Стихокардия

Ирина Мадрига

СТИХОКАРДИЯ

ВОЗДУШНОЕ
Ракушку к уху прижми – я подышу для тебя.
И задохнусь от невозможности вдохнуть.
Две спирали коснулись друг друга.
Сжать? Соединить?

ЯНТАРНОЕ
День промаяться,
Уставившись в окно.
Это было так недавно,
Это было так давно.
И казалось, что с любовью
Разошлись мы навсегда.
Попрощались, слепо щурясь,
Не раскрыв и рта.
Но сегодня захотелось
Броситься за ней,
И догнать, и живо влипнуть,
В тот янтарный клей,
И оттуда биться мухой
Об её стекло.
Ранить душу,
Резать крылья,
Попадать в излом.
Что придумать? Что же сделать?
Где? И как? Зачем? Когда?
Но ведь, правда, захотелось
Врезать ей наотмашь - «ДА!»

РАДУЖНОЕ
Радуга, радость, рама оконная.
Выбиты стёкла. Глаза удивлённые.
Радужке радостно в рамке ресниц.
Брови взлетели, как парочка птиц.
Ранено сердце неоткровением
И роковым ему кажется рвение
К зрению радости в раме оконной.
Радуга стала немножко изломанной.

ПРОСТОЕ
Читает лекцию профессор. Простой профессор.
Аудитория пуста. И просто
Сидит девчушка у окна. Не просто.
Она студентка. И чуть-чуть агрессор.
А он красив. И руки у него - не просто.
Она отличница. И даже по "зачётке".
И у неё расписано всё гладко, чётко.
Вот только руки у профессора...
А у неё - проблемы с ростом.

ТЕРНОВОЕ
Весною он бывает зимен,
Но красен цветом, бел и тих, и ясен.
А летом сине-сизый ливень
Покрапит ветви ягодами власти.
Желанье осени ему дарует ярость!
Быть страстотерпцем уж невмоготу.
Но иней подсахаривает сладость
Касаньем неги зимней поутру.
Он не стыдится тела своего,
Он ненасытен, он терзает плоть…
Упившись чёрным колдовством,
Магнетизирует он: «Подь!
Пади, ползи, прострись, как слизь…
Покайся, грешник, повинись!»
О, этот тёрн! Венец тернов!
Из стылых снов.

ОТКРОВЕННОЕ
Черти водят хоровод
Ночь
Перейти ли реку вброд
Прочь
утопить себя в тумане
Звон
Тихо плещется в стакане
Стон
Ох, компотная вода
Брысь
Пресновата лебеда
Мысль
Отчего коты не спят
Ждут
И ползёт луна вспять
В жуть.

ПРОНИКНОВЕННОЕ
Трогательная касательность
Убежала назидательно.
Обернулась. Поманила.
С укоризною спросила:
"Ещё?"
Не могу. Свело плечо.
Очень больно. Горячо.

СКУЧНОЕ
Вязкая скука
Белая метель
Липкие звуки
Тянут в тоннель
Слово не стонет
Только скользит
Чувство уронит
Душе отомстит

БОЯЗЛИВОЕ
Боюсь чего-то не успеть,
Боюсь не спеть,
Боюсь упасть,
Боюсь не в бровь,
А в глаз попасть.
Боюсь кромешной темноты,
Боюсь сказать тебе на "ты".
Боюсь. Пронзительно боюсь.
И все ж - живу. И все ж - смеюсь!

ЗВЕРОБОЙ
А.Р.
Я захотела стать почти что зверобоем.
Мне говорят: "Цветок ты на пути.
Ты подружилась с жёлтою тоскою
И в горной тундре на ветру тебе расти".
Мне говорят: "Прости, что не сорвали,
Прости, что ночью полыхал рассвет".
Смолчу. Прощу. И цветом лунной стали
Один мой глаз наполнится в ответ.

СКРИПИЧНОЕ
Без ночи не случится завтра утра,
Ни даже ветра в голове.
Покоится в кладовке рухлядь.
Сверчок смекает что-то в мураве.
А может, он смычок там ищет,
Безмолвную сжимая скрипку у души.
Ведь был смычок. Но мыши рыщут
И из травы его упёрли в камыши.
А в камышах сидела одиноко жаба
И дула в дудку что есть сил.
А по селу носилась цыпа ряба –
Никак гнездо не сыщет на сноси.
Собаки пели, лаяли взахлёб коты,
Коровы иго сбрасывали с вымени.
Вода в ручье пришла в кранты
И понеслась к водопроводу римлян…
И всё смешалось. Сели все в болото
И загуторили по-жабьи в камышах.
И лишь сверчок всё продолжал охоту.
Дудеть не стал.
Смычок искал.
И скрипку ни на шаг не отпускал.

ПУСТОЕ
Мне грустно. Удивляться я устала.
Открытий нет. Они позавчера сбылись.
Мне только порошок стиральный «Гала»
Осталось вскрыть. И – вывесить бельё на «бис».
И снова – ночь. И снова будет утро.
И мантию судьбы я сброшу в колею.
И будет с живописью кама-сутра,
И молотком кого-нибудь убью.
Ль убью?
И, крадучись, от собственной неволи,
Я снегом замету свои следы.
И слёзы мёрзнут. Вовсе не от боли.
От холода, безличья, пустоты.

ДЕЛОВОЕ
Ох, как ныла я, ныла, ныла я…
Постыло, уныло, немило…
Но душа оказалась сильная,
Рубанула с плеча – «за дiло!»
Задела, ох, как задела!
Топором огрев, отщемила.
Бросила. Отколотила.
Расколола и совратила.
Плыву щепкой теперь по Нилу,
Где заря пирамидой зарделась,
Отражаясь в воде. Не в могилах.
Дело мило. Если без мыла.

НУЖНОЕ
Не искушай меня без нужды
сейчас, когда ты очень нужен,
не искушай.
Когда в тебе я вижу друга,
когда не воет в сердце вьюга,
не искушай.
Ещё придёт пора капели,
но всем, чем мы не догорели,
не искушай.
Дрова останутся дровами,
Верба не полыхнёт цветами.
Не искушай.
И тень, что в яркое ненастье
тебя ловила за запястье,
не искушай...

ВОПРОШАЮЩЕЕ
Нам осталось влюбляться в стихи -
Тени тел и истлевшие в пепел ночи.
У свечи, вдруг пронзённой тахи-
Кардией тепла, загораются очи.
Восходящее солнце не жжёт,
Свето-теней свеченьем радуя.
Утром к тени дотронется кот.
Так кота или тень поглажу я?

ВОЛЧЬЕ
Холод хлещет хлябь хлыстом.
Рваны раны? Потом... потом...
Одолеть бы, отболеть ещё версту,
Покровив на раздорожье бересту.
Шмыгнет носом волчий потрох,
Чует меченый он свёрток.
Липкий жаждущий язык -
То ли шарф, то ль воротник.
Холод хлещет хлябь хлыстом.
Рваны раны? Потом... потом...
Одолеть бы, отболеть ещё версту,
Покровив на раздорожье бересту.
Тёсаные ворота - лунны,
Но волчара ждёт, шибко умный.
Вой прижал лапищей к насту.
И не лапа то, а ласты.
Холод хлещет хлябь хлыстом.
Рваны раны? Потом... потом...
Одолеть бы, отболеть ещё версту,
Покровив на раздорожье бересту.
Пасть ущербна. Очи - жёлты.
Никакого в звере толку.
Капнет влага с языка,
И зардеет кровь слегка.
Холод хлещет хлябь хлыстом.
Рваны раны? Потом... потом...
Одолеть бы, отболеть ещё версту,
Покровив на раздорожье бересту.
Ох, кровь да на снегу корой.
Обернулась корочка берестой.
Что стоишь, волчара? Не вой!
Не жалей лапищу. Рви. Рой!
Холод хлещет хлябь хлыстом.
Рваны раны? Потом... потом...
Одолеть бы, отболеть ещё версту,
Покровив на раздорожье бересту.

СТОЛБОВОЕ
Рассержен мир газетным листопадом.
Волненье строк рвануло вверх гипотенузой.
Моя судьба равна квадрату суммы слёз с обузой
И уподобилась навьюченному стаду.
Бреду. Столбцы. И скифов камнебабы
Выпячивают поперёк люминисцент погоста.
Вновь захотелось стать живой, простой и безобразно толстой,
И не бояться ни возов, ни падкой хляби.
Чумацкий битый шлях, рассыпавшийся солью.
Траншеи вырыты. Осталось их заполнить траншем.
И камнем броситься на дно, пронзив толпу людского хаджа.
И - вынырнуть. Без жертвы. С жертвенной любовью.

ЗЕРКАЛЬНОЕ МГНОВЕНИЕ
Подражание Надежде Гридиной - http://www.proza.ru/2009/11/02/56
Замотала разлука в горячий кокон.
Выпорхну из него стрекозой.
Пролечу над бездной на высокой ноте.
Сверкну зеркальным крылом.
И заиграют в нём лики богов,
тревожившихся о создании моём.
Не бесполезно мгновение
Познания танца жизни миров.

ГОРЯЩЕЕ
Погнаться за мечтой? Или доплыть в забыть?
Забиться в угол, обложив себя щенками?
Ошейником судьбы стреножить жизни прыть,
Бегущую в волнах неровными шажками?
Моря, собаки, луны, люди, лес и гад…
С чего-то осень вдруг сменяется весною.
И шепчет листопад кореньям сучья правд,
И тянут муравьи травинки в трюмы Ноя.
Стоять на берегу, не видя новых пар,
А только преисподний пар, в лучах дрожащий.
А за спиной – гора, бараний рог отар.
Всё ль это в рюкзаке на утлый борт утащишь?
Последнее роняет солнце горизонт.
Но в облаках устроился седой шарманщик.
И вырыть свет в рыданьях богоборец-крот
Пытается, увы, не вверх смотрящий.
Беспечный ара из ларца достать билет
Всё норовит, плечом-щитом укрывшись барским.
Алеет парусника звонкий тонкий след.
И в дым сгорает океан любви скорбящей.

ЗАРАЗНОЕ
Исцеляющий вирус любви
Красным раком не пятится.
Белорыбицы маску сорви,
Что сидит на тебе каракатицей.
Превратись в трёх китов и Иов,
Ороси чувств фонтанами,
И армады звенящих слов
Поплывут пусть романами.
Три Земли на себе понесём
В оке инней и янной распутицы,
И при этом, при том, при сём
Может, даже любовь закрутится.
А закрутится - пусть летит
В поднебесье и к солнышку.
Дробным вирусом делим петит
И - в набор. Весь! До зёрнышка!

ЗАБЫТОЕ
Забуду и сценарий я и роли,
Гараж-мираж с «Ниссаном» на приколе,
И не воскликну в сотый раз: «Доколе?!»
Но с оплеухой отпущу я долю.
Сожму в кулак своё несостоянье
И в Сыр-Дарью я запущу пиранью,
И от возни мышиной ждать не буду ран я.
Да я орехами их просто затараню.
И мышеловки сгинут на свободе,
И сыр сожрут восставшие тарани,
И в Амазонке перекрою воду,
И пена вздыбится в пустом стакане.
Ты пиво пьешь? Я ем форель в «Нирване».
Здесь на эстраде – бой марионеток.
Смотри: не ошибись по пьяни,
Не перепутай вход у яйцеклеток.

ИСКРИСТОЕ
Икрой - не бисером метать.
Икра-то в цель попасть должна.
А бисер вымету на наст.
И уж нисколько не должна
Свинье глумливой. Всласть
Бутербродом подкреплюсь
и в кафе-бар пойду сопьюсь...
Мечта злодея. Рыжий кот
Роняет свой везде помёт.
Пожалуй, снова обнаглею.
Пока не рвёт. И не припрёт
К закрытой двери ёшкин кот.

РЕВНИВОЕ
Я за ревностью не поспею,
Улыбнуться лишь ей посмею.
Не разбудишь ты рёва в ночи,
У себя же свой сон крадучи.
И стою я на светлой луне
И смеюсь твоим шуткам во сне.
И открытым во мне на заре
Магометом войди в Назарет.

ЯДОВИТОЕ
Укутав Белоснежку в саван,
На Антилопе Гну шатались гномы.
А разъярённый Лев в саванне
Термитам сыпал свадебного корму.
И пироги пеклись под солнцем,
И трафаретом красились еноты.
И кладезем владели овцы,
И блеяли над ним, не слыша ноты.
И хрипли змеи, за хвостами
уставшие гонятся пополудни.
И Ева в позе лотоса с кустами
Базары травит о вчерашнем студне.

ОЗОРНОЕ
С утра подул восточный ветер,
Дождь отхлестал косой, как сизый бомж.
Но день, нанизанный на вертел,
Смешно под ночь унял в коленках дрожь.
Пора вздохнуть. Присесть у лампы.
И полистать старинную тетрадь.
Мои уморенные гранты.
Мои мечты. Ни взять, ни оторвать.
Они со мной, прошиты ниткой -
Суровой белой, жилистой такой.
Листки желтеют, по углам уж хлипки.
Но дышат так же - озорной весной.

УЛЫБАШЕЧКИ
Молчание, от которого каменеешь.
Улыбашечки, которые способны вызвать лишь гомерический хохот.
Крик в ватную бездну, стоя над которой немеешь - не соло, но захлебнувшись.
Птица, напоровшаяся на собственное перо.
Пух, согревающий чужое пухло.
Кому-то не хватает бухла.
Кто-то страдает от избытка охлаМоноЛизов.
Зов предков превратился в колыхание пыльных занавесок на карнизах.
Нить жизни унизана карликовыми уродцами.
Рок без пророков в своём отечестве.
Дым камня, угодившего в бездну.
Без дна. Без дня. Без ДНК.

ТРУЭЛЬ В ЛАБИРИНТЕ
Случилась дуэль между правой и левой рукой.
Как они мне надоели. Я бы с обеими давно порешила на труэли и повесила бы их как украшения на двух елях.
И ещё случилось ханжеское распутство на перепутье. И снова всё запутано у выхода из лабиринта.
Смотрюсь в зеркальце. Поправить бы причёску, завязать волосы узлом. Но сзади - узел пройденного, отражается в зеркале. И тень от фонаря, что пляшет как попало, обняв себя своими же лучами.
Нет, я не изменю причёску. Ведь осталось совсем мало, и как же я устала.. Последний узел лишь перешагнуть. И вот он. Свет! Обними меня.

ДИ-АЛОГИЧНОЕ
- Начинаю всё сначала.
А сначала я молчала
И рыдала, и кричала,
Хохотала и смеялась.
Была жалость. Была малость
Я тебе совсем не в радость.
Но к тебе летела ветром,
Пела песни в стиле «ретро».
А потом в любви призналась.
Разве жалость? Жаль, что малость.
Говорила, обещала,
Хлопотала, зазывала:
Хочешь, «Яблочко» станцую?
Хочешь, книжицу сторцую?
Обнажиться в Грицацую?
Что ж ты, голубь, не ликуешь?!
Притащу любую радость –
И не в жалость, и не малость.
Может, прусь как самозванец…
Что молчишь, мой иностранец?
В твоём доме я бывала,
Прилетала, улетала.
Даже люстры не касалась,
Соколаистом пыталась
Стать самой себе на зависть.
И ужом я извивалась,
В таракана наряжалась…
И в себе я обозналась.
И тебе казалась странной
С этой песней окаянной,
С этим танцем-оборванцем,
С этим «в гости жду я» странцем.
И найдя себя не в ранце
Первоклашки-иностранца,
Тихо я нырнула в старость.
Вот так жалость. И не малость.
И теперь гляжу в окошко,
Стону бурей понемножку
И чуть-чуть боюсь подножки,
И опять пеку лепёшки,
Мою внукам я ладошки,
Огурцы крошу в окрошку.
И тебе опять не в радость –
Это жалость. Правда, малость.
Но к тебе я вновь нагряну,
И припру всех тараканов.
Нам наполню два стакана
Из бочонка, где уж кладезь
И бурлит вино - не младость.
Знал бы ты, какая радость –
Пить вино, не самогадость.
Что ты говоришь про жалость?
- Мадам, для вас совсем не жалко дам
И благородных вин люблю пикантность вашу.
Берите всех.
Простите, с пунктуацией проблемы.

ТАК ДАЛЁК...
В память об Анатолии Соколове, талантливейшем поэте и ученом из Новосибирска, ушедшем в Вечность в апреле 2010 года

(Авторский перевод с украинского языка)

Облака неизбывной любви, прикоснувшись к лазурному небу,
Белой грустью скользнут в дуновение мглы.
Как же я недалёка, без тебя голодна - как без хлеба...
С шеей хлипкой лежу на солёной земле. И смотрю в журавли.
И оторваны стебли от корней, и вдали утихает "курлы"....
И ни персика цвет, ни калины целебные гроздья
И ни листья травы, что в купальских венках изумрудны,
Никогда ни к ногам, ни к щекам, ни пятном, ни чертой и ни кровью,
Ни росинкой не смогут пристать по твоей, по моей по вине, по любви обоюдной.
И клавиры, и лалы, и кисти, и грустно ... И будет колоть...
И саднит изнутри твоих крыльев охристых касанье терновое...
Светлый сокол, зачем-то унёсшийся в Ирий, в бездонный полёт,
Так далёк, так далёк, так далёк, так далёк ...
Лишь комета моя на челе уходящем твоём угасает елово...
Одиноким ягненком опять ковыляет апрель на восток. Как листок.

ПРЕДВЕСЕННЕЕ
Дожди всё топчут снежный беспредел.
И ветви мокрые текут по небу чёрной тушью.
И наст дырявит с вечера капель,
Но уж без ярости. А тише, медленней и глуше.
И солнце притаилось в междурамье
Слепым осколком, позабытым на излёте лета.
То Мишка под увещеванья мамы
С мячом проказничал, пулял в окно, по шпингалетам.
Дрожь моросящая о стёкла бьётся.
И стонет снег, чуть сдерживая всхлип стыда внутри.
Но где-то из подземного колодца
Звенят ключи: фа-соль-ля-ми. И раз, и два, и три…

НОЧЬ. УТРО. НОВЫЙ ДЕНЬ
Ворвётся ночь в заоблачные дали,
разбередит тревоги и печали.
Мы где-то были, где-то не бывали,
И не вернуть того, о чём мечтали.
Прорвётся утро в солнечные дали,
Слезой размоет прежние печали.
Мы где-то были, где-то не бывали
И не жалеем всё, о чём мечтали.
Мы где-то были, где-то не бывали,
Но в прошлое захочется едва ли.
И новый день начнётся с вертикали,
Бегущей кругом по двойной спирали.

КАРМИННЫЙ СВЕТ
Мы встретимся с тобою в октябре,
Куда от зноя убежит рябина.
Не алый парус, а моря кармина
Нас увлекут по тропке на горе.
Осенний выдох. И с морозцем вдох.
И красный клён клеймит бесцветность лета.
Пусть песня августа была не спета,
Под солнцем ноября мажорен мох.
И зимородок снова прилетит,
Усядется на виноградных лозах.
В осеннем сердце новую занозу
Смешная птица клювом начертит.
И наше лето убежит не вспять,
Опередит опять нас ровно на день.
Не будь же на ночь глядя беспощаден,
Позволь кармин на алость не менять.
Ни жалости, ни малого не жди -
Бесстыжий стон декабрьского заката.
Но в январе в тебе найду я брата,
А в феврале - весенние дожди.
И снова в марте грянет клавесин
Азартной, с сумасшедшинкой капели,
И понимающе кивнут нам ели,
Зелёнкой утверждая неба синь.
Апрель и май - к июню два шага,
Стакатто аистов сминает крыши.
Полёт июля увлечёт повыше -
Юлит уж солнце в крыльях и ногах.
Сентябрь – астрал, и звёзды унесут
В викторию вселенского восторга.
Но увильнём от торгашей и торга,
И жить начнём в рябиновом лесу.
Сыграют нам карминный менуэт
Кленовые оркестры на рассвете,
И тихо-тихо подкрадётся Йетти,
И снежно потрусит в карминный свет.

ПРЕДЗАКАТНОЕ
Закат брусничный. Можжевеловое небо.
И солнцу от рябины – поворот.
Лечилось лето меловым плацебо,
Но в знойном зелье вызрел приворот.
Взметнулись кисти грациозней белок.
Мазок поспешный с лисьей рыжиной.
И августейше, заилюсто задело
Висок у той, кому не быть женой.
Быт и арба. Медовы трубадуры
Строительством семейным заняты,
Им чебуреки заменяют Лувры.
Но пчёлы жалят в полюс мерзлоты.
И на куличках вечной Нараямы
Не колесом крутиться, так волчком.
Ему приснятся звёзды Алабамы,
Ей - снова топь под тонким каблучком.
И только трубочист глядит устало
На жизни чёрно-белое кино.
И дымоходов нет – одно ядро осталось,
Лежит на чердаке, забытое давно.
Ему под стать объединиться с ведьмой –
Той, у которой зелья про запас,
И будет жизнь у них совсем не бедной,
И к ужину всегда - брусничный квас.
Ядром они сыграют снова в кегли
И трубадуров парочку собьют,
В арбу цыганскую погрузят, если
На медь не променяют свой уют.

ОСЕННЕЕ
Ливень-сливень фиолетом
Смыл обманчивое лето,
Сплетены горам береты,
Кацавеечки надеты
На берёзовую рать.
Георгины на рассвете
Топорщат, как птичьи дети,
Клювы из куста в штиблетах –
Дождь глотать.
Осень жёлтые билеты
Сыплет-сыплет, как приметы,
Как вопросы без ответа:
Стоит ли поэту брать
Эти жухлые приветы
Поднебесного балета,
Уносящего без ветра
В опереточный октябрь?
Замусоленный букварь
Полистают буки-веды…
Солнце дарит хризантемы,
Обмакнув их в киноварь.
Акварельные победы,
Прорезиненные беды
В постном масле на обеды –
Будет всё, как было встарь.
И тоскливо завопят
О снегах хоры опят.
В обветшалые одежды
Принарядится надежда.
Смирно ждать.

КИТОБОЙНОЕ
Взлетают чувства на волне,
Камнями канут.
Нет слов во мне,
Замёрзли в ушлом декабре.
И не растают,
Не потекут ни в три ручья,
Ни в океаны,
Водоворотом всё круша,
Сокрыв изъяны…
Да пусть сгорят они в огне,
Столбцы бумажные,
Развенчанные в ноябре
Лёд с синим пламенем
Обид, надежд, осенних снов.
Окликну эхо
Над бездною во лжи. И вновь
Без правды, без ключей,
В сплошных помехах
Слать обречённых журавлей
Потоком смеха?
И чутко в небе расплескать
Пары эфира?
Ни дать, ни взять, ни оторвать
Частицу мира,
Проросшего в глухой ночи
На кромке света.
Кижи и хИжы.
Где-то здесь, у врат Аида
сокрыта Лета
И в ночах Таира -
Эльфийская возня и спесь.
Титанам зиму не согреть
В мехах Боянов.
У дольней лужи круговерть
Жабьих обманов.
В мгновенье ока
Мы на дне
Озёрной страсти
И в полудрёме-полусне
утопим снасти,
Отдав во власть
Рачительных коряг.
Здрасте!
Харон везёт в Аид
«Титаником» Хирона,
Тверда монета
За щекой.
Но Прометей скользит
У дома
Обезналиченной толпой,
К ворам пристанет
На постой
И запоёт им хором,
Преобразившись
То ли в Диониса,
То ль в Орфея.
У лиса нет вина
Уже давно,
Но лишь моря
Подвалов. И феня.
И подешевели на Каморах
Пробки к флягам
И древка - к флагам,
И вот умора –
Правда вся,
Какая есть,
Давно в таверне.
И факелом сверкает жесть.
На вынос, что ли? И лесть.
И спрос на месть.
В нагрузку – честь
Неверных.
А мы примерны
И верны, как дети.
Нас тянет в сквер. Но
Меч и тать
Ведут к ответу.
И не мечтать,
Наверное,
Пристало нам,
А плакать.
Прислонены к глазам
Таблицы знаков –
Платочки белые.
Платочки белые.
Платочки белые…
Рассеяны во мгле
Лиц несвеченья.
И снова на метле
Яга раком,
Подкидыш в голове
Свернулся матом.
Что? Твоё мнение?
Кому оно нужно? Миру?
О чём ты говоришь, Ира!
Устала жить в сомнениях,
Храня тепло
В перинах,
И ковыряться в глине,
И бить челом?
Отныне
Ныне
Не…
Правда – за тобою.
А впереди-то – что?
Готовиться ли к бою
Иль денег накопить
На новое пальто?
Ни то, ни то не надо.
Но кто-то примет радо
У ноября награды –
За бой –
Убой китов.

СКВОЗЬ МЕЖДОМЕТЬЯ
Глоточек оживляющего кофе –
И отступает ночь небытия,
И в утренней росе прозреют строфы,
Мир расписав на «Ты» и «Я».
Умчаться почерком бегущим
Сквозь междометья в стерео дождя,
Проникнуть снова в солнечную сущность
Висящей капли на электропроводах.

СВОБОДНЫЙ ПОКРОЙ
Где-то солнце прикрылось горой,
Я в халате – свободный покрой.
Ковыряю в окошке восток.
Снизошёл на меня вдруг восторг:
Будет день, будет воз, но не торг.
И с корыта разбитого толк –
Заготовлю дровишек впрок.
Расскажи, распоследний герой,
О слиянии с сирой толпой
И о том, как ведут на постой
Золотого с востока тельца,
Подлеца без усов и лица.
И проткну скорлупу у яйца,
Той иглой, что пронзает сердца,
Подберёшь мне «кравчучку» в прикид?
Унесу в никуда без обид.
Закричишь мне вдогонку «Постой!»,
Распоследний несчастный герой?
Ну, а если… А если кричишь,
Так зачем тебе серая мышь?!
Ведь игла-то, игла – у меня,
Ею мышь пришпилили к теням.
Но раскрашу её от души
На последние в доме гроши.

АРИЯ БОЖЬЕЙ КОРОВКИ
Рассчитан характер, расписаны роли
И божья коровка пасётся в неволе
Кому было нужно, кому это важно
Сыграть меня в ящик у морга продажный
Обгажена честью, истерзана правом
Кричат на галёрке усопшие: «Браво!»
Кому было нужно, кому это важно
Варить мою кровь на дерьме и на саже
Зачем эти книги, зачем эти строки
Кому преподать о мороке уроки
Кому было нужно, кому это важно
Сметать рукавами крылатых отважных
И снова к зиме не готовилось лето
И нет у него ни шатров и ни клеток
Кому было нужно, кому это важно,
Чтоб мерзкая стыль зажигала вальяжно
Обмануты крылья, обласканы туши
Развесила тля шестирылые уши
Кому было нужно, кому это важно
Меня посадить на кораблик бумажный
Откупорю солнце, спою на дорожку
Взмахну оловянной забористой ложкой
Теперь уж не нужно, теперь и не важно
Коровке бороться с божественной блажью.

БУКОЛИЧЕСКОЕ
Запотевшее окно целует утро.
Мне сегодня повезёт так крупно
С этой неразвесистой неклюквой,
С этой распоясавшейся буквой,
Натянувшейся прозрачной тетивой,
Иль губами, обмакнувшими чернила,
Или бузиной, проникшей в щели зубьев,
Иль данайскою подарочной клюкой,
Той, которой время запустили
С попаданием в картофельные клубни.
Мне сегодня крупно повезёт –
Прикоснуться к влажному рассвету,
На заре увидеть целый взвод
В поднебесье яблочных просветов.
Солнце превышает в окнах сметы
И ломает многогранный код
В сейфе у судьбы не понарошку.
В сентябре устрою дивный Новый год –
Наряжу пером одним две ёлки.
Линия судьбы? Да много ль толку,
Если жить без рук и хлопотать ушами,
Если на глаза повесить поволоку,
Видеть мир не в красках, а в комках и хлопьях,
Сладеньких, глазурных, мазанных квачами.
Нет, судьба моя, ты – не раба холопья.
Вовсе не раба, полётом – выше,
Может, божья птица, может, туча в небе,
Может, свет рябины или дождь по крыше
Или просто свежесть в испечённом хлебе.
И судьба – лишь буква, что горами встала.
Ну, а что гора-то? Место для привала.
Подкреплюсь немного, заряжусь росою,
Посижу под елью – немного косою…
Может, опьянела. Может быть, устала.
Но ещё не все я буквы начертала.

РАЗГОННОЕ
Обыденность без права передачи
Замкну на крепких два замка,
Тоску и скуку на чердак упрячу
И отойду на плавных два рывка,
И разгонюсь, и воспарю не птицей,
А обилеченной кондуктором мечтой,
И прокачусь на лунной колеснице,
Хвостом махну опешившей святой.
И не услышу в облаках о тленье
Вчерашних сплетен, сотканных толпой.
Мне ни к чему теперь таскать поленья,
Искать очаг, приснившийся покой.
И окунусь опять в сиреневые волны,
И распугаю кистеперую плотву,
И пенная завистница невольно
Уйдёт в сине-зелёную ботву
Супы хлебать с желтушною обидой.
А я найду тропинки в лукоморье,
И я не в рясе под смурной планидой.
Сверкнув росой заветного межгорья,
Я улыбнусь, ты - радугой умоешь.
И, позабыв о бренных домостроях,
Стол для двоих – с любовью и на совесть -
Мы скатертью ромашковой накроем.

ОЖИВШЕЕ
Было лето странно одиноким,
прожигало жизнь на солнцепёках
и болело яро над востоком
от того, что зарилось на допинг.
Билось лето в каменных глубинах,
Струйками отёсывая клинья
и взрываясь в адовых турбинах
смесью из затёкшего унынья.
Тщилось лето усмирить кого-то,
туго завязав узлы без сроков
в рукавах у западных истоков.
Было лето лекарем жестоким.
Но под осень вдруг сорвало крышу,
показалось, лето уж не дышит
и глядит стеклянно на самшиты
из сварганенной на скору руку ниши.
Только гулкие осенние гобои
захлебнулись вдруг заупокойно.
Лето ожило само собою
и запело вновь тоской зелёной.

ПОЛУОБРАЗНОЕ
Половинка лета заблудилась где-то.
Половинка счастья у судьбы осталась.
Половинки смеха, половинки хлеба,
Половинки чуда, половинки сласти,
Слова половинки снова не досталось.
Переполовинена, переобнадёжена
Перегоремыкаюсь в полугореомуте
Во поле сыром плугом полусвёрнута,
Переполувспахана, переполусъёжена,
Упаду озимыми полунедозёрнами.
Полунедовсхожая, полунедорощена
Поднимусь я рожьицей полунедосказанной.
Колоситься стану в полунедолунье.
Полунедомолвками недополусвязана
Полуснов снопами ночи не вспугну я.
Полуяникто и вовсе не образина.

ОФИСНОЕ
У меня тут гудят поезда
Так печально, надрывно… как будто
Уезжают они в никуда
Увозя туда нетто и брутто
Нашей жизни гремучую смесь
Из глуши в слепоту откровенья
И по рельсам, бегущим вразрез
И по шпалам, влекущим в сомненья
И в цистернах непролитых чувств
И в вагонах с сыпучей тоскою
И гудят поезда, и черчу
Вновь маршрут для любви без простоев…

***
В полудрёме офис, взаперти душа,
Шепчет что-то кулер и листки шуршат.
И на подоконнике жив театр теней.
Ну, а там, за жалюзи, жизнь ещё смелей.
В электронке вертишься, ох, юла юлой,
Всё никак не терпится убежать домой.
Кажется, что слюбится, кажется, смогу,
Но обратной связи нет, даже ни гу-гу.
Монитор загадочно смотрит на меня,
В нём и дым, и полымья, только нет огня.
Очень мне неофисно сиднем тут сидеть,
Убегу-ка снова я в леса круговерть.

***
Упругий резвый день
Уложен спать, избегнув порки.
Кленовой драмы дребедень
Овации срывает на галёрке.
Оконного проёма полушаг
Оштукатурен будет скоро,
В стекле вишнёвым голышам
Захочется о чём-то спорить.
Но утром поднимусь не вдруг,
Всплесну в ладони:
Рассвет бесспорен и вокруг,
И так бездонен.

***
Я – тонкая изящная змея
Со сменной кожей,
Наезженная колея
Сдержать меня не сможет.
Меж камни в скалы ускользну,
Свернусь колечком
И встречу там свою весну
Живым сердечком.
Тогда расстанусь с чешуей,
Давно отжившей,
И развернусь стрелой лихой
Взлетев над крышей.
Кавказ, Памир, Тибета высь
Опоясаю.
Гепардов, тигров, львов и рысь
Сгоню я в стаи.
И вознесусь на сто ветвей
Замкнусь кольцом я,
И раскручу ветров резвей
Морскую соль я.
А острые углы дугой
Сминать легко ли?
Душа змеиная – изгой.
СтрастнАя доля.

***
Раз пять была я проклята собою
За то, что не умею быть рабою,
За то, что улетаю восвояси,
Несолоно хлебнувши квасу
К стихам озябшим и знобящим на ветрах
Горячечно изношенного лета
В блужданиях по белу свету
Ищу себя на совесть, не за страх
Не за копейку с ложкою к обеду
С мечтой изобретать велосипеды
И мчаться по чужим горам
Меняя руль на каждом спуске и подъеме
А сколько было уж избитых драм
И битых рам, изодранных коленей
И соли, просыпающейся в доме
И звеньев, рвущихся от напряженья
И в искрах тлеющего «сорри»
И в биполярном разливанном море
застойных и замшелых островов
Питавших голубую кровь
Моей юродивой дурашливой мечты
Сказать тебе не второпях «идунаты»
И вовремя смолчать «идитынахрен»
И обратить своё твоё ненастье
В подушно ископаемое счастье
Из камней выкатанных рифм.

О ЛЮБВИ
Абрикосовое солнце в октябре,
Обмакни его в густой охре
И на стол подай в десертном блюде
С горстью сладко-мятной и белейшей пудры...
Вот скажи: неужто мы не люди
И любви не сыщем в этом мире мудрой,
Чтобы не рубить протрухшие дрова в сухой траве?..

ПЛЯШУЩЕЕ
Сыграет дождь к удаче увертюру
в бессонном небе, разбудившем утро.
Гора, притворно тучками нахмурясь,
В тумане тает, поступая мудро.
И столько вдруг откроется пространства,
что впору осени бежать в салоны
на распродажу пышного убранства,
зажав в ладони парочку зелёных.
И бесприданницей, восторженной и лёгкой,
морозу всыпать бронзовых подковок,
и в пляс пуститься позабытой полькой,
подкалывая пару: "Как же ты неловок!.."

УХОДЯЩЕЕ
Да, ухожу. И пусть мне будет больно.
Убитый труд – пустая трата сил
На то, что более всего любил.
А я люблю твои стихи, твое ненастье
И творчество твоё, и счастье,
Посыпанное каменною солью,
Похожее на наст в моих горах.
И остаюсь я в горе от ума.
Его-то у меня довольно. С ним я слажу.
И что ж, что ждет меня сума
И посох узловатый с лешьей вязью,
С которой не осыпалась кора.
Безукоризненно корявая, кривая
Пойду искать два сапога, не пару.
Прости, не жди. Здесь полдень – мне пора.
Еще не вечером закончилась игра.

ХОЛОДНОЕ
И до касанья солнцем моих окон
Увижу я холодного пророка
И тучу снега, свернутую в кокон
И вдруг залает во дворе собака
И воронье сорвется с крыш в атаку
За брошенный кусочек кулебяки
О сколько будет еще гиблых знаков
Их подгляжу я у гнилых бараков
Но мокрым шелком плачет ветер мне
О том, что время близится к зиме

ВСЕЛЕНСКОЕ
Во Вселенной носятся булыжники,
Рассекая тучи из песчинок,
Ледяные глыбы, словно лыжники,
Зарываются в космический суглинок.
И метеориты оголтелые
Изгаляются на вакуум-щебенке,
И кометы пируэты делают,
Шлейфом разметая неба кромки.
Звезды рыбьими глазами пялятся
На всепланетарный марш-парадец,
А из черных дыр несутся здравицы.
В честь чего? Да разве бездна скажет...

ЧЕРНОЕ
Нет, не проверишь ты, была ли лихорадка,
Я градусник стряхнула уж украдкой,
Матронно с Данте прилегла. Или с Петраркой.
Не Батриче я и мне в аду не жарко.
Не холодно и даже не озябла.
Вчера, к примеру, видела я дябла,
Он на носатого похож был дятла
И мне зачем-то впихивал он Сартра.
Ох, до чего же я ленива –
Сегодня даже не хотелось пива.
Смотрю в окно на вымокшую грядку.
Все чинно, черно, мерно так и гладко.

И-КАЮЩЕЕСЯ
Вчера ходили строем праздничные ели
Под окнами, на улицах, на главных площадях.
Мы белыми медведями на них глазели,
Полярных чувств при этом не щадя.
Мерещились нам в небе темном звездолеты.
И в восходящем вихре снежной белизны
Мы инфернальностью грешили до икоты,
И были молоды и счастливо резвы.
Но мишурой отшелестело время,
Скатилось под ноги бесформенным комком,
И только колокол, весь в новогодних бдениях,
Так безучастливо звонит. По ком?

ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ
Лениво кружат снежинки.
Мороз подхлестнет: До жінки!
Нечего на небо пялиться,
Ожидая оттуда странностей.
Эта любовь – невольница,
Да и судьба – не вольница,
С нею не разгуляешься...
Оце тільки й робиш, що лаєшся.

ТИХОЕ
Так захотелось тишины тишайшей!
Не шелеста листвы опавшей,
Не шума шин, по щебени шуршащих,
Но тишины – из снежной пращи.

ПАРАДОКСАЛЬНОЕ
И нож способен плакать кровавыми слезами,
И руки терпят муки у штатных палачей,
И гниль бывает часто с молочными зубами,
И денежка давно уж звенит любви звончей.

ФОТОГЕНИЧНОЕ
Лишь тени фиолета среди зимы отстанут,
И в пиксель фотошопа поселится шаман,
Как кони в мандаринах появятся в тумане.
И счастье снова светится. И это – не обман.
Березы с бирюзою срослись почти алмазно
И елка, как метелка, метет ершистый наст,
И радужка в глазах бывает так заразна,
Отсвечивая вирусом, ни капли не таясь.

ТОНКОЕ
Сиреневый рассвет. Теплеет ветер.
В снегу обмылки льда с листвой.
Но гиацинт кокетливым букетом
На подоконнике под Рождество расцвел.
Второе января. Туман молочный
Седой волчицей на горе прилег.
Начало вновь. И тонко все, и прочно.
И рано этой жизни подводить итог.

СЪЁЖЕННОЕ
Мне, друг, не спится. Отчего-то мне не спится,
Сижу, нахохлившись, заклеванной синицей
В ладонях ночи. Журавли в ключах устали,
Сложив на плаху крылья на дневном привале.
Лишь зорька брезжит близоруко в сновиденьи...
И, ёжась, выползают из-под солнца тени,
Чтоб протащить катком по серому асфальту...
Уйду в траву. Там безопасней делать сальто,
И по-высоцки песни петь больным фальцетом
Или вопить контральто о былом рассвете.
Тушу глухой огонь. Плетусь под одеяло.
Свалялся пух и перышко на клюв упало.

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ ГОРОСКОП
Доверчиво-улыбчивый апрель,
Смутившись, оказался не у дел.
Ликующий бездельник май
Устроил показушный рай.
А происки завистника июня
Споткнулись на пороге новолунья.
Июль лечил, июль потел,
Июль барахтался и пел.
И августа пустые заморочки
Сигали с камушка на кочку.
Сентябрь Синдбадом-мореходом
Шел по морям своей природы.
Архитектурный гений октября
Расправил крылья. И не зря –
Пыхтел ноябрь в ночную смену,
Белил октябрьские стены.
Вздохнул декабрь, но все ж упрямо
Топтал тропу вдоль снежной брамы.
Январь глазел офонарело
На сутолоку пьяных елей.
Открыл окно февраль-солист,
Мурлычет март ему, артист.
И снова улыбнулся всем апрель:
Ну, слава Богу, нет в году потерь.

ЛУЧИСТОЕ
Сматывает солнце лучики в клубок,
Тянет-тянет тени тонко на восток,
Зарится на север, зажигает юг,
Запад одевает в золотистый пух.
Пришивает кружево ночи на платок,
Родниковой сладости пробует глоток.
Где-то между тучками, где-то между строк
Бликами чернильными снова день истек.
И луна испуганно девой записной
Из альбома небушка смотрится в окно.
Ей бы плыть лебедушкой, ей бы цвесть и петь,
Но к утру поэтова испарилась лесть,
Улеглась туманами на зеленый лес.
Утром солнце радостно – снова луч воскрес,
Снова нити тянутся от небес окрест,
Стелят самобраночку на один присест,
Ягоды расцветив пиршеством в росе.
Но пиит в бессоннице вовсе окосел,
Ягод не попробовал, завтрака не ел,
Он зачем-то лучик намотал на ель,
Календарь повесил: «Новый год. Апрель».

ОШИБОЧНОЕ?
Жизнь прожить на износ
Сверстать одну из полос
С невинной ошибкой –
Оставив клише с улыбкой.

ГОЙ ЕСИ!
Устала я. Сломана ветка.
Из млечности тянут возы.
Мне жизнь приказала быть крепкой
В дороге от первой звезды.
Оплачут цыгане в кибитке,
Вернувшись из-под Воркуты,
Тропинок подвешенных хлипкость
Меж гор, что не в меру круты.
Листвой проросту я в камень
И соком в него истеку.
Мне солнцем колесным править,
Мне змеем вливаться в реку.
Покуда кора осталась
И камбий души не иссох,
Еще проживу я малость,
Зарывшись в болотный мох.
Пусть втопчут меня копытом
Поглубже да в жидкую грязь,
Но только воспряну я лихо,
Да Ивой назвусь не таясь,
Ольхою и Евой, и Дивой,
И Махой, и даже Ягой,
И буду я петь вам о дивной
Руси, где еще еси гой!

ПРОЛИВНОЕ
Вишни зубоскалят под окошком кельи,
Палисадник полон ландышевой прелью.
Утро день дробит дождевой капелью.
До рассвета встав, поквитаюсь с ленью.
Не спросив у неба солнечного мненья,
Убегу охотиться за вчерашней тенью,
Выставлю капканы буйному безделью
В синеватом мареве проливного зелья.

ПОДЛУННОЕ
Нужно было по-другому,
И учить не идиомы,
Адаптироваться к Ому
И освоить вольтаметр.
Напряженье наступает,
Раздражает, убивает,
На переднем самом крае
Плющит жизнь в кирпич-брикет.
Если сразу лечь в основу,
Не сопротивляться слову –
Равнодушному и злому,
Можно ль получить ответ?
Будет крепок ли фундамент,
Где не камень? Нет, не камень...
Что же нас к земле так давит?
Знать бы, что не лунный свет.

АСТРАЛЬНОЕ
Провожая героев на плаху,
Сами тщимся отчаянно жить
И срываем худые рубахи
Лишь с наметкою в белую нить.
Топчем рожь табунами тарпанов,
Пролетая над пропастью лжи,
Разухабисто, сыто и пьяно
Слепнем слепнями у межи.
Присосались, попили кровушки
У дичайшей природы своей.
Ну, а дальше? Per aspera строем
Прорастает ad astra репей.

ТОНКОЕ
Сиреневый рассвет. Теплеет ветер.
В снегу обмылки льда с листвой.
Но гиацинт кокетливым букетом
На подоконнике под Рождество расцвел.
Второе января. Туман молочный
Седой волчицей на горе прилег.
Начало вновь. И тонко все, и прочно.
И рано этой жизни подводить итог.

ВЗДОРНОЕ
Вздыбился вздор на сиреневых ветках,
Слякоть вчерашняя стынет невестой.
Так не бывает? Бывает. Но редко.
Чуткий поэт понесет околесицу.
Логик завистливый попросту взбесится,
В клетке шотландской взопреет не к месту.
Бодро звенит подгоревшее тесто.
Только вот сбоку осталась припека -
Спит на печи женишок-лежебока.
В инее зимнем томится невеста.
Что это было? Февраль? Иль фиеста?

ЗАТРАВЛЕННОЕ
Сосчитаны кукушкою веснушки,
Янтарный луч в еловнике погас.
Царь-пушка расстреляла Пушкина.
Царь-колокол снесен давно в лабаз.
Нет ни трагедии, ни славы в этом фарсе,
Где стал героем лживый звездочет,
Где на иврите русские германцы
Толкуют вяло, кто на ком живет.
И в белом свете на последнем шаре
Уносит нас в тартар небытия.
Яд нелюбви с названием кураре
Стрелой догонит вас, тебя, меня.
Отыщет тело и отыщет душу
И унесет их скопом на погост
Бредущий с посохом по суше
За трапезою проданный Христос.
Сосчитаны кукушкою веснушки
И весны тоже – вспять, наоборот.
А если в бездне не дадут подушки,
Но счет предъявят за последний вздох?!

ТРАНЗИТНОЕ
Живем от революции до революции -
Кухонный бунт, переворот в сортире
И плановая перестройка на балконе.
Останется ли время высадить настурции,
Узнать в инете что-то о Каире
И встретиться с тобой на утреннем перроне?

СВЕТЛОЕ
Пишу тебе на краешке рассвета,
Ночь уболтав поспать до вечера
Под перевернутым в саду пустым ведром.
Там созревают гроздья груш на ветках,
Одна из них – давно замечено –
Прицельно плюхнется на донышко ведра... Потом.
Ну, а пока сквозит в окно немного лета
И небо золотом легко расчерчено,
И на него не пялюсь заспанным кротом,
И песенка моя еще не спета,
И делать, в общем-то, сегодня мне и нечего,
И не предвидится бесед с чужим котом,
И даже твоего не жду ответа,
Ни днем, ни к вечеру не будет – ведомо о том, -
Я все ж пишу по линиям прямого света,
Бегущего наискосок тебе навстречу
Под плавным солнечным углом.

БЕСКОНЕЧНОЕ
Из тишины приходят изваяньем звуков
Застывший ветра склизкий барельеф
И монолитность легких черт дождя
Под звездной аркой бессловесной неба скуки
Из тишины рождается скульптура света
Без мрамора, резца, сверла и молотка
Шероховатостью касания ладони
Ваятель сдернет покрывало на рассвете
Шероховатостью касания ладони
Без мрамора, резца, сверла и молотка
Из тишины рождается скульптура света
Под звездной аркой бессловесной неба скуки
И монолитность легких черт дождя
Застывший ветра склизкий барельеф
Из тишины приходят изваяньем звука

ГВОЗДЕВОЕ
Попался гвоздь не сыгранной чужой программы.
К нему не сыщешь плоскогубцев, молотка.
Он как-то в стену был забит рукой отчаянной.
Торчит. Немного ржав и кривоват слегка .

ФИЛОСОФСКОЕ
Хозяйкою кастрированный кот
С утра стенает о недолгом веке,
А в небе реактивный самолет
И тучки жмурят розовые веки.
И в тазике томатные шары
Питаются рассветною надеждой,
Их от дневной навязчивой жары
Уложат в банки, подпол, как и прежде.
И ближе к ночи явится звезда,
Найдет кота под кроною ореха,
И философски подмигнет едва:
«Сыграем в шахматы? Или не к спеху?»

ПАРЯЩЕЕ
Кончается лето и хочется плакать,
Упрятав слезу за бравурным плакатом.
В улыбке дождя транспарант обветшалый,
В прорехи глазеет сентябрь лукаво.
Иллюзия счастья осталась в июле,
Ее одуванчики нам не вернули.
Летят парашюты все выше и выше,
С грустинкой покой... но не слышен, возвышен.
Кучкуются тучи в лиловых фуфайках,
Сбиваются голуби в тучные стайки.
Я солнечный блеск отражаю слезою
И кажется, взвеюсь, и чудится, взмою
Форелью, расцветшей над синей рекою,
Парящей не вниз, а к истокам, к верховью!

СОЛНЕЧНОЕ
Просыпайся, друже, просыпайся!
Не было еще благословенней утра.
Ночь давно уж упросила счастье
В день осенний к нам еще вернуться,
Сыплет звездами в туман рассветный –
Полон ими свадебный подол невесты.
Нет для мира радостнее вести –
Коровая солнца из крутого теста.
Поднимайся, друже, поднимайся!
Стол накрыт и рушники готовы.
Звонкою водою умывайся
И скажи одно мне солнечное слово!

КАПУСТНОЕ
Уехал сын.
И в доме стало пусто.
И не кричит никто:
«Ага, нашли в капусте!..»
Не ропщет,
Мол нарезана капуста крупно,
И не пыхтит никто:
«Жалеете капусты...»
И не вопит:
«Опять полоть капусту?!»
Казалось бы, осадок
Постно-грустный.
Но вот светло!
Уехал сын с капустой!
Капусты нет –
И в доме стало пусто.
С капустой так всегда:
Хоть много, да не густо,
Да сын всполол.
Прилежно.
Вот и пусто!

ОТЧАЯННОЕ
Кладезь молчанья
Был переполнен
Волны отчаянно
Бились у горла
Переполненье
Опустошеньем
Скользкие тени
Движут волненье
Звезды летели
В ночь без возврата
Лунное тело
Грезило свято
Утро тонуло
Небо вздыхало
Солнечным гулом
Переполняло
Там, на востоке,
миг удивленья
Яростный отчерк
След вдохновенья

ПУТАНОЕ
Мне кажется, у нас похожи даже почерки,
Когда мы счастье обретаем в творчестве.
Ты пишешь: жить! мечтать! любить!
Легка строка, не путаная нить.
Но оборвав её на полуслове,
Сказав: «люби...», - ты узел вяжешь снова.
И как распутать? Дальше многоточие...
Дробилось счастье из мечты да в крошево.

ОСЛЕПИТЕЛЬНОЕ
Когда ветры охрипнут от зимних рыданий в ночи
И сугробы падут на колени в разлитой печали,
Робко явится свет, покрывалом из звездной парчи
Разукрасит лиловые выси и синие дали.
Когда явится свет, ослепительным шествуя днем,
Проходя галереей морозных из глыб изваяний,
Вдруг запахнет купальским цветком и крылатым огнем
И затеплится взгляд озорной. И весна будет ранней.

ПЕЧАЛЬНОЕ
Я печаль свою под орех разделаю,
Отшлифую и лаком покрою,
Смастерю из нее шкаф платяной,
Разведу в нем моли видимо-невидимо,
И когда она, снедаемая самое собой,
Попросит подсыпать нафталинчику
Для остроты ощущений и полноты счастья,
Сообщу деловито: а нетути!

РАННЕЕ
Сегодня мама раму окон мыла.
Но как в проеме ей мешали крылья!
Казалось, стоило стянуть их жилой,
Чтобы достать рукой до уголков стекла.
Но не хватило маминых стараний
И оказались лишними усилия
по связке крыл...
На помощь вдруг пришла метла
И маму с подоконника смела.
И стих родился без окна,
Без рамы, мыла и стекла,
Зато с метлой. И ранний-ранний.

ОТЩЕПЕНЧЕСКОЕ
Быть отщепенцем даже очень просто:
Пошел в лес, ворох щеп натаскал лихо,
Костер зажег, пригласил к себе в гости
Кочевую воронью стаю. Тихо
Сидишь себе, греешься. Места вдоволь.
Вороны –кар-кар, дрова трещат тонко.
Пылает огонь теплотой особой,
Греет распушенной желтою кромкой.
Зябнут печали, тревоги мечутся
Где-то вдали, в городишке постылом.
А в лесу искренно - душа лечится,
Воронье болеет: тоску – на мыло!
Годков так, может, тысячу с хвостиком
Я птиц кормила остатками крошек,
Поле стелилось ветхою простынью,
Лешим пугал лес, смурным и заросшим.
Но стоило взглядом достать до неба
И утонуть в белоснежном кружеве,
Как заупокойная молкла треба
И колокола звали к заутрене.
И кто-то покрякивал простужено:
Утро доброе, краса суженая!

ШАГРЕНЕВОЕ 1
Был день почти погожий,
Шагреневой пах кожей,
И на асфальте грелся
Блохастый тощий пес.
Явилось ему дельце
И встрепенулось сердце.
Бабахнулся орешек,
Не плох, но многогрешен.
И вскинулся Барбосик:
Вот пищу бог принес мне!
Почти под мокрый носик
Дары он псам разносит.
На желтом на орешнике
Жил попугай доверчивый,
Орал во всю он глотку:
Подайте-ка мне лодку,
Подайте-ка мне весла,
Я вот какой, я взрослый!
Я в рай готов везти вас,
Что на соседней сливе.
На фонаре высоком
Сидел почти как сокол,
Почти как буревестник,
Почти как звон небесный,
Долбил его и плакал
Добрейший мудрый дятел.
Висел фонарь- железка
Натянутою леской,
И поплавок болтался,
И крюк в бока впивался.
На чешуе асфальта
Лед тронулся, как в марте,
Коты гуляли бурно,
Трамбуя мусор в урнах.
Держусь канатоходцем,
Смотрю – бледнеет солнце.
По кромочке, по канту
Бреду я по асфальту.
Псы, попугаи, дятлы
На цирк взирают? Вряд ли.
Душой иду по Канту,
Скитаюсь, словно Данте,
Жую, смакую манну,
Деньку пою осанну.

ШАГРЕНЕВОЕ 2
Был день почти погожий,
Шагреневой пах кожей.
Я наконец-то дочитала книгу,
Где "Happy end" уперся в листик фиги.

БЕГЛОЕ
На ожидание прекрасного мгновенья
Истратить можно годы вдохновенья.
А робкий гений чистой красоты
Все тает в дымке призрачной мечты.
Но в увлеченьи мимолетностью не новой
Не позабыть бы нам о чутком слове,
Вернуть его с безлюдной остановки,
Простив побег отчаянно неловкий.

ДЕСЕРТНОЕ
Что нам стоит обменяться настроением,
Отослав друг другу песню!
У меня вчера оно было сиреневым,
А сегодня даже в красном ему тесно.
А бывает вихрем в небе мечется,
Кляксами заляпывая солнце,
Божьею коровкою доверчивой,
Основательно медлительным эстонцем.
А случалось, умолкало, будто нет его,
Может, чуть дрожало паутиной.
Может, ветра требовало летнего
Или пряталось за чью-то спину.
Знаешь, можно ведь представить на минуточку,
Как в снегу растут травинки –
И смотри: глаза уж не измучены
И душа с душой в обнимку.
А сегодня говорит мне настроение,
Собственно, подсказывает тихо:
Захвати-ка баночку ему с вареньицем,
Сливки и варенье – это лихо!
И по-свойски, безо всяких церемониев,
Прям с порога – с головой в десерты!
Знаешь, даже если торт с аммонием,
Вкус в нем тот, что был положен сверху.

ЛЕШЬЕ
Уйду я тихо, незаметно,
Вздохнув, прилягу на кровать
И поднимусь уже в бессмертьи.
Ах, как хотелось бы узнать,
О чем трава молчать устанет,
О чем прибой заговорит
И что придет на смену стали,
И устоит ли в море Крит,
И будут ли скитаться люди
Меж звезд в галактиках иных,
Останется ли так же труден
Для них язык собак и рыб.
Бессмертье – это не проблема,
Ведь мир, в котором ты рожден,
На вечность обрекает гены
Себя обретших меж имен,
Себя узнавших, одолевших
В безбрежной маете людской.
Подай же лестницу мне, леший,
Достать бессмертье над собой!

ЛЕБЕДИНОЕ
Репетируем песнь лебединую,
Но отрывками, не до конца,
Машем-машем вороньими крыльями,
Горизонта не видя с торца.
Надрываемся всласть заунывно мы
На асфальте. Простит ли Творец,
Что озвучена жизнь наша гимнами
Про футбол в отупевшем дворе?!
А святое и вечное слово мы
Пропускаем под клики в Сети,
И в фальцетах по глупости сломанных
Не услышать простого «Прости!»

МЕРЗЛОЕ
Здесь снега нет и нет холста
Для ярких расписных узоров.
Тебе полста и мне - полста,
И нас давно не ждут на море.
Я по утрам свой кофе пью,
Смотрю в окно, там птицы рыщут.
И треплет жизнь тоску мою,
Мятущееся полотнище.
Вот крошево из льда сердец,
Что в супермаркетах фасуют.
Их кот, вернувшийся беглец,
Сметет на завтрак подчистую.
Прибраться бы, хоть кое-как.
Идут по телеку Курилы -
Вулкан у захолустья на рогах
И гейзеры парят над миром.

ВРЕМЕННОЕ
Это земное наваждение –
Часы убегающего времени,
Спотыкаясь к закату
Нотою «соль» staccato.
Тянется тенью густой и длинною
Косолапо к берлоге малиновой.
Зверь мой чуткий и беглый,
Не торопись allegro.
Облаками низко вьюжится,
По капле стекает в лужицы,
Дождём, как фиестой,
Приходит presto.
Встанет на кромку восточную
Точка отсчетная – точная.
Худо ли бедно -
Время crescendo!

СОЗРЕВШЕЕ
Кажется, немного потеплело –
Перемирье осени с зимой.
И айва по-желтому созрела
Солнышком в корзинке кружевной.
И растет зеленая надежда
Луковыми перьями в горшке,
И сопят в шесть дырок трое лежней,
Подуставших на дневном торжке.
Ночь уходит. Утро серебрится.
Тает иней под моей рукой.
Покрошу сегодня синим птицам
Хлеба-соли золотой крупой.

СВЕРКНУВШЕЕ
Олений рог буравит лес,
Цепляет блестки в небесах.
И весь в червонцах мелкий бес
Скулит о чем-то в камышах.
**
Отпетый хором листопад
Умолк в ежовых рукавицах.
Кузнец Мороз кует не в лад,
Знать, утомился торопиться.
**
Пора ваять снеговиков
И снегирям готовить трапезу,
И клад сверкающих подков
Найти, звездою обозначенный.
И, обмишурив ловко глаз,
Из ярких святочных картинок
Открыть дежурный вернисаж
По отогреву чувств из льдинок.

КРОССВОРДНОЕ
Ноябрь похож на маха обнаженного,
Бесстыдно гол и сер от холодов.
Мне б слово отгадать в кроссворде сложное,
Что тройкой гласных село на постой.
Согласье мнимое без возгласов согласных.
Хожу, как в шахматах, сюда-туда конем.
Ноябрь похож на марши несогласных,
Ведомых в лес одним замшелым пнем.
В мозгах – ни зги, подкорка заморожена,
Кора изгрызена в ошметки бересты.
И брешут моськи на слонов стреноженных,
Жующих сено веры у слепой стены.
Нули да нолики несушками насижены,
Лоток яиц – как два мешка картох.
Меж буков ясных и таких обыденных,
Смотрю, плетется колченогий Ох.
Ох, старче, а тебе, хромой, что надобно?!
Все, что на «х» кончается, то – хрень,
А хрен, как крен, бывает даже пагубным
Для рациона тихих перемен.
Охота, что ли? Да была б охота
На звонком, на хрустящем, на снегу...
Кроссворд решается в два парных счета,
Следы согласья встретив на бегу.

ИТАЛЬЯНСКОЕ
Ну, а бел ли зимний иней?
Синью на ветвях витал.
Лед легко в ладони мылю.
Лихо! Да обмылок мал.
И под пальцами в ложбинке
Поплавок – Венеция.
Гондольеру из глубинки
Плыть с весной не терпится.

ДЕКАБРИСТСКОЕ
Декабрь испугался метельного риска,
Лишь сахарной пудрой рассвет притрусил.
К обеду вернулась из недр декабристка –
Осенняя тусклость иссушенных сил.
Не ждали её, и все окна закрыты,
И дверь на защелке, и ключика нет,
И, сидя на мерзлых остуженных плитах,
Изгнанница ждет, когда выпадет снег.
И зябко отвергнутой, больно и стыдно,
И света не видно под серостью туч.
Как справиться с этой нелепою кривдой?!
Блеснул бы лучом к дому теплому ключ!
А снег уж пришел и следы обозначил,
Сверкнул белозубо: «Была-не была,
Давай-ка уедем на зимнюю дачу,
Там жизнь хороша и светла, и бела».

НИКУДЫШНЕЕ
Известно, что жар-птица – не наседка
И не её удел – высиживать птенцов,
Но с раненным крылом ей все же в клетке
Жить безопасней, чем среди силков.
И многое прощалось и простится,
Но стоит помнить: не простится никогда,
Что, потрепав по холке диво-птицу,
Позволили лететь ей в никуда.

НЕПОГОДНОЕ
Ко мне взывает ветер из-за окон,
Настырно в стекла барабанит дождь,
А у меня одна опора – локоть,
Да зонт без спицы говорит: «Погодь!»
Жить так легко – не надо торопиться,
Бок подставляй под атмосферный фронт.
И вот уже бревно ты, а не птица,
Торчишь от мысли: в гнили тоже прок.
Вот разложу себя на удобренье
И загружу им цельный эшелон.
Сдается мне, что вновь открыты пренья?
Отложены до рейсовых времен.

СТОРОЖЕВОЕ
В четыре утра завопил автосторож –
На «Ладе» соседской устроен был шорох.
Сбежавший из дома воспитанный котик
Беспечно гулял без цепи на капоте.
Но только сирена призывно завыла,
Как кот упорхнул. Автосторож – в надрыве.
Подумаешь, - «Лада»! Казалось бы, - котик.
Но сторож не спит и сирена в улете.

СВЕЧНОЕ
Мне этот день таким казался длинным.
Хотелось спать, курить и бить в тамтамы,
Хотелось ужин приготовить дивный
И наконец заговорить стихами.
Хотелось отослать кому-то снега
Чтобы дошел с печатью мокрой,
Хотелось записаться в печенеги
И в шкуру влезть песиголовца-обра.
Хотелось место отыскать для кочки,
Чтоб оттолкнуться от дневных метаний.
Но все, на что меня хватило к ночи, -
Свечу зажечь за упокой желаний.

ВЕТРЕНОЕ
Февральский дождь, чудной, зеленоглазый,
Лес нарядил он в бирюзу и стразы.
На снежном солнце кожушок подсел.
Хлебают звезды в облаках кисель.
Что ж, к лету с ветерком и поскорей
Пусть в лодке отплывает зимний день.
Ему в Австралию пора вернуться.
А значит, нету повода для грусти.

ДРУГУ
Н.Б. и всем Рыбкам посвящается

Проснулась в четыре двадцать утра.
Надо же, у тебя – день рождения!
Полетела бы на всех семи ветрах
С ведром варенья и банкой соленья.
Испекла бы для тебя драников,
Напоила бы чаем из аспарагуса,
Посидела бы у тебя залетной странницей,
Болтовней развлекла бы радостной.
Но лететь не могу – погода нелетная,
Отменили все рейсы на праздники.
А сердечко мое скорбит и ёкает
Да твоим днем рождения дразнится.
Ладно, выдержу, пива не выпью,
Подожду у моря погоды помягче.
Поищу на кухне хоть косточку рыбную,
Кто дома ищет, тот всегда обрящет.
Напишу тебе письмо длинное-предлинное,
Пожелаю солнца и теплого света,
Нарисую ворох веселых картинок
Под девизом: «С рыбьим, друже, приветом!»

ОТЧЕТНОЕ
Бывает в жизни плохо.
Бывает – хуже.
Не кирпичом бьет – блоком
И мордой – в лужу.
Бывает слепнет око
И глохнут уши,
И жизнь идет без проку,
И ты не нужен.
Бывает в жизни плохо.
Бывает, верно.
Скупые счастья крохи
Снедает время.
И сделаны отчеты,
Баланс расписан.
С укором время спросит:
«Да что ж ты – злыдень?
Бывает в жизни плохо.
Кто отрицает?!
Булыжник подо мхом –
И тот страдалец.
И он в конце концов-то
Расколот будет,
Но хоть не вышел ростом,
Да встал он грудью.
Не стоит сомневаться
Под дулом жизни.
Вот так-то, друг мой Ватсон.
Но Холмс мне ближе».

СЕЗОННОЕ
Сезонный сирый серый дождь
Развел сыр-бор на привале.
Как сизый сон, смотрелся в ночь,
В печаль тоску подливая.
Как заунывный патефон,
Сипел, сопел, покашливал.
Шептал солист и, как сифон,
Разбрызгивал напраслину.
Взывал, в стагнации стонал,
И страсти разбазаривал.
Хлебнув не сухо, спит сова,
Глаза слезятся каменно.

МАЛАХИТОВОЕ
Включу Корнелюка, послушаю «Дожди».
Попсою, что ль, согреть себя в декабрьский ливень?
Крик «Подожди!» давно остался позади,
В карманах –злыдни-дыры, за душой – полтинник.
Попса? И пусть. А чувства раздирает в кровь.
Их не мешало утопить бы в водопаде.
Но в близкой перспективе – только вырыть ров
Да сердцу пламенному объявить блокаду.
В квадратах черных беглые летят огни.
Жизнь акварелью растеклась по стеклам окон.
У нас на ужин – каша с солью. Извини.
Пойду куплю. И НЛО сниму на фото.
И, если повезет, то в лужах малахит
Мой обнаружит объектив да изумруды.
Держу мгновенье, напевая дерзкий хит.
Пою рудник мой. Он богат, но многотруден.

БОЛЯЩЕЕ
И болью я превозмогаю боль.
Но как дозировать – неведомо.
И где порог, после которого
В анестезии ждут меня победы?

ПРОСТРЕЛЬНОЕ
Прострел в руке, плече? Забава.
Унять его легко мысленно.
Но есть ли средство, от которого
Перестают стреляться мысли?

ОЖИДАЕМОЕ
Этот дождь благороден,
От него убегать –
Знать, бежать от природы,
Где ни взять, ни отнять
У любви, у печали
Миг условности слов,
Мир, где время умчало,
По стеклу истекло.
Этот дождь – вдохновенье
Для измученных душ.
Разрываются звенья,
Звучно падая в сушь,
Всхлипнув тонко и звонко
Хрусталем в зеркалах,
Отбиваясь от кромки
И дробясь на углах.
Этот дождь – как награда,
Точно женский каприз,
Возвращенье к обряду
Глаз, потупленных вниз.
Этот дождь так же скромен,
Как седой джентльмен,
Что корпит в ветхом доме
Над разбором фонем.
Этот дождь подытожил
Ожидания все.
Этот дождь славно прожит.
Он пришел не во сне.

КРИОСАУННОЕ
Сижу в лесу.
Тут ёлка мне – букетом,
И стол, и стул из пней
Молчат о чьем-то лете,
И руки мерзнут,
Будто в криосауне,
И счастье грезится
В полёте слаломном.
Зима бесснежная,
Тропинки жутко вялые,
И льдинки плачут,
Будто льдины потеряли их.
Слеза затеплилась
На кончике ресницы.
Зима звенящая.
Могла бы хоть присниться.

ПРАВДИВОЕ
Который год я жду тебя, как витязя,
Зову тебя сердечными бемолями,
Но в шкурах тигровых расселись молями
Закрылки слов крахмальных и не искренних.
Шагал, играя Лазаря над Витебском,
Шептал: «Да ведь и мы с тобой – не моли мы».
Но правда в том, что князь - давно развенчанный,
А моль – она всегда боится женщины.

АВСТРАЛО-ТАИТЯНСКОЕ
Солнце тает, будто льдинка,
На закате заигравшись.
Таитянская картинка.
Зимний лист. Текут гуаши.
Ближе к северному ветру
Засиреневели розы.
Плыть бы, плыть сегодня к Перту!
Там погодные курьезы,
Там в жару смеется Герда
Пропесоченной слезинкой,
Там готовит Кай к обеду
Эскимо, рыжЕй мурзилки.
Да иди ты на Таити,
Я останусь в славном Перте.
Будет время, я на Крите
Муравью назначу встречу.
И пройдем мы лабиринты,
Заберемся к солнцу в ухо,
Будем с ветром синим квиты
И китам почешем брюхо.
Ну, а ты живи с Таити
И рисуй там таитянок,
И тяни гуашью нити –
Иероглифы в стакане.

СНЕЖНОЕ
Среди оттенков и глухих теней Сретенья
Быть захотелось снежным человеком,
Чтоб не изнеженной и вовсе не из Нежина,
И не завьюженной идти с начала века.
Куда шагать? А разве кто в ночи подскажет,
Где ходят Йетти снежными путями.
Смотрю с горы – метель, снежится пажить.
Глаза глядят. Потопаю упрямо.
Спущусь на взгорье, перейду широко поле,
Дойду до реки, греку ждать не к спеху.
Уплыл в доспехах грека. Ну, а мне довольно
Себя взять в руки, чтоб достичь успеха.
На речке камни. Лихо! Будет переправа.
Пойду к успеху, ног не промочивши.
Был снежный левый берег, а теперь вот – правый,
Пожалуй, круче и снегов – почище.
Бреду устало. Сколько ж ям и перелесков!
Не заплутать и лаз найти в заборе,
Дойти неспешно и, дохнув в окно нерезко,
Затеплить свет в морозные узоры.
И ясно вспыхнет утро солнышком безбрежным.
Небрежно тают сложности ночные.
И шепчет любо кто-то: «Разве это снежность?!
Вот жили б мы с тобой зимой в Надыме…»

НЕЗАДАЧЛИВОЕ
Зеленые звезды на синем
Сезон открывают для зорких,
Глазастых и прозорливых,
Смотрящих в отверстье иголки.
Звенит тетивой месячишко
И целится в радужку глаза.
Но мечет он стрелы с излишком,
Себя распыляя в экстазе.
Попасть бы ему в эту щелку,
Пронзить бы ему это ушко!..
Но звездные нити потоньше,
Они проникают в душу.
А лучник растерян, страдает:
Да что ж это яблочко скачет?!
И лунно поблекнув , растает –
Ни в ухо, ни в глаз. В незадачу.

ВИДЕОТЕЧНОЕ
Дождь в рамках видео – какая скука!
Под чьи потоки подставлять мне руки?!
Звучите струны, музыка, оркестры,
Раскаты грома, молний, бьющих с треском!
Я на минуту представляю лето –
Бегу босая и почти раздета,
И пляшет ливень, и хохочет ветер,
И бьют наотмашь струй косые плети.
Взлетаю радугой, взлетаю ярко,
Лечу стрелою над старинным парком,
Теку рекою, разбивая камни…
Жить – это здорово! Жить! – главное!

МИНДАЛЕВИДНОЕ
Чуть горький запах миндаля
Разносит ветром.
Пыльцою желтою пыля,
Весна завертит.
И лепестки шуршат бело,
Как звездный шепот.
Пришьет их шмель тупой иглой
В разметку тропок.
И этот вычурный дизайн
В кипенье кружев
Смакует тонкая оса,
Чей вкус простужен.
От этих и до тех ворот
Все в белой пене.
Так алыча цветет нам впрок –
Мир неизменен.
Он добр и щедр, но величав
И чуть прохладен,
Миндалевидную печаль
Рассеял в саде.

БУЛГАКОВСКОЕ
Я снова превращусь в ночную птаху,
Сидящую на электрической опоре.
Пусть инфернально алый луч дал маху.
От фонаря. А разве кто об этом спорит?!
Поднаторев на ловле разных гадов
Да пережив бесплодье рыб и жаб в озерах,
Почту костянку персика я кладом
И стану грызть ее на сломанном заборе.
А впрочем, ею сыт не будешь. Точно.
Клюв пригодится для прополки свежей грядки.
Мне б еще пару-тройку крыльев прочных,
Перо расправить, расписать им яйцекладку.

ДУШЕВНОЕ
Нет душ, не помнящих ни наций, ни родства,
Есть души беглые - как беглые рабы,
Живут без веры, матери, отца,
Как на стволах в лесу древесные грибы.

МОЛНИЕНОСНОЕ
Был дождь, гроза, стенало небо,
Рыдало на груди земли,
Прощаясь, будто напоследок.
И слезы так его влекли!
Сначала редко, тихо, мелко,
Потом ручьями потекли.
Раскаты грома грохали в тарелки,
Вплетая рок в изящный стиль.
Бесились молнии, резвились
И гулко громыхал закат,
Гроза скончалась в полдень ливнем,
Отрезав путь себе назад.

ЦЫ-ГАНСКОЕ
Не хочется страстей и радостей цыганских.
Бальзаком не пристало быть. Так буду Ганской,
Вернувшейся из дальних-дальних жарких странствий
Водой из проруби крещенско-иорданской.
Пусть жизнь влечет меня, как лист на водопаде,
В прохладной толще синим промелькну топазом,
Водоворот швырнет меня в бездонный кладезь,
От порчи скрыты там сокровища, от сглаза.

ЛИКУЮЩЕЕ
Позволь проститься мне до синего рассвета,
Повисшего на тонкой кромке лета
Туманным кружевом венчального убора.
Я ухожу. Но и вернусь я скоро.
Меня ждет мантия пурпурного заката.
В ней ни прорехи, ни намека на заплаты.
Пусть меркнет свет – созвездия ликуют.
Там поклонюсь миндальному кресту я.

МЕНЕСТРЕЛЬНОЕ
Ко мне во сне приходят менестрели,
Поют, играют и жонглируют словами.
Который год встречаю их в апреле
И стерегусь в июле их подставы.
Боюсь в июле лихорадочных прозрений,
Боюсь их плясок на тропинках из углей,
Ведущих прямиком в дубравы,
Где свищет в ветках ветер-соловей.
О, менестрели, так лукаво время!
Моих желаний вам уж не понять.
Я радуюсь в апреле вашим трелям,
В июле же боюсь под них проспать.

ШВЕЙНОЕ
Совсем не страшно шпульку уронить
В лесной ручей или в густые росы,
В них искупавшись, потяну я нить,
Ведущую на горные утесы.
Там открывается таинственная высь,
Где светом расшивают небо звезды.
Шепчу я тихо ниточке: не рвись,
Последний мой стежок еще не создан.
Мне, может, вышивать не суждено,
Лишь только класть суровые заплаты,
Носить костюмы в стиле домино,
Зерцальные скрывать в них латы.

СОГЛАСНОЕ
Долгоиграющее утро,
и карамелью золотятся ветви.
День нынче сладкий будет,
благостный и летний.
Июль. Я родилась.
Пожалуй, навсегда.
Лишь для того, чтобы
С ним согласиться: «Да».

КЛЕТЧАТОЕ
Не редко исключительно метко
Попадаю из клетки да в клетку,
Тканую, шахматную да птичью -
Почитай, на любое обличье.
Зеброй в потертой шкуре-шотландке
Выверну клеточку наизнанку,
Выйду из нее по прямой – турой,
Упертым буйволом в оводов рой.
А вот иду по диагонали -
Не верится, что в угол загнали.
А из него выход всегда один –
Страх, обломовщина да тяжкий сплин,
Да клетчатый плед на головушку,
Пою под ним слепым соловушком.
А кажусь себе бравым солдатом,
Рвущимся да из драки в атаку.
Сама себе – игольное ушко
С верблюдом, заряженным из пушки.
Живу? Да на клеточном уровне.
Что делать? Ведь не Илья Муромец.

ТЩЕТНОЕ
Простить того, кто не готов к прощенью,
Презреть того, кто сам себе презрен,
Карабкаться к достигшему вершины,
Изменника отвадить от измен
И уповать на порванные звенья
Цепи с медалью «За отвагу и успех»…
О как же человечество наивно,
Как терпеливо в вечном нетерпеньи,
Как непременно жаждет перемен
В латаньи ветоши и штопаньи прорех.

ОБЕДЕННОЕ
Бабочки кружатся в вальсе
На старом немытом паркете,
Где майонез прованский
Скис во французском лете.
Бронзой светятся крылья
На полосе посадочной
И мотылек пришпиленный
В брынзе сияет загадочно.
Как он стремится к дереву
На подоконнике дряхлом!
У дерева - листья клевера,
Цветы, расцветшие прахом.
Все в этом утлом домишке
Кажется отзвеневшим,
Битых тарелок излишки -
Счастье замужних женщин.
И в дыроколах – солнце,
И в паутине – нежность,
И лишь молитвы порция
У алтаря к обедне.

ЯБЛОЧНОЕ
Корова Милка обещает к вечеру
Доиться яблочно-сливовым молоком,
Ей персональная диета обеспечена,
Хозяйка у нее под каблуком.
***
Теленок Федя бегает по кругу,
Сигает в ветви, яблоню трясет.
Да вот привязан он ремнем упругим,
А так бы дерево скрутил в бараний рог.
***
Дворняга Томик во саду ли в огороде
Играет роль сторожевого пса.
Ах, эти яблоки! Всю ночь его тревожат,
Достали уж, до самого хвоста!
***
Мотыгу закопав под куст картошки,
В тени ореха полежу украдкой.
Мне небо ласточек роняет крошки,
Я раздуваю их для полного порядка.
А, в общем-то, летать учу немножко.
Ну, как всегда, в развернутой тетрадке.

ПРОСЫПАЮЩЕЕСЯ
Утро. Нет причин для хандры.
И все же…
Осыпаются лепестки
у цветущей вчера розы.
Этой ночью она опять
восторгалась далеким светом,
открывалась созвездью Плеяд
и взлетала с космическим ветром…
Утро. Нет причин для хандры.
И все же…
Лепестки пожелтели у розы.

АТЛАНТИЧЕСКОЕ
Мне это небо тяжело нести.
Устала, верно, быть атлантом.
Нет, не в кусты я
и не в тростники…
С моей-то ношею - талантом.
Устала Новый год зачем-то ждать
и зажигать гирлянды в полночь.
Так пусть горит Полярная звезда
и луны поднимают волны.
А я ушла.
В дорогу без конца.
Минуя полдень.

ДЕКАБРИСТСКИЙ АПЕЛЬСИН
Декабристская забота – обустроить в доме печь
И при этом неохота пальцы и ладони жечь.
От мороза ли ожогов уж без счета волдырей.
Я на печке-недотроге нарисую снегирей.
Да гори оно все прахом и стелись по крыше дым,
Но зеленый кафель махом разукрашу золотым
И зерна подсыплю птицам, и подброшу в топку дров.
Светит месяц бледнолицый, в глаз не метит – щиплет бровь
У нахмурившейся тучи, разродившейся снежком.
От снегов – не выше кручи, от снегов – не ниже дом.
А от печки-небылицы разливается тепло.
К снегирям летят синицы, не помеха им стекло,
И порхают у окошка, и несут на крыльях синь.
Подожду еще немножко – выйдет солнце-апельсин.

СНОРОВИСТЫЙ ХУДОЖНИК
Декабрь-художник создает декор
На завтра, к новогодней постановке.
Ноябрь-проказник ночью краски спер,
Пролив лишь белую в сырой бытовке.

Давно воришка спрятался в кустах,
Морока декабрю - искать оттенки,
Искусник опытен, на риск и страх
Раскрасил сцену всю молочной пенкой.
Да вот досада, ярких пятен – ноль,
Ну, а без них не состоится праздник.
Но есть у мастера в запасе соль,
Медовый раскрошился с лета пряник
И вовремя подсохли лепестки
Вазонной красной розы-лилипута.
Немного по сусекам погрести –
И можно тесто замесить так круто,
Что даже дряхлый кактус-тугодум
Способен превратиться в диво-ёлку.
У декабря совсем не хилый ум
И не подводит никогда сноровка.

НЕНАСТНОЕ
Под спудом лежалого снега,
Скрывая и страх, и надежду,
Ютятся у корня побеги –
Земли задремавшие вежды.
Весной из-под рыхлого наста
Родятся глазкИ, как младенцы, -
Смотрящее в небо богатство,
Растущее прямо из сердца.

ВЫБОР
Стихи – не «бой морской», не крестики да нолики
И не удачно скроенный кроссворд из рифм,
Дорог стреноженных распутье в чистом во поле,
И лишь одна из них приводит в Вечный Рим.
Развилка эта не размечена маршрутами,
Поэт-ходок, доверься выбору пути,
Иди паломником, и - хрустнуло ли, грустно ли -
Ты собственным шагам диктатор и статист.
И пусть же полисом все ворота распахнуты,
У горизонта ждет ликующий народ,
Храни дыханье, избегая даже ахнуть, ты.
Торжеств не будет, но судилище и торг.

ИСТОВОЕ
Дождь, растворяющий беглые мысли
В каплях, растекшихся по стеклу.
Серые змейки в окошке виснут…
Позволь, на минуту тебя отвлеку
От красочных фейерверков осени,
Радужных летних воспоминаний,
Белейшего зимнего будущего,
Весеннего равноденствия…
Отвлеку тебя дождливым началом,
В котором не было рек и морей, и причалов,
В котором время остановилось,
Чтобы лететь в прозрачной капле дождя
Причудливой космической капсулой
Веры в то, что время не тонет, не истекает, не иссякает...
Оно прорастает, прорезывается, взрывается и врезается -
Время рождения ливня, время надежд без пристаней,
Время бурных начал, время отчаяний, поисков истовых…
Время отчалило.
Ищет пристанище
В капле дождя,
Не отвлекающей от самого главного…

МОНОЛОГ УЗНИКА
Ах, как хотелось одолеть мне гору,
Но вот опять я в каменном мешке,
И ноги, цепью спутанные, – впору,
И стрижка в зычном стиле «а ля шкет».
Упорное охранников молчанье
И в унисон – бряцание ключей,
И вой души, разодранной на части,
И запах убывающих свечей.
И лишь «глазок» назойливо лукавый
Дарует вновь безумную мечту,
Что выход есть, что он – прямой и правый,
И так же прост, как провести черту.
А может, подвести черту – вернее?!
Судьбе отмерить скупо - «от» и «до»?
Дряхлеют буревестники в бродвеях,
Не ищут золото-перо Садко.
И, увлекая мысль упрямо в небо,
Влачим житье привычно взаперти.
Но принимаем дозами плацебо,
Чтоб в камере, по кругу, но идти.

ПРЕДАННОЕ
Мне страшно в этом звездном мире жить.
Жить в том, неведомом, – мне тоже страшно,
Ни лишь бы между тем и этим нить
Оборвалась не завтра, не внезапно.
Да, я способна боль и страх терпеть,
Не забываю йодом мазать раны,
Им на груди рисую сетку-клеть
И до упора ввинчиваю краны.
Не истекла струя. Но день-деньской
Промозглость голосит и мерзнут слёзы,
Во здравие или за упокой
Отсвечивая капельками бронзы.
Все не уйдет. Останется нам миг,
И душ восторженных венец свеченья.
Пусть, обжигаясь, задушу я крик,
Но преданной тебе останусь тенью.

КРОМЕШНОЕ
Мы зачем-то кричим в этот мир о себе,
Заглушая, не слыша друг друга.
Мы свихнулись давно на кромешной борьбе
За местечко центральное в круге,
Где бы нас поднесли на руках до небес,
Нарядили в белейшие тоги.
Только снизу и сзади озлобленный плебс
Дышит нервно и адом, и богом.
У меня, у тебя не бела уж спина.
Все мы, в общем, запятнаны сажей.
Так зачем в потасовке кого-то пинать
За слова, смысл которых изгажен.
И оставлю я круг, и найду я тропу
В те пределы, где любо и грустно.
Ну, а тогу мою в лоскуты изорвут
Стеньки ряженые от искусства.

ПОБЕГ
Декабрьский дождь опять зело чудит,
Гадает на кофейной гуще.
По мне, так это все же лучше,
Чем снежным ворохом на голову метель
И востроносый с крыши сталактит.
Гуляю по водице-пуще,
Тут в каждом шаге дышит акварель.
С ней не грозят ни грёзы, ни отит,
Ну, может, только легкий насморк.
Желанье жизни не угасло.
Горит. Могу и дождь им обогреть.
Что непогода? Пусть себе гудит
В струю с карниза из-под крыши.
И что мне слякоть, что мне снег,
Коль на вершок я стала выше,
Сорвавшись раз в нечаянный побег.

КОСТОЧКА
В прошлом найдется точно
Будущего немного –
У корешков и почек,
И у плевка с порога.
Косточка от черешни
Как-то попала в лужу.
Тонко скорлупка треснет
Жизни зерном наружу.

СПОРЫ
Что общего у людей и грибов? Споры, конечно.

ПРЕЖДЕ
Отыщи, человек, человека
В полутьме полутемного века
Меж искусных обманных огней,
Просыпающих лики теней
В зеркала автобанной прямой
И в ночной электрический зной,
Где бурлак, и чумак, да и грека
Не за гуж, за сплошные прорехи
Обилечены млечным путем.
Человек - человеку? Потом…
Все – потом. И космический лед,
И морзянка железкою бьет,
Отмечая квадраты и цели.
Человек. Человек под прицелом!
Этот вынужденный целибат,
Расстоянье меж нами – карат.
Человека алмазная пыль,
Что расстрелян на небыль и быль.
Оглянись, человек в человеке!
Неделим этот мир под опекой
Огоньков близь летящих комет.
В сонме старых и новых примет,
Обретая истоки и цель,
В человека ты прежде поверь.

ИЗВЕСТНОЕ
Белоснежной известью черные известия
Выбелены дочиста зимушкой-невестой.
Вести распогодились в солнечных конвертах,
Снегирями выпорхнут, клювами завертят -
Где бы что бы клюнуть, пощипать на ветках -
Баловницы-весточки, баловницы-детки.
Расшалились птицы – солнечные нотки,
Отбивает пташество на ветвях чечетку.
Снеговая баба без моркови плачет,
Весь подол замызган. Где найти ей прачек?
Впрочем, стирка платья ей уже не к спеху,
Станцевала вальсы с прошлогодним снегом.
Но сегодня - вёдро, небо – голубое,
И гарцуют голуби бравыми ковбоями.
И калина красная будто взбеленилась,
Ягоды напраслины разбросала в сырость.
Что стоишь, бабулечка? И чему не рада?
Не известно, будет ли по плечу награда?
Будет. Нахлобучка. Сковородка с дыркой.
А морковка… Ну её! Деток бы с притирками.

ОТХЛЕСТАКОВСКОЕ
Мне городничий снился. Да под Рождество.
Ждать прибыли? Гадать на Хлестакова?
Уж лучше осеню себя святым крестом,
Не угодить бы в летаргию снова.
Изюминка во сне. Куда пикантнее!
Без ревизора было бы в нем пусто.
Но по судьбе - скитаться мне с вагантами.
Не оттого ли я проснулась грустной?

АВТОМАТНОЕ
Здесь каждая минута – невпопад
И каждый день упрям и неподатлив,
И гололед, и маскхалатом снегопад,
И снова с неба замерзающие капли
Осколками врезаются в сердца.
Мне б ледоруб, саперную лопату,
Окопы вырыть у разбитого крыльца.
И – жить, и жить… почти на автомате.

ЯНВАРСКИЙ РАССВЕТ
Будят нежные рассветы синим светом –
Будто волны, море у порога,
Солнца кисть рисует персики и лето,
И зеленую в горах дорогу.
За окном же снег лежит январский,
Мерзнет глина вывернутых комьев.
У синиц нагрудники иль ранцы,
А у соек – синие погоны.
И кутенок, черный и лохматый,
Начинает день с разведки боем.
У ворон припрятан был от святок
Сала шмат, украденный с балкона.

О ГЛАВНОМ
Разрознены, как лепестки опавшей и отцветшей розы.
А ведь как плотно наполняли мы бутон недавно!
Сегодня листики слезами украшают томик прозы,
А в нем так и не сказано о самом главном.

КОТОВСКОЕ
Расфасовав обрывки сновидений
В кульки и плошки
И упрятав их в кладовку,
Займусь-ка делом
И раздвину стены,
И с вечера оставшиеся крошки
Подсыплю птицам.
Без умолку
Перекликаются бессонные синицы.
О чем? О том,
Что день сегодня теплый,
И о том,
Что кошкам нет нужды таиться,
Коль даже снег уже пропах котом
И страстно к марту репетирует он вопли.
И все уж было. Будет и потом.
Вот только жаль,
Что я уже не птица.
Наседка, впрочем.
И люблю котов.

СИНОПТИЧЕСКОЕ
Отвалентинился вовсю февраль,
Лихому марту передав бразды,
И пожелал «ни пуха ни пера»,
И чтобы разом замяукали коты.
Да вот знобит, и нет еще котят,
И не желтятся вербных душ цветы.
На полюсах синоптики сидят,
Но между ними не достроены мосты.

ЖЕЛАННОЕ
Суметь родиться вновь, приблизившись к весне,
В любви испепелить себя, в живом огне.
Уйти в дыхание, что теплится в листве,
Слезами стать на Вашем рукаве.

LOVE STORY
Не Вам пишу – пишу другим
О суете в обрыдлом доме,
О том, что к старости спешим,
О бедах и обидах помня.
Добро же прячем второпях,
Как будто ветхие канаты,
Что поистерлись на столбах,
Роняя все, что было свято.
Лежат качели на земле –
Как мал наш плот в открытом море!
И что с того, что заалел
Рассветный островок «Love story».
Туда одна не доплыву.
И плот не нужен – только лавка.
Пересидеть на ней молву
Под тихое жужжанье прялки.

ЧЕРТЕЖНОЕ
Клавиатура, микстура от кашля,
Синий дымок дорогих сигарет,
Утром – два кофе, в обед – миска каши
Или борща, если он разогрет.
Снова до ночи копание в буквах.
Мысль на защелке. Етить её так!
Месяц приходит-уходит без стука,
Пеплом следит на белейших листах.
Пусть полнолунье – усну и под лампой.
Лысой горе на меня наплевать.
Черти и черточки спляшут мне завтра,
Я их метлой загоню под кровать.

НЕУГОМОННОЕ
Мне нужен альпеншток и тягловая лайка.
Во всеоружье альпинистском я еще ого!
Не пришпилишь ни кнопкой, ни булавкой –
Не бабочка не в Токио в цветастом кимоно.
Но лайки лайками пусть лают в Интернете
И там же альпенштоки на развес.
Я, в общем, не о полюсе – о лете,
И кто куда, а я, пожалуй, в лес.
И в нем я Пеппи с Шапокляк в одном флаконе,
Ну, а еще во мне пыхтит Колумб.
Вчера в Китай слетала на драконе,
Чуть рису захватив в обратный путь.
Вернулась. Вижу: ёлки-палки-веник!
Во тьме египетской томится фараон,
Лежит в гробнице голубочек-пленник.
Ну, вот, открыла. И лечу на Балатон.
На озере угорском слишком бурно
И скучно так - открытки продают.
Слетаю я, наверно, к Сингапуру
На огнедышащем круизном без кают.
И вот те на – остекленевшая деревня!
Зачем её народу открывать?!
Ну, пусть глядит, блистая вдохновенно,
Глаз рыбо-льва, а не япона мать.
Ты, говорят, болеешь о Таити.
Вот и болей. А я опять лечу.
Пожалуй гряну с неба Айболитом.
Венки на шею званому врачу!
В твоей хибаре я угомонюсь под вечер.
В кромешности опасно все ж летать.
Да и дракоши огонёк не вечен.
А ведь приспичит еще звезды зажигать.

Я ПОМНЮ
Я помню себя на отвесной скале,
В то время не строили храмов,
И ливень глушил на раскисшей земле
Поникшие серые травы.
Я помню, что не было силы терпеть
Обрыв, водопад поднебесный.
И что ни струя – то разящая плеть
И хохот раскатистый бесов.
Я помню, сорвалась и вместе с дождем
Ударилась страшно о землю.
И помню, себе же шептала: не ной,
Не ной, но ползи к тем деревьям.
И помню, залеплены грязью глаза
И сломаны руки, и – чудо!
Потоком воды переносит гроза
Меня, словно утлое судно.
Я помню у дерева лаз меж корней,
Меня туда щепкой бросает.
Ревущей стихии кончается гнев,
Я ложе для сна обретаю.
Я помню, что тихо качали меня
Разбухшие корни деревьев.
Их соком питалась я день ото дня
И в них укреплялась я верой.

НЕ НА РАВНЫХ
Что ж ты, ночь, меня терпишь едва?
Ведь встречались с тобой на равных,
И лечили не раз и не два
Воспаленные жизнью раны.
Гулкий пульс заболевшей души
Укрощала ты звездным небом,
А теперь лишь тенями частишь
И как нищенка бродишь следом.
И поклонов не бьют фонари,
Не сорят золотистой пылью,
От заката до самой зари
Привечая мечты наивных.
Нам осталось с тобою делить
Лишь надкушенный ломтик лунный.
Как обычно, немного кислит
И не гаснет, хоть трижды дунуть.
Я готова тебе отдавать
Очерствевшее хлебосолье.
Но упрямо ты просишь тетрадь
С записной чернокнижной болью.

НА ЧЕТЫРЕ СТО…
Здесь маски, псевдонимы, ники, аватарки,
Сучит из них веревки интернет,
И престарелые альфонсы, и пацанки
Ведут игру с названьем «Да и Нет».
-Вы не узнаете меня.
-Да и не надо.
-Вы не поймете…
-Что там понимать!
-Вы для меня в скупой судьбе отрада,
Вот только мой провайдер вам не рад.
-А не хотите ли меня почтить вниманьем?
-Здесь «да» и «нет» не говорят.
Здесь постят, дорогая, клик- свиданье
Желательно картинкой подкреплять.
-Ах что за ножки! Прятать – преступленье!
-Я вас убью!
-А я вас – ни за что!
-Ну, напишите что-нибудь еще!
-Да лень мне.
-Ну, так идите вы на все четыре сто…

ПРЕСТРАННОЕ
Лишь только отцветут мои глаза,
Я напишу тебе престранное письмо,
С лиловой моросью, не пыльным ветерком.
Ты скажешь: не сдержалась егоза
Ни в первый раз, ни в сто восьмой.
Да, эти тернии, ведущие в terp.com,
Аркан email-а затянули слишком туго!
А так хотелось прикоснуться рукавом,
Поправить волосы растрепанные друга.
И не писать уж больше ничего.
Ведь что слова, когда и чувства мало?!
И отчего-то вновь болит плечо,
И, отдаляясь, в путь зовут вокзалы.

ИЗ ГРЯЗИ В КНЯЗИ
Ну, повтори еще мне, повтори же,
Что я обязана парить над суетой
И пролетать фланелькой над Парижем,
И Люксембургу предпочесть карпатский Стой.
Ну, расскажи еще мне, расскажи же,
Что нет прекрасней луж в святых моих краях.
Да на Болотной звездочки пожиже,
А у меня во тьме рубиново горят.
И убеди меня, пожалуй, все же
В том, что лицом не страшно падать даже в грязь.
Острогов строгих милый мой построже.
Зачем мне грязи, коли ладушко мой - князь.
В своих палатах приготовил ложе,
Да только сладко спать мне не дает в ночи,
Но утешает всем, чем только может,
Скажи я хоть нечаянно одно «апчхи».
Мой друже-княже, нет тебя дороже,
Но застилаешь ты суровое сукно.
Лишь нежностью, бывает, потревожишь…
Все это было. Но давным-давным-давно.

ОТЦВЕТАЮЩЕЕ
С отцветающих вишен
по наклонной летят лепестки.
Траектория лишних
в белый сон,
где ни зги.
Я хочу от себя отдалиться,
улететь
без разметки мечты,
упорхнуть лепестком
или птицей
недалёко,
в твои заграницы,
где тоскуешь
о солнышке ты.

РЕМОНТНОЕ
Курага на завтрак и кефира чашка на обед,
а на ужин о чужом болею муже.
Без вопросов. Ладно? Вот и весь ответ.
***
Мысль пришла: ведь молоток не нужен,
чтоб надежно ночью зажигался свет .
***
Ты не ведаешь: сижу я в райских кущах.
Стол на пне и лавочки квадратом,
белка все орешки в елках мучит,
Фазаны орут почти что матом.
***
Кажется, пора про ламинат подумать.
Старый пол ветшает. Позову-ка кума.
***
Живем без дверей в лабиринте.
И окна распахнуты - вёдро.
И кажется, все мы на Крите.
***
Остались дырявые вёдра,
почти как античные вазы.
В духовке - остывшие зразы.
***
Санузел вопит, как зараза:
Где плитка, вагонка и трубы?
А в старом дрянном унитазе
утоплен советский был рубль.
***
Ремонт не окончится завтра.
Но завтра закончатся деньги.
Купить бы до завтра кварту,
облокотиться о нужник.
***
Эх, блин, сковородка и пропасть!
Хочу на курортную скуку!
А в вытяжке треснула лопасть.
Ремонт - не игра, но докука.

НА ВЫДОХЕ
Зной на улице
и полусумрак в доме.
Солнце жмурится,
окно в полуистоме.
Что же ты медлишь,
глухой человечишко,
с гулом стрельбищ
в солнца да в лежбища?!
Господи, господь,
покаюсь без продыху.
Вдох - это просто.
Но выдох?! Без отдыха?!

ОКТЯБРЬ
Орешник, дикий виноград, в просветах - горы,
стол и скамейка, ягодник и сад...
Здесь был отрыт осенний клад
Сорокою в тринадцать сорок.
Ароний яркая листва -
как леденцы у сельских храмов.
На пне опята детским голосом вопят:
не режьте нас, ещё так рано!

ДЕНЬ НЕВПОПАД
День невпопад.
И этот листопад...
Грибные споры
пляшут на ветрах.
Коровы жвачкой
из сухой травы
насытятся, пожалуй, скоро.
На сонный лад
лепечет сад.
Ах, эти разговоры
про запас!
И любо одиночество,
в котором
нет ни причин, ни следствий,
ни раздоров.

СКОЛЬЗНУВШЕЕ
Вновь листья по ветру летят
почти без лоску.
И снова появляется тоска,
своя в доску.
И будто ария звучит
Тоски.
И не на сцене -в небесах
скользких.

НОЯБРЬ
На кромке осени ноябрь встречает
перемещеньем облаков.
Тепло хранит он так отчаянно
что одеяла шьет из лоскутов.
Ноябрь, ноябрь, какого лешего
тебе не спится по ночам?!
И к ночи паутинкой день подвешен,
и сны внимают их речам.

ОБО МНЕ
Понять хотите что-то обо мне?
Так обнимите ветер или дождь,
коснитесь ветки, выросшей на пне,
или посейте на балконе рожь.
Вам кажется, меня одышка жжет?
Но я иду упрямо и легко -
орел там, решка, чет или нечет
и даже в спину брошенный плевок.
Понять хотите снова обо мне?
Так догоните-ка в полете мысль
и грусть, что родилась во сне,
а утром птицей воспарила в высь.
Еще понять хотите обо мне?
Окно откройте нараспашку днем.
Я - занавесочка на свежем сквозняке.
Закройте к ночи - и горю свечою в нем.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я возвращаюсь, чтобы ждать
тебя в себе до растворенья.
И только творчества печать
не скроет чудного мгновенья
и судеб равных тихий разговор.
Я все смогу. Ведь я - терпенье.
И время наше нам - не вор,
но кредитор, влекущий к лени.
Я возвращаюсь, чтобы жить,
чтобы и в дождь и в снегопады
идти не врозь, да и не рядом,
но быть в тебе, тобою быть,
не начинать нелепый спор
о том, что раньше было в Яви -
луч света или тьмы затор,
и выжить в судорогах славы.
И я вернулась. Ты ведь ждал
и строил дом от основанья.
И знаю: молча меня звал.
К работе звал и состраданью.

СТЕНАНЬЕ
Берёзы с обнаженными стволами
ведут поэта под расстрельную статью.
И вырываются не пули и не пламя,
но тихо листья слезы льют
по умирающему ни за что пророку.
Ах что стенать! В поэзии нет проку,
в стихах один болезный стон.
Но пусть продлится дольше он.

ВАГОННОЕ
Во мне не видишь ты ни Ванги, ни Ван Гога,
пожалуй, что милей тебе вагина.
Вагонами по скользкой по дороге
мимо тебя проходят эшелоны глины.
Ты Евангелие читаешь понарошку
и в ожиданьи ангелов из Англии
не подберешь меня как хлеба крошку,
боясь награды в виде лямблии.
Твои глаза ленятся видеть большее,
привычны им мазки в лаборатории.
Тем временем все больше, больше Ев
уходят к Змию, чтоб свою начать историю.
В ней без Адамов будет холодно и жарко,
в ней закипят невиданные страсти.
Но в жизни той уже не будет места маркеру
и карт не будет с пиковою мастью.

ЗНАКОВОЕ
Устав от книжных твердых переплетов,
раскрою снова общую тетрадку.
Ты помнишь: ту, в которой девяносто шесть листов
и от обложки не осталось ни клочка.
Один листочек - сотая часть века,
на каждом знак - чернильная слеза.

ПЕРЕМЕННОЕ
Жизнь на пределе и на переделе,
когда срубают крепкие деревья
лишь оттого, что проводам мешали ветки.
Жизнь переменчива. И снова - перемены,
которых нам желали древние китайцы.
Жизнь - трансформатор с переменным током,
преобразующимся в постоянство.
А в общем, все неплохо, когда дочка
Под вечер спросит: "Можно мне на танцы?"

МАЙДАНУТОЕ
Комья, брусчатка, базарные бабы,
прутья, дубинки летят без потерь.
В банках Швейцарии курочка ряба
яйца несет для послушных детей.
Видимо, там Яйценюк напитался
в общем, конечно, не хилым желтком,
чтобы сплясать эти дикие танцы
на побуревшем Майдане легко.
Синие реют над Киевом гривы,
митинги мерзнут отсель и досель.
Снег - не белила для этого мира,
градусник битый горячки страстей.
Снег - белошвейка без нужной иголки,
той, что упрятана в тухлом яйце.
Ходят под флагами нищие ёлки -
им бы звезду на худом на конце.

МИНУТНОЕ
И тает снег в рождественское утро
и кажется обугленной земля...
Но как же блажи хочется минутной -
смотреть, как прорастают нотки "ля"
под рассыпною солью света,
и с ними танцевать начало лета
на островке с травинками у пня,
и быть частицей солнца и огня.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Отогреет Рождество
замерзающие души
И приклеит на окно
золотой волшебный лучик.
В тихом вальсе поплывут
ветви в небе густо-синем
и цветы вдруг прорастут
сквозь царапающий иней.
Горделивый черный кот
мне мяукнет: "С возвращеньем!"
И отправится в обход,
чтоб уж не было сомнений
в том, что надо мне идти
и уверенно, и ровно.
Там, где чувства взаперти,
не случится дива в полночь.
Отпущу и улыбнусь:
не спеши, моя надежда
и любовь, с которой грусть
с верой в то, что было прежде.
И рождаются слова
о большом и светлом чуде,
и жемчужина волхва
на ладони - как на блюде.
И блюсти, блюсти себя
От тоски без вдохновенья,
Радость робкую любя,
принимая дар рожденья.

ДЕНЬ БЕЗ ДОСАД
Такой невинный, чуть шутливый день,
в котором нет ни лени, ни забот,
ни сожаления о прожитых минутах.
День нахлобучен ненароком набекрень
на голову, бегущую от скуки.
День, ускользающий от липнущих проблем,
чужих нотаций, суетных страстей,
день, когда и мыслится и плавно, и легко,
день без досадных заморочек, теорем
и аксиом о неминуемых разлуках.
На распри все пора махнуть рукой!
И в дверь войти, открытую без стука.

ОСТОРОЖНОЕ
Мне кажется, уже давным-давно
ответом стала я на все твои вопросы -
мы словно бы сыграли в домино.
Осталось лишь убрать торосы,
что преграждают нам пути
к реке, текущей плавно и надёжно.
И нужен взрыв. Ведь снова взаперти
нас держит ледяная осторожность.

НЕМОЕ. ТЕБЕ
Я растолстела, у меня больные ноги,
Дышу так яро, как кузнечные меха.
Матёрные читаю чьи-то блоги...
Но чуден Днепр и ночь - прекраснее стиха.
И спят в Крыму уставшие морпехи,
им ало снятся паруса исподтишка.
И реют на юга серебряные стерхи,
И жизнь у них - коварна и легка,
Путь в небе показательный - не к спеху,
им бы добиться пары и гнезда...
А я сижу в своей библиотеке,
ищу синоним к слову "резеда".
И чувствую себя я резидентом,
подводным островом в глуби материка.
И воздвигаю строфы - клеть за клетью,
и выполняю Твой немой приказ.

ХОРОВОДНОЕ
Март хороводит в солнечных лучах...
На оголенных и обугленных полянах -
солдаты-крокусы с главами на плечах,
с мечами зелени, залечивают раны...
Шафранам рукоплещут лилии - не дамы,
но золушки, спешащие домой,
к теплу, уюту, приоткрытым ставням
в родном подлеске, пахнущем весной.

ЗРЕЮЩЕЕ
Боярышник зацвел, как в первый раз,
любовью к небу первозданно брезжит...
В ладошках листьев - чувства про запас.
И зреет сердцем к осени, как прежде.

НАВСЕГДАШНЕЕ
Победный день весны приходит в марте,
когда и пни замшелые цветут,
когда маршрут проложен не по карте,
а пройден наяву по тропке путь
к ручью, где камушки под солнцем истекают
и будто золотом насыщена вода.
И ветви зелено и ласково кивают.
Ну, да, весна! И это - навсегда.

ВЕСТИМОЕ
После дождя приходит Благовестье,
и радугой очерчивает место,
где небо и земля касаются друг друга.
Округлость вести так упруга
и так жива, что места нету мести -
лишь мост, построенный для друга.

БАЛЕТНОЕ
Апрель буянит и бузит,
и требует себе букетов,
а у хромых речных ракит
проснулся интерес к балету.

Пуанты листьев семенят
в волнах, бегущих мне навстречу,
в прозрачных водах виден клад,
слюдою белою отмечен.

Сюда вернусь, в цветной апрель,
когда и сонцу будет жарко.
И позабыв о груде дел,
вновь отыщу весны подарки.

СВЕЖЕЕ
Лучится свет в клочках тумана,
и тает ватно-серый смог.
День начинается заглавный.
И первый, самый свежий вдох.

СИРЕНЕВОЕ
Апрель с ароматом сирени...
И пять лепестков, что на счастье...
И бабочки, нету сомненья,
несут в точку "N" мое "Здравствуй!"

Жуки прожужат тебе уши,
шмели пошалят у окошка,
расскажут, как сонная клуша
бежала спросонья к обложкам

еще не дописанных сказок,
еще не рожденных романов.
Был кистью сирени помазан
источник рассветных туманов,

вчера и сегодня, и присно
дарующий заспанной музе
волшебных лучей живописность
 меж графики вещих иллюзий.

В сирени - счастливый кластер,
пяток лепестков обнаружишь.
И я говорю тебе: здравствуй!
Будь счастлив и веруй, что нужен.

МАЙСКОЕ
Ушла я снова от тоски-печали
туда, где веточки заботливо качали
малюток славных в распашонках из цветов.
А те глазели в голубые дали
и ротики потешно раскрывали,
зевая в предвкушеньи майских снов.

Там в изумруде их купало солнце
и шапочки вязали тучки-овцы,
поили с листиков прозрачною росой
и отмеряли ровно столько порций
из горных и очищенных колодцев,
чтобы кормить их истиной босой.

НЕ ПЛАЧЬ!
Мои стихи становятся чужими,
они боятся шорохов ночных,
их словно на кушетку положили
и как больному говорят: ""Очнись!"

А ведь они и половины не прожили
того, что им сулили небеса.
Но злопыхатели кричат: "На мыло!"
И чей-то глаз замылила слеза.

Моих стихов диагноз - не страдальцы!
Им суждено подняться и идти.
Прошу, не плачь, еще я буду драться,
летать и петь под небом золотым.


СОКОЛОВСКОЕ
Я на сто первом километре у Соколова Толи,
там, где барвинка лист промерз под самый корень,
где дыбятся дома во мгле задымленного утра,
и где течет толпа рекой - бездонной Брахмапутрой.

Я на сто первом вираже кренюсь в полете вязком.
А впрочем, все это - ничто, в сравненье с Витта пляской,
которой был обещан мне возврат к здоровью
тем, что кипит теперь в котле, где масла - прорва.

Я скорбный саван неба иссеку в лоскутья жизни,
чтобы ключи осенних птиц под солнцем видеть.
Пусть наша вера во Христе - как нить, истлевшая в иголке.
Но небо птицами зовет. Но грех - в беспамятстве умолкнуть.

ВЫХОДНОЕ
У меня сегодня выходной,
и об этом, видно, птицы, знают,
потому что под моим окном -
слет ансамблей с городских окраин.

У меня сегодня тишь да гладь-
птицам лишь позволено нарушить.
Эх, устроить бы свою кровать
под развесистой зеленой грушей,

как бывало в деда на селе.
Чтоб плясали солнечные блики,
чтоб порхало солнце на челе
и вишневые светились лики

меж листвы прохладной и густой.
А в пчелином монотонном гуле
у цветущих розовых кустов
видеть бабушку на старом стуле.

МЯТУЩЕЕСЯ
Май, не отмаявшись,
в смятенье оставался,
и мята, смятая и ветром, и грозой,
пыталась приподнять себя на цыпочки,
чтоб оставаться в море маеты
зеленым и с прохладцей маяком.

А над болотцем тихим
черти куролесили,
и зажигали комариным писком
мятущиеся души лягушатника.
Большая, будто лайнер, стрекоза
по расписанью двигалась в июнь.

И матовую хрупкость
мяты огибаю, и
не футболю одуванчика мячи,
лечу за стрекозой под синим знаменем
из шелка самой пламенной мечты -
коснуться неба, крылья не сломав.

ВИЗАВИ
Тех научилась я не видеть,
кого не в силах обаять.
И научилась без обиды
парировать холодный взгляд,

и по-английски не прощаться,
когда лукаво в гости ждут.
И почитала я за счастье,
когда мой друг и нем, и скуп,

и лишних слов не скажет всуе,
и не запишет в должники,
а если вдруг кого-то "взует",
то знать мне это - не с руки...

Я ненавижу друга страстно,
и так банально - от любви.
У ненависти мизер власти,
когда любовь ей визави.

СУМА-ШЕСТВУЮЩЕЕ
Лето бредовое до сумасшествия,
снова бреду я с сумою и шествую
в обществе верных из буков стволов.
Где-то царей объявляют восшествия,
где-то блондинки позируют, бестии,
а у меня тут немеряно дров.

Где-то взрывают склады оружейные,
где-то готовят народу ошейники -
я отбиваюсь от буковых снов.
Мне б не скрутить позвонки свои шейные,
и - в одиночество, или - в отшельники,
противотанковый вырыть бы ров,

чтоб не скулить и не ждать продвижения
тех, кто живому сулит разложение
в виде покоя средь бешеных псов.
Принять свое боевое крещение,
Слышать пиано, ответить крещендо я
снова смогу, Твой услышавши зов.

Силой ударной умножу призвание,
Богом мне даные, Богом и знанием:
давящих жизнь - разнести в пух и прах!
Что в этом мире сословия, звания,
коли встречаются силы неравные -
робкий поэт и убийственный враг?!

ВЫШИБАЮЩЕЕ
Как это случилось, не пойму, ей-богу,
жизнь - как вышибала в пьяном заведении,
человека слабого, болью уничтоженного
добивает молча за грехи трезвления.

ЖИЗНЕННОЕ
***
Жизнь азартная сулит потери,
только в дурака я не играю.
Бегающим глазкам я не верю,
Автоматам я не подпеваю.

***
Жизнь безбрежная и удалая,
на "Титаник" лучшее опоздаю,
ну а моськой, что слона облает,
я не буду - ведь слоны летают.

***
Жизнь на привязи, а надо - на приколе,
так оно, пожалуй, веселее.
Если жить отколе и доколе,
колебательным получится движенье.

***
Жизнь обманчива, а надо - чтоб по правде,
правда ж в том, что в жизни - как в кино:
коли снялся, показаться надо,
а не щелкать по костяшкам домино.

ОСТРОВНОЕ
Знаю: встретимся и через тысячи солнц,
летящих в космическом ваккуме,
и в миллионах прочитанных слов
отыщем одно на двоих - знаковое.

Знаю: свидимся и в пустынной глуши,
где миллиарды расщепленных атомов,
две не чуждых друг другу души,
пусть и несколько странноватых.

Знаю: и на морском глубочайшем дне
у корабельного затонувшего остова
две жемчужины скажут судьбе:
слава Богу, что на одном мы острове.


РАЗНОЦВЕТНОЕ
Цветут неприхотливые ирисы
и словно бабочки пытаются взлететь.
У клумбы девочка, рассыпанные чипсы,
по виду - загорелые на солнце лепестки,
упавшие, как манна с поднебесья,
а может, блюдечка с солёною росою
на завтрак вездесущим голубям.
А воробьи - те так и норовят
устроить пир вишнёвый у окошка,
в стекле которого прозрел зелёный глаз
ленивой, но голодной серой кошки.

ИЗНАНОЧНОЕ
Колокольчики трезвонят спозаранку,
зазывая искупаться в росах.
Не цветы, а небо наизнанку,
под которым от воды укрылись осы.

Есть грустинка в этих наблюденьях:
колокольчик так похож на чашу.
Только стебля своего он пленник,
проливающий и тленность и нетленность -
 в общем, двойственность природы нашей.

ЦЫМБАЛЬНОЕ
Вчера гроза
мажорним ладом
по цымбалах трав
прошлась.
Сегодня
 ветер лихо разгоняет облака.
Озона - всласть.
Бурлит
у берега кисельного
 кофейная река,
восстав.
У солнца - власть
и масса разных прав.
А вот у нас
есть право
греться под его лучами
и забывать
вчерашние печали.

НЕРАЦИОНАЛЬНОЕ
Однажды автор сего стихотворения поняла, что ковры - символ обывательского благоденствия - не нужны в доме, и отдала их в пользование арендаторам ближнего средневекового замка

Давно все пыльные ковры унесены из дома.
Лежит теперь в тиши история моих по ним шагов.
Под ними - ключ к дверям забытых ветхих замков,
паркетной суеты бряцающих оков.
И выхожу из пешек снова в дамки,
и глаз не мучу тем, что и старо, и жалко,
и не страшусь клещей и жутких снов,
отдав ковры постылые на попеченье замка.
Покуда с ворсом парятся в архивном парке Парки,
моя судьба ведет меня меж буков и дубов,
где узнаю себя в скрипящей на ветру акации,
пусть с узловатой, но вполне природной грацией.
Там ждут меня дорожки меж цветов и трав.
Иди со мной - и будешь трижды прав,
и во сто крат живее подковерных гадов.
Давай, дружище! Нам и солнце радо!
И спросит обещанье с нас о том,
Что будем живы мы и завтра.
И да поддержит нас лучистая любовь.
Ведь со светилом мы сердцами связаны, не рацио,
и эта связь - основа из основ.
Таков мой сказ о бренности и тленности ковров,
мой друг, не названный Горацио.

НЕСОМНЕННОЕ
От гнили и яда, житейской отравы
я снова уйду в свои смуглые травы,
уйду от презренного, мерзкого быта
туда, где никто и ничто не забыто.

Уйду без оглядки, без тени сомненья
и впрок заготовлю из буков поленья,
цветов насушу, откопаю коренья
и веток с листвой припасу для оленей.

Мирские проныры, холуйские дети,
попомните: если когда вас и встречу,
не ждите гостинцев, радушных приветов.
Я вас не увижу - одна я на свете.

Но вовсе не я - это вы одиноки,
забыв о верховных законах истоков:
все то, что течет, то и канет когда-то,
и только лишь чаша источника свята.

Ханыги, барыги, иные подонки,
от вас отвернутся и ваши потомки.
Все то, чем кичитесь, вам станет погостом,
и даже трава будет выше вас ростом!

ПОГОДНОЕ
А на завтра дождь обещан -
благо, можно отдохнуть.
Пусть же в окна бьет и хлещет,
и смывает ночи муть.

Дождь лелеет летних женщин,
обессилевших в жаре.
И горячки будет меньше,
дня расправится шагрень.

В общем, в дождь всегда я крепче,
даже если без тебя.
Я ведь тот еще орешек -
не раскусишь, не любя.


НЕРВУЩЕЕСЯ
В обители кузнечиков и мотыльков
я наслаждаться буду перезвоном стеблей.
Какая радость - оказаться без оков
и думать не о том, кто из нас бредил,

а кто взывал к уму. И мир спокоен вновь,
и голубеет небо там, над горизонтом.
Нет диссонанса чувств и резких слов
и ничего не рвется даже там, где тонко.

Ах эти нервы - рвать, не рвать, взрывать!
Зачем, скажи, нам, если все уйдет меж травы?
И погрустит тихонько благодать,
и взмоет к солнцу, крылышки расправив.


ЗАМЕСТИТЕЛЬНОЕ
Птицы бойко за окном балагурят ни о чем,
небо грезит меж ветвей палевым рассветом.
Спаниель наш дворовой Ричи возится с мячом -
терапия замещения косточки с котлетой.

Помидоры до сих пор не подвязаны тесьмой,
не томаты в палисаднике, а горохи-дети.
Я сегодня просто так напишу тебе письмо,
чтоб недельку помечтать о твоем ответе.

ГЛАВНОЕ
Вопреки метеосводкам солнце не сдается,
тучки выстроились в ряд - у колодца овцы.
Трепыхнула за окном веточкою птица,
перезрелой вишни бок сочно золотится.

Напишу тебе письмо, отошлю нарочным
я по веточке другой - тоненькой, но прочной.
Расскажу о сентябре теплом и туманном...
Прочитаешь между строк истину о главном.

ПОТЕШНОЕ
Атмосферные фронты, перепад температур.
Припекало и пекло, а сегодня дождик хмур
Окатил и охладил, успокоил будто.
Начинаем водопой, мое птичье утро.

Карамелью подведем кромку серых облаков,
нарисуем синий дом, стрелки лучиков-ростков
разбросаем веером метко у порога.
Приоткроем робко дверь - скрипнет недотрога.

Выйдем в сад ли огород брызги счастья собирать.
Нет там мыслей про кровать, снова хочется летать,
быть дождинкой-асом, плыть кролем и брассом...
В общем, жить потехой, наслаждаться часом.

ПРОГУЛОЧНОЕ
Душа дождливая прогуливалась в ливень,
слегка боясь в нем раствориться,
и чудилось ей, вольной птице,
врастет она в него, как в землю ива.

Из той души философ был наивен,
ведь все проходит - завтра ли, сегодня,
а без души не будет жизни годной
ни птице, ни земле с вербой, ни ливню.

НА ЛЕСНОЙ ДОРОГЕ
Эх, июльская страда,
"звиздецы" на тропах.
Дерево сошло с ума -
выставило попу.
Бук-хитрюга выгнул бок,
чтобы не спилили.
Зеленеет веер-дрок -
лик в японском стиле.
Супер-лунные грибы
шляпами мне машут.
А в глазах листвой рябит -
Роща польку пляшет.
Славный день! Побудь со мной,
задержись немного.
День из детства, чуть смешной,
на лесной дороге.
Друг мне к виршу дописал:
"Звиздецы" - не к месту!"
Я: "По паннам тоже план
выполнен известный.
Не хватало лишь Хомы
и поганок бледных.
Впрочем, на кругЕ травы...
Тьфу ты!.. Стебли лЕгли".
И в лесу, конечно, я
бойко графоманю.
Пусть в кармане - ни копья,
но в корзине - мани-
фест натуры спорой
на подъем из спячки.
Этот лес возьму измором
на июльской стачке.
Вот и тачка беляков
улеглась в кошелке...
А теперь решить "прикол" -
с горки съехать ловко.
А подспорье - вот оно:
еловые лапы.
В них садишься и - кино! -
ветерок бесплатный.

*"Звиздецы" - так автор стихотворения называет грибы, похожие на морские звезды.
**Панна - гриб, похожий на лежащую в белом пеньюаре девицу. Хотя, говорят, он похож и на что-то другое.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ
Кот, умостившийся на одеяле цвета "хаки"...
Под одеялом - консервация хранит еще тепло.
Пожалуй, что принудят странно-газовые драки
перенести к зиме заготовительный сезон.

А солнца этим летом не хватает слишком остро,
грибы не высохли, дождь превращает ягоды в кисель.
Обитель наша - на расхлябанном и мечущемся  острове,
который сел на политическую мель.

Воздающее
Когда во власти узурпаторы сидят,
не остается ничего, лишь подчиниться?
На площадь выйти, прокричать: "Стреляй!" -
и ждать, когда пальнут в тебя, как в птицу?

Когда народом правят хамы-палачи,
детоубийцы и продажное отродье,
любимую мозоль начнешь лечить
и будешь радоваться виноградным гроздьям?

Когда тебе прикажут быть рабом,
возненавидеть и любимого, и друга,
пробьешь ли эти загражденья лбом
и выйдешь ли из заколдованного круга?

Когда тебя взведут на эшафот,
чтоб растерзать, как загнанного зверя,
ты будешь слеп и невидющ, как крот,
в дрожащем и убийственном неверье?

Когда тебя к доске позора пригвоздят,
забудь о личном фото для доски почета.
Возмездье грянет и карателям воздаст
отмщенье Азъ, без меры, срока, счета.

Позволь погладить твои руки

Ах, Николай, позвольте мне погладить Ваши руки
и пальцы с пальцами скрестить в замок.
Мы не откроем даже Богу наши муки,
но скажем людям: "Был такой урок,
 
Когда мечту убили злые силы,
подсунув ядовитый шоколад
и насадив его на трижды вилы,
Вас и меня вписали в теротряд.

Ах, Николай, позвольте не прощаться с Вами.
Мы будем вечно: Вы и я, и мы!
Пусть даже наши перепишут стенограммы,
мы доживем до снежной до зимы,

и до весны, пятнадцатого лета...
И встретимся, и черт бы их побрал,
Ежели я конем не спрыгну с клети,
мой милый Нельсон, петербургский адмирал!

Не умирай, прошу тебя, мой друже,
Будь жив, хоть болен, и зови меня к себе,
и верь, что в этой жизни нужен
Мне, как еврейке праведной ребе.

Я не могу остаться без согласья,
хотя бы в том, что Бог меня блюдет.
Мой Чудотворец, РОссия иль РАсья,
крепись, Мыколо, нам предъявит счет.

Но я люблю тебя, мой друже чудный,
люблю и верю, даже если невпопад.
Скончались, да, давным-давно гламуры.
Остались мы - погранотряд.

Атлантическое
Перекаты гула в небе грозовом -
словно взлёты и посадки истребителей,
громовержца Илии густой озон
плещет в окна обесточенной обители.

Связи нет. На подоконнике дежурит кот.
Ухо чешет. А подсчета молний не хотите ли?
С непогодой вышел форменный прикол -
ломка калькулятора в пушистом кителе.

Нынче рацию оставлю на кота,
он поищет позывные в облаке.
Во дворе - такая ляпота,
в лужах плавают резиновые слоники,

паровоз и серебристый вертолет,
и мячи, и шайки-лейки с фантами.
Пусть вода нам очищенье льет и льет,
посидим с котом почти атлантами.

Краткое
Под утро так становится темно,
что хочется от непроглядности глаза упрятать.
Но, слава Богу, светится окно.
Одно, твое. И жаль, что предрассветный миг так краток.

Не праздное
Я не боюсь тебя увидеть безобразным,
ведь и сама я искалечена судьбой.
Укусы оводов лечу заморской мазью
и крашу волосы, чтоб встретиться с тобой,

не испугав седыми космами и болью.
Их много лет скрываю от себя и от людей.
Да, старовата для влюбленной роли...
Так ведь и ты не записной прелюбодей.

Нет, не боюсь тебя увидеть безобразным,
Пусть с червоточиной, нарывами в душе.
Моя любовь к тебе - совсем не праздность
и не желанье видеть чувства неглиже.

Коснуться ран и верить в исцеленье
души, испробовавшей ад и Крым, и Рим.
И привезти тебе мое знаменье
о том, что путь любви необозрим.

Но оба зрим и видим, и мечтаем
о счастье - не от сих и не до сих.
И что с того, что отцвели мы в мае,
для счастья важен августовский миг.

Неприкаянное
Что ж ты, Витебский вокзал,
убиваешь наповал
неприкаянную иностранку?
Нет, не жалко?
Иноземно промолчит
гостья, робкая на вид,
сестра брату кровная,
да не ровня.
Брат её у невских львов
скормит чайкам свой улов.
Встречи-проводы - насмарку,
Не случайны, не подарки.
Иноходцем, прыткой рысью
катит поезд её мысли...
На разинь и ротозеев
снова Питер дождик сеет...

Случайное
Яблони, случается, цветут и в сентябре...
И бабочки с майорами флиртуют...
И шелестят в сухой-сухой траве
мечты о палисаднике и туе...


Крестовое
Синие лица и желтые руки -
мгновенно смертные от цианида
и долгоиграющие в затяжной желтухе.
Вам бы построить скорые помощи и медпункты,
а вы все толпитесь в очередях у МИДов.

Синие лбы и желтые пальцы,
в которых уже не осталось сосудов...
Вы не краснеете и вам не стыдно
орудовать не Перуновым, но ОУНа трезубом
и вас не тошнит от кровавого блюда.

Синие глотки и желтые зубы.
В жуткой агонии скалиться вам и хрипеть.
В мире этом вам небо и солнце, и люди не любы, -
лишь схроны да гробовая клеть,
и черный над нею крест.

Спорное
Эх, и расплакалось бабье лето!
Слёзы теплые, с желтым светом.
Слёзки - капельки янтаря
огоньками в душе горят.

И бликуют, ликуют в потоках
Ветки вишен. И радостно мокнут
Хризантемы у ветхих оград.
Только ты почему-то не рад

И обижен, и даже рассержен,
И в вожжах себя накрепко держишь,
И не манишь по лесу гулять...
Эх, осенние споры опять!

А в лесу - рассыпные опята
И орехи, что леший упрятал,
и грустит чуть озябший листок,
и с надеждой глядит на восток.

Согревающее
Осень в тонких зимних кружевах
зябнет барышней кисейной...
Дробный, боязливый даже шаг
по листве, распавшейся на звенья,

все еще звенящей на ветру,
отдающей золотом на солнце...
Подниму листочек, разотру -
пахнет и корицею, и горцем.

время извиняться и прощать,
время запасаться здравым смыслом
и заботиться о согревающих вещах
и о щах, на вкус не больно кислых.

Предстоящее
Уходите? Что ж, уходите.
Нам предстоит не череда событий -
метания в глуши мертвящей,
где души бремя тела тащат,
где нет полета для мечты зовущей,
где нас безвременье расплющит,
булыжниками бросит в русло Леты...
Останется лишь эхо: "Где ты?.. Где ты?..."

И где-то кто-то - бодр, силен, живой -
ответит на вопрос немой не мой:
"Я там, где плачут и смеются дети,
и там, где в вечность солнце с неба светит".

Открытое
Согреет нас теплом ноябрь,
листвой звенящий в золотых лучах.
И манит, и ликует даль,
и в горы хочется бежать тотчас.

Оттуда ведь - такой простор,
расписанный майоликою храм,
весь в блестках из туманных зорь,
и в мир окно распахнуто без рам.

Проснувшееся
Мои стихи давно тебе не пишутся.
Но просыпаются, как прежде, до рассвета,
с усталостью вчерашней, грузом "третий лишний"
бредут на кухню. Может быть, и к свету,
но точно - к темному оконному проему,
где брезжит утро мутноватой дымкой
и вишня мерзнет босиком и без косынки,
и кот, вернувшийся с охоты, просит корму,
чуть барабаня мягкой лапой по стеклу.
Ну что ж, не пишутся... Пожалуй, это норма.
К чему писать в рассеянную мглу?!
Глоток холодного, еще ночного кофе,
впустить пришельца, завтраком снабдив.
Да, котик, нам с тобой не нужен морфий.
Орфей ушел. А мы с тобой скрипим
и эвридикаем от эврики до дикости,
бывает, и мяукаем в две глотки.
Ты мне настырно: выпусти-ка, выпусти!
Напутствую: не перепутай тропки!
Так и живем, храня стихи в молчании
на антресолях, по кладовкам и сусекам,
и квасим в банках, мочим в винных чанах...
И посвящаем приходящим человекам.


Дребеденьское
Дребедень позднеосенняя норовит мне душу исцарапать,
как желтеющий разросшийся шиповник
или стебель розы, что под зиму сиганула вдруг на подоконник.
Пройден третий круг цветения. Забавно.
Эта осень будет рекордсменкой
по воспоминаниям о главном
и по розам, вьющимся по стенкам.

Дребедень позднеосенняя норовит о чем-то мне поведать,
больно пальцы исколов. От сдачи крови,
говорят, здоровье прибывает. Потому не буду хмурить брови,
пасмурности в этом мире - как гламура.
А три капли крови - три бутона.
Кто-то скажет: ну и дура.
Так и скажет. Чтобы раззадорить.

Дребедень позднеосенняя раздухарилась и явно дразнит,
будто требует вниманья выше крыши.
Что ж, поддамся - не впервой полезть по лесенке еще, еще... и выше.
Тучка, тучка, может, снова полетаем?
Подарю тебе свой розовый букетик,
унеси меня в туманные Китаи...
Кто-то скажет: все садовники - как дети.

ЗАВИСШЕЕ
Осень зависает в паутине,
солнца мотылек скользит меж веток,
как наживка на блесне у рыбака...
Осень - золотая моя рыбка,
небо - как аквариум над лесом,
подаквамаринено слегка...

РЕПРИЗНОЕ
На что твое утро похоже?
Мое - на вишневый компот,
на столик кухонный стреноженный,
кота и мечту про джек-пот.

На что твое утро похоже?
Мое - на синицу в руке,
на вечер, в конвертик уложенный,
торчащий в двери на замке.

На что твое утро похоже?
Мое - на озябший каприз,
догадку, что кто-то встревожено
прочтет эти строки реприз.

На что твое утро похоже?
Мое - на дождливый карниз,
с которого капли восторженно
летят в разноцветье из брызг.

На что твое утро похоже?
Мое - на поющий фонтан.
на гору с вершиной в подножии,
на светлый и теплый обман.

Знатное
А вас слепило солнце в ноябре?
Меня - слепило. Еще как слепило!
Стою Дианой в собственном дворе
в подлунном свете, для натуры милом.

Фактически скульптурный беспредел:
то ль горельеф над дверью в сени славы,
то ль указатель в храмовый придел,
что обращен к восточным горным главам.

Я - не Фемида, без повязки на глазах,
судить не вправе, но приемлю право.
Мне рабский дух противен, как и враг,
который пестует убийственные нравы.

Еще я - стела, деревянная, во мхах,
с звездой во лбу, которой мне не жалко.
Вы полагаете, все превратится в прах?
Но поминальные останутся подарки.

И по крупице раздарю их вам,
уж не взыщите, коль на всех не хватит.
Пусть не слепит вас солнце по утрам.
Но слепит точно. Из рабов до знати.


Ранне-зимнее
Что за небо в первый зимний день!
Чай на травах да с малиновым сиропом.
Сдвину-ка я шапку набекрень,
тучкам помашу, сбегающим в Европу.

А у нас еще осенний листопад,
каждый шаг благоухает на рассвете.
И росинки, как глазурь, блестят,
и орехи сбросили береты.

На ветвях сверкает мишура
из листвы, витых и тонких стеблей,
распевает птичья детвора,
покрошу-ка ей немного хлеба.

К Новогодью репетировать концерт
запоздали, правда, вот снежинки.
Но уже им выписан билет
инеем на травах и суглинках.

Клеточное
Остатки лета соберу в кармашек,
оставив горстку на шиповниковой ветке.
Плоды карминные склюют синицы-пташки,
зимуя в старой съёженной беседке.

Компанию хотелось им составить.
Но что им до меня, сидящей в затхлой клетке!
Мне буковки читать, считать и править,
а им - снежки бросать, чтоб не озябнуть, метко.


Не важное
Декабрь облака нахлобучил
на лес и на горные главы,
и виснут над городом тучи -
ревнивые черные мавры.

Удушье гнилой атмосферы
сродни попаданью в болото.
Но я запишусь в пионеры,
и даже, пожалуй, с охотой.

Нащупаю скользкую тропку
сигать буду с кочки на кочку,
где стремно - по шагу и робко.
Но все же дойду я до точки,

откуда откроются выси,
светло подмигнут горизонты,
а в небе читаются мысли
и кажется, что невесом ты.

И здесь удивляться не стоит
тому, что осилил дорогу.
Путь этот мне силы утроит,
им верно приду я к порогу,

известному - коврик у входа
и дверь открывается плавно.
Сапожки, что вышли из моды,
но служат в походах исправно,

кладу на просушку в прихожей.
Скучать им придется недолго -
пусть выпадет день непогожий,
мы вновь проведем его с толком,

прочувствовав и с расстановкой,
и где-то чуть-чуть бесшабашно,
быть может, не очень и ловко,
но это и вовсе не важно.

Мечтательное
Этот солнечно-туманный день
накануне самой длинной ночи
что-то сладко-мятное мне прочит
и похож на чуть увядшую сирень.
Как бы мне хотелось убежать
от хлопот домашних и от дома,
сделать зарисовку для альбома
о зиме, решившей помечтать.

Снежное
Снег сыграет нам пиано
на небесных клавикордах,
буду я немного пьяной
на ногах стоять нетвердых.

Ну и что же... Ну и что же!
Ты возьмешь под белу руку.
Будет день такой погожий
и разгонят хлопья скуку.

Буду хлопать, буду топать
и под нос мурлыкать тоже.
Снег - не сажа и не копоть,
очага с огнем дороже

и печной трубы, конечно.
Голову посыплю снегом,
не золою и не пеплом -
вот так шапка с белым мехом!

Притворюсь чуть-чуть Снегуркой,
ну а ты побудь мне Лелем.
Эх, какие же мы турки!
Нам бы в сказку на неделю!

Оборонное
Нежнейший снег разнежился на склонах,
ласкаемый неярким бледным солнцем.
Стоят деревья офицерами в погонах -
стройны, крепки.... Ну, словом, оборонцы
приделов, где важны покой и нега,
где берегут тепло и радость в сердце,
и первозданность выпавшего снега,
и эту Землю, что беспечно вертится.

По-русски
Нет, я не перестану говорить по-русски,
по-русски думать, видеть сны, мечтать
и перед миром отвечать за "Стерхов" пуски,
и вора называть по-русски - "тать".

По-русски помню и молюсь по-русски,
пою по-русски и по-русски не уйду
ни в скит монашеский, ни в пустынь,
пока вражье Руси несет разруху и беду.

И русский меч еще поднять смогу я,
чтоб нечестивцам по-славянски дать отпор,
меча не станет - обойдусь простой рогулей,
чтоб защитить родных и близких, дом и двор.

И я еще найду в пороховницах,
чем в порох порошенок превратить,
и да рассеются они по заграницах,
где пеплом обернется злая прыть.

И на своей земле я буду жить по-русски,
тут даже воробей мне вторит: "Вора бей!"
Мой русский дух да не обрящет грусти!
Почто печалиться средь русских-то людей?!

Январское
Дышит теплыми туманами январь,
жизнь весенюю внутри отогревая.
Солнце в небе - как разряженный фонарь,
что зачем-то в облаках витает.

Чуть мечтательно, ничуть не торопясь,
лучиком елозит по опушкам
и в растопленной духовке снежный наст
запекает в сырные ватрушки.

И на пиршестве открытых закромов
гости званые - полёвки да синицы -
запасаются до новых снежных снов
крошками бесхозной паляницы.

Но февраль, как кот, вильнет хвостом
и уйдет по мартовскому делу.
И счастливые пичуги за окном
будут петь о свете белом-белом.

Святое
Друзья уходят в синие туманы,
 а в этом мире в капельках росы
сверкают их прелестные обманы,
наполненные ласковым "Прости..."

Друзья уходят без следов по снегу,
когда-нибудь и я вот так уйду.
А кто-то скажет: увлекалась бегом,
сбежала от пурги в тайгу.

Друзья уходят, позабыв про именины,
оставив дар тому, кто не забыл.
И уплывают в лодке Лоэнгрина
туда, где нет и не было могил,

где если камни, то поют цветами,
а если горы, то сияющие в высь
и восходящие хрустальными мостами
в твердыню звездную - святую мысль.

Эволюционное
Мне не хотелось быть правильной,
но вы же меня и заставили.
Хотелось мне ошибаться,
пусть не всегда, но хотя бы вкратце,
и спотыкаться, и падать, и бить колени,
и тянуло поддаться лени,
лежать в тени и не корпеть в келье.
Но вы меня довели до исступленья,
вы - мое наказание и преступление.
И вынудили рождать истину, изрекать правду,
лупить словом, как кузнечной кувалдой.
Не знаете, кто вы? Зато мне известно, кто я.
Я - эволюция. Наступление. От "вы" до "я".

Обочинное
Тают в дымке снежные следы.
Я себе кажусь премудрым Ноем,
пробиваю каменные льды,
меж которых тварей всех по двое.

Я пасу их на обочине у ив,
белобрысых коз и русых зайцев,
львов бесцветных, лис-разинь
и неявных снежных постояльцев,

что в ковчеге зимнем и глухом
грызли лапы, твердь перегородок...
К вечеру отправлю их в загон,
погоню через речные броды.

Выше, выше, под небесный склон,
где весенняя рождается погода!
...Тает зверь как бледный хилый клон,
у которого пропащая порода.


Лазоревое
На солнечном острове в море туманном,
где плещется ветер, но нет ураганов,
в секретных чернилах растают известья
о зависти лютой, взбесившейся мести.

На солнечном острове в море туманном
нельзя быть вороной, ни трезвой, ни пьяной,
ни сыр упустить, ни с лисою сдружиться -
здесь жить полагается синею птицей.

На солнечном острове в море туманном
борьба континентов кончается плавно -
ведь там, где туман, не предвидится дыма,
но в теплой золе угольки не остыли.

На острове солнечном в море туманном
сберечь огонёк - это самое главное.
Туманность уйдет, как во время отлива,
и солнце подсушит озябшие крылья.

На острове солнечном в море туманном
удачу не ловят, не ведают планов.
Здесь синяя птица костры разжигает,
перо из крыла в фитилек превращая.

На острове солнечном в море туманном
не поздно парить и рождаться - не рано.
Тут синие птицы всегда на подлете,
вблизи - материк, лазореет напротив.


Партизанское
Когда-нибудь я не вернусь из леса,
останусь партизанить навсегда.
Тщедушные майданные повесы
пусть строят баррикады в городах,
а я тем временем займусь посадкой сосен
и приручу десяток поросят,
они мне выроют земляночку под осень,
и, может, откопают даже клад.
Вооружусь я волком и медведем
и дам наказ дровишек натаскать.
И будет дом не скуден и не беден,
и главное - ну, никаких затрат!
Создам, пожалуй, батальон из зайцев,
чтоб электрички в нашу чащу не пущать.
И будем с белками ходить на танцы,
и разводить на озере утят.
И учредим Всемирный День Черешни -
как главный праздник горных партизан.
Начальником отряда будет Леший.
Но, ясен пень, не быть ему без дам.
Поэтому в дозор пошлем лисицу,
в разведку - галок и ворон,
на кухне же хозяйкою - жар-птица,
двойное назначенье - не урон.
Ах, провиант... Да кто сказал, зачахнем?
Как же не выжить на подножных-то кормах?!
Уходим в партизаны не напрасно,
уходим - точно! - не на риск и не за страх.

Потолочное
Пишу стихи. Зачем пишу я их?
Чтобы уйти от войн, брехни и боли,
отвлечься чуть от грустной роли,
где голос скорбен мой и тих.
Пишу стихи. Но вовсе не для вас.
Они - беседа с потолком на кухне.
Нет, потолок, конечно же, не рухнет.
Но вот, пишу. Глядишь, - не в унитаз.
Пишу стихи. Быть может, в никуда.
А может - в небо, где поближе к Богу.
Ну, Бога лучше-то, пожалуй, и не трогать.
Пишу стихи. Да в этом ли беда?!


Загогулистое
За окном трещит клювом птица.
Не спастись от неё, спать не дает.
Но можно ли на неё злиться
за то, что жизнь ей дается в улет?
Я в подушку соплю себе тихо,
мои уши не хлопают мне.
Это правда, что очень дико,
если трещины в голове
и извилины, и загогулины,
а еще, может быть, и занозы?
Жалко, люди родятся не с клювами
и живут лишь от позы до розы.

Опорное
Нам осталось рисовать
крестики да нолики.
Позабыто "дай мне пять"
и в ходу лишь троллинги.
Мы дружили, как могли,
в бой морской играючи,
строя мысленно Арли -
коммунизм отчаянных.
Был расчет суров и прост -
жить нам припеваючи.
Перед нами - чистый холст,
в масле - берег галечный
и молочная река,
и инстинкты древние,
и рука еще крепка,
чтоб пройти нам прерии...
Но твердили "чиз" и "плиз",
горгонцолой бредили
те, кому крутой редис -
комом в Википедии...
И поддавшись словесам
сырным и творожным,
я одна и ты уж сам,
и - горгоньи рожи.
И метель из цвета слив
запуржила очи,
 и квадрат согбенных спин
стал опорой ночи.

Незабываемое
Время синих незабудок.
У кого-то клип в Ютубе,
Но цветут в нем желтые цветы.
Кто-то был со мной на "ты".
Кто-то говорил, что любит.
Ну а кто-то утром будит,
чтоб отмерить три версты
за дешевым молоком,
ровно столько же - домой.
Столб не виден верстовой.
Где-то рядом был обком.
Спросишь: ты это об ком?
О людЯх, которые ушли.
Господи, прости мне серый день!
И цветы, что приняты на пень.
И траву, у коей нет межи.

Моим литературным оппонентам

І жах, і кров, і смерть, і відчай,
і клекіт хижої орди.
Маленький сірий чоловічок
накоїв чорної біди.
Це звір огидної породи,
Лох-Несс холодної Неви
Куди ж ви дивитесь, народи?!
Сьогодні - ми, а завтра - ви!
(Ліна Костенко)

У Невы не видела лох-несских я чудовищ,
но лохов, конечно, - как у нас.
Тенью черною уродец хилый бродит,
Бродский - Нобеля лауреат.
Был способен, как и наша Лина,
и мастак всем баки забивать.
Мы с ума сошли от признанных кумиров.
Но в рассудке будем умирать.
Вы зачем взываете к народам,
голосите о своей беде?
Это вами мир наш хрупкий продан,
это нашей в душу плюнули судьбе.
Не предатели, но токмо назначенцы,
издают которых в пух и прах.
Ну а нам? А нам идти в чеченцы?
Или жить, как прежде, - на бобах?
Это вами мир наш изувечен,
это вы зовете нас страдать.
Но успех писательский не вечен,
вам бы это тоже надо знать.

Правдивое
Этой ночью вишни осыпались
под напором долгожданного дождя.
Лепестки - белейшие печали.
И ведь правда: всё - не навсегда.
На рассвете под промокшим небом,
снова слышен от кукушки круглый счет.
Пусть кукует. Не единым хлебом
завтракает утренний народ.

Шаровое
Шарик на прогулке нашла, с записочкой

Сиреневых шаров приметы
сулят мне счастье круглый год.
Так робким птицам, меряющим клети,
фортуну небо запасает впрок.
Витиеватой росписью утешусь -
как не крути, а в ней живет мечта,
 и меж кустов тихонько шарик шепчет:
"Тебе посланье это неспроста".
конечно, клюну и взорвусь весельем,
и ради смеха я записку съем.
Такая вот находка, ну, безделица,
а избавляет от клетей и от оков.

Дамский вальс
Дамский вальс на туманной заре.
Разрешите мне вас пригласить.
Здесь березки толпятся в каре,
оживленный шумок средь осин.

Тут боярышник нас узнает,
и веснушки-смешинки звенят,
шалунишка и форменный мот,
набросал нам цветов полон сад.

А туман - как вуаль, как фата,
в лето фата-морганой плывет,
приоткроет чуть-чуть небеса -
и душа устремится в полет.

И никто не узнает о том,
что мираж сей - и есть наша цель.
Мы разбужены ласковым сном,
словно в сказке Снегурка и Лель.

Дамский вальс на туманной заре.
Разрешите мне вас пригласить.
Дамский вальс, говорят, устарел...
Только как нам без вальса прожить?!.


Жалкое
Давно я глухая крапива,
не жалю, цвету, в общем, жалко,
Унылые ваши молитвы,
мне, право, уж очень их жалко.

Еще мне блеснет белым светом.
Нет, правда, не осьим не жалком.
И пусть упокоюсь я летом.
Нет, правда, что летом - не жалко.

Давно я слепой летний дождик,
иду, ни о чем мне не жалко.
Пусть мир разрастается в гроздья,
пусть грозы гремят - мне не жалко.

Давно я глухая крапива.
Давно никого мне не жалко.
Но помню: плакучею ивой
взошла. Без цветов. И не жалко.

Майское
Май с гаданьем на чаинках:
Розы примутся иль нет?
Но с шиповником в обнимку
краше даже солнца свет.

Опыленная мечтою
вновь на взлет идет пчела -
сборщик меда без простоев,
собиратель крох тепла.

Травяное

Утро проморгало травы,
устремились они ввысь,
подперев заборчик старый,
говоря ему: "Крепись".

Это лето продержаться
можно даже на траве.
Земляничный сок на пальцах,
в облаках - стада овец.

И глазеет небо оком
лучезарным золотым,
как трава стоит оплотом
всех поруганных твердынь.

Незабудкино
Боровичок с хрустальной незабудкой,
украшенной кокошником из рос...
Здесь отдыхают и душа, и мозг,
а вечность кажется минуткой.

Когда-нибудь мне все осточертеет :
искать друзей и находить врагов,
мечтать о замках, углубляя ров...
Тогда и поселюсь в лесной пещере,

и приручу нежнейшего я зверя.
Там старый благодушный гном
нашепчет сказку перед сном,
и я в нее безоговорочно поверю.


Ключевое
Причудливой вязью напишешь письмо -
отвечу в готическом стиле.
Ты, может, на небе сейчас на седьмом,
а мне б мою гору осилить.

На ней уже негде поставить печать
и взятки с нее уже гладки.
Но впрочем, на тропку я выйду опять,
и снова зачешутся пятки.

И буду искать на лесных виражах
ключи к дешифровке посланья.
И кто его знает, какого рожна
полезу в ручей излиянья.

И в этой давно обмелевшей струе,
даст бог, обнаружу отмычку.
Не надо мне плыть двадцати тысяч лье,
излишне - включать фотовспышку.

Вдруг камушек донный улыбкой блеснет,
полушкой античной монеты.
Так просто сознанием выстроить мост
и к полдню, и к летнему свету.

Звездное
Ароматы жаркого июня -
как отдушка дорогих духов,
шлейф шифонный в свете полнолунья,
разметавшийся в прохладе мхов.

А не погадать ли нам на счастье,
мысленно представив звездопад?
В этом месяце червовой мастью
карта неба выложена в ряд.

Скажешь, в полнолунье звезд не видно
и схватить одну - ничтожный шанс?
Не поймать и уронить - обидно,
за звездою нужен глаз да глаз.

Грибное
После грозы свежайшего разлива,
когда наполнены сосуды чувств,
гром отдалился, ну а жизнь игриво
предложит расплескать себя чуть-чуть,
я вновь пройду по старому маршруту -
гвардейцев, белых, с музыкой встречать.
Пусть сыро, скользко и немного круто,
но каждый гриб - то царская печать
и отпущение грехов природе,
морившей сушью, тлеющим огнем,
державшей у виска курок на взводе,
но покаянным обернувшейся дождем.

Захолустное
Сплошная липа. Шишки созревают.
Давно тут прессы свежей не читают.
Лишь небо на рассвете дышит свежей грустью.
Июньское благоуханье захолустья.

Опальное
Перегорело, иссякло и пеплом покрылось
все, что, казалось бы, так было мило,
так будоражило, так увлекало,
все, чего людям бывает так мало.

Мало свечей и огней, и костров, и мангалов.
И фейерверки с салютами тухнут устало.
Гаснут надежды, тревоги, печали,
искра любви выгорает в опале...

И наступает кромешное синее утро,
копотью пахнет и все тошнотворно занудно -
снова скоблить и охапками хворост готовить...
Без огонька этот мир нам никак не устроить.

Жаркое
Вишенки-черешенки радуются лету.
Мухи безнадежно влюблены в котлету.
Кирпичи готовят к полднику яишню.
Безусловно жарко. Значит, Харе Кришна.

Хранящее
Трава - стеной, золототысячника стебли
срезаю бережно, чтоб сохранились корни.
Здесь, в море луговом, не видно мели,
цикорий подорожнику здесь ровня
и высоченным валерьяновым столбам,
и зарослям орешника, и козьей ивы...
Здесь совершенный и предельно честный храм,
 и только в нем могу я быть вполне счастливой
без суеты мирской и человечьих драм,
без евро, тугриков и долларов, и гривни.

Безответное
Мы с котом и пляшут тени на стене...
И ночник всё завлекает мотыльков,
и купаются, как горбунки, в огне,
и являются, как будто бы из снов,
чтобы снова лихорадочно кружить...
И зачем влечет их этот жгучий свет?
Да и можно ли без риска им прожить?
Кот молчит. И у меня ответа нет.

Недремное
Отменный дождь с утра и званая гроза.
Не собранные будут сбиты вишни.
Разогнана жары погодная буза -
и шелестит листва уже привычно
под струями сорвавшейся воды
и под напором яростного грома.
И молнии - что косы в день страды -
звенят побудку на рассвете дрёмам.

Престольное
Иной раз нужно восходить
к той точке, где кручина выше счастья.
Пройти по лезвиям ножей и бритв
и не пораниться, не сдаться.

И в шутовских нарядах нагишом
придти к престолу чисто королевой.
Пусть говорят: давно король ушел,
почти как поезд, и причем - налево.

У трона повторить один урок:
Быть одинокой - участь королевы.
А самодержец одиноким быть не смог,
и снизошел, и оказался не у дела.

АТО на Закарпатье

Какая обуза -
возить грузы,
в касках - арбузы
в головах - аркебузы,
и автоматы,
и гнилые томаты,
и отвечать вежливо и ненавязчиво матом
о том, что все это - лишь по большому блату
русинам крепостным в Закарпатье,
где АТО - охота на ланей для знати,
а всех смердов - к берлогам медвежьим!
Попробуйте к ним пробраться,
да хотя бы придраться...
А народ - такой мягкий да кроткий,
да немножечко верткий,
почти как кроты с отвертками
или овцы-ягнята-бараны
из искуственной  ваты...
Где АТО-аты-баты -
почти копия с Раты
и созвучно с рифмой на пальцах.
Эй, дурень, на кой пялиться!
Громыхают по Камянице солдаты
в броне и плавках
роняют украинские тощие булавки
и штатовские надувные томагавки,
и дамские на обочинах шпильки,
и в томатах пресловутые кильки...
А среда окружающая пыхтит: "Но докі? Но кілько?!"
И стадо упитанное коровье
сплошными "милками"
да трезубыми вилками,
не поведя даже бровью,
косяком, как кильку,
тоннами гонят в кантонную Швейцарию.
И что?!
А смотрите в заглавие.

Кружевное
Аист в кружевах моркови дикой
ищет грёзы розового утра
и машины грозной не боится,
но бежит от человека мудро.

И взлетает, расправляя крылья,
сделав круг над городом дымящим,
возвращается, чтоб сказку сделать былью -
вместо грёз лягушку лихо тащит.

Накопать бы мне морковкиных кореньев,
чтобы жить зимою без болячек.
Но кружит в ней аист белой тенью
и по съеденной лягушке плачет.

Видное
Увидеть солнце восходящим до грозы,
в ветвях ореха старого - хоть лучик,
меж виноградин - крылья стрекозы
и филина на дымоходной круче.
И радоваться, что цветет бутон
и с занавеской кот играет,
и слышать колокольный звон,
и знать: не грозы миром правят.

Благодарное
Летний дождь - как благодарность,
вовремя и к месту.
Нет, ничуть не запоздал он
в знойную окрестность.
Тихо шепчет, нежно гладит,
дышит чуть печально.
Он пришел начала ради
вопреки финалу,
что состряпан кем-то споро
для метеосводок.
Он пришел, пришел без споров,
но немного робок.


Победное
Слава Богу, пройден Рубикон,
Жребий брошен, победитель в Риме,
вызволен и пленник из оков,
смыл актеришко остатки грима,

и квинтилий возведен в июль,
и отвергнута монаршья диадема.
съеден соли и муки прогорклой куль,
ждать осталось августейшей перемены,

где кометою расчерчен небосвод,
трубы медные и ангельские гласы,
и как приз - вчерашний бутерброд
и мелодия из оперы "Паяцы".

Истязательное
Переживу ежевичные колкости,
кляксы чернильные, пальцы в занозах.
И, совершенствуясь в ягодной области,
я по-медвежьи топчу злые лозы.

Это растенье открытых не жалует.
Что там царапины?! Крючьями пытки!
Кто б надоумил - скафандр бы напялила
и поползла вездеходом-улиткой.

Впрочем, улитке и той не управиться,
ведь у нее ахиллесова пятка.
Птички ликуют, беспечные странницы,
и ежевику клюют без оглядки.

Мне бы вот так, а не эти страдания -
ведра наполнить, чтоб в зиму сиропить.
Что же дает нам сие истязание?
Проку немало и много уроков.

Ночное
Побеседуй, ночь-голубушка, со мной
на каком-угодно языке,
мне понятно стрекотание сверчков,
что стихает где-то вдалеке,
всхлипы птиц, заспавшихся в траве,
и на ветке шелестнувший лист,
и звезды рассеявшийся свет,
и забытый под окном каприз,
брызги сумерек на лепестках цветов,
поздней электрички бег трусцой...
Побеседуй, ночь, о самом о простом,
повернись по-человечески лицом.
И не стой в дозоре за спиной,
не молчи угрюмо - расскажи,
ну, а хочешь, песенку мне спой,
как под утро пробуждаются стрижи.

Шишечное
Август солнцем густ горячим,
будто кто-то Землю сдвинул
ближе к огненной звезде.
И у нас здесь камни плачут,
но без слёз - да и не диво,
если влаги нет нигде!
И цветы перегорели,
и иссушены листочки,
еле дышит старый лес.
И поникли хмуро ели,
шишки падают на кочки.
А меж ними бродит бес
в одиночестве, угаре,
он почти дошел до точки
в поисках небесной кары.
Но нигде - живой души.
Только рыжая подстилка
и ши-ши, ши-ши,ши-ши...


Эх, ёлки-палки, а гроза-то нас обходит


Современное поэтическое
Жил-был поэт, творил, боясь обидеть Музу,
и даже избегал, чтобы назойливым не слыть.
А мир его - как лодка без руля, но с грузом.
И нету девушки с веслом. И мало сил.

Но кое-как поклажу выбросив на берег,
спихнув на милость утлый челн семи ветрам,
поэт построил ненаглядной Музе терем,
нет, не хибару - настоящий белый храм.

Когда ж пора пришла в храмину кликать Музу,
поэт вдруг вспомнил: лодки больше нет!
Заробинзонил и забронзовел, как Крузо.
Ни Музы, ни козы. Один, как перст.

А что же вы, любезные, хотите от поэта,
который памятник при жизни вам воздвиг?!
И что с того, что монумент сей в Интернете
и не тропа к нему ведет, но клик.