Среди многообразия биологических наук есть незаметная прикладная отрасль. Её название «этология» образовано от греческого корня «ethos» - нрав, поведение. Если быть точным, наука о поведении является предтечей элементарной биологии. Наблюдая повадки птиц, зверей и рыб, первобытные люди учились вязать силки, настораживать ловчие петли, плести верши, бучи и вентеря. Перед истинными мастерами преклонялись. Величали их ведунами.
А потом Человек приручил животных и птиц. Из мира компьютеров и смартфонов тот процесс одомашнивания представляется форменным колдовством. Давно прошли те времена. Но некоторые приёмы ведунов существуют и сегодня. Они вдруг проявляются, как следы Домового под телевизором в городской квартире. Об одном из них и пойдёт речь.
В 1966 году жили мы с молодой женой в крымской деревне Межгорье. Это – две сотни мазанок, разбросанных по склонам неглубокого горного распадка. По дну миниатюрного ущелья струится мелководная и бурная речка Бурульча. Местность дивная. Деревня утопала в садах.
Оба – биологи, мы преподавали биологию и химию в старших классах местной восьмилетки. Как водится в заштатных школах, каждый класс – в единственном числе, а в нём - от девяти до шестнадцати учеников. При мизерной занятости получалось, что работали мы вдвоём на одну зарплату. Жили голодновато. Правда, за жильё платить не приходилось. Руководство совхоза поселило нас в пустующем доме. А при доме были сад-огород и хозяйственная пристройка. Прежним хозяевам она служила хлевом или курятником. И мы мечтали завести какую-нибудь живность. Но в марте родился наш старшенький. Супруге стало не до сельского хозяйства. А я первую половину дня - в школе, а по приходу пытаюсь ухаживать за огородом. Да какой из меня огородник? И дома помощник сомнительный. И ни в кино нам вдвоём сходить, ни просто поспать. Всё – по очереди.
И пригласили мы пожить с нами бабушку супруги Лукерью Степановну. Это она вырастила внучку Эммочку, пока семья её сына-военного моталась, согласно предписаний, по разным гарнизонам. А сейчас жила баба-Луша в Симферополе вместе с родителями жены. Сама из сибирских крестьян, в городской квартире бабушка чувствовала себя неуютно.
Лукерья Степановна перебралась к нам, и взяла бразды правления в свои руки. Распределила обязанности. Эммочке - кормить и пеленать малыша, и гладить пелёнки-подгузники. На мою долю достался уход за огородом, обеспечение семьи водой, должность истопника и стирка пелёнок. На свои плечи бабушка взвалила приготовление пищи и руководство моими усилиями на огородном поприще. И сразу как-то помолодела. Меня баба-Луша ни в грош не ставила. Терпела за-ради Эммочки. Обращаясь ко мне, произносила только второй слог моего имени. Вместо «Изя» получалось «зя». А от того слога легко переходила к официальному «зять» и снисходительному «зятёк».
Первым делом, баба-Луша обследовала хозяйственную пристройку. Правда, ничего особенного там не нашлось: только перепревшие остатки соломы, одичавший котёнок да старый горшок, отлитый из чугунного сплава. В сельской местности такие горшки называют запросто «чугунами». В них что-то варят для свиней. Но в нашей находке, треснувшей сверху донизу, вода не держалась. Всё её достоинство заключалось в запредельном объёме - аж в целое ведро. Я хотел выбросить ненужный хлам. «Оставь!» - жестом приказала Лукерья Степеновна. Я недоумённо пожал плечами: «Зачем нам треснутый чугун?» Но спорить не стал и молча поставил находку в угол пристройки.
А потом бабушка направила меня на центральную усадьбу совхоза с заданием купить несколько десятков цыплят. Лукерья Степеновна очень умело охраняла их от коршунов. И красавица кошечка, в которую превратился несчастный котёнок, своих не трогала. А я на них просто не обращал внимания.
Прошёл год. Под руководством бабы-Луши я не стал завзятым огородником. Но, всё же, вскопал часть огорода, посадил картофель, посеял кое-какие овощи. А потом я уехал на последнюю сессию в университете. А когда вернулся с дипломом биолога, по нашему двору бродил десяток взрослых кур с единственным петушком. Неказистый петушок-то, голенастый. Шпоры длиннющие. Сам худой... Сразу видно, что учительский.
Мне поведали грустную историю. По соседству от нас за высоченным забором живут необщительные соседи. Вот оттуда ежедневно, как по часам, прилетает ихний петух, - статный, мохноногий откормленный красавец. А уж сильный!.. Первым делом, надерёт холку нашему долгоногому, прогонит беднягу с родного двора. Как будто знает, что живём мы здесь временно. А потом галантно этак уводит наших курочек на свой двор в порядке, им же установленной очереди. Вот там они и оставляют яйца. Лукерья Степановна постучалась как-то к соседям... Не открыли. Приходится при своих курах яйца покупать в магазине.
Я завёлся с полуоборота. Вот сейчас же пойду к этим куркулям. Мне-то не посмеют не открыть. Их дочь учится у меня в седьмом классе. Выскажу им всё, что мы о них думаем. Супруга меня урезонивает: «Нам нельзя затевать скандал, мы же учителя!»
«Никуда не пойдёшь, зятёк! – Отрезала баба-Луша. – Сами справимся!»
На следующее утро бабушка разбудила меня с рассветом:
«Пойдём, зятёк, кур кормить! Сам всё увидишь! И мне поможешь!
И я увидел. Вышла баба-Луша на середину двора: цып-цып-цып... цып-цып-цып, - щедро рассыпала пшеничные зёрна. Сбежались курочки, клюют. Петушок-то наш сам не ест... ходит гоголем... подруг угощает... идиллия. И тут через забор перелетает «супостат». Коршуном навалился на нашего голенастенького. Тот и драпанул куда глаза глядят, только перышки врассыпную. А Лукерья Степановна, как будто и не заметив позорного его бегства, сыплет зёрна себе под ноги: цып-цып-цып... цып-цып-цып... И соседский самозванец подвигается туда же, приглашает наших курочек к трапезе: ко-ко-ко... ко-коко... Так славно бабушка с «супостатом» поют дуэтом: цып-цып-цып... ко-ко-ко... цып-цып-цып... И вдруг, слышу:
«Зятёк, неси чугун-то! Да побыстрее!»
«Да зачем он вам, чугун-то?» – спрашиваю я, полагая, что ослышался.
«Да неси, ты, не спрашивай! Биолог непонятливый! Цып-цып-цып... цып-цып-цып... Принёс?.. Ну, так накрывай его, окаянного!» И я накрыл «супостата», внутренне протестуя против такой жестокости:
«Он же задохнётся, баба-Луша!»
«Ан, не задохнётся! Не впервой, чай! А че ты стоишь, зятёк? Ступай за водой! Потом – на огород! А там что-нито придумаем! До обеда кина не будет!»
И правда, - кина не было. Вместо него я трижды сгонял к колодцу, потом собирал на огороде помидоры, потом стирал пелёнки. И благополучно забыл про нашего пленника.
«Зятёк, время пришло! Пойдём кур кормить! – распорядилась бабушка. Я вновь увидел всю процедуру кормления. Лукерья Степеновна сыпала пшеничные зёрна непосредственно вокруг перевёрнутого чугуна: цып-цып-цып... цып-цып-цып... А наш помятый петушок, вернувшийся неведомо из каких краёв, приглашал подруг отведать гостинца: ко-ко-ко... Вот уже наелись курочки. Голенастый и сам начал поклёвывать... «Поднимай чугун, зятёк!» - скомандовала баба-Луша.
Когда я убрал темницу, наш узник даже не пошевелился. Он лежал на брюхе, поджав ноги. Он вытянул шею и уткнулся клювом в трещину - единственную его связь с миром. Он был в глубоком трансе. Только часто моргал сослепу. В этот момент пришелец был беззащитен. А в следующий – наш голенстый налетел на своего мучителя по всем правилам петушиного боя. Гребешок «супостата» потёк кровяной юшкой. Длинные шпоры терзали перьевой покров на спине, острые когти норовили выколоть глаза. Так продолжалось с минуту. Потом «супостат» вырвался из под нашего петуха и тяжело полетел во-свояси. И с тех пор на наш двор – ни ногой. И мы уже сами ели яйца из-под наших курочек.
Вот так получил я первый в своей жизни урок прикладной науки. И преподала его мне малограмотная деревенская женщина. Нет, я не испытываю по этому поводу чувства неполноценности. Меня мучает другой вопрос. Почему наш-то петух ни разу не привёл соседскую курочку отложить яйцо в свой курятник? Неужто сообразил, что у «куркулей» тоже найдётся треснувший чугун? Но это уже другая отрасль биологической науки – з о о п с и х о л о г и я.