думал я.- У меня, что, мало своих проблем? Или их за меня кто то решает? Да и будь у него серьезная причина, тогда, другое дело, можно пойти и на встречу. А так? Он будет с девочками развлекаться, а я корячиться. Да нахрен мне это надо», решил я, но, высказывать свои соображения вслух не стал. Такая откровенность могла его задеть. Он мог обидеться, а портить с ним отношения я не хотел. Как ни как, напарник. Поэтому я срочно стал подыскивать подходящий повод для отказа.
- Сергей Сергеевич,- начал я.- Если б ты мне вчера позвонил, предупредил заранее, я бы смог,- сказал я,- а так,- покачал я отрицательно головой, подбирая нужные для отказа слова, что бы, с одной стороны, формулировка звучала помягче, не оскорбительно для него, а с другой, весомо и убедительно.
- Я уже договорился на завтра,– сказал я.- Меня люди будут ждать,- нашел я, как мне показалось, одновременно и повод, и нужные слова.– Извини, не могу,- отказался я, пожав плечами.- Да и продукты я взял на одни сутки,- привел я еще один, хоть и неубедительный, но аргумент, в пользу своего решения.
Мой отказ его, явно, огорчил. Он помрачнел и насупился.
- Ну, ладно, не можешь так не можешь,- пробурчал он понуро, и слал собирать свои вещи.
На самом деле, истинная причина была не в продуктах. Я мог бы обойтись и без них. В крайнем случае, мог сходить в магазин и купить себе все необходимое. В этом проблем не было. На 10-15 минут я мог свободно отлучиться. В офисе всегда было кому подменить охранника. И не нежелание оставаться на вторые сутки, или, как предлагал Сергей Сергеевич на мое усмотрение, отправиться сегодня домой, и заступить завтра. Все это было не причем. Просто меня заело.
На меня вдруг нахлынула волна досадных воспоминаний, когда я вот так же, руководствуясь благими намерениями, помогал людям и оказывался в дураках. Терял драгоценное время, которое ни чем не измерить и не вернуть ни за какие сокровища. Шел на встречу, входя в чье то бедственное положение, которое, как потом выяснялось, оказывалось вымышленным. Меня просто дурачили, пользуясь моей добротой и безотказностью. Лишался денег, опрометчиво одалживая их псевдо друзьям, плакавшим мне в жилетку, которые потом меня же самого и возвели в ранг злодея, называя волком в овечьей шкуре за то, что в трудную для себя минуту просил их поддержать меня финансами, вернув мне хоть какую то часть долга. И многое, многое другое, оставившее в душе неприятный осадок и глубокое разочарование. Все это, подобно дробящей камень капле, незаметно подточило фундамент и однажды, дом рухнул. Я понял, что загубил свою жизнь и уже ни когда не смогу ее построить, и достичь того, о чем мечтал. И все, и за таких вот Сергей Сергеевичей, который олицетворял собой в этот момент те разрушительные силы, хотя, лично против него я ни чего не имел. Как человек он мне даже нравился. Но в то утро...
Как это часто и бывает, нашла коса на камень. Все сошлось в одной точке в одно время, помножилось на дурное настроение от недосыпания и взорвалось, как брошенная в пруд граната, от чего вся скопившаяся в душе боль и разочарование, как взбаламученная со дна пруда муть, поднялась на поверхность и ожесточила мне сердце. А Сергей Сергеевич был не причем. Просто стечение обстоятельств. Оказался в ненужном месте не в недобрый час, вот я и выплеснул на него все это, отказав ему в просьбе, чего бы ни когда не сделал при других обстоятельствах. И, если честно, мне самому от этого было не по себе. Я чувствовал себя не в своей тарелке. И, продлись еще минута другая, я наверняка пошел бы на попятную и, согласился бы поменяться с ним сменами, но время неумолимо. Стрелки часов уже перешагнули девять.
Рабочий день начался и офис ожил. Один за другим потянулись сотрудники. Приехал и его отец Сергей Петрович. Он работал в фирме водителем. Его появление оказалось кстати. Своим присутствием он сразу же разрядил ту гнетущую атмосферу, что повисла меж нами.
- Привет,- поздоровался он, пожав нам руки, и тут же обратился к сыну.– Смотрел,- спросил он того, имея в виду сыгранный накануне вечером футбольный матч между Зенитом и Спартаком. Оба они были заядлые болельщики и при встрече, всегда обменивались своими соображениями на эту тему, обсуждая тот или иной эпизод матча.
- Как тебе, а?- покачивая головой, произнес он. В голосе его звучало явное недовольство. Оно было вызвано спорным решением арбитра, которое тот вынес не в пользу Зенита, назначив в ворота последнего незаслуженный пенальти.– Нет, ну ты видел,- восклицал Сергей Петрович. – Разве так можно? Разве за такое назначают пенальти? – не унимался он.– Тоже мне, судейство,- усмехнулся он, и, задрав вверх указательный палец, многозначительно потряс им.– И это судья международной категории,- произнес он, и, покачав головой, добавил лишь одно слово,– да.- Потом, вдруг, резко присмирел, прильнул к сыну, что то шепнул ему на ушко и ушел.
Пока он отсутствовал, Сергей Сергеевич молча разглядывал в окно улицу, обдумывая что-то про себя, а я, тем временем, занялся своими прямыми обязанностями. Позвонил оперативному дежурному и доложил о приеме дежурства. Мы обязаны были делать это всякий раз, заступая на дежурство. Звонить и докладывать, что на объекте ни каких происшествий не случилось. Затем я раскрыл журнал приема-сдачи дежурств, в котором делались записи о докладах и хотел было сделать соответствующую, но, оказалось, что предыдущей сменой журнал не заполнен. В нем отсутствовали записи. Несколько граф зияли пробелами. Должно быть, Сергей Сергеевич поленился их заполнять, а может, что скорее всего, намеревался это сделать позднее, рассчитывая остаться вместо меня на дежурстве. Я хотел ему об этом сказать, но не успел. Как раз в это время вернулся его отец и заговорил с ним.
- Домой,- спросил он.
- Ну, да, куда же еще,- ответил тот, как мне показалось, с легким раздражением, которое я отнес на свой счет.
- Ну, мало ли куда,- вскинув голову, сказал Сергей Петрович. – Дело молодое,- добавил он с ехидцей и подмигнул мне, рассчитывая втянуть меня в этот разговор. Ему явно хотелось развить эту тему, поговорить о похождениях сына. Но я был не в духе. Ответил ему улыбкой, но не сказал ни слова. Сергей Сергеевич то же не поддержал разговор, и Сергей Петровичу ни чего не оставалось, как закрыть его, что он и сделал. Достал из кармана пачку сигарет и переменил тему.
- Ну что, собрался,- спросил он сына.
- Да.
- Тогда поехали, так уж и быть, подброшу тебя до метро,- сказал он шутливо, и, взяв сына под ручку, потянул его за собой к выходу.
- Сереж, а журнал,- крикнул я в след.
- Завтра,- бросил он, не оборачиваясь.– Ну, давай Сань,- добавил он, махнув на прощание рукой и вышел с отцом на улицу. Они сели в машину и уехали, и день покатился дальше.
Время пролетело незаметно. Когда все сотрудники ушли и офис опустел, я поужинал, размял немного ноги, походив взад вперед по залу, и принялся за чтение. В 18.30 раздался телефонный звонок. Я снял трубку, ответил.
- Александр, это Борис Борисович,- представилась трубка каменным голосом в лице заместителя директора, выдержала короткую паузу и продолжила. - Александр, я должен вас огорчить,- сказал голос. – Случилось большое горе, умер Сергей Сергеевич.
- Как умер,- выпалил я.
- Произошло несчастье. Точно не знаю, но, кажется, Сергей Сергеевич попал под машину. Мне только что звонил его отец, плакал и ни чего толком объяснить не мог, сказал только, что Сережа умер и все.
- Здорово,- воскликнул я, не имея, конечно, в виду, что эта новость меня обрадовала. Скорее, это от неожиданности. – Это точно, Борис Борисович,- переспросил я, будто такими вещами можно было шутить. Но это от растерянности. Просто это известие меня ошеломило. Ведь еще утром Сергей Сергеевич был жив, я с ним разговаривал, а теперь его, вдруг, не стало. И это не укладывалось у меня в голове. Трудно было поверить, что человека, с которым ты еще утром общался, больше нет.
- Да, умер,- подтвердил голос. - Поэтому, Александр, у меня к вам большая просьба, останьтесь завтра на вторые сутки.
- Да, конечно, такое дело, без вопросов,- посыпал я вразброд словами.
- Значит, вы не против?
- Нет, нет, конечно, останусь,- выпалил я машинально, думая совсем о другом.– Как же это случилось?- вырвалось у меня.
- Не знаю,- ответил голос, хотя вопрос был задан не ему. Он вырвался у меня чисто случайно и адресован был самому себе, но голос отнес его на свой счет и постарался дать разумное объяснение случившемуся.
- Наверное, не выспался. Вы же знаете, он двое суток дежурил. Да вы и сами его видели утром. Не знаю,- признался, откровенно голос.
- Да,- вздохнул я в трубку.– Час от часу не легче.
- Да, Александр,- согласился голос.– Но, что делать, это жизнь,- философски заметил он, на что я про себя подумал, «при чем тут жизнь, когда речь идет о смерти», хотел что то сказать по этому поводу, но передумал, сочтя в сложившейся ситуации это не уместным. Голос молчал. Потом, должно быть, решив, что свою миссию он выполнил, голос попрощался.
- До свидание Александр. Желаю вам отстоять дежурство спокойно,- и повесил трудку.
«Какое тут к черту спокойствие,- подумал я.- Погиб человек, и, судя по всему, молодой». Тогда я еще не знал, сколько ему было. Это выяснилось лишь на следующий день. Да сколько бы не было, это человек. Какой же тут может быть покой? Мы хоть и не были с ним дружны, и виделись только на работе, раз в трое суток, во время пересменки, как сегодня, все равно, известие о его внезапной кончине меня шокировало. На душе было неприятно. Даже скверно. Особенно стыдно было за свое утреннее поведение. «Вот так, не помог человеку, не сделал ему приятное, и уже ни когда не сделаешь», подумал я, с досадой.
И тут меня вдруг осенило, что этого могло бы и не случится, не окажись я таким жестоким и равнодушным. Отнесись я тогда к нему с сочувствием, удовлетвори его просьбу, и все бы пошло
по-другому. Поменялись бы наши смены. Я бы сейчас был дома, а он на работе, как того хотел, и ему бы не пришлось в этот злополучный день выходить на улицу, а значит, он не угодил бы под машину и остался жив. Пусть невольно, не желая, но я оказался повинен в его смерти.
Этот поворот мысли меня шокировал еще больше, чем сама его смерть. Одно дело было узнать о чьей то смерти и совсем другое, быть причастным к ней самому. А я был. Причем, не косвенно, а напрямую. Его убило мое равнодушие.
Мне стало не по себе. Сознание заволокло чувство вины. Я почувствовал себя так, словно все помои мира вдруг разом выплеснули мне на голову. Ощутил такую страшную вонь, что мне стало трудно дышать. Захотелось выбежать на улицу, на свежий воздух и бежать, бежать, куда глаза глядят, лишь бы быть подальше от этого зловония.
Не в силах больше усидеть на месте, я вскочил со стула и заходил взад вперед по залу, как маятник, от одной стены к другой, снова и снова прокручивая в уме наш утренний разговор, слово в слово, восстанавливая по памяти всю картину, кто, где стоял, что делал, что говорил. Я делал это безотчетно, подсознательно ища себе оправдания. Я твердил, что, «я не виноват. Ни кто не мог знать, что все так обернется. Что такой пустяк может повлечь за собой такие ужасные, необратимые последствия, что виной всему окажется досадная случайность, стечение обстоятельств, которые не в силах предугадать ни кто. В конце концов, я не сделал ни чего предосудительного. Я не обязан был соглашаться! Это мое исконное право, поступать так, как я хочу. В конце концов, график дежурств утвержден и баста! При чем тут я?» оправдывал я себя.
Но стоило мне лишь представить его мертвым, вообразить его бездыханное тело, возможно, сильно изуродованное ударом железа, в ссадинах и кровоподтеках; представить его застывшие навек губы, скованные молчанием, которые уже ни когда не разомкнуться в веселой улыбке и не издадут ни звука; представить обездвиженное, лишенное жизни тело, лежащее на холодном металлическом столе в морге, как все мои доводы тут же рассыпались. Все мои оправдания превращались в ничто и уже ни чего не значили перед лицом той великой тайны, имя которой,- смерть.
Не в силах больше метаться, изможденный переживаниями, я в бессилии повалился на диван и мгновенно уснул. Но это не был обычный сон. Скорее,- тревожное забытье, что то среднее между сном и бодрствованием, напоминающее бред, когда взвинченный дневными переживаниями мозг, как набравший огромную скорость автомобиль уже не может остановиться, продолжая катится по инерции. Так и я, продолжал перемалывать одни и те же события, мысли, переживания, в которые вплетались ночные грезы и сновидения, видоизменяя их до неузнаваемости. Так что привычные дневному восприятию образы принимали очертания чудовищ и уже напоминали не сон, а кошмар, как на полотнах Гойи. Это был сон, не дающий отдохновения. Таким было мое забытье.
Утром на меня смотрело чужое лицо, в котором лишь отдаленно угадывались знакомые черты. Я глядел на свое отражение в зеркале и дивился той разительной перемене, что свершилась за ночь. Вид у меня был ужасный. Ни какое похмелье не могло сотворить такое, так скомкать щеки, бросив на них сетку морщин, подвести под глазами такие черные тени, вдавив их так глубоко внутрь, что их вид был способен привлечь к себе внимание ничуть не меньше, чем взгляд водителя красный свет светофора, вспыхнувший на отдаленном перекрестке. Я чувствовал себя разбитым. Все тело было сковано неимоверной усталостью, как будто я всю ночь перетаскивал с места на место мешки с цементом.
Должно быть, за те двенадцать часов, что прошли с того момента, как мне сообщили о смерти Сергея, мой внутренний ресурс к переживаниям иссяк. Я выдохся и уже не мог поддерживать остроту переживаний на том запредельном уровне, на котором они держались вчера. Сработал защитный механизм. Я словно оглох и ослеп. Вчерашние трагические события отдалились от меня и уже не воспринимались так близко. Я смотрел на них как бы со стороны, подслеповатым взглядом, угадывая лишь общие контуры. И, признаюсь, был этому рад. Я сильно устал и не желал повторения вчерашнего кошмара.
День начался с вопросов. Стоило мне опрометчиво проговорится одному пришедшему на работу менеджеру о вчерашних трагических событиях, как тут же эта новость облетела всех. И теперь, каждый, кто приходил на работу, узнавал от него о случившемся и обязательно шел ко мне узнать подробности, задавая одни, и те же вопросы; «правда ли, что Сергей Сергеевич умер? Как это случилось? Когда?» на что я всем отвечал одно и то же, «Да, умер, об этом мне сообщил Борис Борисович. Но я ни чего не знаю. Вот сейчас он явится, и все тогда разъясниться». И действительно, с появлением Борис Борисовича все прояснилось.
Оказалось, что Сергей Сергеевич умер не вследствие дорожного происшествия, а от сердечного приступа. У него случился инфаркт.
- Как инфаркт,- воскликнул я, узнав это.
- Да, Александр,- сказал Борис Борисович. Сегодня у него уже был нормальный голос, без каменного оттенка.
- Но вы же вчера сказали, что он попал под машину,- сказал я, недоумевая.
- Да,- подтвердил Борис Борисович. – А что я мог сказать? Сергей Петрович мне вчера ни чего объяснить не смог. Вот я и подумал, от чего может человек умереть в двадцать семь лет? Одно из двух, либо убили, либо попал под машину. Но если бы убили, Сергей Петрович так бы и сказал, а он сказал, просто умер. А сегодня уже, немного отойдя, все толком разъяснил. Оказывается, инфаркт.
- В таком то возрасте?
- А что вы хотели,- спросил он меня.– Все закономерно,- и стал перечислять те негативные факторы, которые, по его мнению, обусловили такой исход.- Сидячая работа. Ни какой физической нагрузки. Ночные бдения. Опять же, не вполне здоровый образ жизни,- при этом он щелкнул себя указательным пальцем по горлу, как это делают, когда речь заходит о пьянстве, намекая на то, что Сергей Сергеевич злоупотреблял этим делом.– Да вы и сами, наверное, не раз это видели, когда меняли его,- призвал он меня в свидетели и был прав. Иногда Сергей Сергеевич заступал на дежурство с жуткого похмелья.
- Вот и итог,- подвел он черту. – Да, конечно, все это печально,- сказал он, покачивая головой. – Если б кто дома был в тот момент.
- Так он умер дома,- спросил я.
- То-то и оно,- сказал он, с досадой.– Сергей Петрович пришел, а он еще теплый.
- А в котором часу это было,- поинтересовался я.
Меня вдруг кольнула одна догадка, которую я хотел проверить. Ведь вчера Сергей Сергеевич ушел с работы, так и не заполнив журнал. Последняя запись обрывалась на 15 часах. Дальше шли пробелы. Само по себе это ни чего не значило. Так, пустяшный факт, которому при желании можно было найти тысячу логических объяснений. Выдать, скажем, за элементарную халатность или отнести на счет забывчивости. Но я чувствовал, что это не так. Интуиция мне подсказывала, что это имеет какое-то отношение к его смерти.
- В котором часу,- повторил Борис Борисович за мной. – Где-то между 15 и 16 часами,- сказал он.– Да, в 15.- уточнил он, подтвердив мою догадку. Уж слишком явным было совпадение. И время последней записи в журнале, и время смерти совпадали. Что это, случайное совпадение или знак, который мне предстояло расшифровать. Я задумался.
- Ладно,- глубоко выдохнув, произнес Борис Борисович, прервав мои думы.– Надо работать,- сказал он, давая понять, что разговор на этом закончен. Легонько прихлопнул ладонью по стойке дежурного, повернулся, и хотел было уйти, но в последний момент передумал, на мгновение замер, потом повернулся ко мне и заговорил.
- Да, вот еще что,- сказал он.– Если вам что-то нужно из продуктов, сходите сейчас в магазин, я присмотрю тут, а то потом я уеду и вряд ли уже вернусь,- побеспокоился он.
- Спасибо,- поблагодарил я.– У меня все есть.
- Хорошо,- сказал он и удалился к себе, оставив меня наедине со своими мыслями.
После разговора с ним от сердца у меня отлегло. Гнетущее чувство причастности к трагическим событиям, терзавшее меня весь вчерашний вечер, ушло. Я почувствовал себя значительно лучше. С души у меня свалился камень. Причина гибели Сергей Сергеевича была не во мне. Я тут был не причем. И это, разумеется, не могло меня не радовать, хотя, откровенно говоря, радостного тут было мало. Тем не менее, я воспрял и воодушевился.
Но остаток переживаний полностью не исчез. Сказывалось вчерашнее перенапряжение. Как следствие, весь этот день я чувствовал себя слегка заторможенным и оглушенным. Не смог даже читать. Зато ночью спал, как убитый и утром проснулся свежим и бодрым.
В девять меня сменил приехавший из отпуска Андрей. Узнал от меня о случившейся трагедии, сочувственно повздыхал и поинтересовался, как мы будем дежурить дальше.
- Пока через сутки,- сказал я,- а со следующей недели Борис Борисович обещал, что найдет замену.
- Дай то бог,- скептически произнес он. На этом мы простились, и я ушел.
Дома меня ждал очередной сюрприз. Пока на плите разогревался чайник, я закурил и стал размышлять о позавчерашней трагедии. У меня ни как не выходила из головы Сережина смерть. Я не мог понять, как можно было умереть от инфаркта в таком возрасте. Для меня это было дико. Согласитесь, одно дело, когда умирают старики, это естественно, организм с годами изнашивается и однажды прекращает функционировать. Но в двадцать семь лет?! Это не укладывалось в уме. К тому же, он ни когда не жаловался на сердце, не был сердечником, да и вообще, выглядел, как принято говорить о здоровых людях, кровь с молоком. Я недоумевал.
Сидел и изо всех сил старался осознать случившееся, вместить в себя выбившийся из общего представления о жизни факт, и, что бы чем то занять руки, машинально листал позавчерашнюю газету «асток пресс». И тут, вдруг, мне на глаза попался тот самый гороскоп, что смутил меня три дня назад. И не успел я его прочесть, меня словно током ударило, «так ведь предсказание сбылось», пронеслось в уме. И уже в следующее мгновение, все разрозненные факты, разбросанные в пространстве и времени, выстроились, как по линейке, в хронологическом порядке. Мне вспомнилась посетившая меня три дня назад поутру мысль о том, что «сегодня, что то случится». Вспомнилось предсказание гороскопа, «на этой неделе вы узнаете, что такое судьба», незаполненный Сергей Сергеевичем журнал, последняя запись которого совпадала со временем его смерти,- 15 часов, и, наконец, сама смерть, столь нелепая и дикая, что трудно было в нее поверить. Все это изнутри осветилось и наполнилось смыслом. И, как фрагменты одной мозаики, подчиняясь логике сюжета, заняли у меня в уме отведенные им места, образуя единую картину, в которой, как одному из персонажей этой драмы, отводилось место и мне. Я понял это только сейчас, увидев всю картину целиком. Понял, что был включен в этот сценарий только для того, что бы осознать, что все, что происходило со мной за эти годы, не было только случайностью, за которой стояло лишь роковое стечение обстоятельств. Я должен был увидеть это наглядно. Увидеть и понять, что каждый мой шаг был предопределен извне. И я это увидел. И понял. «Это судьба», произнес я, может, впервые в жизни поняв все значение этого слова, все то могущество и силу, которые за ним стояли.
Ошеломленный этим открытием, я долго сидел в растерянности. Новые реалии перевернули все мои представления. Теперь я видел свою жизнь в ином свете. Все случившиеся со мной события, да и я сам, уже имели другое значение и смысл. Первые, уже не казались простым стечением обстоятельств, роковой случайностью, как я раньше думал, а второе, я сам, не был их жертвой, случайно попавшей под колеса обстоятельств. Весь этот спектакль разворачивался по задуманному кем то сценарию. Каждая жизненная ситуация была тщательно подготовлена и спланирована, каждый мой шаг был предопределен извне, так что во всем этом спектакле мне отводилась роль пассивного исполнителя. Я не был ферзем, как думал раньше. На этой шахматной доске я играл роль послушной пешки. Я был предсказуем, и управляем. Мной могли помыкать, манипулировать, принуждать, могли просто пожертвовать, выкинув за ненадобностью, как это сделали с Сергей Сергеевичем. И это меня удручало.
Перспектива вырисовывалась не радужная. Невольно напрашивалась аналогия, позволяющая мне взглянуть на свою жизнь не только в прошедшем времени, но и заглянуть в будущее. Перед глазами стоял образ книги, символизирующий жизнь. Я сравнил жизнь с книгой, которую олицетворял незаполненный Сергей Сергеевичем журнал и со всей очевидностью увидел, что судьба не позволила ему прожить полную жизнь. Он ушел раньше срока. Ушел, не дописав ее, о чем свидетельствовали незаполненные графы журнала. И мне стало грустно.
«Возможно и я,- подумалось мне,- как и Сергей Сергеевич, уйду раньше срока, уйду, не дописав свою книгу, по крайней мере, многие ее страницы. Они останутся не дописанными. А могли бы... Могли... Мог...» навсегда останется тайной.
Другие читайте по адресу: http:literary-page.ru Моя литературная страничка
.