Из цикла "Улица Перестроечная и ее жители"
Прошло еще пять лет. Настя часто болела, о ребенке теперь они с Колей больше не заговаривали, к тому же у нее начались всевозможные женские проблемы, и она просто не вылезала из больниц. Заканчивалась одна болезнь, начиналась другая. Отношения становились все холодней и отчужденней.
Она подозревала наличие любовницы, чувствовала это, но принимала как данность. Она понимала, что больна, а он был еще очень привлекательным мужчиной при деньгах, что женщинам и нравилось.
Однажды они встретились. Она гуляла с собакой, он выходил из машины слегка подшофе. Глазки его масляно улыбались.
- Коля, - окликнула его, когда машина отъехала, - как поживаешь?
- Нормально, - вздрогнув от неожиданности, ответил он.
- Письмо тебе, вот, - в руках его оказался конверт, - прочти позже.
И она, потянувшись за поводком Джерри, быстро исчезла.
В памяти быстро всплыли, ушедшие в прошлое, события из электрички. Насти не было дома, она уже две недели лежала в больнице, ее готовили к операции.
Не ровно, явно с нетерпением разорванный конверт, был отброшен прочь, письмо, словно он давно его ждал и истомился этим подсознательным ожиданием, мелко дрожало в руке:
«Моему единственному» - прочитал он сверху, написанное крупным четким почерком.
«На простынки чистые уложу,
Ночкой черноокою ублажу,
Пут твоих сомнения разорву,
Тел пожар неистовый разожгу,
Сладкое любовное нашепчу,
Раны все душевные залечу,
Берегами тесными обниму,
Полноводной речкою оберну,
Поцелуем трепетным напою,
Не отдам, желанный мой, никому,
До утра обласкана, не усну,
Сына или доченьку нам зачну».
Внизу был приписан номер ее мобильного телефона. Он мог звонить в любое время. Они стали любовниками. Под покровом ночи, как воры, встречались то у нее, то у него, часто набрасываясь друг на друга прямо в саду, не доходя до дверей дома. Имея опыт кроме Насти еще с двумя женщинами к этому времени, он мог с уверенностью сказать, что никогда и ни с кем не испытывал такой ураган страсти, чувств, эмоций. Ее уродство только обостряло желание, доводя до исступления, тогда он ее все больше ненавидел, и, ненавидя, хотел все неистовей. Карлица была неистощима на фантазии. Он ждал этих безумных встреч и ловил себя на том, что радуется, когда Насти нет дома. Искромсанное тело жены стало жалким и не привлекательным.
Карлица, расцвела, если так можно выразиться о старой уродливой женщине. Глаза ее приобрели живой блеск, она чаще, чем обычно смеялась, шутила. И она все еще работала. Все, что в молодости отталкивало, с годами начало сглаживаться, становиться естественным, почти нормальным. Она уже подумывала о замужестве с Николаем, чувствуя свою безграничную власть над ним, как вдруг ей признались в любви.
Случилось то, о чем она и мечтать боялась. Не молодой сосед из другой половины дома, который месяца три, как схоронил жену, присматривался к одинокой женщине не первый день, от него не ускользнуло, что она словно на крыльях летает, и несколько раз в бессонные ночи видел, как тень мужчины мелькнула на ее половине сада. Любопытство его усилилось, когда услышал сладострастные стоны из-за стены.
Рассуждал он здраво, целый дом всегда лучше половины. А появление соперника только подтолкнуло его к активным действиям.
Галина, неожиданно кокетливо, приняла букет, как она догадалась, сорванный только что в соседском саду и пригласила в дом.
Геннадий смущенно присел к столу, и, не зная с чего начать, сказал прямо:
- Галина Дмитриевна, давно подумываю, а не объединить ли нам наши половинки дома в целый.
Она зарделась, предчувствуя перемены в жизни, и коротко спросила:
- Чаю?
Николай становился все навязчивей, к тому же ее начинала сильно раздражать его нерешительность в отношении Насти. Он ее жалел. Не любил, в этом она была совершенно уверена, но жалел, как жалеют просто родного человека. Она была в курсе всех Настиных дел. В минуты откровения он жаловался любовнице, что она скитается по врачам с какой-то загадочной опухолью на глазу, что женские проблемы тоже присутствуют в полный рост.
Шанс выйти замуж и, наконец, почувствовать себя желанной придали Галине необыкновенную решимость.
- Все, - сказала она однажды, как отрезала, - хватит!
Она считала, что заслуженно всем им отомстила! За все годы унижения и обид, за свое уродство и обездоленность.
Николай звонил, но она бросала трубку. Он ночами бился, стучал в ее дверь, молил открыть, изнывая от желания, но она была непреклонна. А однажды на его умоляющий стук, вышел сосед Геннадий в одних трусах и вежливо попросил уйти.
Жизнь для Николая потеряла смысл, и только компьютерные игры, в которые он погрузился с бесконечной тоской, позволяли ему забыться. Где-то рядом была Настя со своими проблемами, истериками, подурневшая, располневшая, обабившаяся.
Еще через два года вернулся Мишка. Галина была счастлива. Она жила какой-то новой жизнью, словно и не было никогда в ее жизни колдовства, преступления сына. На душе было светло и безоблачно. Она была счастлива.
Занятая собой, Галина, казалось, не замечала, как мрачнеет на глазах Мишка, как все с большей неприязнью смотрит на отчима. Обида на мать тяжело ложилась на сердце. Ему никогда не нужен был отец, мама всегда должна была принадлежать только ему. За годы тюрьмы, претерпев множество унижений, насилие сокамерников, он научился быть бескомпромиссным и жестоким. Эти качества, помноженные на порочную наследственность, все больше овладевали им. Кровь закипала и бурлила в его жилах только при одном виде Геннадия.
Мишка ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть, неприятности, одна за другой сыпались на него. Он не мог устроиться на работу. Мало того, что в стране был дефицит рабочих мест, так от него еще и отворачивались при виде справки из мест лишения свободы. Бывшие друзья отстранялись от общения с ним. Таню все помнили и любили, а он был для всех преступник. Он стал изгоем в своем старом мире. Вспомнилось безумное лицо матери в свете свечей, дальше он боялся вспоминать. Он боялся, что однажды это безумие вновь проснется в нем.
Стон за стеной становился все отчетливей, врезался в уши. Он попробовал спрятаться под подушку, но помогло мало. Нет! Вот! Вспомнил! Он бежал за хрупкой девушкой, он был монстром, зверем. Он хотел рвать и убивать жертву. Стоны стали еще сладострастней. Заснуть было не возможно. Он встал в туалет, но прошел зачем-то в кухню. Взял нож и вошел к ним в комнату.
Кровь рванулась к лицу, нож вошел глубоко в спину Геннадия.
Карлица медленно шла по улице, волоча за собой тележку с продуктами. Она не сразу обратила внимание, на какую-то женщину, которая остановилась и смотрела на нее в упор. Глаза их встретились. Обезображенное лицо показалось знакомым. Настя…. Они молча смотрели друг на друга и так же молча разошлись не в силах ни проклясть, ни простить.
На другой день карлицу нашли в доме соседи, которые, встревожившись безутешным воем Джерри, и не дозвонившись, взломали дверь. Сильно выкаченные, налившиеся кровью глаза женщины, были страшны, рот, открытый, словно в предсмертном крике, черен и безобразен. Она сидела, прислонившись к газовой плите, краны которой были открыты на полную мощность.
Мишка никогда больше не появлялся на улице Перестроечной и судьба его неизвестна. Настя с Николаем живут себе тихо и мирно, и никто из соседей даже не подозревает, какие ураганы и страсти имели место в их семье.