1
— Я не буду спрашивать, как это случилось. Когда захочешь — расскажешь. Хорошо?
Вадик стоял у меня в ногах и старался мне улыбаться. Я видел — старается. Наверное даже, он хотел этого искренне, не знаю. С другой стороны, вряд ли он приехал бы в свой выходной за сорок километров навестить меня здесь, в этой... ох... больно... в реанимации, если б не был искренен. Эта постоянная боль… как раскалёнными вилами… от неё реальность меняется. Как же мне плохо, брат, если бы ты знал. Смотришь на меня, но ничего же не понимаешь. Наркотики боль не гасят, прикинь! Только прибивают слегка-слегка, притупляют... Какие это, к хренам, наркотики?
Не помню, как это было. Авария, как нелепые позы людей во вспышках дискотечной темноты — несколько эпизодов — больше ничего. За неделю здесь, в реанимационном обдолбе, память подрастеряла воспоминания, а кое-какие и подтёрла, видимо, чтобы я (пока?) не мучался.
Помню, хотел ехать сам. Помню, собирал снаряжение и тесть переспрашивал второй раз за утро: «Ты уверен, Андрей?» Помню мягкий звук мотора в Тойоте и кайф от первой поездки по трассе, от классной машины, от хорошей скорости. Говорят, был в дороге только час. Не помню, как вёл машину. Занос помню и всё еще слышу, как камни с обочины цепляются резиной и корябают подкрыльники. До сих пор волосы на руках подымаются...
***
— Андрюш! Андрюш, ты где?
Андрей вышел из сарая, взял на подоконнике тряпку, вытер руки от пыли и крикнул в сторону дома:
— Лен! Чего?
— Егор звонил. Перезвони. — Лена положила мобильный телефон на порог возле дома.
«О, круто-круто», — Андрей кинул тряпку на подоконник и двинулся к дому.
Он испытывал легкий мандраж. Мандраж всегда приходил перед поездкой на Тархан, хотя сейчас, спустя год, он не был таким сильным, как раньше, когда Андрей только учился делать первые погружения.
О дайвинге Андрей мечтал давно, но только сейчас, когда ему исполнилось тридцать, смог зарабатывать, чтобы денег хватало на увлечение. Хватало даже, чтобы учиться всей семьёй, но жена не поддержала:
— Ну, не могу я под водой, у меня моментально паника. — Лена сразу расставила все точки. — Денька если захочет — пожалуйста, я — нет.
Денис (сын) тоже учился погружаться вместе с Андреем, но парой Андрею он быть не мог — в пару нужен был опытный дайвер. Его учитель Егор был отличной парой. Егор сейчас был на Тарханкуте, и Андрей собирался рвануть завтра на все выходные туда.
«Как раз, завтра — шестое, к восьмому марта вернусь, привезу Ленке огромного краба».
Егор ответил сразу:
— Андрюха, привет, ты не торопись. Море неспокойное, два балла точно, видимость хреновая, чтоб ты не жёг бензин зря. Позвони мне завтра утром.
— Привет, а как думаешь, успокоится к утру?
— А кто знает? Это ж море! Или успокоится или раскачается. Ты не торопись. Лады? Ну, до завтра. Пока.
Лена вышла на порог, выставила ведро с мусором и знаками показала, чтобы Андрей вынес его. Увидев, что Андрей дал отбой, спросила:
— Что Егор сказал?
— Сказал, можно ехать.
«Всё равно поеду», — решил он про себя. — «Я мужик или кто?»
***
Прищепка на пальце вечно сползала, и аппарат, к которому она была подсоединена, пищал, не получая нужного сигнала. Вадик поправил прищепку, аппарат пискнул еще пару раз и затих, продолжая показывать количество ударов сердца и кислорода внутри меня.
Нормально двигать я мог только головой, всё что ниже - болело. Болели рёбра: так и не понял, сломано пять или три. Позвоночник перебит в двух местах. Болит шов на животе и подо швом внутри: селезёнка уже второй день гниёт в больничном мусорном баке. Ноги болят, мышцы ниже колен горят — пошевелить пальцами боюсь — в голове взрываются цветные фонтаны. Даже рот открывать больно.
«Кто сегодня приходил до тебя — не помню. А ведь был кто-то. Да и тебя забуду. Молодец, что не спросил, как себя чувствую. Хреново я себя чувствую. Всё. Больше никак. Господи, как же больно!»
— Я не буду спрашивать, как это случилось. Когда захочешь — расскажешь. Хорошо?
Я кивнул ему.
«Мне бы самому понять. Тесть сказал, я превысил. Не знаю. Может и так».
— Не превышай.
— Что? — Вадик наклонился ко мне. — Я не расслышал.
— Не превышай. — Просипел, не узнавая своего голоса. — Не превышай и всё будет хорошо.
Вадик выпрямился.
«Осмыслить пытается. По глазам видно. Сопоставить известные ему факты и мои слова. Да я бы и больше рассказал, только больно. Господи, почему говорить больно? Почему мы не можем общаться мыслями?»
— Хорошо, дорогой. Я понял тебя. — Вадик поправил простынь на мне.
«Старается тему не трогать. Молодец. Деонтология, все дела. Помнит, как с больными держаться. Вот уж не думал, что патологоанатом навестит меня в реанимации. Как в том анекдоте: доктор сказал в морг... Ну точно про меня. Смешно, а-ха-ха...
— Ха-ха-кх-кх-кхе-е-е… — Я закашлялся.
«Даже посмеяться не могу. Ну, попал».
— Мля, Вад. Жизнь бывает дерьмом, да?
— Бывает, Андрюха. Это точно. Вроде и работа есть, и достаток, и в семье порядок. А потом какая-то хрень, и... ба-бах!
«Точно, Вад, точно! Хрень, и ба-бах...»
2
— Андрей! Тебе Саша звонил. Подойдёшь к городскому?
— Я перезвоню. — Андрей из сарай крикнул.
Через пять минут в кухне он набрал городской номер Саши.
— Привет, Санчес, чего звонил?
— Не поеду я.
— Сань, не расстраивай меня. Ну, что теперь?
— Та всё то же.
— Да, ладно! Бери Нинку с собой, там помиритесь.
— Тёща уже приехала.
— И?
— Щи! Подарки буду искать к восьмому.
— Подарки — что, проблема?
— Ладно, давай Андрюха, отныряй там за меня. Расскажешь потом.
Лена стояла в дверях кухни и слушала.
— Не едет?
— Не.
— А ты?
— А я да.
— Ну да, «если я чего решил — я выпью-то обязательно», да, солнышко?
— Ну, Лен, не начинай. И при чём здесь вообще «выпью»?
— Это из Высоцкого, балда. А про поездку я ещё и не начинала. Сашка не едет, а ты поедешь. Один по трассе? Ты по городу больше получаса не ездил.
— Лена! Заканчивай. Я сказал — значит поеду. Твой папик, кстати, меня завтра до конца города проводит, а дальше машин мало.
— Ну, как знаешь.
— Как знаю. — Андрей буркнул под нос и вернулся в сарай.
***
— Знаки были, прикинь...
— Какие знаки?
Вадик нахмурился, насторожился. Чего ты? Думаешь, бред у меня? Какой, к чертям, бред, если меня даже наркота не берёт!
— Ну, знаки... судьба... что ехать не надо. Ты веришь?
— Чёрт его знает, Андрюха.
— А я верю, — сказал я и усмехнулся: — Теперь.
Ох, ты ж! От смеха боль всколыхнулась, взметнулась илом со дна, в груди взорвался пузырь с кипятком, перед глазами потемнело. Ах, ты ж... Опять...
— Андрюха-Андрюха, ты чего? Позвать кого?
«А что они могут?!» — Мне хотелось заорать ему. «Что они могут?!» За закрытыми глазами рисовались картины, как боль вспененной кровью расплескивается в животе, обтекает и обжигает лавой каждый орган, поджаривая меня изнутри. «Цыплёнок на гриле, твою мать. Ненавижу!»
— Андрей. Эй, ты чего?
Я открыл глаза, Вадим склонился надо мной побледневший, испуганный. Недавно видел такие лица — бледные и насмерть перепуганные. Видел, не помню где. Дежавю уже исчезло.
— Ща... щас... — прошептал ему, — не дрейфь... отпускает уже.
Горячие волны в животе утихали, исчезали, как вода в пересохшем русле. Пальцы ног снова стали дрожать и мерзнуть. Левая рука будто заливалась холодным бетоном, каменея, как у скульптуры.
— Отпустило вроде... Всё.. Уже лучше... Егор, мой дайв-мастер... должен был утром сказать, ехать мне или нет. Вечером перед этим... в море накаты были... большие, в такую волну не нырнёшь... А утром не позвонил и трубку не взял... Дай воды.
Я поймал трубочку сухими губами и высосал из бутылки пару глотков.
— Фу-у-у... Не представляешь, как плохо только что было... Спасибо. — Смочив рот, говорить стало легче. — Я тогда подумал: «Что за…? Может не ехать?» А потом такой: «Да ну, нафиг. Поеду». Потом ещё Сашка со мной должен был ехать. Сашку помнишь? Учился с нами на одном курсе.
— Не-а, не помню.
— Точно помнишь, такой рослый... Хотя, какая разница... Вечером звонит мне, говорит: «Тёща в гостях, не поеду». Утром я звоню, может передумал? «Не», — говорит, — «Не поеду, не могу, Нинка обидится». Ну, думаю, хрен с вами, а я поеду. Плевать, правильно? А потом ещё машина не заводилась. Прикинь?
— Сломалась?
— Нет. Просто не заводилась. У папика завелась, а у меня не хотела. Вот что это было?
3
Машину купили недавно, не прошло и недели, как пригнали из Киева. Права Андрей получил почти пятнадцать лет назад, с тех пор не ездил. Сейчас водительское удостоверение похоже на кредитную карту, а у Андрея оно было старого образца в виде потрепанной временем корочки с частично выцветшей по краям бумагой. С фотографии на удостоверении на инспектора ГАИ смотрел молодой, очень молодой человек. Даже на старой фотке было заметно, что щеки этого человека еще не знали бритвы.
Инспектор покрутил в руках корочку, ухмыльнулся, заглянул внутрь машины и спросил:
— Андрей Васильевич, а вы уверены, что ваше водительское удостоверения действительно?
— А почему нет? — Андрей растерянно смотрел на инспектора.
— Вообще-то, первый раз вижу такое, — лейтенант сдвинул козырёк вверх, обнажив лоб, на котором тут же проступила красная полоса от тесной фуражки.
— Послушай, сержант, — с переднего пассажирского сиденья к окну водителя наклонился тесть Андрея, — это тебе не живой йогурт, на нем срока годности не пишут. Нормальное удостоверение.
— Я первый раз вижу такое. Надо бы проверить по номеру. Пройдёмте со мной в машину, Андрей Васильевич.
— Сиди, Андрей. — Тесть остановил рукой Андрей, уже начавшего выходить из машины. — Эй, сержант, назови-ка мне причину остановки.
— Причина остановки - проверка документов. — Сержант принял вызов, приосанился и в голос добавил жесткости.
— Не существует такой причины, сержант. Напоминаю тебе то, что ты и так должен отлично знать. Причиной остановки транспортного средства может выступать нарушение правил дорожного движения или плановая проверка документов при наличии законных на то оснований. Ты заметил оговорку? Повторяю - при наличии законных оснований. Такими основаниями являются... Ты слушаешь меня, сержант?
Инспектор замер, растерявшись в первое мгновение, а затем на лице отразилась борьба чувств, в которой победила настороженность. Инспектор склонил голову, завёл руки за спину и, глядя мимо переднего колеса, мысленно прикидывал серьёзность противника в машине.
— Законными основаниями являются, — тесть загнул палец, — такое поведение автомобиля на дороге, которое позволяет заподозрить водителя в алкогольном или наркотическом опьянении, или, — тесть загнул второй палец, — подозрение, что машина находится в розыске по поводу угона, или, — тесть загнул третий палец, — общегородская операция по выявлению оружия и наркотиков... Я могу и дальше цитировать твою должностную инструкцию под номером сто одиннадцать, только делать это буду уже не тебе, а в телефон доверия, куда я сообщу номер твоего жетона и пожалуюсь, что ты превышаешь свои полномочия.
Сержант стоял набыченный и красный. По сравнению с общим цветом лица, полоска на лбу теперь казалась уже светлой.
— Эй, товарищ, — тесть пощелкал пальцами в водительском окне. — Или предъяви мне нормальную причину остановки, или отдай документы и мы поехали.
Инспектор протянул Андрею документы, нехотя приложил руку к съехавшей на затылок фуражке и отчеканил:
— Счастливого пути.
Андрей, растерянный от стремительного поединка, свидетелем которого он внезапно стал, забрал документы и нажал на подъёмник стекла. С тихим шелестом стекло поднялось и въехало в паз.
— Папа, вы жестко с ним.
— Думаешь, ты с этими клоунами будешь по-другому? Царьки на дорогах, ядрёнавошь. Поехали-поехали. Мне ещё на авторынок успеть. Вон заправка, давай туда, до полного бака залей.
— Зачем? У меня хватит туда-обратно.
— Не разговаривай мне. Я перед любой поездкой заливаю под завязку, и тебя приучу. И, кстати, вот. — Он положил на торпедо две сотни долларов. — Мне так спокойнее за тебя.
Они зарулили на заправку, Андрей подвёл машину к свободной стойке и заглушил мотор.
— Иди плати, — сказал тесть, — я пока омывайку залью.
— Зачем омывайка, лето же?
— Андрюш... Короче... Иди плати.
Когда оператор завинтил лючок бензобака и захлопнул крышку, Андрей вставил ключ в замок зажигания и провернул его. Ключ не проворачивался. Тесть сидел рядом и смотрел в телефон. Андрей снова приложил усилие к ключу - тот не проворачивался.
— Чего-то не заводится.
— Что? — Тесть удивлённо посмотрел на Андрея, как тот пытается завести машину. — Как это не заводится? Ты тормоз удерживаешь?
— Конечно, папа. Всё как обычно. Не заводится.
— Да, не может быть. Только что же ехали. Дай мне.
Андрей вышел из машины и уступил место. Тесть уселся, вжал тормоз в пол, взялся за ключ зажигания и с первого раза провернул. Легко, без усилий. Машина завелась. Тесть озадаченно посмотрел на Андрея и несколько секунд молчал, как бы разглядывая.
— Андрей, у тебя всё в порядке? Заводится машина, ты же видишь?
— Фигня какая-то. — Андрей стоял растерянный. А потом встряхнулся, — да не, у меня всё в порядке.
— Ты уверен, что тебе надо ехать? Может, отложишь поездку?
— Не. Поеду. Решил же.
— Ты уверен, Андрей?
— Уверен, папа. Я еду.
4
Трасса была пуста. Свежезаполненные рисовые чеки слева били горизонт на кривые квадраты. Блики от стоячей воды создавали иллюзию огромного мозаичного зеркала, выложенного в этом далеком от людей месте. Справа, по другую сторону дороги, куда хватало взгляда тянулись бесхозные поля, поросшие сорной травой, вымахавшей за раннюю весну до колена. Лихой ветер приминал её, словно гигантская невидимая рука гладила кошачью шерсть. Солнце слепило сквозь солнцезащитные очки, безоблачное небо где-то впереди опускалось на трассу, сливаясь с ней в далёком мареве асфальта.
В салоне было прохладно, забортная жара рассекалась автомобилем на большой скорости и оставалась позади выхлопной трубы, смешанная с отработанными газами. Вдоль дороги, словно длинными обессиленными руками, столбы электрических линий держались друг за друга. Их плечи-крестовины устало протягивали к соседям провисшие от непогоды и времени провода.
Над дорожным полотном, разрезая воздух серыми крыльями, макнутыми в черную краску, носились птицы. Они лихо перелетали с поля на поле, закладывали виражи прямо перед капотом мчащейся машины. В очередной раз, когда птица мелькнула перед лобовым стеклом, Андрей усмехнулся: едь он чуть быстрее, птицу уже размазало бы по машине. Он бросил взгляд на спидометр: сто сорок.
«Упс», — Андрей убрал ногу с газа и проследил, как стрелка спидометра постепенно снизилась до девяноста.
Разметка на большей части пути была стёрта. Расплавленное прошлым летом полотно дороги по обочинам вздыбилось волнами вместе с оставшейся разметкой, словно чьи-то гигантские пальцы сделали вмятины в тесте. Андрей старался не попадать на такие участки: кто его знает, как машина себя поведёт.
Андрей мало что знал о своей машине: сколько она может взять, как ведет себя на мокрой дороге, при какой жаре вскипает радиатор — всего этого он не знал. Да он и не мог знать, что ему это знать нужно. Он ехал на своей машине – что ещё? Всё, чего он сейчас хотел - попасть на Тархан и нырнуть на сорок пять.
Звук мотора насторожил Андрея. Он посмотрел на спидометр — сто тридцать.
«Упс», — Андрей снова сбросил до девяноста. — «Фигасе, оборотистая тачка».
Дорога была регионального значения. Откровенных ям не было, были заплатки, они лежали на полотне, как заживающие корочки на мальчишеской коленке. Машина глотала их почти незаметно — только в салоне чуть подпрыгивала пластиковая коробочка с Dirol, вот и всё. Хорошая машина, мягкая.
Вспомнилось, как тесть провожал его:
— Андрей, не гони. Это уже не Need for Speed. Не больше ста десяти.
— Я не больше девяноста, обещаю.
— И не обгоняй, — словно не слышал его тесть.
— Обещаю-обещаю.
— На трассе только две причины аварии — это обгон и скорость. Не обгоняй и не превышай, Андрей, очень тебя прошу.
— Я понял-понял.
Не отрывая взгляда от трассы, Андрей достал коробочку с Dirol, вытряхнул в рот подушечку и бросил взгляд на спидометр — сто сорок.
«Оп-па. Что за дела!»
Дорога впереди загибалась влево. Поворот был некрутой, за обочиной простиралось поле, вдалеке виднелась жидкая лесополоса.
Андрей так и не узнал, что пошло не так. Он будет в деталях помнить, как выглядит поворот — серый асфальт полотна, желтая обочина, подстёртая разметка. Он забудет, как стремительно на него надвигалось закругление, и забудет, как обмочился от осознания, что не входит в поворот. Он совершенно забудет, что резко сбросит скорость перед поворотом, что почти до упора вдавит тормоз и выкрутит руль, чтобы не вылететь с дороги...
Он давил на тормоз... Он вёл машину в поворот, почти заблокировав колёса... Все четыре... Машина рисовала за собой четыре угольных кривых...
Машину несло шайбой по льду. Андрей входил в поворот, уже осознавая, что машину заносит. Он тормозил всё сильнее и старался удержать руль вмиг вспотевшими ладонями. Визжа покрышками на асфальте, машина шла юзом, как кусок масла стекает к краю раскалённой сковороды. Правое колесо зацепило обочину, и в то же мгновение машина, потеряв сцепление с асфальтом, понеслась по обочине с ещё большей скоростью, взбивая за собой плотное облако жёлтой пыли. Камни и комковатый песок с обочины вздымались из-под колёс и корябали днище машины, пробивая пластиковые части подкрыльников. От этого звука Андрея прошиб пот, на долю секунды он ощутил липкий ужас, от которого скрутило живот и пятки стали чужими. Комок страха словно толкнул Андрея под локоть и руль резко дёрнулся влево. Машину повело ещё сильнее, вынося зад машины всё дальше на обочину и разворачивая поперёк дороги.
Но вдруг, закручиваясь всё сильнее, машина налетела правым задним колесом на что-то ощутимое. Словно всё тот же невидимый хозяин дороги, что гладил траву на полях и вминал пальцами асфальт, словно пытаясь остановить машину, он подставил палец, но не рассчитал силу и ткнул сильнее, чем нужно. Через два часа, когда тесть будет рассматривать следы аварии, он увидит торчащий из обочины кусок строительной арматуры, на одной стороне которого будет содрана ржавчина до идеального металлического блеска. Машина юзом налетела на штырь, и не имея возможности погасить скорость, взлетела через него, перевернулась в воздухе несколько раз, вылетела за пределы дороги и рухнула в поле, приземлившись аккуратно на четыре колеса, разбив ходовую в хлам.
Когда машина рухнула с неба в траву, казалось, всё вокруг стихло. Не было слышно птиц, замер ветер, и машина почти безмолвствовала, только негромко булькала какими-то жидкостями внутри себя. С дороги вообще будет казаться, что машина в полном порядке, что она съехала с трассы и, каким-то волшебным образом не примяв травы, проехала вглубь поля около двадцати метров.
***
— Если честно, я не уверен, что превышал. Мне все говорят, мол, летел, а я не помню ничего. Поворот был некрутой, я в него входил нормально — это помню. Потом как будто стёрли меня из жизни, пустота. Только два раза себя помню. Первый раз: прихожу в себя — машина в воздухе.
— А как ты понял? Машина кувыркалась? Или землю над головой видел?
Я уставился на Вадика, не соображая. В голове заклинило, я силился понять вопрос, но его смысл от меня ускользал. Я знал слова, каждое в отдельности, но понять вопроса не мог. Я мысленно ловил вопрос, но он ускользал, как бечёвка воздушного змея — вопрос взмывал выше и выше, оставляя только ощущение пустоты в ладони. Что ответить? Я смотрел на Вадика и ощущал себя поломанной куклой. Куклой дорогой, но пустоголовой. Что ответить?
— Не знаю, короче. Думаю: «Всё, жопа мне» и бах — снова темнота. Второй раз прихожу в себя — лечу в небе. Помню, машина отдельно, а я отдельно. Думаю: «Ну теперь точно».
— Ты не пристёгивался?
— Не. Третий раз пришёл в себя на земле. Открываю глаза — надо мной люди. Я смотрю на них — они какие-то слишком бледные, чуть ли не зеленые, и все испуганные. Думаю: «Наверное, я труп». А кто-то из них мне: «Парень, парень... Кому звонить? Какой номер у жены?» А я смотрю мимо них - а над ними небо и ни одного облака. Вообще ни одного, только синь такая невыносимая, как на заставке Windows.
***
Андрей смотрел в бесконечное бесцветное небо. Почему-то оно было бесцветным, хотя должно быть синим-синим, как на заставке Windows. Хотя, почему именно синим и при чём здесь Windows - он понять пока не может. Мысли в голове вялые и тяжелые, будто на каждую налипли комья свежей грязи.
«Почему?» «Небо какое-то бесцветное, почему?» «Слишком тихо, почему?»
Он еще не понимает где он; почему лежит и особенно остро не понимает, почему вокруг так много бесцветной голубоватой бесконечности, даже не голубоватой, а белой. Не может же небо быть белым? Или он умер?
«Умер? Это вот так что ли умирают?»
И тишина - ни звука. Ничего не болит. Но и двинуться не может.
Но вдруг где-то появляется звон - совсем не божественный, а какой-то земной, знакомый. Звон нарастает, наливаясь силой и уверенностью, и в какой-то точке вдруг прорывает пелену тишины и вместе с этим оглушительным трезвоном на Андрея наваливается миллион звуков, рука взрывается какофонией боли и небо вдруг теряет свою божественность - он понимает, что только что он пережил аварию. Телефон всё звонит, настойчиво. Дышать Андрею тяжело, легкие будто сдавлены, каждый вдох даётся с силой и болью. И этот телефон...
«Какого не снимают трубку?!».
В поле зрения попадает какой-то человек. Он теребит Андрея за плечо и что-то говорит. Но Андрею хочется заорать: «Не трожь, мне больно!», а рот молчит, только губы чуть разлепились, но не родили ни звука. Человек в поле зрения наклоняется над ним и Андрей узнаёт его — Лена.
«Слава богу... Ты...»
Благодарность к жене внезапно затопляет его с головой, он чувствует облегчение — теперь всё будет, всё - как надо.
— Андрей! Андрей, вставай. Ты что, не слышишь?
Она трясет его за плечо.
— Андрей!
«Больно! Не тряси», — он хочет сказать, но губы и язык по-прежнему не слушаются.
Он пытается скосить глаза к её руке на его плече и не может повернуть голову, затем всё же преодолевает боль и видит рядом с собой подушку в наволочке. Затем пытается оторвать от подушки голову, получается не сразу — она тяжелая и в ней гудит, но вот он приподнимает её и видит на груди кошку — Маня лежит, вытянув бархатное тяжелое тело, и расслабленно дремлет. Андрей поднимает глаза к жене и видит, что в её распущенных и влажных волосах запуталось не бесцветное небо, а белый потолок с люстрой. Он дома?
«Слава яйцам! Сон».
Он выдохнул, отбросил голову назад на подушку и с облегчением закрыл глаза.
— Ну, ты проснулся? Маня, брысь!
Лена пихнула кошку в серый бок, и та с удивленными сонными глазами скатилась с груди Андрея на кровать и недовольно муркнула. С груди сразу исчезла тяжесть и в легкие ворвался тяжелый вдох, прояснив затуманенную сном голову.
Эпилог
— Еле разбудила. Ты что, будильник не слышал?
— Мне такая чушь снилась. — Андрей сидел на краю кровати, разминал затекшую руку и морщился от боли. Плечо отходило и ныло, нещадно кололо. Непонятно, как он мог отлежать руку, раньше такого не было.
Часы в раскрытом ноутбуке показывали восемь утра, шестое марта. Лена снимала с подушки Андрея влажную от пота наволочку.
— Андрюш, встань, простынь мятая вся, мокрая. Руками-ногами во сне так больно пихался!
Андрей подошёл к окну, открыл форточку и сунул в неё лицо. По щекам потянуло прохладным утренним воздухом, уже потерявшим росяную влажность — солнце встало раньше и уже пригревало. Андрей зажмурился, перед глазами замелькали обрывки сновидений об аварии.
— В реанимации лежал, авария была какая-то. Вадик во сне приходил. Мы разговаривали.
— Сашка едет? — Лена сбросила смятую простыню на пол и начала собирать диван. — Или всё-таки один?
— Не, они с Нинкой поругались. Он не поедет.
— А это идея! — Лена выпрямилась, выгнулась назад, распрямляя спину. — Может и нам поругаться, чтоб ты дома остался? Андрюш, ну подумай сам, один по трассе? Ты же по городу больше получаса…
— Лена! — Андрей оборвал жену и вдруг замолк. На короткий миг показалось, что это он уже слышал, и даже знал, что скажет в ответ. Но после секундной заминки отогнал эту мысль. — Я мужчина, значит еду. Твой папик, кстати, меня до конца города проводит, а дальше машин мало.
Он, словно кот, торчал в форточке, настроение постепенно улучшалось, весенние запахи со двора всколыхнули в памяти приятные ассоциации, захотелось обнять и прижать к себе женщину, почувствовать упругую грудь и тонкие любимые плечи. Он оттолкнулся от форточки и подошёл к жене.
— Не дрейфь, лю-би-мая! Я супер-дайвер! Я супер-мега-дайвер! Я привезу тебе вот такенного краба, — он широко развёл руки, а потом в них поймал жену и прижал её к себе. — Ты только не дрейфь и ничего не случится.
С каждой секундой сон, невысказанный вслух, становился прозрачней и нереальней. Будто белый пух одуванчиков разлетался от утреннего сквозняка в разные стороны.
Прижимаясь к любимому телу и возбуждаясь, Андрей отбросил мысли об аварии, и слабые сонные воспоминания стали бледнеть и улетучиваться, как в морозном воздухе растворяется выдох. Ускользают, не удержать их, не собрать. Они исчезали, оставляя после себя лишь слабое, едва заметное, предчувствие тревоги и какой-то очень далёкой, как будто чужой, беды.
***
Спустя час свежевыбритый и одетый в легкие шорты и майку, он укладывал снаряжение в машину...
Детали сна забылись окончательно, когда Андрей сел за руль и вытряхнул в ладонь подушечку из коробки Dirol. От сна не осталось ничего, кроме неясной туманной тревоги и мысли, что сегодня можно было бы остаться дома...
Сон не напомнил о себе даже тогда, когда ключ зажигания почему-то не провернулся с первого раза...
Май 2011