ГЛАВА 4
ПОСЛЕДСТВИЯ
Перед тем, как отправиться домой, мама долго разговаривала с врачом в его кабинете. А я была невольным слушателем. Они говорили что-то о теле, морге и документах. Я пыталась не думать, что под телом врач имел в виду моего папу…
Только в машине я ощутила жуткую усталость. Я была опустошена как физически, так и морально. На меня медленно навалился сон.
Я не удивилась, когда во сне увидела папу. Он лежал на больничной кровати и молча смотрел в потолок. Я медленно подошла к нему и потянулась, чтобы обнять. Но он лишь озадаченно на меня посмотрел, а потом произнес хриплым голосом:
- Я хорошо себя чувствую, сестра. Не нужно сегодня уколов.
Сестра? Какая еще сестра?
Я резко обернулась и увидела свое отражение в зеркале. Не понятно почему, я стояла в белом халате, а в руках держала какой-то железный поднос, на котором лежали шприцы, ампулы и ватные тампоны. Мои глаза округлились. Почему я так одета? И почему папа меня не узнал. Ком подкатил к горлу, губы задрожали. Я преодолела желание заплакать и обернулась к отцу. Хотелось выяснить, что происходит.
Вторая волна удивления нахлынула меня, когда я увидела, что вместо папы на кровати лежал незнакомый парень. Какого черта он делает в моем сне? Ответ на вопрос возник сразу же. Я все поняла, когда услышала знакомый звук. Во сне он был немного размытый, с примесями шума, но все же казался таким приятным и даже родным.
Передо мной был тот самый парень, за которым я наблюдала утром. А знакомый звук был биением его сердца, необычайно тихий и успокаивающий. Во сне парень был в сознании. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в мою сторону, но ничего не говорил. Меня это смутило. Я не хотела начинать разговор первой. Даже в своих грезах я боялась, что он может ничего не сказать в ответ, отвернуться или хуже того разозлиться на меня.
Я робко посмотрела в его глаза. На секунду показалось, что парень узнал меня. В его глазах читалась некая недосказанность, а на губах словно застыли слова. Я все ждала, но он по-прежнему молчал. В глазах отразилось что-то. Мольба? Он умолял меня? Не может быть, ведь мы даже не знакомы.
Все-таки я решилась начать первой, это молчание сводило меня с ума.
- Ты… хочешь что-то сказать? – мой голос звучал неуверенно.
Снова этот умоляющий взгляд… Ну почему он молчит?
Неожиданно раздался стук в дверь, она приоткрылась, я услышала, как кто-то вошел в палату. Я оглянулась, чтобы узнать, кто именно. Но там никого не было. Никто не входил. Что за чепуха? Меня поразило не только то, что никто не вошел в дверь, но и то, что этой самой двери там вовсе не было! Сплошная стена и больше ничего. Что происходит? Ошарашенная я посмотрела назад, но в кровати никого не оказалось. Парень, также как и дверь, пропал. Я осталась одна в этой белой комнате без окон и дверей. Меня охватил ужас. Я ущипнула себя за руку и резко проснулась.
Первое, что я заметила, было то, что я лежала в свое кровати. Это было странно, так как я совсем не помнила, как добралась из машины до своей комнаты. Плед, которым я была укрыта, большим комком лежал на полу рядом с кроватью. А моя голова лежала там, где должны были быть ноги. Видимо, пока спала, я умудрилась повернуться на 180 градусов. Сначала я не поняла причины такой активности во сне. Но постепенно в голове всплыли картины из сна, и все стало ясно. Теперь меня удивило, как это я после этой ночи вообще не оказалась на полу.
Я посмотрела на часы. Восемь вечера. Я проспала семь часов. Не так уж много, но достаточно для небольшой головной боли. Как только пропала сонливость, в моей голове медленно начали всплывать события вчерашнего дня. Одно из этих событий вызвало очередной поток слез. Не думаю, что нужно уточнять, какое именно. Около получаса я не могла остановиться, все плакала и плакала, но легче не становилось. Говорят, что время лечит. Сейчас это казалось глупостью. Не думаю, что пустота внутри меня когда-либо исчезнет.
Я прислушалась. Что-то не так. С первого этажа не доносилось ни звука. Обычно было шумно, мама и папа всегда о чем-нибудь беседовали. А сейчас тишина. От этих размышлений стало еще хуже, но на этот раз хоть и с трудом я сдержала слезы.
Спустившись вниз, я налила себе кофе. Мамы не было ни на кухне, ни в гостиной. Взяв чашку с собой, я поднялась наверх. Она, должно быть, была в своей комнате, я слышала ее ровное дыхание за дверью. Я постучалась, никто не ответил. Приоткрыв дверь, я увидела маму, сидящую на кровати. Она опустила голову и смотрела в пол.
- Привет, - робко произнесла я.
Мама ничего не сказала, только повернула голову в мою сторону. Отрешенный и пустой взгляд. Она словно находилась не здесь, в своей комнате, а где-то очень далеко.
- Ты в порядке? – я понимала, что глупо сейчас об этом спрашивать. Но сказать, что я просто беспокоилась за нее, значит ничего не сказать.
- Со мной все хорошо, Хайди, - прошептала она и снова уставилась в пол.
- Мам… я понимаю, тебе сейчас тяжело, как и мне. Но, пожалуйста, не замыкайся в себе… ты нужна мне. Я не знаю, как переживу все это, если ты отвернешься от меня, - ком подкатил к горлу. Было трудно говорить.
- Я… это так сложно… просто дай мне немного времени, - в ее голосе чувствовалась неуверенность, - мне нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью и, если возможно, смириться с ней.
- Я люблю тебя, - присев рядом, я обняла Монику.
- У нас все будет хорошо, - солгала я. Я не верила в то, что произнесла.
Мама слегка погладила меня по плечу и опять ничего не сказала. Я решила оставить ее наедине с собой, думаю, это то, чего ей сейчас хочется. Что ж, она имеет на это право.
Спускаясь по лестнице, я думала о том, чего хотелось мне. Ответ не заставил себя долго ждать. Моим желанием сейчас было только одно – проснуться. Проснуться и узнать, что все это не по-настоящему, что это всего лишь дурной сон… Хочу, чтобы папа был жив. Хочу прижаться к нему и услышать, как он обещает, что никогда не оставит нас с мамой. Я видела это в своей голове так четко, что мое видение выглядело чертовски реальным.
Грохот телефонного звонка вырвал мое сознание из выдуманного мира, мира, где все было по-прежнему. Я долго не хотела поднимать трубку, но выдерживать этот ужасный шум моя голова была не в силе. Звук, издаваемый телефоном, был похож скорее на запуск космической ракеты, чем на обычный перезвон. Он был даже хуже, чем миллион гвоздей, вбивающихся в мои уши. Наконец я подняла трубку:
- Алло, - голос немного хрипел.
- Хайди? Это ты? – я тут же узнала, кто звонит. Это Салли. Приятно знать, что она беспокоится обо мне.
- Да. Привет, Салли. Как ты? Как Лиза? – прозвучало не так, как я надеялась. Задумано было произнести это с долей заинтересованности. Теперь они могут подумать, что мне на них наплевать.
- Да какая разница как тут мы! – Салли была возмущена. Но что я такого сказала?
- Я звоню, чтобы узнать как ты? Как самочувствие? – возмущение сменилось теплотой в голосе.
- Я… ну как вам сказать… я ужасно себя чувствую, - не было смысла врать. Салли и так все бы поняла.
- О… мне так жаль. Я могу тебе чем-нибудь помочь? – меня успокаивало то, что она не спрашивает про папу. Я бы не смогла сейчас ей что-либо рассказать. Единственное что я бы сделала, так это разревелась.
- Нет, Салли. Но все равно спасибо.
- Ты придешь завтра на занятия?
- А какой сегодня день недели? – наверняка, она посчитает этот вопрос глупым.
- Сегодня среда.
- Хм… Думаю, на этой неделе в колледже меня не увидите, - Если учесть, что… похороны… в субботу, то, если я соберусь с силами, смогу пойти на занятия в понедельник, - Возможно, я приду в понедельник.
- Буду ждать. Кстати, Лиза стоит рядом, она тоже за тебя переживает, - тон, которым Салли это сказала, заставил скатиться до подбородка пару слезинок.
- Спасибо вам, девочки, - шмыгая носом, произнесла я.
- Ну ладно… мы пойдем… звони, если понадобится помощь, - Салли хоть и негромко, но тоже начала хныкать. Наверно именно поэтому решила закончить разговор. Она, как и я, понимала, что, если не положить трубку сейчас, то этот разговор закончится потоком слез и рыданий с обоих концов телефонной линии.
- Хорошо. Пока. Рада была тебя услышать.
- Я тоже, - произнесла Салли, после чего послышались короткие гудки.
Утро понедельника не принесло никаких изменений. Мое настроение, как и погода за окном, было пасмурным. Подняться с кровати оказалось труднее, чем обычно. Сегодня я решила поехать в колледж и поэтому проснулась рано. Прохладный душ немного привел меня в чувства. Теперь я могла сконцентрироваться. Снизу, из кухни, доносились звон и бряканье посудой, шум воды из крана. А это значит, если отказаться от идеи, что в дом пробрались грабители и устроили внизу чаепитие, мама уже не спит. Удивительное явление.
Во-первых, потому что всю прошедшую неделю Моника спала как минимум 16 часов в день. А во-вторых, она уже дня четыре нормально не ела.
Признаюсь, для меня прошлая неделя тоже была не самой лучшей. А если быть точнее, она была ужасной и неимоверно скучной. Ужасной, потому что, сами понимаете, в каком состоянии находились мои мысли, и каким было мое самочувствие. А скучной, потому что я целыми днями сидела дома, и при этом мама совсем со мной не разговаривала. Когда Моника не спала, она бродила по дому как призрак, после чего вновь исчезала в своей комнате и засыпала. Я всерьез беспокоилась за нее, а точнее за ее психическое состояние.
В четверг все было еще не так пугающе. Я проснулась после обеда и, хоть аппетита как такового у меня тоже не наблюдалось, поела. Весь остальной день я провела перед телевизором, сидя на полу в гостиной. Сделав звук тише, я смотрела на мелькающие картинки. В пять часов я услышала шум в маминой комнате. А через три минуты мама уже спускалась вниз по лестнице. Я прибавила звук. Мама медленно подошла к дивану и села на него, даже не посмотрев в мою сторону. Это был в каком-то роде прогресс: она решила посмотреть телевизор. Вот так молча мы сидели около двух часов. Потом мама тихо встала и поднялась в свою комнату. Больше в этот день я ее не видела. Я же продолжала сидеть перед зомбоящиком до самой ночи, не особо вникая в то, что происходит на экране. В данный момент такое название для телевизора было как нельзя кстати: я больше, чем кто-либо на свете, естественно, если не считать Монику, походила на зомби.
В пятницу я почти весь день спала и лишь изредка спускалась вниз что-нибудь перекусить.
Что насчет субботы, ну… в субботу были похороны. Похороны моего отца… Собралось много народа, по большей части это были родственники. В атмосфере всеобщей печали невозможно было не заплакать. Я держалась от всего в стороне, когда пришедшие выражали соболезнования. На маму в этот день было страшно смотреть. Если не присматриваться, казалось, ее глаза ничего не выражали. Но я видела, что в их глубине было что-то, и это что-то внушало в меня животный страх. Я боялась за маму.
На погребении я старалась не открывать глаза. Не хотела видеть папу мертвым… Я рассчитывала запомнить его живым. Веселым и вечно смеющимся. Когда гроб опустили в землю, мне показалось, что мама готова была кинуться вслед за папой. Я крепче сжала ее руку, и она заплакала…
Когда мы приехали домой, я решила для себя следить за мамой более внимательно. То, что я видела в ее глазах, не давало мне покоя. А что если она тоже оставит меня, что если она больше не хочет жить? Я преодолела это в себе, и теперь могла лишь надеяться, что мама тоже с этим справится.
Воскресенье особо не отличалось от пятницы. Гостиная, телевизор и кофе. Единственным отличием было то, что в этот день я залезла в интернет проверить почту. В ящике была куча сообщений. Очередные письма с соболезнованиями, так я полагала. Но в этот раз от родственников, в основном по маминой линии, так как папина семья почти в полном составе присутствовала на похоронах. Читать их не хотелось. Когда-нибудь мне придется на них ответить, но это будет не сегодня, поэтому я просто выключила компьютер и вернулась к телевизору. Маму я не видела весь день, но слышала, что она просыпалась пару раз. Я прислушивалась каждый раз, когда она брала в руки какой-нибудь предмет, чтобы удостовериться, что он не опасен для жизни. И каждый раз убеждалась, что мои опасения напрасны - не думаю, что расческа или зубная щетка могут быть смертельным оружием.
Так до самой ночи я опять просидела на полу в гостиной, потом, когда услышала ровное дыхание моей спящей мамы, тоже решила лечь спать. А потом…
А что потом? Потом я уже сидела на своей кровати с взъерошенными мокрыми волосами, освещенная тусклым утренним солнцем из приоткрытого окна и с удивлением слушала, как Моника хозяйничает на кухне. Я высушила свои непослушные волосы, привела себя в порядок и спустилась на кухню.
- Привет, - неуверенно сказала я, ожидая, что мама не ответит. Но… что я слышу?!
- Доброе утро, - произнесла Моника таким сиплым голосом, как будто вчера побывала на футбольном матче и кричала «ВПЕРЕД КОМАНДА!» громче всех горластых и, держу пари, волосатых мужиков-болельщиков.
- Хм… я ни в коем случае не обвиняю тебя, но, в чем причина такой перемены? – я старалась сказать это как можно мягче, чтобы не обидеть маму.
- Я, честно говоря, не знаю, как тебе сказать… В общем, сегодня во сне я видела Генри. И он был…был…счастлив. Он почти что приказал мне тоже быть счастливой. Представляешь? Он сказал, чтобы мы не переживали за него, что у него все хорошо. И что он присматривает за нами. Это было так реально… Мы разговаривали с ним, во сне. Он успокаивал меня, говорил, что любит нас. И, знаешь что? Сегодня, когда я проснулась, вся та тяжесть, что давила на меня, она просто исчезла. Мне стало так легко.
- Ничего себе… - пробормотала я, не зная, что еще сказать. Я не верила во все эти ментальные штуки, но мысль о том, что папа где-то рядом, присматривает за мной, оберегает, все же грела душу. Я слегка улыбнулась этой мысли и, на всякий случай, произнесла про себя: «я люблю тебя, папа, и… я очень скучаю по тебе». Где-то в глубине души маячила надежда на то, что он услышит меня.
- Прости меня, что я вела себя так. Но ты же знаешь, как мне тяжело, - сказала мама, и в ее глазах я увидела печаль и… вину. Странно. Как она может считать себя виноватой?!
- Конечно, я знаю, я чувствую то же самое и не приму твои извинения, потому что тебе не за что просить у меня прощение, - я посмотрела на маму, и она слегка улыбнулась. Я улыбнулась ей в ответ.
- Я тебя люблю, Хайди, - я увидела маленькую слезинку на мамином лице.
- Я тебя тоже, мамуль, ты же знаешь, - сказала я, сдерживая слезы.
- Мне пора в колледж ехать, вернусь вечером.
- Ах, да. Конечно. Иди, а то опоздаешь, - мама обняла меня на прощанье, и в этот момент я почувствовала, наверное, то же, что почувствовала Моника этим утром. А именно, какую-то легкость. Смирение? Возможно. Чувство, словно камень с души упал.
- Мам, мне пора идти, а не то я сейчас расплачусь, - я попыталась улыбнуться, но вышла какая-то нелепая гримаса. Такой можно детей пугать.
Моника молча отстранилась и села за стол допивать свой любимый зеленый чай. Я взяла сумку, обулась и вышла из дома, помахав маме рукой. Как только я оказалась за дверью, вся та аура чувств, которая передалась мне от Моники, исчезла, и на душе снова начали скрестись кошки. Мне предстояла долгая поездка на автобусе. Терпеть не могу автобусы.
Дорога до остановки заняла всего пару минут. Если мне не изменяет память, автобус должен вот-вот подъехать. Я была права. Не успела я присесть на скамейку рядом с подозрительной бабулей в розовой кофточке и синей юбке до пят, как из-за поворота выехал автобус. На табло с номером мигало число «44». То, что надо. По моим расчетам на нем я доеду прямо до колледжа минут за 40, сейчас начало девятого. Я успеваю. Я подошла ближе к бордюру. Бабушка в тоже мгновение встала рядом и посмотрела на меня так, что еще раз убедила в своей подозрительности. Блин, да она внушает в меня страх. Автобус, ну где же ты? Я старалась не смотреть на бабульку, когда она сверлила меня взглядом. Что ей нужно? Наконец-то прямо перед моим носом открылись двери. Я буквально вскочила в автобус и села на заднее сиденье.
Слева от меня сидел мужчина, от него немного попахивало дешевым одеколоном, но было терпимо. Справа место было не занято, и я очень надеялась, что жуткая старушка его не займет. Я вздохнула с облегчением, когда увидела ее сморщенный плешивый затылок. Она сидела впереди. С ней рядом сидел парень, и я видела, как он поежился, когда она повернула голову в его сторону. Не завидую я этому бедняге.
Не прошло и десяти минут, как я увидела небольшие капли на окне. Начал моросить дождик, стало еще пасмурнее. Небо затянуло серой дымкой и что-то вроде тумана укутало все дома и деревья, мимо которых я проезжала. Я не люблю поездки на автобусе, я не люблю дождь. А поездки на автобусе под дождем я просто терпеть не могу. Сегодня определенно мой день…
На одной из остановок в автобус зашел грузный мужчина лет пятидесяти. Он медленно и неуклюже прошел через весь салон и уселся на место справа меня. Этого только не хватало. От мужчины слева я и так не была в восторге. Мало того, что от него пахло не очень приятно, так он еще и ноги расставил так, что казалось еще немного и он сядет на шпагат. Мои ноги находили спасение в правой стороне от него. Но теперь моим ногам совсем не осталось места. Толстячок, севший рядом, в точности повторил позу моего вонючего соседа слева. Они давили на меня с обеих сторон так, что мои плечи чуть ли не касались друг друга.
Надо что-нибудь делать. Не сидеть же мне вот так, сложенной пополам? Просто встать было бы слишком скучно. А жаловаться на них бесполезно – они же не могут уменьшиться в размерах. А вот и мое спасение! В автобус зашла очень габаритная женщина. Ну, ладно, врать не хорошо. Поэтому скажу правду: она просто огромная! Это то, что надо. Женщина прошла на заднюю площадку. Как мне повезло, что все места заняты. Я резко встала, освободившись от тисков, что сжимали меня все сильней, и предложила женщине присесть на мое место. На ее толстом лице появилась улыбка, и она приняла мое предложение.
Это надо было видеть! Женщина исполинских размеров начала опускать свой огромный зад на сиденье между моими бывшими соседями и на их лицах одновременно появилось выражение ужаса. Я стояла и ухмылялась, держась за поручень и качаясь взад-вперед. Зад толстухи медленно протискивался между телами мужчин, звук напоминал мне скрип, когда трешь одну плитку пенопласта о другую. Наконец-то женщина села. Тот мужчина, что сидел справа просто впечатался в стекло. А того, что слева, было практически не видно из-за большущей руки женщины, которая сама того не понимая, стала моей спасительницей. Я прикрыла рот рукой, чтобы не засмеяться, и отвернулась от этой сцены.
Прошло, по меньшей мере, минут десять, прежде чем я поняла, что это первый раз, когда мне захотелось смеяться, с тех пор, как… не стало папы. Думать об этом не хотелось, было слишком больно, но мысли сами лезли в голову, и выкинуть их оттуда не представлялось возможным. Я решила занять себя чем-нибудь другим, чтобы внезапно не расплакаться посреди автобуса. Так… надо вспомнить, что я раньше делала в те редкие и ужасные моменты, когда мне приходилось ездить на автобусах. Ну, конечно. Я слушала музыку. Но сегодня, как назло, я забыла взять с собой плеер. Отлично. И что мне теперь делать?
По моим расчетам, ехать осталось минут десять-пятнадцать. Больше я бы, по всей вероятности, не выдержала. А все потому, что шум в автобусе нарастал с каждой следующей остановкой, люди все входили и входили, и, казалось, каждый из них говорил громче другого. Мало того, что все остальные пассажиры общались далеко не шепотом, так вновь вошедшие по сравнению с ними словно говорили в мегафон или в рупор. Шум становился похож на то, как, если бы я была на рок-концерте, и кто-то очень добрый великодушно разрешил мне положить свое ухо прямо на колонку, из которой раздавались немыслимые по своей громкости звуки.
Чтобы не оглохнуть, я постаралась вслушаться в звуки, доносящиеся из автомобиля, который ехал следом за автобусом, и, по неизвестным причинам, не пытался его обогнать. В машине, судя по голосам, ехали трое: муж, жена и их маленький сын, которому, видимо, было не больше шести лет. Я повернулась в обратную сторону, чтобы видеть их через заднее окно.
- Когда приедем домой, надо будет обязательно им позвонить, - сказала женщина, любуясь на себя в зеркало заднего вида и шаря рукой в своей кожаной сумочке холодного серебряного цвета.
- Обязательно, - мягко ответил ее муж, - я беспокоюсь не меньше твоего.
- С мамой такое впервые. Она вообще редко болела. Надеюсь, что все это не серьезно, и ей не придется ложиться в больницу, - женщина перестала шарить в сумочке и уставилась в пол.
- Я уверен, все обойдется. С ней все будет хорошо, - мужчина улыбнулся, но как-то грустно, убрал руку с рычага переключения передач и нежно погладил жену по щеке. А потом на мгновение повернул голову назад, посмотрел на сына и на этот раз весело произнес, - так ведь, старина Джим?
- Ага, - ответил мальчик и улыбнулся так лучезарно, что я невольно тоже улыбнулась.
Из всего этого разговора я запомнила лишь слово «больница», которое потянуло за собой вереницу мыслей: больница, ночь, папа, тело, морг… Хватит! Я чуть не выкрикнула это вслух. Вместо крика из глаз хлынули слезы. Какого черта? Ненавижу плакать на людях. Вытирая слезы запястьем и шмыгая носом, я наверняка выглядела по-идиотски. Немного уняв слезы, я огляделась по сторонам и почувствовала облегчение, поняв, что никто на меня не смотрит.
Пройдя вперед по салону, я оказалась возле передней двери и удивилась. Не ожидала увидеть за стеклом свою остановку. Я так была погружена в свои мысли, что не заметила, как пролетело время.
Снаружи было свежо и немного туманно. Легкий ветерок помог прийти в себя. Я перешла дорогу и увидела Салли. В то же самое мгновение меня охватила радость, мы не виделись с ней несколько дней, а мне казалось – целую вечность. На лице Салли появилась широкая и, бьюсь об заклад, искренняя улыбка.
- Привет, - сказала я, как только подошла ближе.
- Привет, я, черт возьми, жутко по тебе соскучилась, - протараторила Салли и кинулась меня обнимать. Таким резким порывом она выбила из меня весь воздух. На секунду мне показалось, что она сейчас расплачется. Но Салли не заплакала, а, напротив, растянула свою улыбку до невероятных размеров.
- Ты… ты как узнала, что я буду здесь? – спросила я, когда Салли ослабила свою хватку.
- А я и не знала. Я предполагала. Ты же говорила, что, может быть, придешь в понедельник. Вот я и подумала встретить тебя здесь, точно зная, что если ты и приедешь, то приедешь на автобусе, - если она будет говорить хоть чуточку быстрее, я ничего не пойму.
- Я рада, что ты здесь. Очень.
- Понимаю, что прозвучит глупо, но я рада, что ты рада, - нет, ну сейчас она точно расплачется, - я сейчас расплачусь, - вот, я же говорила.
- Ладно. Ладно. Пойдем на занятия, - я попыталась улыбнуться, но глядя на Салли это было невозможно сделать. В ее глазах стояли слезы, а нижняя губа дрожала.
Мы молча шли по тротуару, Салли изредка поглядывала на меня, может быть, чтобы проверить, не сбежала ли я. На территории колледжа мы оказались погружены в поток веселых, а иногда и чересчур веселых (подозреваю тут не обошлось без травы, и ясное дело не той, что обычно растет во дворе) студентов.
У входа я немного замешкалась. Салли посмотрела на меня выжидающе. После небольшой задержки я сделала шаг вперед. Ноги медленно тащились за мной и слегка заплетались, когда мы шли по широким и просторным коридорам. Важно теперь вести себя нормально. Заурядно. И ни в коем случае не сидеть с угрюмой миной. Ведь тогда у некоторых одногруппников, с которыми я, так или иначе, общаюсь (их, конечно, немного, но все же они есть) могут возникнуть вопросы. И начнутся эти тошнотворные расспросы «с тобой все в порядке?», «у тебя все хорошо?». Этим они выведут меня из себя. И в таком случае я либо свихнусь и ударю кого-нибудь или зареву. Уж лучше первое, чем второе. В общем, надо вести себя как счастливый беззаботный человек, хоть сейчас это сложнее всего. Ведь стоит мне на миг отвлечься, оставить хоть на секунду свой разум открытым и свободным, как мою голову тут же забьют те мысли, от которых холодеют руки и наворачиваются слезы, а в груди начинает расти ощущение пустоты, которую я ничем не могу заполнить.
В аудиторном классе было душно, несмотря на довольно прохладную погоду за окном. Я и Салли сидели на предпоследнем ряду. Это я уговорила ее сесть так далеко. Она несколько удивилась, так как знала, что зрение у меня далеко не стопроцентное и сижу я обычно близко, чтобы различать надписи на доске. Но сегодня я не собиралась грызть никакой гранит, будь то гранит науки или просто камень из канавы. Поэтому и села подальше, подальше не столько от доски и преподавателя, сколько от людей и их косых взглядов. Под косыми взглядами я подразумевала взгляды Уилла Бремнера, про которого я успела забыть, и Кэтрин Фрейзер, его блондинистой подружки. Уж не знаю, рассказал ли он ей, что произошло в баре не так давно, или нет, но смотрела она на меня неодобрительно. И чем я ей не угодила?
За пять минут до звонка в аудиторию зашли Кристофер Уитман и Оливия Мэтьюс. Они были теми самыми знакомыми, которых я узнала за несколько дней, что провела в колледже. И именно с их стороны я больше всего боялась вопросов о моем самочувствии. Крис и Оливия, насколько я помню, раньше сидели на первом, максимум на втором ряду. Надеюсь, сегодня они не изменят привычке.
Конечно же, я не имею ничего против них, напротив, Крис и Оливия мне нравятся. На одном из занятий, это было в первый день моей учебы, я просто что-то спросила у Оливии, и у нас завязался разговор, к которому тут же присоединился Кристофер, а вскоре и Салли. Крис на протяжении всего учебного дня шутил и смеялся, даже в те редкие моменты, когда никто не понимал его острот, и все сидели с каменными лицами. Преподаватели часто делали нам замечания в тот день. Оливия заливалась краской после каждого из них. Знаете, скромность ей очень к лицу. Тогда у меня даже была мысль пригласить наших новых знакомых в бар, в который мы собирались идти вечером. Но я почему то отказалась от этой идеи. Может быть, это и правильно. Кто знает, как бы все повернулось, будь они тем вечером с нами. Кто-нибудь мог пострадать.
Я осознала, что мои надежды не оправдались, когда увидела Оливию и Криса, направляющихся в нашу сторону. Черт меня раздери. Они сели рядом с нами. Пришлось натянуть фальшивую улыбку, чтобы избежать лишних вопросов. К концу пары у меня даже начали болеть щеки. А еще целый день впереди… спасите меня…
Естественно, я совершенно не удивилась, когда поняла что спасения ждать не откуда. День был отвратительным. Казалось, все вокруг счастливы. Кроме меня. Время тянулось медленно, и я уже отчаялась дождаться конца моих мучений, когда услышала звонок, оповещающий о конце последней (четвертой по счету) пары. Радовало только то, что ни Крис, ни Оливия не заподозрили неладное в моем поведении. Никто не стал копошиться в моих мыслях и изучать мое эмоциональное состояние. Наверное, я хорошая актриса. Снаружи смех, улыбки и радость, а внутри ничего кроме горечи потери и всепоглощающей пустоты.
- Ты теперь переедешь обратно домой? - несмело спросила Салли, когда мы оказались вне стен колледжа.
- Думаю, да. По крайней мере, я так решила.
- Грустно будет без тебя в общежитии… - сказала Салли и потупила взгляд, - но раз тебе так будет лучше... Помогу вещи перевезти, если хочешь. Да и вообще, знаешь, если нужна будет помощь, любая, я всегда в твоем распоряжении. Ты только скажи.
- Спа-си-бо те-бе, - словно по слогам промямлила я. Говорить становилось все труднее. Ком подкатывал к горлу.
Салли хотела проводить меня до остановки, но я отказалась. Она не обиделась, лишь улыбнулась и сказала: «Ну, как хочешь». А потом ее улыбка исчезла, а лицо стало серьезным. Она посмотрела на меня, и ее взгляд сказал мне о многом. Я еще раз убедилась, Салли не будет допытываться о том, что случилось с моим отцом. Она знает, когда я соберусь с силами, и мне не будет так больно говорить о том, что произошло, я все ей расскажу. И даже если я не буду ничего объяснять, даю голову на отсечение, Салли все поймет. Она всегда понимает…
На остановке никого не было. Я присела на скамейку. После дождя пахло сыростью и травой. Автобусы проезжали мимо. Я отметила, что нужных мне прошло уже семь штук. Торопиться было некуда. За маму я теперь спокойна, следить за ней нет никакого смысла. Поэтому я просто сидела здесь и смотрела на небо, которое из серого постепенно превращалось в бледно-голубое и наводило на меня еще большую тоску. Прошло не меньше 20 минут (половину из которых я проплакала; и этот факт, прошу заметить, сводит меня с ума, скоро я утону в своих проклятых слезах), прежде чем я поднялась и села в автобус. Дорога до дома в смердящем автобусе стала отличным завершением прекрасного дня.
Еще на крыльце я почувствовала запах свиных отбивных, после запаха бензина смешанного с вонью отбросов и потных бродяг он был как бальзам на душу. Очевидно, к Монике вернулся аппетит. Это хорошо. Хоть что-то пошло на лад.
Я ощутила спокойствие, исходящее от мамы. Тревожные мысли отступили, когда я оказалась рядом с ней. В глазах Моники больше не было той пугающей неизвестности и безразличия ко всему. Появились чувства и эмоции. Конечно, мама старалась показывать только положительные, но я видела грусть, как бы она ее не прятала. Грусть была в ее морщинках, которые появились после ухода папы, в ее словах, в ее движениях. Но, несмотря на это, теперь все гораздо лучше, чем было на прошлой неделе. А значит, мы сможем справиться со всем, вместе, если очень постараемся. Время лечит. Поразительно, но, чем больше я наблюдаю за мамой, тем больше начинаю верить в это утверждение. Я безумно хочу в него верить…
Ночью мне приснился уже знакомый сон. Я опять очутилась в больничной палате, но в этот раз уже не удивилась, когда увидела на себе белый халат. Этот сон все же отличался от прошлого, в нем не было моего отца, улыбающегося, веселого и.., живого. Был только тот парень. Странно, я видела его один раз в жизни, но запомнила его лицо до последней мелочи, запомнила каждую родинку, каждую черту. Его темно-каштановые волосы отливали медью на свету, его глаза напомнили мне сегодняшнее небо, небо после дождя, оно такого же серо-голубого цвета. Я готова была любоваться им бесконечно, готова была не просыпаться, лишь бы быть так близко к нему. Смущало лишь одно, все та же невысказанность в глазах, словно слова застыли на его полноватых губах и они чуть дрожали. Так больше не может продолжаться, сказала я сама себе. Это же мой сон. Как хочу, так и будет.
- Послушай, если ты намереваешься и дальше меня мучить… - начала я, но вдруг почувствовала, как что-то похожее на электрический разряд ударило мне в голову и разошлось по всему телу. Я тотчас проснулась и начала хватать ртом воздух, словно только что вынырнула из воды.
То, что подействовало на меня как удар током, обитало в комнате Моники, она называла это будильником. Мой никогда бы так не заорал. Звук напоминал, как однажды выразилась Салли, вопли раненого ишака. Мама собиралась сегодня проснуться в половину восьмого. Я резко посмотрела на часы. Стрелки показывали 35 минут 8-го. Отлично. Я проспала. Через полчаса мне нужно быть на остановке, если я не хочу опоздать. В спешке я натянула на себя какую-то бесформенную коричневую кофту и синие джинсы (почти вся моя нормальная одежда осталась в общежитии), наверняка, выглядела я даже ужаснее, чем грязная подвальная крыса. Не важно. Пролетев мимо Моники, стоявшей у кофеварки, я обула кеды, схватила сумку и выбежала на улицу. Я успела вовремя. Запрыгнув в автобус и отдышавшись, я поймала себя на мысли, что снова забыла плеер. Просто великолепно.
День был скучный и нудный, как и все дни на этой неделе. На занятиях преподаватели совсем не задавали мне вопросов. Возможно, потому что не замечали меня, а быть может, потому что видели мою отрешенность от всего происходящего в классе. В мыслях я и впрямь была далеко от аудитории. Я была в больнице, точнее в одной из ее палат. В 117-ой. Всю неделю этот спящий красавец не выходил у меня из головы. Я снова и снова слышала в своей голове стук его сердца, такой глухой и в то же время отчетливый, такой далекий и до боли желанный. К концу недели я пришла к выводу, что должна увидеть его еще раз. Но не во сне, а по-настоящему. Да. Я должна.