-Лето, жара, час по полудни. Маринуюсь в суете Городского сада.
- Торопитесь….
- Последний билетик…
- Увлекательная прогулка….
- Незабываемые виды города с борта прогулочного теплохода…
Звучит обещающе, тороплюсь и покупаю.
Ревун, отходим от пристани. Поднимаюсь на верхнюю палубу, наполовину укрытую навесом. Выбираю удобное обзору место на замечательной деревянной скамье.
Публика разношерстная.
Томящаяся блондинка лет шестнадцати, туго впрессована в тесный сарафанчик с рюшками. В мокрой ладошке телефон, ежеминутно проверяет новые сообщения и ей глубоко индифферентны чудесные городские виды, шум и ощутимая вибрация палубы.
Ее восхитительное любовное томление бесцеремонно прерывает младший братишка, достающий вопросами.
Напротив расположился хамоватого вида мужчинка, бесстыже рассматривающий пассажиров сквозь черные очки дешевого пластика. Заложив « по-американски» четверкой ногу, покачивая сандалькой, он таинственно пришепетывал вслед каждой проходящей.
Пара в образе литераторши и рассеянного математика. Кружевной воротничок, тончайшего плетения, массивная брошь, шляпка с вуалеткой. Ее коричнево-бежевый, клетчатый супруг с забавным вихром на макушке, ерзал, пытаясь угнездиться удобнее.
Снующие туда-сюда дети…
И над всем этим величием речной волны, хриплыми басами бортовых динамиков, разливалось радио «Шансон».
«Владимирский централ» к-о-н-к-р-е-т-н-о гармонировал с уходящей справа, в бурунах гребного винта, старинной купеческой набережной. Слева монастырь, за ним, ярмаркой тщеславия, особняки « долины нищих» и все и чистые берега с плакучей ивой.
Кстати, работал бар. И как сказано, у некоторых « с собой уже было».
Эти двое, ввалились на палубу последними. Крупная дама, бальзаковского возраста и невзрачный парень с огромной линзой фотоаппарата на шее.
Сложением, вдохновлявшим Рубенса, дама, не твердо, стараясь сохранить грацию походки, прошествовала на свободное место. Фотоаппарат семенил следом, беспрестанно облизываясь, зачарованный колыханием кормы своей спутницы.
- Ух, жарко- то как!
Широко расставив ноги, подтянув ситец выше колен, обмахиваясь платком, дама вдохновлено изрекла: «Степа, давай!»
Степа оживился, засуетился с камерой, началось…
Дама принимала призывавшие к эротизации позы, картинно отклячивала увесистые выпуклости, обливаясь потом, старалась, как могла…
В итоге, на подходе к пристани, на ней остались розовые панталончики и бюстье, ушками на голове. Степа порхал на пяточке палубы, одобрительно улюлюкая своей музе…
Притихли все, и даже сиплые динамики. Мамушки расхватали детишек по коленкам. Литераторша, более возмущенная стремлением супруга насладиться действом, чем собственно самим действом, зло дергала его за рукав. Зато черные очки, был в восторге, по всему день удался!
И тут бармен, до того бесстрастно взиравший на феерию чувственности, смачно сплюнув за борт, поистине замечательной фразой, расставил все точки:
"Толерантность, блин..."