Автор: Илан Амит
Перевод с иврита
Эстер
Апрель 2002 года
...Послышался глухой удар. Прошло несколько минут, пока она поняла, что упала на живот, и теперь лежит на полу ванной комнаты. Прямо перед ее глазами крутился пластмассовый флакон, который она зацепила, когда пыталась ухватиться за край раковины. Флакон сделал еще несколько оборотов вокруг своей оси и замер. Она собралась с силами и попыталась пошевелить рукой. Боль прокатилась вверх по предплечью, добрела до плеча, затем спустилась вниз, и, пульсируя, устроилась между ребер.
Медленно дыша, она попробовала вспомнить, как оказалась здесь. Легкий запах моющего средства щекотал ноздри, но вскоре его вытеснил другой, гораздо более резкий. Только тогда память подсказала, что она, в общем-то, встала, чтобы сходить в туалет, и поскользнулась. И вот теперь она словно приклеена к полу, и не может даже пошевельнуться. Она не знала, сколько еще часов осталось до рассвета. Каждое утро, ровно в шесть, жужжит селектор внутренней связи, установленный у ее кровати. Рутинная проверка, – просто, чтобы убедиться, что она еще жива. Таковы правила. Обычно она просыпалась раньше. Усаживалась на кровати и ждала жужжания селектора. «Я еще здесь», – отвечала она.
В один из дней селектор не прожужжал. Стрелки часов показывали уже седьмой час, минута бежала за минутой, а проклятый аппарат все молчал. Она почувствовала слабость. Эта тишина была для нее зловещим знаком. Тишина означала, что ее время пришло, и больше ею никто не будет интересоваться. Она спустилась в приемную и устроила скандал. С тех пор о ней не смели забывать.
Сегодня она не ответит на вызов, и с дежурного поста пошлют кого-нибудь проверить, что с ней. Значит, нужно просто дождаться. Но даже мысль о том, что помощь близка, не принесла утешения: впереди был неизбежный позор – ее найдут растянувшейся на полу, всю мокрую, воняющую мочой.
Злость захлестнула ее и лишь усилила физическую боль. Она не имела права допустить, чтобы с ней случилось такое! Это падение решало всю ее дальнейшую судьбу. Как в истории – «до нашей эры» и «после нашей эры». Так измеряют время и в этом доме престарелых. Он существовал уже много лет и пользовался большой популярностью. На каждое место – огромная очередь. «Вот и все, – подумала она, – теперь попаду из разряда «самостоятельных» в «группу риска», и переведут меня в другое отделение…» Она любила свою маленькую комнатушку с широким окном, смотрящим на запад с высоты десятого этажа.
Летом ей не нужен был кондиционер, лишь большой вентилятор негромко гудел в жаркие послеобеденные часы. Когда начинало смеркаться, она настежь распахивала окна и полной грудью вдыхала освежающий морской воздух. Сейчас она представила себе перешептывания: «Слышали? Эстер упала вчера ночью». Где-то там внизу, в отделении «B», которое занимается «группой риска», ей уже приготовили комнатку, еще меньше нынешней. А потом ее ожидает это чертово отделение для нуждающихся в постоянном уходе – там кормят кашкой из ложечки и в общий телевизор пялятся десятки тусклых безжизненных глаз.
В детстве она однажды видела, как какая-то женщина упала на землю на железнодорожной станции в Гамбурге. Рухнула на асфальт, как подкошенная. Эстер захихикала, и тут же получила оплеуху от старшего брата Макса. В горле застрял комок обиды, но она так и не смогла объяснить, что захихикала от страха, а не в насмешку. Вокруг женщины тут же собралась молчаливая толпа.
Она была одета очень изысканно. Дорогая кожаная сумка… Меховая шуба… А когда ее подняли, со лба капала кровь. И алые капли стекали по перекошенному испуганному лицу. Макс взял Эстер за руку и увел оттуда. Он тянул ее за собой, она едва успевала за ним, но все же напоследок повернула голову, чтобы еще раз посмотреть на женщину. Та брела, спотыкаясь, плечи ее были опущены, – и от прежней величавости и элегантности не осталось и следа. Обычная старуха…
Макс пришел к Эстер ночью. Он извинился за оплеуху и вытер слезы, выступившие у нее на глазах. Когда Макс сердился, земля уходила у Эстер из-под ног, и мир, казалось, вот-вот рухнет; она заискивала перед ним и пыталась заслужить прощение за то, что была «плохой».
С тех пор она видела в жизни много падающих людей. Через два года после того случая, когда ей было уже восемь, она случайно стала свидетелем того, как каких-то два полных мешка спикировали вниз с крыши дома. Тогда тоже вокруг собралась молчаливая толпа. Она попыталась протиснуться сквозь нее, чтобы рассмотреть все получше, но не смогла. Кто-то сказал ей: «Иди домой, девочка, это зрелище – не для тебя». На следующий день все говорили о какой-то еврейской паре, которая покончила с собой.
Запах мочи раздражал ее, острая боль не отпускала. Может, она сломала себе ребро, когда падала… Она попыталась осторожно повернуть голову, но тут же оставила эту мысль – в шею мгновенно впились железные пальцы. Ничего не поделаешь, придется ждать до утра. Небольшая эмалированная ванная возвышалась над ней, как горный хребет. Она смотрела на кафельную плитку. Никогда не обращала внимание, что кафель у нее персикового цвета… Плитка сияла чистотой. Вчера у нее была уборщица Соня. Хоть начала, наконец, работать по-человечески. Сколько раз она просила не жалеть моющего средства.
А чего они экономят на ней! Она платит неплохие деньги за свое проживание здесь. Это, точно, завхоз, скряга Шауль, начальник над уборщицами, распорядился не добавлять больше одного колпачка средства на ведро воды. Эстер настаивала на, как минимум, двух. Вчера Соня не стала с ней спорить, плеснула от души. А закончив уборку и уже стоя в дверях, бросила не нее какой-то странный взгляд. Да-да, сейчас она вспомнила: Соня посмотрела на нее, как на чужую. Она еще спросила: «Чего тебе надо?», и Соня в ответ улыбнулась какой-то фальшивой улыбкой: «Ничего, Эстер. До встречи на следующей неделе!»
«Сука, – пробормотала она сейчас с ненавистью. – Гореть тебе в аду…» Специально выдраила здесь все, чтобы она поскользнулась. Ведьма. Заранее все спланировала. Наверное, еще и воску добавила в моющее средство. Скотина, убийца. Она тяжело задышала и тут же почувствовала прикосновение холодной плитки к груди. Нужно успокоиться. В несколько приемов она замедлила дыхание. Успокоиться и упокоиться. Она чуть не рассмеялась от этой игры слов. Вот так намного лучше. Нужно подумать о чем-то другом. Например, о Кларе. Та тоже падала.
Кларе, ей повезло. Скользкая, как угорь, и живучая. Ей семьдесят восемь, а она здорова, как бык. И еще выкуривает в день по пачке сигарет – длинных и тонких, с французским названием и сладковатым запахом. Как она хвасталась номером, который был вытатуирован у нее на руке – памятью о концлагере. Носилась с ним, как с короной, все говорила, мне, дескать, место в музее. Эстер это бесило. Один из внуков спросил как-то, есть ли у нее номер на руке, и она надменно ответила, что у нее есть номер телефона, и по нему не грех и позвонить лишний раз.
Клара научила ее играть в покер. «Это не так сложно, как кажется», – сказала она с учительским высокомерием. Часами сидела с ней, объясняя тонкости игры, – чтобы сделать из нее достойного соперника. Пока не появился Эдельман, и необходимость в Эстер отпала. Он был настоящим игроком. Эстер впервые обратила на него внимание на вечеринке в честь Дня независимости. Как всегда, пригласили аккордеониста и устроили коллективное пение. Даже при том, что она в душе считала это мероприятие анахронизмом, песни были хорошие, и петь ей понравилось.
За соседним столом раздавались взрывы хохота. Она глянула на этих весельчаков и проворчала что-то насчет наглости и беспардонности. Он сидел там, как король, все, буквально, смотрели ему в рот и дружно смеялись над его громогласными шутками. У него было продолговатое лицо с густыми выразительными бровями, которые делали его похожим на неандертальца. Было в нем что-то, что мгновенно зацепило ее. Озорной блеск темных глаз. Необузданная дикость. Эдельман веселил весь стол. «Ну, кто еще сегодня хочет слушать весь этот слезливый пердеж?» – злобно пошутил он по поводу аккордеона.
Она засмеялась вопреки своему желанию. Клара не смеялась. Она застыла на своем месте, и лишь бросала на Эдельмана взгляды орлицы, оценивающей потенциальную жертву. В тот момент Эстер уже знала, что очень скоро Эдельман и Клара будут вместе. Клара терпеть не могла волокиты, она всегда действовала быстро и решительно. И в мир иной отошла так же. Даже смерть опасалась ее, и потому забрала Клару торопливо, сконфуженно и как-то виновато, – словно хулиган, мучимый угрызениями совести.
Рассказывают, что внучка, которая приехала забирать ее на какой-то семейный праздник, позвонила ей снизу. Клара сказала, что уже спускается, и не спустилась. Нашли ее лежащей на полу возле двери, накрашенную, с тщательно уложенной прической, с яркой кожаной сумкой через плечо… и с выражением абсолютного покоя на лице. Как будто она просто решила вздремнуть, и через минуту проснется свежей и отдохнувшей, чтобы поехать на праздник. «Остановка сердца, – заключил врач. – Возможно, она даже ничего не почувствовала». Везучая, сучка…