ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Часть вторая.
15. «Делите! Тащите!»
Вскоре после отъезда Стеши братья Орловы уговорили мать справить свадьбу Егору накануне масленицы. К этому времени кончился срок траура, а запасы продуктов, особенно мяса и битой птицы, были еще приличные. Свадьбу решили не растягивать, а уложиться в два дня.
Первый день гуляли у жениха, второй — у невесты. Егор держал себя молодцом. После заглавного тоста, выпив для храбрости полную чашку водки, он потом только пригублял и был почти трезв. Когда кричали «горько», он вставал, поворачивался лицом к невесте (в это время особенно был виден его выдающийся вперед нос), тихо шептал:
— Вера, ты сиди, сиди, а я встану.
Невеста сидела — и он целовал ее.
После свадьбы жених и невеста сразу ушли на квартиру. Егор целую неделю не появлялся дома. Потом пришел вместе с женой. Пришел вечером, когда все были в сборе. Даже Варлаама застал.
— Хорошо, что ты здесь оказался, — обратился он к брату. — Не уходи. Ты будешь нужон.
Для порядку поговорив о том, о сем, Егор взглянул на мать, изучая ее лицо — в хорошем ли она настроении, и, найдя, что она спокойна, начал:
— Я пришел, мамка, вот зачем. Рано или поздно хозяйство все равно придется делить. Мы ведь все тут наследники... Я пришел узнать, что ты мне дашь. Я много не прошу, что придется по закону...
Авдотья Андреевна сразу изменилась в лице. На лбу, щеках и шее выступили красные пятна, потом их стали сменять бледные промоины. Она села на лавку у стола и поправила шаль, сползавшую с плеч. Перебирая трясущимися пальцами длинные кисти, сказала:
— Мое сердце словно предчувствовало. Вот, думала, отец помрет — мои сыночки на хозяйство набросятся. Ну, что ж... Делите! Тащите!
Варлаам и Андрей опустили головы. Они тоже знали, разговор такой должен был когда-нибудь состояться. Но были рады, что не они начали его.
Втянув в себя табачный дым и выпуская его струйкой, Егор поморщился, словно проглотил что-то неприятное.
— Тащите — это совсем не то слово, мамка. Никто не собирается растаскивать хозяйство. Я знаю, с каким трудом оно наживалось. Все мы трудились, работали, как волы. Но и нам жить надо. А с пустыми руками как начнешь свою жизнь? Основание должно быть.
— Что бы ты хотел? — спросила мать.
Егор медлил с ответом, ожидая, когда братья выскажут свое мнение — поддержат его или нет. Они молчали. Тогда Егор решился:
— В первую голову, как говорится, мне нужна лошадь. Потом уже, что придется.
— А две не хочешь?
— Ну вот, опять колкости, — спокойно протянул Егор. — Ты, мамка, на скандал напрашиваешься. А я хочу, чтобы все было тихо, мирно. Вы чего молчите, как воды в рот набрали? — набросился он на братьев. — Или я не имею права на свою долю? Тогда так и скажите: Егор, тебе ничего не полагается. Я отступлюсь...
Хотя он и сказал «отступлюсь», но по тону чувствовалось, что он пришел не за тем, чтобы отступать. Настойчивости его мог позавидовать любой.
Решили так: с участием сельского старосты и писаря оценить все хозяйство — движимое и недвижимое имущество, исключая птицу, телят, ягнят, и общую сумму разделить на число законных наследников. Отделившийся мог получать свой пай деньгами, скотом или имуществом — по согласию.
— Давайте только не затягивать, — сказал Егор. — Завтра же приступим к оценке. Теперь про землю. Я должен сеять весной. Передел будет еще не скоро, через два года. Дайте мне три десятины — что полагается на одну мужскую душу — и с меня хватит.
— А чем будешь пахать? — спросил Андрей.
— Была бы земля, а вспахать как-нибудь сумел бы...
Долго молчали. Наконец Андрей решил:
— Хорошо, землю дадим, что положено. За этим дело не станет. Но это же не все...
— Да, — поддержал его Варлаам, — вся загвоздка в том, даст ли сход свое согласие на раздел хозяйства. Допустим, даст. А земский начальник? Теперь ведь другие порядки. Без его согласия крестьянский двор не может делиться.
— Вот об этом-то я и думал, — продолжал Андрей. — Допреж как делиться, так мужик шел к барину, снимал шапку и умолял его дать согласие на раздел. А теперь надо обращаться к земскому. А он может не разрешить раздел. Вон как Белозеровым. Отец поженил двух сыновей, хотел отделить их, а земский не разрешил. Он и так, и сяк, ничего не вышло...
Егор молчал.
— Нет, баит, никаких оснований к разделу. Живите, говорит, вместе. Раздел — это дробление хозяйства. А дробление ведет к разорению...
— Он прав, — заметил Варлаам.
— Конечно, прав. Но разве нашему мужику вдолбишь это в голову? Ему хоть убогое, да подай свое хозяйство. Иметь хибарку-развалюху, но свою. Есть хлеб с лебедой, но свой...
— Ну, хватит, — недовольно прервал его Егор. — А почему тебе разрешили отделиться? — обратился он к Варлааму.
Брат засмеялся.
— Меня отец не отделил, а выгнал. Дележка, брат, это сложное и трудное дело. Начальство будет разговаривать коротко: «Нельзя! Не разрешаю!» И ты ничего не сделаешь.
Егор почесал затылок, поморщился.
— А все-таки делиться нам надо. Не век же вместе жить!
Получив на руки приговор общества о разрешении раздела, Егор поехал к брату Ивану, в стан, советоваться, что делать дальше: все-таки он ближе стоял к начальству и мог чем-нибудь помочь. Иван встретил его высокомерно, как чужого. Прочитав бумагу, чванливо пожевал тонкими губами и сказал:
— Ничем я не могу помочь.
— От тебя ничего не требуется. Ты только подсунь эту бумагу своему начальнику. Когда он прочитает ее, ты скажи, как ты его там называешь, поговорите, мол, о нашем разделе с господином земским начальником — вот и все.
— А какая польза мне будет от этого? Я уже свой пай, можно сказать, забрал. Какие-то крохи, может, там остались.
Егор пристально посмотрел в глаза брату.
— Ежели уладишь дело, барана тебе обещаю! Согласен?
— Этто другой табак! — засмеялся Иван. — А то хлопочи им задаром! Задаром и чирей не вскочит, почесать надо.
— Все ясно. Завтра сделаешь?
— Постараюсь. Ежели начальство не разъедется.
Разговор происходил без Анны. Но, когда она узнала, что муж берет взятку с братьев за свои услуги, крайне возмутилась:
— Как тебе не стыдно! Глаза на лоб лезут от твоих проделок!
Иван только похохатывал.
Через неделю Иван привез из Булаевки жирного барана. В тот же день зарезал его на мясо. Анна не стала есть.
— Грязными делами ты занимаешься, Иван, — не выдержала она.
Иван схватил солдатский ремень и, широко раздувая побелевшие ноздри, спросил:
— Кто грязными делами занимается? Я?
И жестоко избил жену.
Варлаам отказался от своей доли и этим сильно огорчил Матрену. Она думала, что им достанется корова, а может быть, еще что-нибудь, но надежда рухнула.
— Всякий тебя дураком назовет, — говорила она. — Надо же додуматься — от своего добра отказаться!
— А чем бы ты кормила ее, вторую-то корову? — пытался оправдаться Варлаам, — Корму-то своего нет. Все покупать надо.
— Нет, плохой ты хозяин! Не в дом, а из дому. Ты знаешь только свою мельницу, как присох к ней — и все. О детях у тебя нисколько нет заботы.
Он и так мало бывал дома, а теперь, чтобы не слушать надоедливые укоры жены, стал раньше уходить и позже приходить с работы. Иногда его начинало брать сомнение: прав ли он был, отказываясь от своей доли? И после долгих раздумий все-таки приходил к убеждению: прав, не следует обижать мать и братьев, и от людей не будет нареканий, как вон на Ивана и Егора. По всему селу идут разговоры, что они взялись разорить мать.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/15/751
***