Глава шестая
Илона возвращалась домой. Позади Медицинская Академия, дела и заботы,
связанные с переводом. Завтра первый день учёбы — первое сентября.
А сегодня балом правил последний день августа. Отчаянно светило солнце, лето
прощалось и она шла по улице, нарядная и красивая, вместе с ним, последним
предупреждением для всех — ухожу.
Стайка девчонок промчалась навстречу. За ней ещё одна. Показалась пожилая
степенная пара. Без остановки, разминувшись со всеми, она подошла к метро. Заглянула в
стоящий по соседству киоск, рассеянно пробежалась глазами по россыпям журналов и газет,
увидела своё отражение в стекле, поправляя волосы, улыбнулась ему.
-Девушка!
Илона затаила дыхание.
-Можно я вас нарисую?
Она оглянулась.
Симпатичный кудрявый парень стоял перед ней,всем видом желая подхватить на
лету.
Ну, что же, попытка не пытка, подумала она. И вслух сказала:
- Придётся занять очередь.
Скользнув взглядом по парню и объявившемуся рядом приятелю, не торопясь,
пошла к входу в метро. Обнажёнными ногами ощутила жар вдогонку. Усмехнулась.
Холодно, ищите женскую душу, кавалеры.
Они сели в один вагон. Оба парня заняли места напротив неё. Как всегда в таких
случаях, Илона приняла отчуждённый непроницаемый вид. Игра началась. Поехали.
Пересадка. Выйдя из вагона, она прошла по переходу — к перрону, и
остановилась на нём в ожидании поезда. Парни подошли и остановились неподалёку. Завели
разговор. Интересно было бы послушать — о чём?
Подъехал поезд. На сей раз внутри вагона было людно, пришлось ехать стоя. Она
— у дверей, они — в середине вагона. Несмотря на значительные неудобства, буквально
сплющенные давкой между собой, парни не теряли свой интерес и продолжали держать её в
поле зрения.
«Электросила» - объявил остановку металлический голос. Последняя надежда.
Илона поспешила наружу. Подхваченная потоком людей, стараясь быть на виду, прошла
перрон, вознеслась на эскалаторе вверх, вышла в вестибюль. Увидев большую корзину
цветов, подошла и задержалась возле неё. Невзначай оглянулась. Догнали. Глазеют. Дав им
минуту, она засекла время. Когда секундная стрелка минула круг, она повторила забег.
Потом ещё раз, ещё... Пятая минута исчерпала терпение. Разочаровавшись, она вынесла
безжалостный приговор — парни робкого десятка, не от мира сего, созерцатели. Глянув
мельком в зеркальце на себя, она оправилась, приняла бодрый походный вид и устремилась к
выходу. Не доходя шага до дверей, внезапно остановившись, развернулась. Ближний
контакт.
- Не надо меня провожать, ребята. Идите своей дорогой. А то закричу.
Выйдя наружу и пройдя шагов двадцать, она оглянулась. Пусто. Хвост о двух
головах исчез. Вздохнув, гордая и одинокая, продолжила путь. Ну где же ты, Стёпа?
Финляндский вокзал.Электричка остановилась,живая волна вырвалась из неё,
затопила перрон и, оглушая пространство, опознала себя многоголосым ликующим криком:
- Здравствуй, Питер!
Город встречал своих потерявшихся сыновей.
- Наконец-то! - всплеснула руками мать, увидев сына на пороге.
Шагнув в квартиру, Степан обнял её.
- Всё в порядке, мам. Живой.
Словно не веря, мать крепко-накрепко прижалась к нему.
За спиной матери появился отец.
- Привет, сын!
- Здорово, батя!
- Давай на кухню, - потянул за собой отец, - стол накрыт.
- Идите, идите, - сказала мать, отпуская и гладя сына рукой. - А я Вике позвоню.
Она у подруги.
Сестра не заставила себя долго ждать. Не прошло и десяти минут, как она вихрем
ворвалась в квартиру. Не обращая внимания на родителей, сходу прыгнула на Степана и,
обняв, повисла на нём.
- Ух! - выдохнул он, целуя и обнимая её в ответ.
Усадив рядом с собой, дал волю словам.
- Наша декабристка! Была на краю света рядом с братом.
Счастливо улыбаясь и пряча глаза, Виктория зарделась.
Торопясь на условленную встречу, Степан вышел из метро. Прогуливая лекции,
Илона ждала его дома. Одна. Мать была на дежурстве.
Его внимание привлекли выставленные на продажу цветы. Он подошёл,
пригляделся. Изобилие, но как назло, её любимых гербер нет. Лучащиеся, словно маленькие
солнца, говорила она. И цвет — обязательно сиреневый. Хорошо бы объявиться с ними, но
где их возьмёшь? Будешь искать — мать вернётся. Остаётся купить то, что есть. Он сунул
руку в карман за деньгами. Три роскошные бархатистые красные розы, выделяясь, как и
положено своим ярким аристократичным видом, выглядели достойной заменой.
Цветы произвели должное впечатление. Приняв их с особым трепетом и
осторожностью, Илона немедля кинулась в ванную, как будто спасать, бросив ему на ходу:
- Проходи.
Следуя приглашению, он прошёл в гостиную, остановился перед окном, посчитал
ворон на ветках и, истомившись, отправился на кухню. Илона была уже здесь. Перед ней
стояло полное воды ведро, в которую она опускала последнюю розу.
- Пусть напьются, - объяснила она. - Потом уже в вазу.
Наблюдая за ней, он сел на табурет.
Она смахнула обрезки стеблей в руку, выбросила их в урну, критичным взглядом
осмотрела плоды своего труда и, переведя дух, уселась рядом с ним.
- Привет!
- Привет! - Он через силу улыбнулся.
- Как дела?
- Нормально. Ещё бы немного и меня тоже можно было бы брать голыми руками,
как эти растения.
Она хитро улыбнулась.
- Неужели?
- Да. Уход был очень соблазнительный.
- Так и положено, - сказала она. - Цветы — наше всё. Краса жизни. Их дело —
раскрыть лепестки, наше — следить, чтобы не опали раньше времени.
- Цветы цветам рознь.
- Ты это о чём?
- О себе наверно.
- О себе? Интересно. И каким же цветком ты мнишь себя, Стёпа?
Степан задумался на секунду. Море цветов. Многих он не знает даже по имени.
Что же выбрать?
Ответ нашёлся сам собой.
- Тот, что всегда над всеми. Эдельвейс. Цветок горных вершин.
- Вот как! Тебе в скромности не откажешь. Высоко забрался — попробуй
доберись.
- Высоко, - согласился он. - Но сегодня особый день — я спустился с гор.
Встречай.
Он раскрыл было объятия, трепетный и нежный, готовый воссоединиться с ней
после тяжёлой и долгой разлуки, но она остановила его.
- Побереги силы. Сначала займёмся делом.
Два полюса сошлись на одной кухне. Дистанция всего ничего — длина
вытянутой руки. Но между ними непреодолимая преграда — готовящийся обед: борщ,
котлеты, макароны...
Она накормила его досыта. Затем повела за собой в комнату, усадила рядом на
тахту, развернула фотоальбом и начала потчевать десертом — знакомством со своими
видами в далёком детстве. У сытости свои границы бдения. Незаметно перейдя их и потеряв
контроль над собой, он утратил чувство реальности, поддался искушению и уснул.
Его разбудил толчок.
- Подъём. Мама на подходе. Тебе пора.
Придя в себя, он кинул взгляд на часы. Стрелки не обманывали — время и
вправду вышло. Настроение мигом покинуло его. Она заметила и уже в дверях, провожая,
спросила:
- Что такой хмурый? Разве ты не всё получил, что хотел?
Океан мира, покоя и любви открылся перед ним. Устоять было невозможно. Он
зажмурился.
- Свободен, - сказала она, улыбаясь и отпуская его.
Глава седьмая
Боронок рос сиротой. Авиационная катастрофа в одночасье унесла жизни его отца
— чемпиона-тяжелоатлета, матери, бабушки и дедушки. Спустя несколько месяцев эхо
прерванного полёта откликнулось бедой на земле — взрывом газа в квартире усыновивших
ребёнка родителей матери. Оба, дед и бабушка, погибли мгновенно. Он уцелел. Из адского
огня и дыма его вынес пожарный — годом от роду, крохотного, синего, еле живого.
Он попал в детдом. Едва научившись разговаривать, начал спрашивать, где его
мама. Ему отвечали, что она в отъезде и живёт в далёкой стране. Он загорелся желанием
непременно попасть в эту страну, чтобы встретиться с нею. Ему говорили, что для этого надо вставать по утрам, есть кашу и слушаться старших. День за днём. Он вставал по утрам, ел кашу,слушался старших, но время шло, день за днём, год за годом, до страны было по-прежнему далеко, встреча откладывалась и ожидание делало его всё нетерпимее.
Когда ему исполнилось шесть лет, он убежал из детдома, пытаясь найти кратчайший путь в страну. Его поймали при переходе первой дороги.
Через год он сбежал снова. Миновал несколько дорог и очутился один посреди
огромного потока машин. Вскоре одна из машин остановилась. Распахнула дверцу. И
подвезла — до милиции, а потом — в сопровождении милиционеров — до детдома.
В этот раз детдом встретил его как чужого. Он поклялся себе, что сбежит третий
раз и никогда больше не вернётся сюда. Слова клятвы оказались пророческими. Третий
побег закончился встречей со специнтернатом. Теперь путь в далёкую страну преграждали
грозные воспитатели, крепкие двери с замками, решётки на окнах и строгий отнюдь
недетский режим.
Через неделю новые друзья приговорили его к повешению — за то,что он был
чужак и ниже их на голову. Казнь не состоялась, но он пережил её почти по-настоящему,
задыхаясь в воображаемой петле несколько дней, пока они на его глазах готовились.
Далёкая страна продолжала притягивать и звать его. Он мечтал о встрече с ней,
просиживая дни напролёт в тёмном подвале. Его вытаскивали на свет, наказывали, он убегал
туда снова.
Однажды ему приснился сон. Дорога. Машины, преследуя, настигают и сбивают
его, одна за другой, он падает, плачет, поднимается и бежит дальше, чтобы упасть, сбитым
снова. Бег продолжался всю ночь, пока он вдруг не остановился как вкопанный. И тогда
движение прервалось — машины начали разбиваться о него, одна за другой, словно о стену,
вдребезги.
Всполошившись, он закричал и проснулся. Сон рассеялся. Включился механизм
самозащиты. Начался отсчёт нового времени. Память шести близких и родных людей
пробудилась и ожила в нём, превращая его — единственного продолжателя рода — в
оборотня.
Внезапная перемена ошеломила всех. Пропащий ребёнок, маленький бунтарь и
изгой, преобразившись в одно прекрасное мгновение, словно по мановению волшебной
палочки, стал смирным и послушным — таким, как все.
Постепенно прошлое забывалось. Интернат обретал облик родного дома, а
коллектив — семьи. Чтобы выжить, ему оставалось продолжать слушаться старших, жить в
ладу с собой и всеми, и расти.
Несмотря на свою автономность, Интернат находился в самом центре довольно
оживлённого квартала. Деление на своих и чужих было неизбежно. И потому при
достижении определённого возраста каждый интернатовский мальчишка поневоле
становился объектом самоутверждения местного одногодка. Больше всего синяков и ушибов
приходилось на субботние вечера, когда интернат лишался большинства своих воспитателей
и целиком высыпал на улицу — усидеть в четырёх стенах было невозможно.
Свой пятнадцатый день рождения Боронок проводил в компании друзей, играя во
дворе в ножички. Возмужавший, он выделялся среди всех ростом и мощью. Друзья замерли,
когда растолкав их, к нему подошли четверо с цепью, ткнули в грудь и спросили:
- Ты кто?
Безжалостный глас неба.
Вызов времени.
Встреча один на один с собой, лицом к лицу.
Вопрос повторили, размахивая в воздухе цепью.
Таить правду не имело смысла.
Тогда, обретая силу и выходя на свет, он открылся:
- Я — Боронок.
И детский сон ожил. Машины начали разбиваться о него.
Побоище едва не стоило ему исключения из интерната и отправки в колонию.
Друзья, все как один, отшатнулись от него. Победа осталась неразделённой. И лишь один
человек — одно из имён благодарной памяти — завхоз Данат Шарипович Салимзянов
выразил тайную поддержку, обронив тихо, украдкой, наедине:
- Ты бился за своих, за весь интернат. Молодец!
Жизнь продолжалась. Новое испытание не заставило себя ждать. Через пару
суббот, намереваясь взять реванш за поражение, местные подыскали бойца ему под стать,
только плечистее и старше.
Они встретились на заднем дворе интерната, посреди заросшего травой стадиона,
окружённые толпой зрителей. За Боронка болела и переживала вся мальчишечья половина
интерната, за окнами, связанные с ним одной недетской любовью, вздыхали, желая победы,
старшие девчонки.
Они стояли друг против друга, целясь взглядами, несколько минут. Оба — сродни
и духом, и плотью. Боец оказался прозорливее — вопреки слепой ненависти, жажде крови и
всем неписаным законам уличной драки он вдруг увидел перед собой брата. То был
волнующий переломный момент. Их крепкими взаимными объятиями — ярким
неожиданным исходом встречи — многолетней вражде между интернатовскими и местными
пришёл конец.
В возрасте шестнадцати лет Боронок узнал, что оказывается не так одинок на
белом свете. Его разыскала родная тётя из Архангельска, сообщившая, что кроме неё у него
есть ещё дядя и двоюродные брат с сестрой. Вспомнилась далёкая страна. Сердце Боронка
начало таять.
Через год мужа тёти — кадрового военного — перевели служить в
Ленинградский Округ. Покинув Архангельск, семья переехала в Ленинград, тётя устроилась
на работу в местный ЖЭК. Появилась возможность проводить вместе одной семьёй
выходные.
Вскоре, пользуясь своим служебным положением, тётя выхлопотала для него
отдельную жилплощадь — однокомнатную квартиру в Купчино. Своё совершеннолетие и
выход в большую жизнь Боронок встречал уже с собственным жильём. В раздумьях о своей
дальнейшей судьбе, как настоящий мужчина , он выразил было желание послужить, но тётя
была начеку, категорически воспротивившись столь опрометчивому шагу.
- Поступай в институт, - убеждала она. - Следуй примеру своих родителей. А в
армию успеешь. Потом, если захочешь.
Тётя была умудрённой. Она успела привязаться к племяннику и хорошо знала,
что обычными двумя годами службы ему не отделаться — таких, как он, армия не отпускает
никогда.
Лето после выпуска из интерната Боронок провёл с родственниками на даче под
Всеволожском. Домик был неказистый,деревянный,продуваемый всеми ветрами насквозь,но
это не имело ровным счётом никакого значения. Всё окупалось с лихвой местной природой.
Она была сказочная.
Со своими братом и сестрой он ладил, как и подобает близкой родне. Брат Толик,
худой очкарик, ровесник, следовал за ним тенью, денно и нощно, втайне лелея надежду
зарядиться хотя бы частицей его незаурядного мужества. Сестра Таня, годом младше,
страстная чаёвница, частенько зазывала провести время за столом. Иногда среди разговоров
она вдруг замолкала и начинала внимательно смотреть на него, словно пытаясь взглядом
донести что-то сокровенное. В такие моменты Боронку становилось не по себе. Сердце
замирало. Он чувствовал, как сквозь время и пространство оживает, лаская его, тепло
родного материнского прикосновения.
Лето пролетело. Боронок поступил в институт. Это было начало новой жизни.
Из девятнадцати прожитых лет последние семь он провёл во хмелю.
Ускользающая девичья натура. Не счесть юных пташек, сражённых им на лету. Однако
постепенно наступало пресыщение охотой. Теряла соблазн форма, всё более
привлекательней становилась суть. Истерзанная детской неприкаянностью душа жаждала
взаимности. И находила её, вне заповедной юности, среди взрослых женщин — подруг,
стоящих в одиночку десятка ровесниц.
Он встретил её, первую, как-то под вечер, гуляя по Невскому. Утомлённая
заботами рабочего дня, она пила кофе с подругой за стеклом пышечной. Немедля он
устремился внутрь, подошёл и присел рядом — влюблённым на всю оставшуюся жизнь.
Любовь длилась полгода. Однажды она испугалась и ради спасения собственной
семьи повинилась во всём перед мужем. Их связь прервалась. Внезапно, как и начиналась.
Боронок горевал недолго. Он нашёл утешение в объятиях другой, третьей...
Убивал время, пока в возрасте двадцати двух лет не встретил Алёну, одну из разведённых
тридцатилетних, потерявших надежду на счастье. Готовую ради него на всё.
Их совместная жизнь постепенно входила в свою привычную
колею. Приближалась первая праздничная годовщина.
Утренние сборы в школу. Баланс начал. Всё важно. Ангельское — внутри
земного. Короткая юбка, рубашка, пиджачок — готовый и полный облик взрослой
школьницы. Учебники с тетрадями прилагаются.
Едва притронувшись к завтраку, Виктория чмокнула маму в щёку и вышла в
коридор. Смотрясь в зеркало, прислушалась. Из комнаты брата ни звука, тишина, а ведь ему
пора быть на ногах, студенческая зорька давно позади. Толкнув дверь, она с шумом вошла
внутрь. На кровати лежал безжизненный кокон. Вика ухватилась за него.
- Стёпка, подъём!
Кокон распахнулся, чужое заспанное лицо брата, зыркнув из него, прошипело:
- Отстань!
На секунду Вика опешила, а затем вознегодовала:
- Что значит — отстань? А ну, вставай!
И, не удовлетворившись одними словами, бросилась в рукопашную.
Спасаясь, Степан заметался по кровати.
На шум в комнату заглянула мать. Схватка между братом и сестрой разгоралась
не на шутку. Сходу без колебаний мать вступилась за сына.
- Вика! Оставь его. Пусть спит — он поздно вернулся.
Заступничество матери произвело должный эффект. Не без сожаления, прекращая
борьбу и выпуская из рук бесчувственного противника, Вика поднялась с кровати. Приходя в
себя, оправилась.
- Позор! - сказала она, уходя. - А ещё комсомолец!
Провожая, мать задержала дочь на пороге.
- Кажется, у Стёпы проблемы на личном фронте, - шёпотом поделилась она своим
беспокойством.
Вика постояла в раздумье, выдержала паузу и, не желая утруждать себя в данный
момент чужими проблемами, ответила:
- Мы — разные поколения.Он — взрослый, я — маленькая. Между нами
Китайская стена.
- Ладно, - вздохнула мать, завершая разговор. - Иди, а то опоздаешь.
Пространство вокруг школы было оживлено. Ребятня от мала до велика со всех
сторон спешила навстречу знаниям. Вика шла в школу своим проторенным путём, через
стадион, на краю которого в укромном месте — между кустами сирени и качелями — её, как
всегда, ждал близкий человек, одноклассник по имени Коля.
Встретившись и обменявшись приветствиями, они постояли немного и
продолжили путь вместе.
- Давай сбежим сегодня с уроков? - неожиданно предложил он ей.
- Зачем? - спросила она, изображая недоумение.
- Хорошая погода, - поднял глаза в небо Коля. - Гулять охота.
- Гулять можно и после уроков, - заметила она.
- Ждать долго.
- Ничего. Всему своё время.
- Отличница! - с укором буркнул Коля.
Вика повернула голову и внимательно посмотрела на него.
- Уроки пролетят незаметно, - сказала она, улыбаясь. - Сделаю всё, что в моих
силах — обещаю. Если ты, конечно, от меня не пересядешь.
- Не пересяду, - выпалил Коля. И, взбежав по ступенькам крыльца вверх, открыл
перед ней дверь в школу.
Новичок Коля Трубников появился в их классе год назад. Неделю, тихим и
неприметным, он адаптировался. Затем, исчерпав все ресурсы чужой личины, слился с
реальностью и стал тем, кем был с рождения — бунтарём.
Классный руководитель, учительница математики, сухая пожилая женщина по
прозвищу ''Интеграл'' попыталась укротить мальчика, но не тут-то было. Незыблемый
стеклянный фасад школы дрогнул и осыпался — не жалея окон, мальчик ответил игрой в
атакующий футбол.
Поражение было сокрушительным. Счёт — разгромным. Однако ''Интеграл'' не
опустила руки и продолжила борьбу. По поводу и без над Колей начали устраиваться
общественные судилища.
Отвечая за свои выходки распятием на лобном месте — перед всем классом у
школьной доски — он вызывал противоречивые чувства. Цыган и видом, и поведением, один
против всех. Присматриваясь, Вика подолгу задерживала на нём взгляд. И... постепенно,
находя одну привлекательную черту за другой, влюблялась.
Шло время. Противостояние учительницы и бунтаря усиливалось. Одних
распеканий ''Интегралу'' уже было мало и она решила уязвить Колю в самое сердце, устроив
ему показательное отчуждение от девичьей половины класса. По глубокому убеждению
старой женщины такому хулигану, как он, было суждено прожить всю жизнь одному,
изгоем, без пары и любви.
Упорствуя в своём убеждении, на одном из собраний ''Интеграл''обратилась к
прекрасной половине класса:
- Девочки, обратите внимание — единственный в классе Трубников у нас сидит
один. Есть возможность исправить положение — воплотить в жизнь свою мечту.
Тишина воцарилась в классе.
- Неужели никому из вас он не симпатичен? - продолжала ''Интеграл'',
злорадствуя. - Подайте знак, кто хотел бы дружить с ним.
Никому не было дела до него. Равнодушие. Ни шороха. Полный штиль. И вдруг
поверх голов взметнулась ввысь рука Виктории. Неожиданно для всех и, прежде всего, —
для себя самой. Грянул гром среди ясного неба. Движением открывшейся наружу души
девочка признавалась в своих чувствах мальчику.
Усевшись за одну парту, они стали неразлучны.Чувствуя свою ответственность,
Вика взялась за перевоспитание Коли. И чудо — бунтарское начало поддалось. Не до бунта,
когда ты — опора девушки. Коля сидел рядом на уроках, Коля встречал её у порога школы и
провожал домой, Коля оберегал её. И незаметно исправлялся.
Последняя памятная попытка Коли выйти из-под контроля случилась на
предновогодней школьной дискотеке. Перед самым её концом, потеряв мальчика из виду,
Вика заподозрила неладное. Выбежав в коридор, сразу же увидела его, во главе шумной и
весёлой компании, собравшейся разряжать огнетушители. Она успела появиться буквально
за секунду до того, как рука Коли была готова дать отмашку пенной буре.
- Коля! - крикнула она. Встретилась с ним взглядом и, уходя, дала понять: ты —
на распутье.
Коля сделал правильный выбор. Огнетушители остались целы. Буря была
укрощена. Без принуждения и труда — в угоду ангелу.
''Интеграл'' тяжело переживала своё поражение. День за днём она видела Колю в
компании Виктории — отличницы, комсомолки, примерной во всех отношениях девочки.
Отношения развивались. Скрепя сердце приходилось признать: у этой пары было будущее.
Прозвенел звонок. Зов на перемену услышали все, кроме учителя. Погружённый с
головой в своё занятие, как заведённый, он продолжал исписывать доску формулами. Уроку,
казалось, не будет конца.
Возмущённый, Коля взял учебник, тихонько отвёл руку с ним в сторону и,
дождавшись удобного момента, разжал пальцы.
- Бах! - сработал закон всемирного тяготения.
- А-а-а! - взорвалась тишина на задних партах.
- У-а! - подхватил весь класс.
Оглушённый учитель отпрянул от доски, обернулся, поднёс наручные часы к
глазам.
- Да, действительно пора, - растерянно заметил он. - Как время летит — прямо
бедствие какое-то. - Он поднял глаза на класс. - Все свободны. И прошу вас — не забудьте
про домашнее задание.
Несмотря на суету, охватившую класс, за партой Вики и Коли царил покой. Под
её пристальным взглядом, прямой и неподвижный, смотря вперёд, он изображал полную
безучастность.
- Хватит притворяться! - толкнула она его. - Знаю — твоя работа.
Коля пошевелился.
- Но, если по-честному, - продолжила Вика, - то для физики вполне хватит и
сорока пяти минут.
Вдохновлённый её словами, Коля мигом преобразился, сжал кулаки и, потрясая
ими, запел:
- В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен — перемен!
Мы ждём перемен.
Выйдя из класса, они отправились в столовую. За обедом стояла большая очередь,
терять время попусту не хотелось и они решили обойтись без первого и второго, перекусив в
буфете чем придётся. Вика заняла места за свободным столиком, Коля пошёл за едой.
Вскоре на столике появились ватрушки и компот. Разглядывая стоящий перед
собой стакан, Вика поморщилась — внутри плавала большая розовая медуза.
- Компот абрикосовый, - сказал Коля, заметив её реакцию. - Это абрикос.
Вика выудила медузу из компота ложечкой и осторожно положила её на край
тарелки с ватрушками.
- Хочешь — ешь, - предложила она.
Теряя воду, медуза начала расползаться.
Коля поспешил вооружиться ложечкой и принялся окучивать её, пытаясь поднять
и отправить в рот. Медуза отчаянно сопротивлялась.
Наблюдая за их противостоянием, Вика внезапно ощутила беспокойство. Прилив.
Волнение тайной стихии внутри. Стихии, живущей по своим законам и правилам, и
проявляющейся всегда спонтанно, неожиданно, без предупреждения. Чаще, когда они
оставались с Колей наедине.
Однажды всё зашло слишком далеко. У неё отчаянно забилось сердце, пошла
кругом голова и она чуть было не потеряла сознание, перепугав и себя, и Колю. Тут же
покончив с поцелуями, они освободились из объятий друг друга, сели порознь и долго
приходили в себя. Уже потом, спустя время, дома, наедине с собой, почти позабыв про
пережитое, она обнаружила их — тайные знаки большого прилива. Будь осторожна, уходя,
предупреждали они, море огромно, родников, питающих его не счесть, томлению взаперти
оно предпочитает волю.
Наконец, с большими ухищрениями Коле удалось победить медузу. Аккуратно и
бережно он поднёс её ко рту.
Вика опустила глаза. Достигнув своего пика, волнение постепенно сходило на
нет.
- Вкусно! - поделился своими впечатлениями об абрикосе Коля.
Очнувшись, Вика потянулась к ватрушке, надкусила её, пригубила компот.
- Сегодня хорошая погода, - сказала она. - Давай погуляем в парке.
- Давай, - согласился он.
Прошло три дня с прошедшей встречи. Старые розы, ведя схватку со временем,
слегка увяли. Новые, заняв место рядом и словно подбадривая их, были изначально свежи и
белы.
Илона улыбалась.
- Разомнёмся стряпнёй? - предложил Степан.
- Это лишнее, расслабься. Обед готов — мама постаралась перед дежурством.
Удовлетворённо кивнув, Степан подошёл и обнял её. Она не сопротивлялась.
- Тогда я начну побеждать, - заявил он, приободряясь.
- А справишься?
- Не беспокойся. Я занимался самбо, целых пять лет.
- Странно, в газетах об этом ничего не писали.
- Скромность украшает чемпионов.
- А по-моему, всё как раз наоборот, - сказала она, отступая к тахте.
Он наступал. Шаг за шагом путь сокращался, слова иссякали и, наконец, исчерпав
все лимиты пространства и общения, они оба упали на тахту.
Домой он вернулся поздно. Метро уже не работало, пришлось добираться на
попутках.
Утром его разбудила сестра. Больше он не уснул. Уставившись в потолок, лежал и
старался прогнать мрачные мысли прочь.
Накануне он пресытился борьбой допьяна. Однако любовный омут остался
взаперти.
- Санитарный день, - лукаво улыбаясь, объяснила Илона.
Глава восьмая
Вечерело. В квартире Боронка горел свет. На маленьком мягком диванчике перед
ним сидела Алёна — запахнутая в домашний халат, чистая, обаятельная, тёплая. Прелюдией
яркого романтического настроения струились по плечам распущенные белокурые
шелковистые волосы. Велик соблазн... Но Боронку было не до того. Он ждал звонка. Ночь
обещала добычу. Четыре раза в неделю без сна — он разгружал вагоны.
...Детский сад, работа воспитателем. Всё светлое время суток на ногах в суете и
заботах. Вечером — пустая комната в коммуналке. Так, коротая дни, жила-была Алёна, одна-
одинёшенька.
Однажды жарким летним днём она опомнилась. Пытаясь поймать свой лучик
счастья из щедрой горсти солнечного дождя, разорвала замкнутый круг, взяла отгул и
отправилась на озеро под Всеволожском.
Он вышел из воды с ластами подмышкой, большой, весёлый, беззаботный.
Подойдя и бесцеремонно уставившись, оглядел её всю. Поймав взгляд, сказал, что если она
улыбнётся ему, то он сотворит чудо из чудес — подвинет озеро.
Она усмехнулась, легла на живот и притворилась неживой, давая понять, что не
верит.
Незнакомец не уходил.
- Я занята, - сказала она. И, прикрываясь полотенцем, добавила: - Мне не нужны
ваши фокусы.
- Жаль,- вздохнул он.- Это мой коронный номер. Я тренировался и день, и ночь,
всю жизнь.
Она сокрушённо покачала головой — болтун, каких немало, прилип, так просто
не отстанет. Повернулась и улыбнулась блеском всех 32-х зубов. Сопроводила улыбку
взмахом руки: спектакль окончен, иди двигай своё озеро и сам утони в нём.
Вернуться в исходное положение она не успела. События вышли из-под контроля.
В один миг мощная сила подхватила и вознесла её высоко над песком, лицом к лицу с ним
- бесшабашным. Он улыбнулся ей, держа на весу в своих дланях.
Долгая секунда оцепенения...
- Спасите! - прошептала она, зажмуриваясь и обхватывая руками его шею.
Он откликнулся. Сомкнул хват ещё крепче и понёс её, легко и непринуждённо,
как пушинку, навстречу спасению, одним, только ему ведомым путём.
Спустя время, услышав плеск воды, она решилась открыть глаза. Они шли
прямиком в озеро.
- Зачем? - еле слышно спросила она.
- Договор, - ответил он. - Я двигаю озеро.
Не в силах сопротивляться, словно сражённая гипнозом, она потеряла связь с
реальностью.
Он вошёл в воду и, рассекая её, двинулся вперёд. Светлое безбрежное царство,
даль глубокая, просторы великого блаженного покоя без страха, одиночества и боли
открылись перед ней. Явь превращалась в сказку...
Она вышла из пучины, восседая на плечах богатыря.
У неё были с собой бутерброд, помидор, леденец и время. Всё, что она могла
предложить ему взамен.
...Телефонный звонок.
Боронок снял трубку.
- Алло! Да, я. Выхожу.
В дверях он остановился. Чувствуя девичье волнение, обнял её, прижал к себе и
поцеловал.
- Спи. Не заметишь как пролетит время, придёт утро и трели нашей вечной
серенады разбудят тебя.
Алёна поправила ему воротник, погладила по руке.
- Не надрывайся там, Тит. Я тебя очень прошу.
Боронок вышел во двор. У телефонной будки стоял мотоцикл ''Урал'' с коляской.
Рядом маячили напарники — братья Четниковы. Оба рыжие, плотные, крепкие, силой и
физическим развитием почти не уступающие ему самому. Две половины единого целого.
Близнецы Чет и Нечет. Хулиган с серьгой в ухе и миротворец.
Кивнув обоим, Боронок занял место в коляске. Нечет уселся рядом, Чет впереди.
Мотоцикл завёлся, взревел и, срываясь с места, понёсся навстречу ночи.
Калининская овощная база. Напротив, через дорогу — Пискарёвское
мемориальное кладбище. Вечный огонь и покой. Внимая и отдавая должное столь
щепетильному соседству, как добрая соседка, база скрывала свою беспокойную суету за
высоким бетонным забором. Праздник урожая, в праздники и будни, круглые сутки, и
ночью, и днём. Троица поспела в самое время. Как всегда, старший по разгрузке Наумыч,
встречая её, был на своём посту.
- Чего кислые? - спросил он, здороваясь.
- Менты тормознули,-ответил Чет. - Прикопались к габаритным огням.
- Штрафанули?
- А как же!
- И шут с ними... Хорошо, что отпустили. Иначе без вас мне кранты. Значит, как
всегда, два вагона?
- Да.
- Вперёд, ребята! - радостно потёр руки Наумыч. - Родина вас не забудет.
Неторопливым размеренным шагом, разминаясь, подошёл Боронок к вагону.
Очередное испытание духа и тела ждало впереди. Овощ тот ещё враг. Поначалу заигрывает с
тобой, поддаётся, сам лезет в руки, потом сбрасывает маску и объявляет войну. Опомниться
не успеешь, а уже пройден рубеж, килограммы ушли, откуда ни возьмись, давя дикой
мощью, прёт на тебя махина весом в тонны...
Воин или бурлак? Боронок засучил рукава. И тот, и другой. Труд как сражение.
Иного пути нет. Ставки сделаны — к утру вагоны с картошкой должны опустеть.
Начало лекции было монотонным и скучным. Голос преподавателя витал где-то
высоко, под самым потолком, пытаясь достигнуть уровня замерших внизу студенческих
голов. Слух Степана, как и большинства его товарищей, был отключен. Не до профессора,
когда ты во власти потрясающей новости. Освобождалась квартира — на целую неделю
Горыныч вместе с родителями уезжал в Москву.
Первым шагом к цели было занять место в аудитории рядом. Вторым — войти в
доверие и получить ключи.
- Горыныч! - толкнул он хозяина квартиры.
- А? - отозвался тот, увлечённо рассматривая брелок.
- Хочешь — покараулю твоё жильё?
Горыныч недоумённо приподнял бровь.
- Зачем её караулить? В дверях замки хорошие.
Взяв паузу, Степан устремил взгляд на брелок. Смотреть было на что. Женщина
одевалась и раздевалась перед глазами, в зависимости от угла зрения переливаясь на свету.
- Круто! - поспешил выразить своё впечатление он.
- Ага! - откликнулся Горыныч. - Подарок.
Степан оживился.
- Что тебе подарить, чтобы ты пустил меня к себе пожить? Говори, я за ценой не
постою.
Горыныч отвлёкся от брелока.
- Ты один или с подругой? - спросил он.
- С подругой, - признался Степан. - Пришло время проверить чувства, а
подходящих условий нет. Выручай, брат.
- Видишь, какая несправедливость, - произнёс Горыныч, снова уткнувшись в
брелок. - Ты имеешь подругу, но — бесквартирный. У меня есть квартира, но нет подруги.
Какой напрашивается вывод?
- Какой?
- Гони подругу. И тогда, так и быть, на неделю квартира твоя, вселяйся и
веселись. Только смотри, чтобы моя подруга была не хуже твоей. Я в этом плане
привередливый.
Степан растерялся.
- У меня нет лишней подруги. Да ещё такой, чтобы угодила тебе.
- Это твоя проблема. Ищи, коли приспичило. Свободная хата стоит того.
И, заканчивая разговор, Горыныч потряс в воздухе связкой ключей.
Как ни старался Степан, найти за один день девушку, достойную Горыныча, не
удалось. Условие оказалось невыполнимым, квартира — недоступной, и каждый из них —
хозяин и влюблённый — в итоге остался при своём.
На следующий день после отъезда Горыныча, сидя в аудитории, Степан слушал
очередную лекцию. Тоска донимала его. Жить не хотелось. Рядом, вертя что-то в руках,
увлечённо разглядывал Боронок. Бросив в его сторону случайный рассеянный взгляд, Степан
встрепенулся. Луч света в тёмном царстве. Знакомый брелок. Тот самый — с
переливающейся женщиной.
- Откуда у тебя это? - спросил он, облизывая пересохшие губы.
- Горыныч оставил, - ответил Боронок. - Мы же соседи.
- Он...и квартиру тебе оставил?
- Да. Ведь там живность — хомяк и рыбы. Надо следить, чтобы не окочурились в
его отсутствие.
В отличие от Горыныча Боронок оказался куда сговорчивее. Никаких условий.
Всего лишь одно пожелание — взять хлопоты по уходу за живностью на себя. Степан
обещал. И ключи вместе с волшебным брелоком тут же перешли к нему. Как временно
исполняющему обязанности хозяина квартиры.
Стоя перед сервантом, Илона внимательно разглядывала хрусталь за стеклом.
Какие сюрпризы порой преподносит жизнь. Неделя свободной жилплощади. Начало игры в
жениха и невесту. Дозволено всё, никаких запретов, открыты все дороги, среди которых и та, одновременно близкая и далёкая, уносящая личную свободу — в ряды юных домохозяек,
обременённых бытом и семьёй.
Она оторвалась от хрусталя, огляделась, заметив зеркало, подошла к нему.
Собственное отражение по пояс. Несколько минут она придирчиво рассматривала его.
Вынося вердикт, улыбнулась. Всё как всегда — среди смуглянок с холодным сердцем она
первая, поиск изъянов — пустая трата времени, должный эффект без всяких уловок и
прикрас налицо. Она заложила руки за голову и закрыла глаза. Задумалась. А что же и
вправду дальше? Какие перспективы в действительности ждут её, красавицу, впереди?
Институт, диплом, работа — вехи совершенно необходимые для становления личности,
важные этапы, без которых нечего и думать о каком-либо существенном изменении судьбы.
Да, жених женихом, игра игрой, а записываться в невесты рановато. Время ещё не пришло.
Она открыла глаза. А где собственно он? Ушёл кормить хомяка, обещал через
пять минут вернуться и — как в воду канул.
Тихо на цыпочках, стараясь не шуметь, Илона отправилась следом за ним, в
соседнюю комнату. Дверь была приоткрыта. Поддев её носком и распахнув пошире, она
заглянула внутрь.
Степан стоял перед окном, спиной к ней, совершенно голый. Сердце Илоны
отчаянно забилось. Маяк. Сигналит. Кому?
- Эй!
Он развернулся.
Она пошла навстречу.
Мельком на ходу отметила: сигнала нет — отключен. Глянула в окно. Внизу
никого. Далеко впереди башенный кран. Обернулась. И едва не зажмурилась, застигнутая
врасплох. Сигнал, ожив, сработал.
- И что мне теперь делать? - спросила она, смотря ему прямо в глаза.
- Забыться, - ответил он. - Под нашей собственной крышей. Крепко-накрепко.
Чтобы осталась память о ней.
Ярок, горяч и полон чувств был призыв. Раздумывать было некогда. Поддаваясь и
отметая прочь все тайные и явные противоречия, она сбросила одежду. Ответила.
... Отутюженный жарким полным контактом пушистый напольный ковёр остывал,
впитывая влагу разгорячённых неподвижных тел.
Они лежали рядом, касаясь друг друга и смотря в потолок.
- Когда-нибудь так у нас получатся дети, - голосом пересекающего финишную
черту марафонца заявил он. - А пока я получил всё, что хотел.
Она улыбнулась. Сигнал таял в розовом тумане. Маяк исполнил своё
предназначение.
Боронок вошёл в вагон. Треть картошки уже снаружи. Осталось выгрузить ещё
треть и братья придут на помощь. Он уставился на гору перед собой. Рассыпайся!
Груз в сетках не пошелохнулся.
Он полез наверх. Тронул мешок под самой крышей, ухватился за другой, третий...
Отзываясь, гора встрепенулась, задрожала и пришла в движение. Начался картофелепад.
Спасаясь, Боронок бросился вниз, а затем прочь из вагона. Картофель — за ним.
Из соседнего вагона на шум выглянул кто-то из братьев. Озадаченно уставился на
беглеца.
- Нормально, - откликнулся тот, приходя в себя. - Сорт такой. - И, набычившись,
ринулся обратно, за реваншем — очищать заваленный вход в вагон.
Глубокая тёмная ночь. Равнодушно рассеивая тьму, светили фонари. На
платформе перед вагонами, ожидая заполнения поддонов, стоял погрузчик. Сидящий внутри
водитель, покуривая, смотрел увлекательное шоу. Троицу он видел впервые. Студенты?
Навряд ли. Хотя и молодые, но работают так, будто не овощами — золотом промышляют —
молча, упорно, старательно. Чувствуется серьёзная натура. Мужики.
Заморосил дождик, сначала тихо, затем всё более крепчая и набирая силу. Вскоре
на крышу погрузчика барабанной многоголосой дробью обрушилась настоящая стихия. Всё,
приехали. Хочешь-не хочешь, пришло время сматывать снасти и, кемаря, ждать прояснения
погоды. Водитель раскрыл было рот для усыпляющего зевка и замер. Троица на его глазах
приняла иное решение — сбросив одежду, безумная, она послала вызов стихии.
Первым из вагона вышел серьгастый. Вынес трёхпудового младенца на руках,
маршем дюжей няни пронёс его до до поддона и впечатал в деревянный настил.
- Это Кара-Кара-Кара..., - запел он.
- Каракум, - подхватили двое, выходя со своим грузом на руках.
- Это Кара-Кара-Кара-Каракум!
Праздник суровой мужской песни. Один за другим выгружались мешки из
вагонов. Погрузчик поднимал полные поддоны, отъезжал в закрома, разгружался и
возвращался. Работа кипела. Когда у троицы сбивалось дыхание, голоса срывались, эстафету
принимал водитель. Ни у картошки, ни у ночной тьмы, ни у дождя не было ни единого шанса
одолеть их.
Ночь уходила. Свет фонарей угасал. Огромным багряным заревом поднималось
над горизонтом солнце.
Голышом, в одних трусах и ботинках, троица выгружала последние мешки из
вагона. Из тени внезапно вынырнул Наумыч. Водитель Сёма, сверкая шальными глазами,
бросился ему навстречу. Бедолагу шатало из стороны в сторону.
- Наумыч, не подумай чего, - заголосил он, тряся головой. - Я не пьян, ей Богу!
Наумыч молча уставился на него, затем перевёл взгляд на трудяг.
- Ты, брат, легко отделался, - заметил он. - Одёжка всё-таки при тебе осталась.
Сёма зажмурился. - Не пил ничего.
- Конечно.
- Наумыч!
- Верю. Ты, Сёма, пьян этой стервой Победой. Я знаю. И со мной такое бывало.
- Да, - закивал, соглашаясь, Сёма. - Та ещё зараза. Нет спасения.
Подошёл Нечет.
- Поздравляю с успешной сдачей норматива! - раскрыл ему объятия Наумыч. -
Отлично сработали. - Обняв и хлопая по спине, добавил: - Пошли за расчётом.
Утро вступало в свои права. База просыпалась. Ночная смена, усталая и
довольная, с заработанным рублём в кармане шла на проходную. Путь триумфаторов был
усеян овощным изобилием. Картошка, брюква, морковь... Внезапно глазам открылась
арбузная отдушина. Они сошлись. Словно сами собой большие полосатые ягоды прыгнули в
руки. Боронку — две, братьям — по одной. Ноша окрылила. Идти стало намного легче.
Из-за поворота перед проходной наперерез внезапно выскочил человек в чёрной
робе. Уставившись на них, он увидел арбузы и, словно гончая, поймавшая след, устремился
навстречу.
- Охрана, - тихо сказал Чет.
Довольная улыбка во весь рот озаряла лицо человека.
- Какая удача! За всю неделю ни одного воришки, а тут за один раз сразу трое. Ну,
что, попались, ребята? Сдавай кладь, будем акт оформлять, штраф вам светит нешуточный.
- Погоди, - остановил его Боронок. - Рано радуешься. Эти арбузы — битые.
- Битые? - переспросил человек. Нахмурился, шумно задышал и, приходя в
бешенство, ткнул перед собой пальцем: - Покажи!
- Смотри, - пожал плечами Боронок. И простым бесхитростным движением
шулера выронил арбуз.
Хрясь — разбился вдребезги тот.
Человек замер. Боронок, улыбаясь, стал подкидывать в руках второй арбуз, Чет и
Нечет принялись жонглировать своими.
- Ты не за теми охотишься, - заметил Боронок. - Мы — работяги, всю ночь здесь
пахали. Этими арбузами не восполнишь того, что выжала из нас твоя база.
- Ищи лучше халяву, - посоветовал Чет. - Она там не стесняется — арбузы тачкой
увозит.
- А? - обрёл дар речи человек.
- Ага.
- Куда увозит?
- Будто сам не знаешь. Туда, где дыра в заборе.
- Где? - присел человек.
Боронок и братья показали. Не сговариваясь — в противоположные стороны.
Глаза охранника растерянно заметались.
- Дыра сквозная, - объяснил Боронок. - Вход-выход.
Человек жадно посмотрел на арбузы, перевёл взгляд на розовое пятно на
асфальте, махнул рукой и, чертыхаясь, побежал искать дыру в заборе.
На проходной навстречу поднялась пожилая женщина-сторож.
Чет прижал арбуз обеими руками к груди.
- Заплачено,бабуля!
- Кому, ему?
- И ему тоже.
Она уставилась в окно.
- Тогда куда-это он стреканул?
- За долей своей. Чтобы не забыли.
- Ах, ты!
Они вышли наружу. Остановились, вдохнули полной грудью свежую прохладу
нового дня и, оживлённо переговариваясь, устремились к поджидавшему их мотоциклу. Ещё
одна ночь из череды трудовых будней была позади.
Сквозь сон Степан услышал птичью трель, бодрую и заливистую. Будя, она звала
ожить, вспорхнуть и запеть вместе с ней. Он открыл глаза. Звонили в дверь.
Спрыгнув с дивана, он поспешил на зов. По пути услышал шум с кухни — Илона
что-то готовила, ей было не до птичьих разговоров.
С замиранием сердца открыл дверь.За ней — никого. Он хотел было закрыться,
но в последний момент, передумав, решил выглянуть наружу. По лестнице вниз удалялась
знакомая широкая спина.
- Тит! - окликнул он.
Боронок оглянулся.
- Я думал тебя нет, - радостно осклабился он, меняя направление движения.
- Здесь мы вдвоём, - сказал Степан, встречая друга. - Закрылись, как в крепости.
Почти не выходим.
Боронок понимающе кивнул.
- Никто вас не беспокоит внутри крепости? - спросил он, останавливаясь и
обмениваясь рукопожатием.
- С какой стати? - встревожился Степан. - Хозяин уехал.
- Сам — да. А домовой на страже. Вдруг материализуется, захочет свести
знакомство.
- Пусть он Горыныча дожидается. Мы здесь транзитом, на время, поживём и
съедем.
- Ладно. Тогда у меня есть предложение. Приглашаю посидеть вечерком по-
соседски, парой на пару, вчетвером.
Внезапно к разговору присоединилась Илона. Прильнув сзади к Степану, она
обхватила его руками и выглянула наружу.
- Здрасте!
- Здрасте! - кивнул Боронок.
- А почему в дверях? - спросила Илона.
Вопрос повис в воздухе — из кухни донеслось громкое шипение, раздался
протяжный свист, застучала гулкая дробь.
- Ой! - вскрикнула она, отшатнулась от Степана и стремглав бросилась на шум.
- Колдует, - кинул ей вслед Степан.
- Консервы, - заметил Боронок, принюхиваясь.
- Ага.
Минуту друзья молчали.
- Хорошо, что ты зашёл, Тит, - сказал Степан. - Спасибо за приглашение. Давай и
правда отметим наше новоселье, закатим пир на весь мир.
- Договорились. Тогда до вечера. Встречаемся у меня.
Боронок двинулся вниз. На середине лестницы, вспомнив что-то, остановился.
- А Горыныч что с тебя за квартиру требовал?
- Знакомства, - ответил Степан. - Подругу хотел.
- Старая песня, - усмехнулся Боронок.
- Я не смог ему ничем помочь.
- Не терзайся. Такое положение вещей — в интересах общего дела. Пока Горыныч
один, нам с тобой делить блага. Тебе — квартира, мне — его дружба.
Стоя перед раскрытой зеркальной дверью шкафа, Алёна перебирала платья.
Сегодня с Титом они ждали гостей и потому следовало выглядеть достойно. Полосатое или в
горошек? А может быть это — отливающее бирюзой? Примеряя платья, одно за другим, она
смотрелась в зеркало. Неудовлетворённая, продолжала поиск. Внезапная мысль мелькнула в
голове: дело не в платьях — в ней самой. Разница в возрасте, целых семь лет! Отсюда
неуверенность, искажающая лицо, облик, фигуру. Как справиться с ней? Море платьев
вокруг. У каждого своя история. Она закрыла глаза, уходя в мир воспоминаний, поплыла и
пропала. Спустя время, по возвращении платье из платьев ждало её. Затая дыхание, как в
первый раз, она одела его, пригляделась, подняла голову. Да, та самая. Любимая. Красивая и молодая, вне возраста, времени и памяти лет.
Начало вечеринки кружило голову. Проведя несколько дней взаперти и отвыкнув
от людского общения, Илона к своему удивлению стеснялась. Придти в себя и освоиться
помогла хозяйка. Радушия, непринуждённости и гостеприимства ей было не занимать. Илона
видела перед собой взрослую женщину, превосходство опыта и умения быть собой, старшую
подругу из соседней квартиры, ту самую, что в иных моментах бытия — открытия
сокровенных женских и житейских тайн — ближе родной матери. Общий стол, сидящие
рядом мужчины не давали возможности сблизиться. А так хотелось! В разгар вечеринки,
переглянувшись, они поднялись со своих мест. Взяли початую бутылку лёгкого вина,
бросили мужчин и уединились в углу на мягком диванчике среди полумрака и тишины.
Грёзы и мечты парящей в небесах одной, обретённая твердь под ногами другой —
встретились два полюса, качнулись качели и начался поиск уравновешивающей всё единой
вечной истины.
Мужчины были заняты собой. От обильной еды ломился стол, горели ярким
огнём звёзды крепкого армянского коньяка, шло полным ходом весёлое и беззаботное
братание.
Наступила глубокая ночь. Небо было усеяно звёздами. Боронок и Степан вышли
на балкон. Вспыхнула ярким пламенем спичка, рассеяла тьму, зажгла два огонька. И
заклубился сигаретный дым. Языки развязаны, души нараспашку, пришло время откровения.
Боронок выпрямился, вынул сигарету изо рта и, удерживая её на весу перед
собой, заговорил:
- Знаешь, Стёпка, я с рождения одержим одной большой мечтой. Сколько себя
помню — пашу изо всех сил, ищу счастье, прокладываю путь в свой залитый солнцем оазис.
Мне счастья много надо, я хочу его всё, что есть на земле и мне отмерено. За это ничего не пожалею, любую цену заплачу, себя с землёй сравняю.
Степан слушал, не перебивая.
- И главное, - продолжал Боронок, - о чём прошу судьбу в этих мытарствах — не
отлюбить, остаться собой, жить и дышать до конца, любя.
Замолчав, он сунул сигарету обратно в рот, опёрся локтями на перила и опустил
голову вниз.Дым клубился. Тишина царила вокруг. Наконец, в ночь, один за другим полетели
два огонька, чертя мерцающим светом свой путь, достигли земной тверди, ударились о неё,
вспыхнули и рассеялись.
Земля и небо.
Горели звёздами светляки.
- Ты услышан, Тит, - тихо сказал Степан. - Адрес верный.