Бабочка впивном стакане. Глава одиннадцатая

Николай Щербаков
Глава одиннадцатая.            Первый провал.


   Занимательная встреча произошла у Бориса с рыночным Мишей. Ему удалось-таки отозвать постоянно «занятого» рубщика к пустующему прилавку, и они стали друг напротив друга по обе стороны грубо сколоченной, покрытой жестью преграды. Это были не равные стороны. Борис стоял со стороны покупателей. По ту сторону прилавка стоял Житель Олимпа. Вспомни, читатель, семидесятые годы – он был «при мясе!». Человек с холеным лицом, с капризно (или презрительно) опущенными уголками губ, в грязной рубахе, прикрытой залапанным и забрызганным кровью передником. Не ушло от внимания Бориса и то, что испачканные кровью, татуированные руки Миши оказались сильными, но ухоженными и красивыми. Даже ногти, с первого взгляда выдавали то, что хозяин уделял им не простое внимание. Он, подойдя к прилавку, только один раз бегло оглядел Бориса, и все время их разговора смотрел поверх его головы. Разговор у них получился содержательный. Приведем его полностью.
   У Бориса хватило ума и опыта, поэтому он подготовился к встрече. Он знавал таких людей, типа Миши, и понимал, что при малейшей его ошибке разговор будет прерван, и собеседник просто отойдет от него. Значит, надо было сразу, с первых слов выполнить несколько задач. Во первых заинтересовать собой и своим предложением собеседника, во вторых расположить его к себе лично. И главное, дать ему понять, что в конспирации заинтересованы они оба. И с интонациями нельзя было ошибиться.
-   Миша, - доверительно и чуть фамильярно обратился Борис.
   При этом он одним локтем облокотился на прилавок, став к Мише как бы боком, и не глядя ему в глаза. Смотрел он на мужичка, стоящего рядом в очереди и слишком близко приблизившегося к собеседникам. Боря постарался изобразить на лице брезгливость, и мужик как будто почувствовал этот взгляд, обернулся и, что-то пробурчав, отодвинулся от них.
-   Миша, - повторил Борис, - я понимаю, что наш разговор надо бы в другом месте, под шашлычок с коньячком провести, но времени у меня мало. И не знаю я тебя пока. Хотя наши общие знакомые тебя рекомендовали, как делового человека. Да и судя по месту – ты при делах. А шашлычок с коньячком от нас не уйдут. А? – он глянул мимолетно в глаза Мише.
   Тот тоже мазнул взглядом по собеседнику. В глазах мелькнула заинтересованность.
-   Он меня не знает, - хмыкнул, - а сам-то ты кто?
-   Боря я. Ты Миша, а я Боря.
-   Ну и чё? Чё тебе нужно, Боря.
-   Вот. Это разговор.
   Борис огляделся, убедился, что их никто не может слышать. Миша, кстати сказать, тоже огляделся. Только лениво, чуть скосив глаза в стороны.
-   Колбаса мне нужна, Миша, колбаса. Много.
   Миша, не опуская на него глаз, сделал удивленное лицо. Помолчал, как будто подсчитывая что-то или обдумывая.
-   Слышь, дядя, а ты не ошибся адресом? Ты чё, не видишь, чем я занимаюсь? Где ты здесь колбасу увидел?
-   Миша, я тебе сразу картину нарисую, чтобы ты лишних вопросов не задавал. Хорошо?
-   Ну, - толи утвердительно, толи вопросительно буркнул Миша.
-   Тогда слушай. Мне надо много вареной колбасы. Брать готов ежемесячно по двести триста килограмм. Платить буду по розничной цене. Наличными. Договоримся – будет предоплата, - помолчал, - что скажешь?
   И, поскольку Миша пока молчал, добавил.
-  Это только начало. На самом деле мне нужна не только колбаса и не в таких суммах. Сечешь? Только ты не базарь не по делу. Лучше не сразу скажи, но обдуманно.
   Миша еще помолчал, блуждая взглядом поверх головы Бориса, наконец лениво сказал:
-   Блатной, да? Или провокатор? На понт берешь? А я вот тебя щас мусоркам сдам. Хочешь?
-   Ты бы, Миша, репутации не терял, а? Ты же деловой. Ну кому ты меня сдашь? Мы с тобой первый раз друг друга видим. А я в очереди стою. За мясом.
-   В очереди, говоришь, стоишь? А ну, пойдем, покурим, - и Миша направился к открывающейся дверке в прилавке. Борис вдоль очереди пошёл за ним. На выходе из крытого мясного рынка они остановились, и Миша протянул Борису пачку каких-то импортных сигарет.
-   Не курю.
-   Как знаешь.
   Он закурил и все так же, глядя поверх головы Бориса, заговорил:
-   Туфту ты мне гонишь, Боря. Согласен? Если ты у меня по этой…, как ты там назвал…, розничной? Это магазинная цена, да? – и когда Борис кивнул, - во-от, по магазинной. А по какой же цене ты её толкать будешь? Ты же не жрать её покупаешь? Ты копейку набросишь и уже не сможешь продать. Тебя за жопу возьмут. Согласен?
-   А что тебя это так волнует?
-   Ну, ты же назвал меня деловым человеком. Вот, я по-деловому и рассуждаю. Я, к примеру, понял бы, если бы ты мне платил на полтинник дешевле. И, я думаю, нашлись бы люди, которые продали бы тебе на полтинник дешевле. Мало ли у нас «левого» товара по складам лежит. Но ты сказал – по магазинной цене, по «розничной», да?
-   А если мне надо тебя так заинтересовать, что я готов по розничной платить, то что? Значит мне выгодно.
-   И что, ты найдешь, где это продать?
-   Да.
-   Слышь, Боря, я хренею от тебя. Где же это место, где можно колбасу дороже продать, и чтобы тебя за жопу не взяли? В городе и по станицам вокруг цена одна, а ты же еще и на дорогу потратишься. Чё-то не вяжется у тебя. Странный ты какой-то. Откуда ты взялся?
   Миша затушил сигарету об стенку и сделал вид, что намерен уходить.
-   А я гость из будущего. Представляешь? И колбасу туда подрядился поставлять. Потому, что там такой нет. А капусты там море.
   Борис вытащил из кармана пачку двадцатипятирублевок и, проведя по краю так, что они захрустели, хлопнул ими Мишу по плечу. Улыбнулся и заключил:
-   Значит так, дорогой, я тебя не тороплю, а завтра опять подойду сюда. Лады? Ты завтра работаешь здесь? Где тебя лучше искать?
   Мишин взгляд прилип сначала к пачке денег, а когда Борис спрятал их в карман, посмотрел на него оторопело. Потом пожал плечами.
-   Как хочешь, можешь прийти, я завтра работаю, - повернулся и пошел в павильон, бурча под нос, - гость, мать твою…
   А Борис развернулся и пошел в сторону выхода из рынка. Настроение у него улучшалось с каждым шагом. Надо же! Как он этого жулика, вора и прощалыгу провел вокруг пальца. Нет, все-таки талант артиста в нем присутствует. И Ольга, жена его ненаглядная, не раз ему говорила «артист, умеешь ты мне мозги парить». А здорово он про будущее загнул. Это уже экспромт у него был. Как-то само собой пришло в голову, что на эту тему можно любую ерунду говорить. Все равно никто в серьез не примет. А загадочность появляется, и видно, что человек с юмором. Очень доволен собой остался Борис.
   На работу ехать уже не хотелось. Пиво, эту вонючую жидкость, он тоже пить не стал бы сейчас. Поэтому он заглянул в «Пеликан» и у стойки, как белый человек, угостил себя двумя стаканами холодного сухого вина. Настроение окончательно улучшилось, и он отправился домой. Посидеть в прохладе у телевизора, подремать. Подумать. Вот, подумать над дальнейшими своими действиями не мешает, решил Борис Иванович.

   А недавний его «визави» Миша в это время в том же грязном фартуке сидел на стуле в небольшом, чистеньком кабинете, без окон, мебель в котором состояла из большого стола, кресла, в котором сидел хозяин кабинета и трех стульев у двери. На одном из которых и сидел Миша. Еще в кабинете стояло два несгораемых шкафа. При всей скромности меблировки стены кабинета были отделаны «под дуб», с панелями и фризами. Тусклый свет в кабинет попадал из небольшого окна над дверью. И поскольку его было очень мало, стол хозяина освещала старинная настольная лампа с зеленым абажуром. Отчего освещен был только стол, а лица сидевших были в тени. Еще одно обстоятельство портило, скажем так, впечатление от этого места. По тяжелому, сырому воздуху понятно было, что находится этот кабинет в подвале. И что рядом где-то склады, с не совсем свежей продукцией.
   Разговор шел уже не одну минуту, и голос хозяина кабинета был раздражен. Что-то не нравилось ему в рассказе Миши. 
-   Ты меня удивляешь, Миша, - хлопнул по столу «хозяин», - тебя как лоха развели. Какие еще общие знакомые? Ты спросил у него, кто это такие – «общие знакомые»?
-   Гриша, да он как-то так сразу разговор повел, что я и не успел обмозговать все…, а он раз – раз, и все…, я, говорит, пошел, завтра приду. И, слышь, пачкой капусты мне в нос сует.
-   Ну, все ясно. Лох ты абсолютный. Иди бля…, мясо руби и не высовывайся. Переговоры он ведет. Тебе отстегивают? Да сам воруешь. Что? Не так? Он мне еще переговоры вести будет. Да на тебя мусора вышли, и через тебя на нас выйдут.
   Миша встал, с подобострастием глядя на хозяина кабинета.
-   Так что мне теперь делать?
-   А ничего. Знать ты его не знаешь и первый раз в жизни видишь. Понял?
-   Понял, Гриша.
   Миша уже взялся за ручку двери, когда хозяин его остановил, постучав по столу пальцами.
-   А ну вспомни, какие купюры в пачке были?
-   Кажись фиолетовые.
-   Ну, точно мусора,- хлопнул ладонями по столу хозяин, - подстава откровенная. А выглядел он как? На лицо он какой? Приметный мужик?
-   Да-а. Борода у него такая, усы, - Миша показал, как загнуты усы у мужика.
-   О-о, - хозяин схватился за голову, - борода-а…, усы…, да они у него наклеенные! Ты что, не заметил?
-   Не-ет.
-   Все, иди Миша, иди нах…, и не попадайся мне на глаза.
   Хозяин – моложавый человек в сером, дорогом костюме, с шапкой кучерявых волос, редеющих на лбу, разбросал по столу руки и задумался. Тяжелые веки прикрыли карие, навыкате глаза. Как будто задремал хозяин.  Подумав минуту, другую, человек подвинул к себе телефонный аппарат, стоявший в тени, не попадающий в круг света от лампы, покрутил диск и скоро замурлыкал в трубку.
-   Зоинька, лапусик, это я…, уже соскучилась?..., только не ври мне, пожалуйста…, ну ладно, поверил…, я тебя тоже…, ага…, туда же…ха-ха-ха…, ну ладно, у меня дело. Значит так, - голос говорящего вдруг стал строгим и, можно сказать, грубым, - «черные» тетрадочки из своего стола, да и вообще из кабинета убрала.., поняла? Убрала! Все подчисти. Ты поняла. Хорошо. Да. Уверен. Ты же знаешь, какой у меня нюх. И это…, скажи ребятам, чтобы «неучтенку» ко мне в гаражи…, что? Всю? Ага, ты права. То, что портится – в магазины, а копчености, солености - в гаражи. Все.
   Трубка тихо легла на аппарат, а хозяин откинулся на спинку кресла и задумался.

   На следующий день, хорошо выспавшись, плотно позавтракав, Борис Иванович поехал на рынок. Он прихватил с собой свою «спортивную» сумку, предполагая, что он сразу отдаст её Мише. Миша наполнит её палками колбасы, и можно будет отправляться к новым друзьям. Он представлял себе, как они будут удивлены его оперативности, как он им расскажет о разговоре с этим болваном Мишей. Вот, как он его ловко взял вчера в оборот. Ведь что не говори, а может он, Борис Иванович, когда надо, представить эдакое, что называется Артистизмом. Да. А что? Это артистизм.
   Так думал Борис, сидя в трамвае и рассеянно глядя на проплывающие мимо дома и дворики родного города. Почему-то вспомнилось детство, проведенное на этих улицах. Еще послевоенные развалины некоторых домов, в которых они играли в «казаки-разбойники». Тут же вспомнил эту дорогу, по которой он недавно ехал, будучи в каком-то другом, будущем времени. Он не запомнил конкретно ничего из того, что видел «там», но вдруг почувствовал убогость и грязь улицы, по которой ехал сейчас. Как он это смог сравнить, он не понял. И ещё. Вот если бы у него была такая коробочка, как у них там. Они её сотовым телефоном называют. Или мобильником? Одним словом, если бы у Бориса сейчас такой был, он бы позвонил тому же Степану и сказал, мол, еду – встречай. Борис улыбнулся, глядя за окно трамвая.
   Войдя в мясной павильон, он сразу увидел Мишу. И показалось ему, что и Миша увидел его. Ждал, значит. Значит все в порядке, значит, время они сейчас терять не будут. Ему процесс переговоров нравился, а вот дальнейшие процедуры хотелось бы провести побыстрее. Не очень по душе ему было таскать сумки с колбасой.
   Борис, как и вчера, выбрал свободный прилавок и, когда Миша, как ему показалось, глянул в его сторону, кивком одновременно поздоровался с ним и пригласил на разговор. Миша не реагировал. Хотя до него было метров пять, самое большее, и стоял он к Борису лицом, оглаживая громадный топор оселком, но на Бориса он не реагировал. Что это он, конспирируется, что ли? Борис не выдержал и громко позвал его. Но что это? Миша глянул на него в упор, как на абсолютно не знакомого человека и громко, хамским голосом спросил:
-  Чё тебе надо, мужик?
-   Ты что, подойти не можешь? – опешил Борис Иванович.
-   Слышь, мужик, иди нах…, понял? – и рубщик, отвернувшись от Бориса, занялся своим делом, принялся ножом и топором разделывать лежащую перед ним на громадном деревянном чурбане тушу свиньи.
   Тут еще очередь, стоящая к ближайшей продавщице подняла шум. «Не отвлекайте человека», «ишь ты, без очереди захотел», «блатные здесь ходят», благородно возмутилась, загомонила очередь. Надо было ретироваться. Он к этому был не готов. Это был провал. Как же так? Все шло так хорошо, он, как будто, убедил Мишу.
   Борис Иванович быстро прошел на выход, в нерешительности постоял на трамвайной остановке, и рассеянно глядя под ноги, пошел вдоль ограды рынка. Разрушились в одночасье все планы и что дальше делать, он не знал. Уткнувшись в ступеньки магазина, он поднял голову, прочитал надпись «Продукты». Вошел. Все дальнейшие поступки он бы объяснить не смог – действовал, как на автомате. Занял очередь, простоял почти час, и когда оказался перед продавщицей, попросил взвесить ему пять батончиков колбасы. Продавщица посмотрела на него, как на сумасшедшего, а очередь взорвалась многоголосым негодованием. «Килограмм в одни руки», «а нам что?», «миллионер паршивый» - это самые приличные слова, что он услышал. А продавщица, с тем же недоумением на лице, широким жестом показала ему на три батона колбасы и небольшие обрезки, лежащие на прилавке.
-  Это вот все, милок. Сегодня больше не будет. Отдать это тебе?  А они что скажут? – она кивнула на разволновавшуюся очередь.
-   У меня семья большая, - вдруг непонятно откуда взявшимся жалобным голосом пролепетал Борис Иванович.
   И продавщица, вдруг, взяла один батон, бросила его на весы и быстро сказала цену, пока еще не уравновесилась стрелка. Борис так же быстро бросил на прилавок деньги и, не дожидаясь сдачи, схватил неаккуратно завернутую в серую грубую бумагу «палку» и бросился к выходу. Какая-то бабка больно ударила его чем-то жестким в спину, очередь взорвалась негодованием, а он уже закрывал дверь магазина с другой стороны. Что там происходило дальше, в магазине, его уже не волновало, он уже даже не думал об этом.
    Борис Иванович убегал. Он искал щель, скрытое место, чтобы вырваться из этого жлобства, замаскированной нищеты и грязи. Он вдруг ясно увидел происходящее вокруг него, на что он раньше не обращал внимания, что казалось в порядке вещей и не вызывало у него такого отвращения, какое вызвало сейчас. Раньше он не чувствовал себя таким униженным, как в этот раз, после хамства рубщика мяса с холеными руками, брезгливой физиономии продавщицы, заворачивавшей колбасу в серую бумагу, и ненависти толпы людей в очередях, стоящих за элементарной потребностью человека – за пропитанием. «Там все будет не так…, там все будет не так…» твердил Борис Иванович, торопливо идя по улице. Наконец он увидел арку, ведущую в закрытый двор, с остатками когда-то роскошных кованых ворот, представляющих сейчас из себя ветхую, ржавую решетку, переплетенную сухими прошлогодними стеблями бурьяна. Сквозь вывернутые булыжники того, что раньше было мостовой, пробивалась пыльная, рыжая трава этого сезона. В глубине двора он сразу увидел то, что искал -  серое дощатое строение с щелями между досками и двумя полуоткрытыми дверьми, к которым вели две натоптанные годами дорожки. Со скрипом, царапая землю, приоткрылась одна дверь, и Борис Иванович протиснулся в тесное помещение с дыркой в полу и вонью, разъедающей глаза.
   Не трудно себе представить, что увидел мужчина, вошедший под арку следом за Борисом, и заглянувший в эту же дверь минут через пять. Ничего не увидел. В сортире было пусто. Мужчина оторопело пожал плечами, заглянул за строение, даже обошел двор, подняв голову, оглядел окна дома, по-видимому, ища свидетелей. Надо полагать ничего, его интересующего он не обнаружил и тоже быстро исчез.
   Через некоторое время этот человек стоял в уже знакомом нам кабинете с зеленой лампой на столе и, разведя в стороны руки от собственного недоумения, рассказывал что-то хозяину кабинета.
-  А сколько он колбасы купил? – хмуро спросил «хозяин».
-  Да не рассмотрел я. Там же очередь, народу – как селедок в бочке. Духота. Я вышел, чуток постоял, а тут он и выскочил. С сумкой. А что там, в сумке, мне же не видно. И быстро, быстро так пошел. Ну, я за ним. И вот.
-   Что вот? Куда он делся?
-   Без понятия, Григорий Иваныч. Он в дворовый сортир вошел и…пропал.
-   В сортир? И пропал? Так это же мусор, понял? Легавый. У них нюх, знаешь какой? И он тебя засек, как последнюю сявку. Это не ты, это он тебя «пас», понял? Все. Иди.
   А когда человек ушел, Григорий Иванович посидел в глубокой задумчивости, потом позвонил куда-то, сверившись с записью в небольшой записной книжке. Попросил к трубочке Вячеслава Максимыча, помолчал и, изобразив на лице и в голосе безграничную приязнь,  поздоровался. Поняв, что на том конце провода его узнали, спросил «говорить могу?». Согласно кивнул и задушевно заговорил о том, что не плохо бы в эту пятницу встретиться в сауне.
-   Да, да. Слава, ты меня знаешь, все будет в лучшем виде. И девочек подгоню…, как скажешь, дорогой…,  ох ты, какой догадливый…,  да, есть разговор. Да, мелочи…, ну, не хотел бы по телефону…, одним словом, что-то ваши меня беспокоят. Конечно, дорогой, конечно, разберемся. Ты же меня знаешь, я всегда открыт для разговора. Ну, бывай.


Продолжение   http://proza.ru/2011/10/27/942