Вблизи река оказалась бурной и грязной. Я приготовилась вступить в воду, но тут же нечто остановило. Вперёд пошли овощи, разогнав косяк непуганых рыб.
- Наша очередь, - произнёс Рико, и мы пошли. В этом месте на дне реки лежали какие-то строительные плиты, обильно поросшие скользкими водорослями. Я оступилась, но Рико был тут как тут, и поддержал. Я поправила на плече его свд, выданный на время. Предел мечтаний. Снайперское оружие вызывало во мне трепет похожий на восхищение произведением искусства. Всё же как красиво, залёгший в укрытии, незримый убийца, находит цель. А затем доли секунда полёта точной смерти, и нет человека. Это вам не вульгарная пальба. Река осталась позади, а мы продолжали свое шествие молча. Никаких врагов я не заметила, ребята тоже, судя по тому, что я видела, подключаясь к ним.
«Стреляй» - прозвучал приказ, который слышала только я. Не зная, куда и зачем, я выстрелила. Из кустов донесся скулеж раненого сукашвила. Овощи тоже сделали несколько результативных выстрелов. Внезапно меня посетила шальная мысль, там, в зелёных зарослях должны быть еще монстры, нужно лишь успеть к ним кинуться, словно я хочу их убить, а не себя. Но упругая невидимая стена заставила остановиться, а горло сжало железными тисками, так что не вдохнуть. Рико, всё еще находящийся рядом, удивился моей остановке. Меня тут же отпустило. Платон даже не повернул головы, однако стало ясно, что так просто от этого бремени не избавиться. Камерон предупреждал меня, что основными ограничителями воли является невозможность уйти или убить себя. Что ж, посмотрим, что еще мне нельзя.
Мягкость трав под ногами сменилась мощеными тротуарами и давно заброшенной проезжей частью. Город, выраставший из проклятой земли серыми пятиэтажками, открывал нам свои каменные объятия. По земле ветер гонял уже изрядно посеревший тополиный пух. Сердце зоны застыло неподвижной громадой, величественной в своем изношенном костюме. Я чувствовала себя так, как нормальные девочки-тинейджеры при встрече с любимым певцом или известным голливудским актёром. Это было неверие, восхищение, преклонение. Сюда идут многие, но не многие остаются в живых, чтобы уйти. Группа контролера не осматривалась вокруг, в отличие от меня, из этого становилось ясно, что они бывают тут частенько.
- Покажешь как-нибудь достопримечательности? – спросила я у Рико.
- При случае, - несколько размыто ответил он.
- Теперь мне в Припяти побывать, и я буду матёрым сталкером, - заявила я, все засмеялись. Даже Платон улыбнулся, не смотря на мою недавнюю выходку.
Мы уверенно двигались к конкретному пятиэтажному дому с ржавой вывеской, так что номер разобрать было невозможно, однако отталкиваясь от стоящих по близости домов, можно было предположить, что нашим новым убежищем стал дом 8 по улице Свердлова. Платон кивнул, и мы дружно двинули на четвертый этаж первого подъезда. Окна квартиры выходили на запад, юг и восток. Открывалась роскошная панорама на знаменитый Некрополь. Овощи по беззвучной команде бросились проверять окна, готовить спальные места, проверять схорон. Рико снова устанавливал систему наблюдения, нацеленную на юго-запад. Вар открыл одно из окон и закурил. От запаха никотина желудок жадно скрутился. Бросившись к Платону, я воскликнула:
- Эй, а чего это Вару можно курить, а мне нельзя?
- Ты бы видела свои лёгкие, - прозвучал в голове шелестящий бархат голоса контролёра.
- И что с того? – возмутилась я, - положенные три месяца я протяну, не смотря ни на какие лёгкие.
- Умолкни. – И больше я не могла произнести ни звука. Вар затушил сигарету, и, успокаивая, коснулся моей руки:
- Не стоит так делать.
Он занялся окном, а я решила проигнорировать это предупреждение, и едва дар речи вернулся, принялась доставать Платона.
- А почему ты величаешь себя Платоном? У тебя комплексы относительно своих умственных способностей? Конечно, вряд ли кто-то оставался бы рядом с тобой, без угрозы для жизни. Ты никому не нужен.
Вместо какого либо ответа, Платон пристально посмотрел на меня, и не осознавая что делаю, я подошла к стене и со всей силы саданула кулаком о бетон. Кожа на костяшках была содрана, однако эта боль вызвала во мне вместо ожидаемой покорности, ярость. Я ухмыльнулась, и второй рукой ударила стену с не меньшей силой, уже по собственной воле, представляя на месте сплошного камня невозмутимую физиономию Хозяина.
Платон чуть склонил голову, и мои руки, повинуясь его непреодолимой воле, разорвали футболку, оголив грудь. Рико, пришедший сообщить что-то Платону, пораженный застыл в дверях. В это время мои собственные пальцы впились в чувствительную кожу груди, выворачивая соски. Не в силах ни остановиться, ни терпеть эту боль, я рухнула на пол. Не хватало сил даже на ненависть. Уткнувшись лбом в грязный пол, я стонала от невообразимой боли, а пальцы никак не разжимались. Я видела, как Рико кинулся ко мне на помощь, но Платон его тут же остановил. Когда все вышли из комнаты, я наконец смогла отпустить истерзанную кожу. И как не была болезненна эта пытка, еще больнее было от её унизительности.
Не на долго меня оставили в покое, я воспользовалась этой возможностью, чтоб наложить заживляющую мазь на травмированную грудь. Боль остывала, но я ощущала, как до сих пор от ярости пылали щеки. Я закусила губу. Только не плакать! Я не сдаюсь. Чуть дрожащими руками достала из рюкзака швейный набор – нитки трёх цветов намотанные на бумажную основу с несколькими иглами, нужно было зашить футболку.
Вернулись «овощи» и апатично принялись есть. Платон зашел сообщить, что они будут минировать подходы, и чтоб я никуда не пыталась пройти без спроса.
- Сиди тут и не чуди. Ясно?! – Гаркнул Платон, и тут же, не ведая что творю, я поднесла собственный дробовик к челюсти и металл больно ударил по губе. Если бы он заставил меня выстрелить, от головы остались бы только опилки на линолиуме. Хватка ослабла, и я смогла опустить оружие. Платон коснулся пальцем моих губ и вытер кровавую струйку, боль тут же прошла. Я молчала, однако, что и говорить, доверия к Хозяину этот эпизод не добавил.
Я закричала на Платона, и, пожалуй, наговорила много лишнего. На этот раз не было физического наказания. Он просто показал мне Гвен, и я осела, онемела, сердце замерло. Гвен тащила бледное тело Камерона через болотную грязь, отстреливаясь от пауков. Кроме того, я слышала мысли Гвен: " ****ь, на что я подписывалась, ведя ее к нему?" Насладившись, моим состоянием, Платон ушел, уводя за собой овощей.
Я узнала местность, которую показал контролер. Это были болота в близи с Тишиной, правда, прежде там пауков не было. Меня не слабо удивило, что контролер может видеть на таком расстоянии. Однако усомниться в реальности показанной картинки мне не пришло в голову. Единственное, что занимало мои мысли – Камерон. То, что Гвен его тащила на себе, говорило, что он еще жив. Но на долго ли?
Я настежь открыла окно, пока никто не имеет мне мозг со всякой там осторожностью, чтоб вдохнуть свежего воздуха и чуть успокоиться. Город пах раскалённым асфальтом, и я поняла, чего мне не хватало – аромата трав. Путешествуя по степям, я так привыкла к этому запаху, что перестала замечать. Безоблачное небо ясной синевой подчёркивало невзрачность и опустение легендарного города. Пока никаких особых чудес замечено не было, кроме самого существования Чернобыля. Может Платон отгоняет чудеса? Он сам по себе то еще чудо природы.
Ночью меня душили слёзы, и сон не шел. Я должна помнить ради кого я здесь, иначе сойду с ума. Тревога за Камерона раздирала грудную клетку. Мой раненый бог – я зло улыбнулась этой скабрезной мысли. Тогда, обращаясь с нелепой молитвой к своему божеству, я утверждала, что моя религия – любовь. Но я ошибалась, это не религия, это сатанизм. Бог, вспомним-ка христианство, спасает своих последователей, жертвуя собой. Камерон потребовал от меня жертвы, хотя нет, не потребовал, он просто её принял. Он демон, лжепророк, антихрист, мой искуситель. По сути, я продала в рабство душу и тело за одну ночь любви. Разве я об этом жалею? Ничуть. Сделка состоялась. Он, конечно, выживет. С Гвен не так то просто умереть, в этом они с Платоном похожи, опять таки. А я… для меня не существует свободы ровным счётом потому, что мне она не нужна. Три месяца, говорили они? Пусть. А потом вода, это совсем не страшно. Только подождать.
Вар и Рико отнеслись ко мне очень даже не плохо. И были намного приятней в общении, чем многие «вольные» сталкеры, с которыми сталкивала меня судьба. Видимо, контролер имеет возможность более придирчиво подбирать спутников. Только вот со мной лажанулся.
Слёзы кончились, нос был заложен. Я вышла в коридор, чтоб не мешать спящим, да и умыться не мешало. И тут увидела нечто на столько странное, что заставило усомниться в реальности происходящего. Платон с невменяемой тоской пялился на звёзды, он был почти похож на живого человека. Затем я услышала его надломленный голос: «Я пытаюсь жить…», не знаю, что означал эта фраза, то ли оправдание, то ли просьба вернуть данное слово. Если так, тогда появляется новый смысл у его запрета на самоубийство. Он просто не даёт другим делать то, на что сам не имеет права. Внезапно мне показалось, что мы с ним удивительно похожи. Я старалась дышать потише, но он заметил меня, наверное, ветер в моей голове слишком громкий.
- Прости, я знаю, что ты мог сделать мне гораздо хуже, просто дав понять, что меня никто не ждёт. Теперь я поняла это сама.
Наверное, он услышал, но ответа не последовало. Похоже я уснула не сходя с места, а проснулась в своем спальном мешке.