Первые месяцы в армии мечтаешь о подушке. И, хотя спишь не менее восьми часов, всё равно не высыпаешься, а засыпаешь почти мгновенно.
И вот ночь. Сплю на верхней койке… Просыпаюсь от толчка в бок. Мгновенно с ужасом проносится мысль, что пора заступать на дежурство.
- Эй… Ты что, спишь?...
- А?... Что?...
- На… Пей…
В нос суют кружку, она налита наполовину. От неё разит сивушным запахом алкоголя. От отвращения передёргиваюсь, но выпиваю до дна. Служу уже почти три месяца и за всё время это первый алкоголь в армии.
Протягиваю руку за закуской, но мне суют в руку ещё одну.
- Пей!
- Дайте что ни будь закусить.
Мне протягивают кусок хлеба и помидор. От второй кружки одолеваю только два глотка – слишком сильна вонь от самогона настоенного на какой-то гадости, обычно это – табак, карбид или куриный помёт.
- Пей, - шипят мне, - сейчас ещё принесут.
Я спускаюсь вниз. Человек пять сидят на кровати и беседуют, все старички. Понимаю, что ко мне проявили особое внимание, видимо потому, что по возрасту я старше их на три года. Они это учли и «выделили» меня из моего призыва. И в дальнейшем я находился под их покровительством, пока они через пол года не демобилизовались.
Вскоре появляется «гонец» с пятилитровым чайником. За ночь приволокли три чайника, первый был с самогонкой, другие с сухим вином.
В станице были свои понятия. Солдат мог постучаться среди ночи в любую хату, где был виноградник. От него требовали только тару, обычно это был пятилитровый чайник с кухни, которую молча, и бесплатно наполняли сухим вином. А за деньги наливали самогон или креплёное сладкое вино.
В эту ночь пили и в карауле, сидя кружком вокруг ведра с самодельным вином из станицы. Знали, что проверяющего сегодня не будет.
Пили и на смене, на станции, зная, что начальник смены спит, потому что боевого дежурства не предвидится.
Потом любители самоволки разбежались по невестам и возвратились только под утро, летние ночи короткие, но всё тихо… Удачно!
Но так бывает нечасто. Всё зависит от того, кто дежурит по части и кто проверяющий ночью.
Такое алкогольное совпадение случалось очень редко. И уж если попадались, наказывались жёстко, даже «старички» следили за молодёжью, чтобы не упивались, а «преступивших дозволенное количество», сами гоняли в нарядах. То есть дозволялось прийти из увольнения с запахом, но с твёрдой походкой.
Тех, кто не мог остановиться знали и в увольнения пускали крайне редко.
Был у нас рядовой с известной фамилией Алябьев, который кроме фамилии, ничего общего с композитором не имел. Так вот он всегда клялся, что в рот алкоголь не возьмёт, только отпустите его в увольнение. Но всегда напивался до дури в голове. Зная его слабость, дежурный по части офицер, из молодых двухгодичников, вызывал дежурного по роте, и сдавал его «на руки», чтобы тот уложил его спать.
Но у Алябьева душа требовала свободы! Он обязательно поднимался среди ночи, рыдал, страдал, что в армии его заперли в клетке. Да так всё это делал громко, что дежурному по части офицеру приходилось отправлять его на гауптвахту.
И ещё был случай, когда местный винзавод попросил у командира части солдат на разгрузку тары из прибывшего железной дорогой вагона. Конечно, они грузили тару на грузовики и разгружали её на винзаводе. Естественно, все вернулись не трезвые. Сопровождающий их старшина Васильев, сам любитель выпить, что он там и сделал, по возвращении доложил командиру части, а должен был бы доложить не выше командира роты, что все вернулись пьяные.
Что же сделал ком. части? Он приказал командиру роты всем дать усиленный ужин и уложить спать. И добавил: «Было бы удивительно, быть на винзаводе и не выпить!»
Дежурный по роте.
Ночь. Тишина. Скука. Хочется спать. Я дневальный. В роте час назад был отбой, но хождение прекратилось минут двадцать назад. Наказанные «нарядом» помыли полы в казарме. Медлительные подшили подворотнички на завтрашний развод. А «старички» выкурили перед сном по паре сигарет и «почесались» языками о будущем дембеле.
Дежурный ходит по казарме, считает людей уже третий или четвёртый раз, но баланс не получается. Откуда-то взялись двое лишних. Что делать?
По всем признакам сегодня должен быть проверяющий, а лишний народ – это так же плохо, как и недостача.
Время спать. Бужу напарника и ложусь. Засыпая, слышу шаги дежурного. Он будит любителей прогуляться.
- В самоволку пойдёшь?
- Нет…
На этом засыпаю.
В эту ночь в самоволку не пошёл никто…
В карауле.
Лето. В караульном помещении духота, а на посту донимают комары.
Сочный, въедающийся в ноздри запах вянущих трав пьянит ароматом. Рассвет приносит прохладу и долгожданную смену.
На часах без пятнадцати шесть. Иду к границе поста. В сумеречном свете не видно, кто выходит из караулки, поэтому стою на месте, предусмотренном уставом.
Жду долго. Наконец, минут через двадцать – двадцать пять слышу разбойничий свист. Всё ясно. Патрульных разводит «Витька - Стоп сигнал», Кадочников или «Када». Он ленится идти до границы поста и оповещает свистом, чтобы шли навстречу. Идя навстречу встречаю сменщика с ещё сонными глазами. Када ждёт на дороге, сонно дымя сигаретой.
Дожидаемся караульного с другого поста и разворачиваемся в сторону караулки.
Летом в карауле можно опухнуть от сна, некоторые рискуют спать прямо на вышках, надеясь, что дежурный на КПП успеет предупредить по телефону, что идёт проверяющий офицер. Зимой плохо, холодно, плащи дырявые, сапоги текут, ветер продувает насквозь. На шинель кое-кто натягивает ватник, а сверху плащ. Тогда можно переждать время. На вторую зиму стали выдавать тулупы. Но чтобы их не таскать на пост, мы оставляли их на вышках. Приходишь на пост, замёрзший тулуп стоит в углу, натягиваешь на шинель тулуп и ветер, и снег уже не страшны.
Некоторые раздолбаи уходят с поста погреться в кочегарку. Одним это сходит гладко, другие сидят за это на губе, суток по пять.
А то бывает, и вообще не ходят на пост. Поста у нас на территории два. Разведёт сержант караульщиков на посты, и уведёт сменившихся в караулку.
А два караульщика сойдутся вместе так, чтобы из караулки их не было видно, и чешутся языками на разные темы, пока время не пройдёт.
А если машина с проверяющим или дежурным по части, то бегут на посты. Хорошо тем, кто хорошо бегает… Я не рискую… Да и мне нравится тишина… Одиночество… Звёзды на небе… Можно спокойно помечтать о будущем или сложить рифмы будущего стихотворения. Скорее даже не рифмы, а ритмику. У меня в голове сначала рождался музыкальный ритм, на который я накладывал строки…
Самое тяжёлое время в карауле это с двух до четырёх. На флоте его называют «собака». В сон клонит невероятно! А в мороз холод кажется зверским. В первый год те, кто поопытней, сохраняли на это время кусок хлеба с сахаром. И перед выходом съедали, запивая горячим кипятком. А на втором году службы командир части распорядился выдавать на ночь доп. паёк: кусок хлеба с салом и чай со сгущёнкой. Стало значительно легче переносить ночное дежурство.
Моё любимое время в карауле было летом с четырёх до шести. В три – четыре часа начинается рассвет, всё оживает, начинает стрекотать, свиристеть, чирикать, свистеть…
Появляется свежий ветерок, приносящий разные запахи трав и цветов. И встаёт солнце, постепенно освещая всё вокруг и согревая… И это рождает в душе такое вдохновение, что настрой остаётся на весь день.
В шесть тебя сменяют с поста, а в восемь приезжает новая караульная смена и едешь в часть.
На К П П части.
Самая спокойная служба на КПП части. Сидишь за столиком. Отвечаешь на звонки. Открываешь ворота. Ночью «гуляешь» с карабином по территории, охраняешь часть. И следишь, чтобы в самоволку не бегали, а точнее, подсказываешь самовольщикам, как пройти, чтобы не наткнуться на дежурного по части или по роте.
Всё тихо, спокойно. Только утром надо не пропустить появление командира части. А то, если дежурный по части ему не доложит, как требуется по уставу, будешь иметь приключение на свою ж….
Летом в кинозале размещали прикомандированный к нам взвод строителей, да не простых, а из рецидивистов, кто отсидел и обязан был отслужить.
Не простые были ребята. Днём их увозили на строительство какого-то объекта, а вечером они ужинали после нас.
А когда наступал «отбой», они уходили в самоволку через забор. Дежурный по части был предупреждён, чтобы от отбоя до подъёма в их «спальню» не заходить, и самовольщиков не ловить. Старшина, который ими командовал, после отбоя их тоже «не беспокоил», боялся. Одного ретивого его предшественника просто порезали ножом, но не до смерти. А днём вели себя нормально, работали. Они получали за работу некоторые деньги, большая часть шла «на книжку», которую выдавали после дембеля. Так вот у них всегда была водка, и любителей выпить они угощали.
Так что сухой закон у нас отсутствовал.