ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Часть вторая.
17. БЕДА ЗА БЕДОЙ.
Весною Андрею пришлось посеять меньше, чем обычно засевали Орловы при жизни отца. И вполне понятно, почему: сократился надел, поубавилось работников в семье, несколько пудов пшеницы пришлось уступить Егору, который в этом году впервые засевал свои десятины. Лошадей теперь у Орловых осталось четыре да пара быков.
Лето выдалось знойное. В середине июля из прикаспийских степей подул горячий иссушающий ветер, катились волны раскаленного воздуха, сжигая на своем пути посевы. Травы побурели. Степь тускнела, делалась серой, скучной, неприглядной. Прохлада наступала только ночью, на совсем короткое время, а утром, с восходом солнца, снова начиналась невыносимая жара. Раскаленная земля лопалась, корни растений неслышно трещали, рвались, тихо умирали.
Местами уже поднималась саранча. Она была не менее страшна, чем гибельные суховеи.
Народ охватила тревога. Надо спасать посевы. Но как? Против слепых сил природы люди были беспомощны.
Наивны были методы борьбы против стихии.
Саранча живым коричнево-маслянистым чудовищем стлалась по земле, ползла, кипела, переливалась, поднимаясь, темной тучей закрывала солнце. Чтобы остановить ее жуткое шествие, люди выходили с метлами, граблями, факелами, стучали в заслонки, тазы, чугуны. Служили молебны.
Но тщетны были их усилия. Стихия побеждала.
Она не обошла и Орловых. Тот уголок полосы, где была посеяна черноусая пшеница, которую Иван Семенович хранил как зеницу ока, был уничтожен полностью. Остальные полосы уцелели каким-то чудом, саранча обошла их стороной, но зато суховей не пощадил.
— И сколько же вы намолотили? Зерно-то меряете? — спросила Авдотья Андреевна.
— Как же! Полста четвериков. Да еще столько, наверное, будет. Может быть, даже немного побольше.
— Мало.
— Сколько есть.
— Прикупать придется.
— Без этого не обойдешься. Вот как подкузьмил нас этот год. Правду говорят: человек на гору, а черт за ногу.
Андрей взял счеты, которыми часто пользовался отец:
— Хотя бы мы намолотили сто с лишком четвериков, все равно нам этого хлеба не хватило бы. Будем считать так: по четверику на душу в месяц, при хорошем приварке, на восемь душ понадобится в год... восемь раз по десять — восемьдесят, да два раза по восемь — шишнадцать, всего девяносто шесть, без малого — сто. Вот весь наш хлеб! А где семена? Где запас на черный день? Я уже не говорю, что на продажу надо бы иметь полсотни пудов... Куда ни крути, а скотину придется продавать!
Его внимательно слушали и молчали.
— А что продашь? — продолжал Андрей, сдвинув косточки в одну сторону. — Лошадей не продашь. Мы без лошадей, как без рук. Коров тоже, без молока никому не охота сидеть. Остаются быки, да овцы, да молодняк — нетели. Ежели загнать их, тогда еще можно выйти из трудного положения... Вот решайте сами, как лучше сделать.
— Надо подумать, — промолвила наконец мать. — Торопиться некуда. Не на пожар спешим.
— Вот именно,— поддержал ее Варлаам. — Год только начинается. Это хорошо, что Андрей все подсчитал, взвесил, продумал. Отец всегда так делал.
Андрей, как бы не одобряя брата, взглянул на него косо.
— Теперь про себя расскажи.
Варлаам неохотно и тяжело двинул широким плечом.
— А что про меня рассказывать?
— Ну как что! — удивился брат. — Человека чуть в тюрьму не посадили, а ему нечего про себя рассказывать!
— Господи Исусе, — перекрестилась мать. — Аль натворили без меня что?
— Да нет, — поморщившись, сказал Варлаам. — Мельница сгорела у моего хозяина. Меня и хотели посадить... Потом разобрались.
— Час от часу не легче! То-то я сны плохие про тебя видела, Варлаам. Не зря, значить. Как же это?
...Летом помолу было мало. Хозяин забрал Варлаама на другую мельницу набивать жернова, так как эту работу лучше его никто не делал. Мирошником на время оставил сторожа Проньку. Отпустив последнего помольщика, Пронька изрядно выпил и завалился поспать. Мельница загорелась ночью, вспыхнув, как большой костер из сухого хвороста. Произошло это в тот момент, когда Варлаам вышел провожать возницу. Случись пожар часом позже — его бы обвинили в поджоге. Сейчас мельница заново отстраивалась. Хозяин не рассчитал Варлаама, как многие думали, а, наоборот, доверил ему надзор за производимыми работами.
Перебирая в памяти важные и неважные события, Орловы просидели в тот вечер долго.
В кругу их семьи, внимательно прислушиваясь к разговорам, сидела и Мария, спутница Авдотьи Андреевны.
Она прожила у Орловых несколько дней после возвращения из Киева, отдохнула и пошла дальше, домой. Авдотья Андреевна сунула ей в сумку съестного и набрала мелочи.
Зимой многие состоятельные булаевцы, имеющие лошадей, занимались извозом. Нанимал их больше всего лавочник Вовк, перевозить грузы — мануфактуру, разные мелкие хозяйственные и скобяные товары, машины, зерно, муку, кожи, рыбу.
Несколько лет назад Иван Семенович подрядился поехать в Астрахань на четырех подводах. Обоз, с которым он ехал, вез туда муку, а там должен был набрать мороженой рыбы.
Он натерпелся столько лишений за этот рейс, что дал зарок никогда больше не ходить в извоз на большое расстояние. И детям наказал не делать этого.
Но Андрей, не имея житейского опыта, нарушил его наказ. Он соблазнился на задаток, который пообещал купец. Получив задаток, израсходовал его на обновы, а хлеба решил купить на те деньги, которые получит при расчете.
Поехал один, на двух пароконных подводах.
Зима в тот год выдалась малоснежная. Дорога испортилась рано, и он чуть лошадей не надорвал, пока доставил груз до места.
Расходы на питание и прокорм лошадей перекрыли доходы, и он оказался еще должен купцу.
Хлеба так и не купили.
Мать осталась недовольна поездкой.
Настала весна, надо пахать, а лошади еле ноги передвигали. Хотя их кормили хорошо, но поправлялись они медленно. Выручали быки-работяги, отлично тянувшие однокорпусный плуг. Второй плуг, двухлемешный, в который запрягали лошадей, больше простаивал, чем использовался.
Сев растянули на три недели. Будь жив Иван Семенович, он бы за такие дела не погладил по голове.
При засеве последних десятин семена бросали в сухую землю.
— Не будет толку, — говорил Петр. — Пустая трата семян.
— Много ты понимаешь! — огрызался Андрей. — Разве при отце так не сеяли?
— Не сеяли.
— Врешь. Память у тебя коротка.
И они начинали спорить. Иногда дело доходило чуть не до кулаков. Андрей понимал, что во многих вопросах он не прав, но из гордости не хотел уступать. Андрей начинал «мудрить», как говаривала мать, и это никому не нравилось.
К счастью, прошел сильный дождь и все поправил. Недели через три Андрей поехал посмотреть на свои поля. Вернулся радостный и еще с порога закричал:
— Мамка, у нас такие всходы! Особливо яровые. Давно таких не было. Душа радуется!
— Дай бог! — перекрестилась Авдотья Андреевна. — Можа, господь смилуется, пошлет урожай.
— Старики бают: по всем приметам, нынче должны быть с хлебом. Народ хоть немножко вздохнет.
И он весь день ходил, напевая себе под нос. Его приподнятое настроение передалось матери. Она тоже повеселела, на щеках пробился робкий румянец.
Да, год был урожайным. За первым прошел второй обильный дождь, потом третий. После дождей стояли умеренные жары. И хлеба буйно поднимались, как на дрожжах.
Но случилось непредвиденное. Почти половина булаевцев осталась без хлеба, в том числе и Орловы.
Произошло это через неделю после троицы. С утра стояла жара. Но потом солнце скрылось за редкие текучие облака. Над землей заходили тени. Сильно парило, и воздух как будто уплотнился. К обеду духота усилилась. На смену текучим облакам пришли серые лохматые тучи. Они надвигались широко и медленно, наливаясь подозрительной тяжелой синью. Сверкали тоненькие золотистые молнии, легко прошивая толщу туч. Слышались отдаленные раскаты грома.
Орловы делали кизяк. Три лошади в ряд бегали по кругу черного, вязкого навоза.
Андрей стоял на телеге, упершись босыми ногами, испачканными в жиже, о толстые доски, лежавшие на дне телеги, и черпаком брал воду из бочки. Размахнувшись, он выплескивал воду на круг. Работал и посматривал на небо.
— Гроза будет. Ей-богу, будет. И возможно — град...
— Этого еще не хватало. — сказала Авдотья Андреевна. — Почитай, почти каждый год засуха, а тут еще град, тогда совсем живой в могилу ложись.
Андрей вскинул голову, еще раз посмотрел на зловещее небо.
Ослепительные зигзаги молний в нескольких местах распороли черные, набухшие влагой тучи. Резко и сильно ударил гром, словно большие камни посыпались на железную крышу.
Крупные тугие капли дождя задолбили землю.
Орловы торопились закончить работу. Но дождь, хлынувший как из ведра, погнал их домой. Косые упругие струи хлестали по плечам, когда люди бежали с круга.
Петр тянул лошадей за поводья. Они не хотели идти против ветра и дождя, высоко задирали головы. За пару минут Петр вымок до нитки. По его лицу ручьями текла вода. Рубаха и штаны прилипали к телу.
— Вот это шпарит! А холодный, как вода из колодца, — сказал Петр уже в сенях, обжимая на себе одежду и вытирая лицо рукавом.
У него сразу посинели губы, кожа на руках, шее, лице сделалась лиловой. Тело охватывала дрожь.
Андрей сиял от радости, думая про посевы. Земля теперь с жадностью впитывает воду.
Дождь усиливался. Скоро перед порогом образовалась большая лужа. С неба словно кто спускал серебряные нити, которыми хотел связать черные тучи и землю. Вода в луже с шумом кипела.
Еще раз полыхнула широкая молния, и над крышами булаевских изб ахнул такой раскат грома, что Андрей даже рот раскрыл, чтобы не оглохнуть, а Васька присел, боясь, как бы молния не заскочила в сени.
— Чего выставились? Закрывайте двери! — крикнула сыновьям мать.
Все знали, что во время грозы нельзя стоять при открытых дверях, и все-таки стояли.
Дождь как будто на какой-то момент стал затихать, потом снова усилился. И сразу после этого по земле затанцевали белые шарики.
— Град!
— Да какой большой!
— Мамка, посмотри, град! — кричал Васька.
Крестясь и охая, к двери протолкнулась Авдотья Андреевна.
— Тащите помело скорей! — приказала она.
Притащили, выбросили на улицу, под град. Помело как-то плохо развернулось, и Васька выскочил поправить его. Градины клевали его в голову, плечи.
— Ну и больно бьются! — сказал он, поеживаясь.
Он захватил несколько градинок, быстро таявших на ладони. Одна из них была величиной с наперсток.
— Ого, какая большая! Не эта тебя долбанула? — спросил Петр.
Градинка переходила из рук в руки, быстро уменьшаясь в размерах. Дольше всех задержал ее Андрей. Минуту назад он радовался, а теперь град поверг его в уныние.
Авдотья Андреевна раньше сына поняла, какая опасность угрожает посевам.
— О, пресвятая богородица! Заступись и помилуй нас, грешных! — крестилась она на ходу, направляясь в горницу.
Перед иконами она упала на колени, шептала молитвы, била поклоны. И не встала до тех пор, пока не прошел град и не утихла гроза, удаляясь дальше на восток.
От града земля побелела за несколько минут.
Когда кончился дождь, Авдотья Андреевна, надев старые глубокие калоши, вышла на огород. Взглянула на грядки с луком, огурцами, помидорами, свеклой и всплеснула руками:
— Мать ты моя родная! Все побило! Как сечкой посекло.
Огурцы смешаны с черной землей. А ведь они уже начинали цвести. Помидоры стояли голые. Ни одного соцветья и ни одного листочка на них не сохранилось. Ботву свеклы поломало и придавило к земле. Морковь лежала вповалку, сплошным ковром. Капусту высадили несколько дней назад, и она только-только принялась. Теперь видны только лунки, а капусты в них не было.
— Остались без овощей! — закачала головой Авдотья Андреевна. На ее глазах даже выступили слезы.
— Ничего, мама, подсадку сделаем, — не унывала Христинка.
— Какая теперь подсадка? Скоро овощи должны поспевать, а она — подсадка! Наелись досыта всего!
Андрей сел на лошадь и потрусил в поле.
«Что с посевами? Неужели побило?» — думал Андрей всю дорогу. Эта мысль не одного его беспокоила, многие мужики торопились на свои поля.
— Вот зараза!
— Ты куда, кум?
— На посевы взглянуть, что осталось.
— И не бай! Такой вот точно был лет десять назад. Всех без хлеба оставил.
Натворил дуролом!
— Бедному Ванюшке — везде камушки. Так и нам.
Андрей не узнал своих посевов.
Там, где прошел град, полосы, казалось, только сейчас были вспаханы. Все оголил градобой, захватил все поля на восток от села. Зеленели лишь на межах ковыль да бурьян.
И помело мамкино не помогло. Остались без хлеба.
Домой Андрей вернулся уже под вечер, в испачканной рубахе и штанах. Сидел на лошади как-то боком, отрешенный от всего. Лошадь шла понуро, чавкая копытами по грязи.
Передав Ваське поводья, он опустился на крыльцо, где обычно сиживал по вечерам отец, его обступили все свои, тут же был и Егор с женой. Попросив у брата закурить, Андрей сказал:
— Все погибло... Как корова языком слизала.
Авдотья Андреевна запричитала, словно по покойнику.
— А ежели перепахать и сызнова засеять? — спросил Егор.
— Ну и вырастет трава на корм лошадям. Поздно, дорогой брат!
— А у нас тут тоже горе, — сказала Христинка. — Пойдем, посмотри.
Они вошли в избу. На полу, перед печкой, стояли две корзины, наполненные мертвыми гусятами.
— Это что такое?
— Градом побило. А гусята какие были! У некоторых уже перья на крыльях появились. Из полсотни осталось в живых только восемь.
— Я совсем забыла про них, — вытирала глаза мать. — Пропали все наши труды.
Андрей сел на лавку, облокотившись о стол.
— Сейчас бы винца по косушке хватить. Добро было бы!
— А что, у меня есть деньги, — сказал Егор. — Я сбегаю сейчас к Парфену Иванычу.
— Давай!
И они запили.
Пили и другие мужики, желая в вине утопить свое горе.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/15/1031
***