В Красном море акулы нападали на людей всегда. Агрессивных хищниц, которым человек по зубам, там много, как и иной опасной фауны. Но с 01 декабря 2010 года, когда за два дня были растерзаны несколько купальщиков на мелководье пляжей самого фешенебельного в Египте курорта, начался новый отсчет времени отношений между людьми и морем.
Для экономики курорта это смертельная угроза. Поэтому власти стали ловить акулу-людоеда и распускать слухи об её особых приметах.
Так случилось, что 01 декабря я тоже плавал с маской, много и с удовольствием, в тех же местах, где и жертвы нападения акул. То обстоятельство, что акулу-людоеда так и не поймали, а главное, что я тоже встретил акулу, крупную, проплывшую рядом, и, как мне в ужасе показалось, будто оценивающе поглядевшую на меня, словно кого-то разыскивая, у меня есть основания полагать, что в длинной истории жизни акул, как и у их сухопутных соседей, началась ломка традиций: акулы пришли на мелководье для охоты на людей.
Что же произошло? Не знаю, я не ихтиолог. Думаю, что ихтиологи тоже не знают. Конечно, есть какая-то утилитарная причина, связанная с этими случаями. Я же полагаю, что агрессия акул - один из ярко выраженных результатов изменения отношения людей к морю.
Традиционно в течение многих тысячелетий прибрежные жители воспринимали море как космос, как нечто наделенное непостигаемой рассудком реальностью (безбрежность, бездонность), и божественной волей (море кормит, море убивает, море дает и море забирает). И человек, входя в морские волны, сознавал, что он может с этими волнами бороться и достигнуть цели, но ему в голову не приходило, что он может диктовать морю свои правила игры, или свои законы. Мне кажется, что это было и остается единственно верным подходом к восприятию моря. Ведь океанские глубины и сегодня изучены меньше, чем дальний космос. Но в этом своем мнении я и мне подобные находятся в подавляющем меньшинстве.
Сегодня люди стали воспринимать море как большой бассейн с соленой водой, ну, или как огромный океанариум, в котором можно купаться и рыбачить. Но такое бытовое восприятие моря не возникает само по себе; оно результат философии индустриального освоения природы. В нашем случае, это освоение морского побережья курортной индустрией, которая как раз и рассматривает море как конечный объем воды определенного состава. В условиях деградации культурной среды, естественно деградирует и природа. Осваивать море, представляя его объемом воды, куда легче, а, главное, прибыльнее, чем взаимодействовать с морем, как с божеством. Легче, но и опаснее.
Как только курортник стал представлять море бассейном, ему стало скучно. Оказалось, что без дополнительных доз адреналина в крови соленая морская вода пресна. А это выбивается из стандарта «всё включено» и оплачено. Где акулы, мурены и скаты? Их не так просто увидеть, нужно далеко плыть, долго ждать и не факт что встреча состоится.
А если «все включено», а акул нет? Значит не всё включено. Нет, так бизнес не делается. Раз клиент заплатил, значит - акула должна быть. Причем в местах приближенных к скоплению клиентуры. Организация экскурсионного потока - основа больших барышей.
Технически задача приманки акул в нужном месте не сложна. Вот только убедить акул, чтобы они не нарушили отведенной им экскурсоводами акватории, получается, как видим, плохо. Рыбаки всегда пользовались специфическими приманками для ловли акул, но ведь рыбаков сегодня на порядок меньше туристов, которые желают, чтобы море функционировало по расписанию океанариума. «А это вряд ли», - как говорил красноармеец Сухов на берегу ныне пересохшего Арала.
Что же дальше происходит с акулами в этой ситуации, попытаюсь смоделировать примером из своего детского опыта.
Лето в детские годы я проводил в пионерлагере, но не в соответствующем возрасту
отряде, а на свободном «выпасе», так как моя мама в этом лагере работала бухгалтером. И была у меня подружка, дочь кладовщицы – Людка, с которой мы развлекались, как умели. Менялись фантиками, строили домик-шалаш за складами на хоздворе, в котором демонстрировали друг другу половые отличия. И оба мы очень любили конфеты.
Нам они перепадали, но в ограниченном количестве. Хотелось большего. И однажды нам повезло.
Как-то раз мы ввалились с Людкой в бухгалтерию, где наши мамаши чего-то «мороковали» с накладными и синхронно законючили:
- М-а-а, конфет охота.
Обычно номер не выгорал, но на этот раз подфартило. Мать Людки тетя Лида, женщина дородная и золотозубая, вдруг сказала:
- Пойду в бакалейный, сверю накладные по ящикам.
На что моя мама вдруг неожиданно добавила:
-А заодно дай этим чего-нибудь.
Тетя Лида в свою очередь повела себя нестандартно, впустила нас в склад, сказала: «Выбирайте!», а сама принялась ходить вдоль стеллажей, что-то считая.
Я подошел к ближайшему открытому ящику и обмер, ведь это были не конфеты, а море конфет. Ящики были большими, и даже полупустые тянули на многие килограммы. В первом были подушечки, конфеты простецкие. Я взял одну и скромно зажевал. В следующем лежал ирис в фантике «Золотой ключик», они оказались жесткими, видимо, старыми. В третьем ящике лежал дорогой шоколадный ирис «Забава», я покосился на тетю Лиду и отправил в рот сразу две «забавины». Дальше шли ящики с шоколадными конфетами «Радий». Я снова покосился на т. Лиду, которая сказала: «Берите и хватит».
В этот момент в проеме двери склада вместе с запахом водки и «Шипра» появилась физиономия дизелиста дяди Коли.
За дядей Колей мы любили наблюдать, как он в свой подсобке, рядом с грохочущей дизельной электростанцией, металлической расческой и одеколоном укладывал свои редеющие, но вьющиеся волосы в замысловатую прическу, маскирующую плешь. Закончив процедуру, он обычно не больно щипал Людку за попу и говорил, прихохатывая:
-Мамке на смену растешь…
На что Людка простодушно отвечала:
-Не-а, кладовщицей не хочу. Певицей буду.
Тетя Лида вышла из склада и не возвращалась, хотя была недалеко, так как доносились ее слова: «отстань», «дурак», и еще некоторые, которые нам произносить запрещалось.
Мы с Людкой съели по три конфеты «Радий». Третья мне не понравилась, у конфеты была белая начинка, а я любил коричневую. У четвертой мы обгрызли только шоколадную облатку. Задумались, что делать с липкой начинкой. Свою Людка вдруг взяла и сунула мне за пазуху. В отместку я плюнул ей в лицо жеваным шоколадом. Она ответила тем же. Кончилось тем, что мы сбили с полки трехлитровую банку с яблочным соком. На звон стекла появилась т. Лида и заорала:
- Вы что, взбесились?!
Между прочим, верный диагноз поставила.
В склад нас больше не пускали. А т. Лиду скоро очень сильно отлупил дядя Сережа - ее муж. Отлупил по не очень понятной нам с Людкой причине, которую дядя Коля озвучил таинственной фразой: «Потому что на передок слаба». Дизелисты всегда злоупотребляют техническими терминами.
А дальше все пошло своим чередом. Конфеты мы получали иногда на полдник. В склад нас больше не пускали. И дядю Колю возле тети Лиды мы больше не наблюдали, наверное, потому, что у дяди Сережи кулаки пудовые…
С акулами в Шарм аль Шейхе, видимо, произошло, по сути, то же, что и с нами на складе. Только у акул «тётей Лид» намного больше, а «дядей Сереж», похоже, вообще нет!
На этом можно было бы, и закончить, поскольку вдумчивый читатель легко поймет аналогию: акулы (природа) как дети (общество)... Стабильность нам кажется скучной, а традиции архаикой, до тех по, пока стабильность жизни не нарушена.
Если детей кормить черт знает чем, они начнут не расти и умнеть, а толстеть и тупеть. Если акул приманивать для целей аттракциона… так ведь курортников уже больше чем дельфинов, а человечина нежная и плавает большинство людей как агонизирующие дельфины. Поэтому если не появится кто-то, кто стукнет кулаком и скажет: «Стоп! Море без нас может, мы без моря нет. Ведь мы из него вышли и снова в него уйдем…» бед не миновать.
А кто этот «кто-то»? Возможно Бог, возможно изменение общественного сознания. И когда это произойдет?
Для того чтобы сделать прогноз нужно разобраться, чего и почему люди сегодня боятся больше всего.
Полагаю, что сегодня люди больше всего боятся бедности(падения уровня жизни). Во всяком случае, та часть населения планеты, которая имеет возможность отдыхать, а так же работающая, на морских курортах, убогой жизни боится больше чем Бога. И даже больше чем смерти, попирая базовый инстинкт самосохранения. Ответить почему, не то что исчерпывающе, а даже и сколько-нибудь убедительно не берусь. Зато готов в следующем очерке цикла поделиться наблюдениями и размышлениями на близкую тему: «Почему египетские водители не боятся смерти».