Александр Твардовский – один из величайших поэтов на земле.
Для меня это – азбучная истина.
Часто перечитываю его стихи и поэмы, перечитываю не просто с восторгом, а с каким-то необъяснимым трепетом,
словно сталкиваюсь с явлением высшего порядка, которое не поддаётся ни толкованию, ни анализу.
И при этом в моем сердце нет зависти, лишь прочно поселилось в нём поклонение перед гением.
Да если бы я марал бумагу всё отпущенное мне судьбой время, без перерыва на житейские нужды,
ничего подобного сочинить бы не смог!
Как-то мне попалась на глаза книга одного литературоведа. Он размышлял о феномене Твардовского.
Со многими выводами автора я сразу же согласился. Кроме одного.
Литературовед пытался объяснить, почему Твардовский обошёл в своём творчестве любовную тему.
Мол, он из крестьянской семьи, а крестьянам была свойственна душевная деликатность,
неумение обнажать на публике самое сокровенное.
«Как же так? – подумал я, – общепризнано, что любовные движения души – один из главных предметов
поэтического исследования. Что-то тут не так». Потом, после долгих размышлений, понял –
любовная тема просто была чуждой, а, может быть, и неинтересной Твардовскому.
Она не вызывала отклика в его душе.
Стал искать другие примеры. На ум пришёл Некрасов.
Значит, такое может быть в творчестве? Вполне, ответил я сам себе.
Но мысли мои постоянно занимала именно любовная тема в поэзии.
Ведь ей отдали почти целиком своё дарование Блок и Есенин.
Она звучит доминантой в поэзии Пушкина, Лермонтова, Фета, Цветаевой. Сложнейшая это тема.
Порой неподвластная осмыслению, только бьющая по чувствам.
Тот, чья муза настроена на любовную лирику, должен постичь не только законы человеческого бытия,
но и глубинные тайны мироздания.
…Плыла над Питером осень.
Я отдыхал в прекрасном до умопомрачения, до слёзного восторга Зеленогорске, в пансионате на берегу моря,
среди сосен и пожелтевших уже берёз.
Как было не случиться курортному роману!
Встреча с Юлией – одна из самых странных, необычных и до сих пор непонятых страниц моей жизни.
Мы вместе часами бродили по питерским улицам, говорили о жизни, о красоте, о добре и зле, о ненависти и любви.
Ни одна тема не была исчерпана даже на сотую долю.
Мы не столько пытались докопаться до истины, сколько взаимно познавали души.
Нас многое сближало. Но была всё же незримая линия – не разногласий, нет, а некоторой неспособности
прикоснуться к главному, единственному.
Хорошо сказала когда-то Анна Ахматова:
«Есть в близости людей заветная черта, её не перейти влюблённости и страсти».
Я чувствовал эту грань недоступности между нами двоими – между мужчиной и женщиной – чувствовал постоянно.
Казалось, откровенность предельна.
Я знал о ней всё. Одинокая, муж давно ушёл к другой.
Живёт с больной дочерью в далёкой от меня Вологде.
Неравнодушна к поэзии и музыке. Обладает прекрасным сопрано. Поёт на сцене.
Несчастлива, хотя много лет имеет любовника. Привыкла к нему. Рядом с ним чувства молчат.
А расстаться не то, чтобы боится, а…что же дальше?
Я поведал ей о себе – о семье, о работе, о поэзии.
Мы посещали литературные места Питера – музеи Достоевского, Блока, ездили в Комарово,
на могилу Ахматовой. В сосновом лесу, на берегу моря, я читал Юлии стихи.
Мы встречались рано утром и расставались поздно вечером.
Юлия дарила мне улыбки нежности и признания.
Однажды, после особенно откровенной беседы, мне остро захотелось её поцеловать.
Но неожиданно Юлия в страхе отскочила.
Я посмотрел ей в лицо и содрогнулся – оно пылало пожаром стыда,
ненависти и непонятного волнения
- Вы ошиблись! – крикнула она. – Я не проститутка!
Потом мы помирились. Но остался холодок отчуждения.
Этот холодок я увёз с собой домой, в Среднюю Азию.
Наши прекрасные прогулки закончились. И, наверно, месяца два жила в сердце пустота.
Там, где временно, но прочно обосновалась Юлия, теперь ничего не было.
Время, как известно, хороший лекарь.
Через полгода я уже почти не вспоминал Юлию.
И тут пришло письмо:
«Милый, ненаглядный, незабываемый! Прости меня. Отдать тебе тело было бы легко,
но это недостойно нашего высокого полёта. А другого у меня уже ничего нет.
Погасло, потерялось, растрачено по мелочам. Да, как я понимаю, и не нужно тебе».
Я долго размышлял над этим письмом.
А потом сунул его в дальний ящик стола. И открыл томик Твардовского.
Его стихами я старался очиститься от любовной темы.
Р.Маргулис