Вы когда-нибудь думали, что вы…это совсем не вы…а некое существо, маленькое и беззащитное и, может быть, даже не существо, а механизм. Да…да, механизм. Допустим, заводная птица. Во так и ей, тебе незнакомой в реальной жизни и такой близкой сейчас, когда ты читаешь эти строки, ища ответы на свои вопросы, вот так и ей давно уже казалось, что она - механизм, съедаемый пылью и ржавчиной, разъедаемый тоской и завистью, глупостью и пошлостью, механизм, в котором развинтились все шестеренки, раздробились все связующие компоненты, истончились все проволочки и ниточки, которые когда-то так слажено работали. Три шага вперед, один назад - так заводят механические часы. Так жила Она: три шага вперед, один назад. Люди, как заводные куклы на столе, не имеют выбора. Повернешь ключик на спине, заведешь пружинку - и они будут двигаться, как положено, пойдут, куда надо. Так жила и Она: три шага вперед, один назад.
Ее мир напоминал клетку, вольготную вроде бы для нее клетку из ивовых, вымоченных и отполированных прутьев. Но это все-таки был плен, неволя, которая мучила ее своей обыденностью и повседневностью. Она рвалась на свободу, но не знала, как освободить себя, как стать парящей и забыть про те путы, которые привязывали ее к этой серой земле, такой промозглой и одинокой, такой истонченной от суеты и насильственно обагренной ложью, такой безжалостной и жестокой к мечтам.
Вам никогда не казалось, что птица захочет полета, что и вам он необходим, чтобы чувствовать себя целостным и удовлетворенным. Полет может быть долгим и кратковременным, парением или стремительностью, но он необходим каждому, как глоток свежего воздуха после затхлого подземелья. Вот так и она ждала свободы, ждала и понимала, что никто не поможет ей, что только она сама должна найти в себе силы для разрушения и созидания. В каждом из нас дремлет сила, вершащая судьбу мира. Она, как и ты, копила в себе мысли, собирала по крупицам в целостную картину, чтобы однажды вырваться из плена. Она не хотела быть заводной птицей. Она не хотела жить так: три шага вперед, один назад. Она хотела насладиться всем миром и обогатиться светом необъятной любви, чтобы не быть одинокой.
И однажды, в лунную, томящуюся ночь, она рванулась навстречу ивовым прутьям и выпорхнула в безграничное пространство бабочкой, выпорхнула в мир, полный боли и сладости, тоски и участия, гнева и нежности, выпорхнула бабочкой-хамелеоном, большой бабочкой с ажурными коричневатыми крыльями. Она напоминала данаиду с тёмно-оранжевыми крыльями, прорезанными чёрным ажуром, с изящными краями, на которых фосфорицировали жемчужинки, а на передних крыльях, на их конце, горели радужные звездочки большими оранжевыми пятнами. Огромная красавица рванулась в мир реальности, рванулась навстречу судьбе.
Ты спросишь, почему бабочкой, почему именно бабочкой, таким хрупким и эфемерным существом. Да все просто…Бабочки олицетворяют мечты. Кому не хочется быть красивым, свободным, окрыленным счастьем! Они как бы дают нам понять: жизнь быстротечна - зачем же тратить ее на уныние?
Ведь с древних времен разные народы связывали бабочек с высшими тайнами: любовь, душа, возрождение... Бабочки - излюбленный мотив мифов и легенд многих народов мира. Изображения этих крылатых созданий оставили на фресках египтяне еще 3.5 тысячи лет назад, соотнося их стадии жизни с жизнью человеческой – от зарождения сознания до просветления, воскрешения души.
Увидел ли это ты, мой читатель, заметил ли свет в этих строках, зашифрованных в древних папирусных свитках. Воскрешение души…вот чего она ждала, вот, что стало ее силой, вот, что дало ей возможность метаморфозы. Странно ли это? Нет, конечно же нет…
Древние представления об этих феерических существах связаны с самыми главными для человека понятиями: жизнь и смерть, душа, любовь, счастье. У ацтеков бабочка была одним из атрибутов бога растительности, весны и любви, “Принца цветов” Шочипильи. Древние римляне считали, что бабочки – это цветы, которые сорвал ветер. В мифах Эллады бабочки были символом любви, а на древнегреческом языке бабочка и душа назывались одним словом – «психе». Психея – жена Эроса изображалась прекрасной девушкой с крыльями бабочки. Древние славяне связывали с бабочками представлениями о душе, в том числе и о душах умерших, предвестниц смерти. В ряде случаев у славян бытовало поверье о душе ведьмы в виде бабочки; а южные славяне часто называли ночных бабочек «ведьмами». Славяне также верили, что чистые души ангелов прилетают к нам дневными бабочками, чтобы передать наши желания на небеса. Во многих странах бабочка до сих пор является символом любви, счастья и благополучия. И, как в древние времена, считается, что она может помочь исполнить самые заветные желания.
Заветные желания…именно они принудили ее вырваться из плена, улететь из мира грез в бытие реальности. Она хотела встретить подобных себе, чтобы не быть одинокой, чтобы отдать тепло и любовь, которые накопились в ее сердце. Она не знала, что это лишь сон, волшебный сон, который кончится весенним прохладным утром.
Она чувствовала себя бабочкой, легкой и непринужденной, она чувствовала себя свободной и никому не обязанной. Но мир реальности с колючими нравами и рвущимися иллюзиями давал о себе знать: он палил ее жаром сухости и презрения, он рвал ее равнодушием и унынием, он бросал ее навстречу ветрам злобы и разочарования, ведь теперь не было ивовых прутьев, теперь ничто не защищало ЕЕ, теперь Она была свободна и беззащитна.
Мир, к которому она так безудержно стремилась, оказался не таким заманчивым, как в мечтах, не таким чистым, не таким цветным, не таким теплым. Реальность рвала ее крылья беспощадно и рассудочно, будто проверяла, насколько они сильны, насколько устойчивы, насколько безупречны. Люди, окружающие ЕЕ, жили в своих плоскостях, в своих пространствах, каждый из них бежал по своей траектории, каждый ускользал по ломаной линии судьбы. Она боролась, она искала точки соприкосновения, общий поток, который смог бы их уносить сквозь толпы равнодушных и безликих. Но чаще всего люди уходили в свои миры, в которых ей было скучно и холодно. Каждый что-то искал в ней, что-то брал, а потом исчезал, ища другую опору, другую подпитку.
И бабочка, которая жила в ее душе, которая трепетно парила в ее мироздании, стала задыхаться от непонимания, от равнодушия, от снежности других, от боли несопричастности. Крылья ее истончились, растрепались, слабо трепыхаясь на ветру иллюзий, подпитываясь из последних сил собственным нерастраченным теплом. Но каждое разочарование, каждая испепеленная мечта, каждая обугленная непониманием мысль, каждая капелька нежности, превратившаяся в снежные хлопья, делали бабочку все слабее и слабее. Она не могла уже воскреснуть, хотя по-прежнему стремилась к свету.
И однажды она уже не ощутила полета. Ей казалось, что она лежит на белом холодном подоконнике пожухлым коричневым листком. Он еще трепыхался под лучами луны, словно желал расправить крылья и взлететь, как бабочка, хотя бы в последний раз. Но все было тщетно. Мечты, такие яркие и необузданные, растворились в обыденности, разбились о ее холодные каменные стены, мрачные предчувствия одолевали ее мысли, отчаяние засасывало в свою воронку. И лишь где-то глубоко теплилась надежда, сладкая надежда на воскрешение.
Что-то ныло внутри и замораживало ее. Ветер ворвался в открытое окно, и унес за собой этот одинокий листок увядших желаний…
Она открыла глаза и, поежившись от холода, посмотрела в окно. Это был сон, всего лишь сон. Но она по-прежнему была одинока, она понимала, что сознание подвело итог ее иллюзиям, захоронив на самом дне души ее сокровенную мечту. Ей предстояло жить в этом мире, и что-то должно было ее греть изнутри.