Я хочу дожить до своей смерти (Винсент-Вега) / Проза.ру

Невыносимая жара испепеляла все. Воздух был словно золотой песок. Искры жары плыли, искажая пространство. Эта пыль. Она покрывала окружающие предметы, придавая им неестественный блеск.
Сухая, молчаливая жара окутывала окружающий мир. Пыль, словно прах усопших, обволакивала и топила в себе все. Мы стали заложниками источника нашего существования – Солнца.
Этот неестественный желтый цвет. Сухость и черствость. Солнце стало всем. На какое-то мгновение все замерло. Теплая пыль, жаркий воздух и сухой вздох…
            *             *             *
Прошло два года, как я переехал. Устройство на новом месте не вызвало особых хлопот. Но некоторое время заняло поиск подходящей работы. «Подходящей» оказалось работа грузчиком на складе. Что и говорить, для человека изучавшего четыре иностранных языка это было…
Знакомство с аборигенами прошло вяловато и безынициативно. Появление монотонного труда вызвало оскудение моих интеллектуальных интересов. Работа отупляла, контингент, с которым мне пришлось столкнуться, не вызывал ничего кроме отторжения. Эти обезьяны даже не могли ясно выразить свои мысли. Мне иногда самому приходилось ругаться матом, чтобы не быть изгоем. Словом, вклиниться в такой коллектив оказалось задачей маловыполнимой. Я уже стал меньше читать…
Другой малопонятной «радостью» моей работы стало общение с другими работницами склада. Это были женщины… От их болтовни у меня болела голова; даже по вечерам уже дома я казалось, слышал весь этот треп. От двух из них я только и слышал про какие-то похороны, каких-то наркоманов, грабежах и драках. Дома тоже хоронили какого-то соседа.
–Ну… Помянем!
–За упокой,– мрачно произнес кто-то из соседей по лестничной клетке.
–А ты Иван Иванович, что к нам не идешь?
–А я уже всех похоронил, – ответил Иван Иванович и поковылял к себе.
Только я ввалился в свою кибитку, как начались звонки в дверь, открывать я не пошел. Это было выше моих сил. Я уселся читать «Конформиста» Альберто Моравиа. Что ж, это могло отвлечь меня от этого пустословия.
            *             *             *
На следующий день я встретился со своим другом Олегом. Он заявил, что собирается покупать машину.
–Зачем? Ты же трезвым никогда не бываешь? – удивился я.
Мы долго бродили по улицам, но впоследствии наскучили друг другу и разошлись по домам. Наутро у входа в «любимое», мрачное заведение паслись мои сотрудники по работе, полностью проигнорировав мое появление, они курили и плевались. Я уже смирился со своим статусом «человека изгоя», но некий неприятный осадок остался. Да и вообще мне порядком обрыдли все их мерзкие рожи, но деваться было некуда… И я засомневался в целесообразности моего присутствия в этой организации.
Но время шло…Наступили жуткие холода. Я дрожал. Пальцы совсем замерзли и кисть ломило невыносимой болью. Капризы природы приходиться терпеть.
            *             *             *
В выходные состоялось незапланированное пьянство, я встретил Олега у работы. Он был в дурном расположении духа.
–Как дела? – cпросил я.
–Мы все умрем…
–Ясно.
–Что там за полное собрание отморозков, в четырех томах? – он показал рукой на четырех моих коллег по работе.
–Не знаю… не приставай! Тебе, кстати не холодно?
–С таким ледяным сердцем как у меня не бывает холодно.
Выпили… Понеслась душа в рай! Много чего не мог вспомнить… И не нужно! Олег – с ним судьба меня повязала – это какой-то сюрреализм. Еще давно, меня выгнали из школы – его тоже. Судьба опять нас свела в другой школе, затем вновь повыгоняли, но оказалось, что независимо друг от друга мы поступили в один и тот же университет, там-то мы и сошлись окончательно, даже когда я переехал, он вновь оказался у меня под боком. Вот так вот, и не верь в странности судьбы…
Но это была не банальная любовь к пьянству. Нет! Нас объединяло нечто большее. Возможно снобизм, возможно интеллектуализм и нежелание общаться с «простыми смертными» и, всепоглощающее одиночество. Он совершенно не был обеспокоен на предмет личной жизни! Железная логика и разум, высокомерие и холодная рассудительность. То, что мне и нужно!
Тогда я еще не понимал, что дружба сыграет в моей жизни более положительную роль нежели любовь. Любовь – это что-то малопонятное, даже недействительное…
            *             *             *
Мы слишком долго плыли по течению, находясь в этом угаре. Я выплюнул и растоптал собственными ногами свою надежду. Я смотрел обоими глазами в линзу одиночества. Я сломал хрупкую простыню веры, надежды и любви.
Умирал, убивая себя, и возрождался вновь… Терял, обретая себя. Разуверился в Боге и Дьяволе.
            *             *             *
Я думал, если есть где-то добро, то почему я живу в мире зла? Потом уже не помню, как я влюбился… До этого, женщины ассоциировались у меня с понятием – бездушная тварь. Уж это мне подсказывал мой жизненный опыт.
Я был крайне неудовлетворен своей жизнью, то ли работа простым грузчиком не вполне соответствовала моим имперским амбициям, то ли физический труд окончательно отупил меня.
Вскоре, по непонятным причинам, меня перевели в другую смену. Там я увидел ее. Только она улыбнулась – я растаял…
            *             *             *
Чтобы, как-то отвлечься, от внезапно нахлынувшего чувства, мне захотелось пуститься во все тяжкие. Мы, с Олегом, пошли к нашему общему знакомому Вениамину. Парень он конечно был простой – без претензии на мировое господство, но о его эрудиции уже начали слагать легенды: интересы от Канта, до кванта, в голове все таблицы Брадиса.
–Ну, что делаешь? – спросил Олег. – Все со своими книжками?
–Нет… Провалялся целый день, как бык, на диване, смотрел кровожадные фильмы: Лючио Фульчи, Дарио Ардженто, Лоренцо и Марио Бава, – ответил он.
–Так ты только этим занят?
–Я? Ну сложно сказать… Прохожу игрушки!
В последствии, я узнал, что он заперся и отрекся от мира, проходил многочисленные игры. Он утратил интерес к действительности, даже к книгам… Он копил очки опыта, открывал секреты, но реальность потеряла для него всякий интерес.
            *             *             *
На следующий день я пошел на работу за зарплатой. У входа уже поджидали харкающиеся коллеги – полный игнор. Вечно так : приходишь за деньгами, а уходишь «под топот собственных копыт» – совсем пустой. Денег на всех не хватило, «на всех», то есть на меня. Я подумывал уволиться; они на радостях, наверно, шапки кидать будут. Но, пока я не мог позволить себе доставить им такую радость.
Я опять увидел ее – она показалась мне еще красивей. Я инстинктивно почувствовал, что она причинит мне боль… Мне захотелось что-то сказать, но слова увязли у меня в горле. Домой я возвращался трезвый и злой.
Я открыл дома Альберто Моравиа «Конформиста» и вдруг тоже захотел стать нормальным. Действительно, мой бунтарский характер наскучил и мне…
Как, оказалось, стать «нормальным» надо было не только мне… После того как, ко мне зашел Олег с арматурой в руках и ножом за поясом, я понял, что он тоже нуждается в «нормальности».
–К чему эта экипировка? – спросил я.
–Знаешь! Сейчас уже далеко не безопасно ходить по улице! Представь, сколько черномазых топчутся сейчас в округе! Я минимум без разводного ключа никуда не выхожу.
–Каждый сходит с ума по-своему.
–Правильно, а ты как думал, когда кругом одни рожи… Чумазые! Включи телевизор, я хочу услышать отчет, сколько народу погибло!
–Ты только для этого смотришь телевизор? Ты и так столько лет посвятил слепой ненависти, может, настало время прозреть?
– Да ты и сам не лучше…
–Ты хоть, что-нибудь читаешь?
–Да, за последнее время попался один интересный автор – Жорж Перек… Также Робер Пенже… Иногда перечитываю старенькое. Но, правда, в том, что сейчас я вообще не вижу разницу: прочел книгу – не прочел. Что от этого изменится? Или это так необходимо с кем-то обсуждать?
–Найдешь умную женщину. Хе-хе…
–Хм. Умная женщина – неплохая метафора, но когда она начинает высказывать свое мнение о Германе Гессе – меня это раздражает. Я не терплю инакомыслия.
Меня в свое время «убили» слова Стивена Вайнберга, что, чем больше постижимой нам кажется Вселенная, тем она, кажется бессмысленней. Это же и относится к прочитанным книгам.
–Меня работа уже совсем отупила, мне не до расширяющейся Вселенной. Кстати, не- знаешь как там Вениамин?
–Да он уже совсем отрекся от этого мира со своими игрушками. Все открывает секреты, проходит опционных боссов, ему уже не до чтения… И читать-то по большему счету стало опасно, еще попадется какое-нибудь узколобое чтиво, вроде «Американского психопата» Брета Истона Эллиса. Разве можно его интеллектуальную ценность сравнить, скажем, с «Маятником Фуко» Умберто Эко. Фаулз, тоже я считаю перехвален. «Волхв» –это сказка о потерянном времени, также как и Хантер Томпсон со своими «Ангелами Ада»… содержание книги, вполне, уместилось бы в один абзац и учитывая, что там на каждой странице одно и тоже. Я просто перестаю понимать окружающий мир.
–А я с этой работой уже полгода не могу дочитать «Критику чистого разума». Мир деградировал.
–Ну, Кант это тебе не Брет Истон Эллис, единственное достоинство которого – читается легко, так как ни одной умной мысли. Переводчики, наверно, доучились класса до восьмого, ну или остались на том же уровне. Что за писатели пошли: не могут без матерных слов выразить свою мысль.
–Но они и пишут для таких же. Как я уже сказал – мир деградировал.
–Устал я от этого всего. Кому сейчас нужны нравственные мучения Кьеркегора? Кого теперь воспитывает «Ярмарка тщеславия»? Эти рожи на улице? Целый день среди этого народу колобродишь – лица человеческого не встретишь, поэтому приходиться … Вооружаться! Шопенгауэр говорил, что наш мир есть Страшный Суд. Пойду судиться!
            *             *             *
Олег ушел, и я впал в тягостные раздумья: куда катится Мир? Что я могу знать? Что я должен делать?
На следующие несколько дней работа заставила забыть об этих вопросах. Но к выходным поиски истины заставили заглянуть к Вениамину: к телефону он не подходил и я отправился к нему сам.
Вначале я просто испугался, увидев его: помимо всяческих прицепленных на шею и руки причудливых украшений, он разрисовал себе кисти рук.
–Что это означает? – не выдержал я.
–А это…он посмотрел на узоры на руках. – Так… в поисках индивидуальности.
–Как ты по улице-то ходишь?
–Да я практически никуда не хожу.
–Играешь? Читаешь?
–Сейчас новая игрушка попалась, уже 145 часов игрового времени!
–А как же твои Павичи, Кундеры.
–Не знаю, единственная достойная книжка, которая мне попалась за последнее время – это Клод Ажеж «Человек говорящий: вклад лингвистики в гуманитарные науки». Вообще поднадоело читать книги… Монотонная жизнь не способствует возбуждению интереса к серьезной литературе.
–Но ты же предпочитаешь проживать виртуальную жизнь!
–В реальной ничего не осталось. Если бы я мог заставить себя испытывать интерес к этому миру.
–Ты «Шильонский узник», ты же вздыхаешь о своей тюрьме.
–Да, возможно… Но знаешь, мне практически ничего не интересно. Конечно, происхождение письма и речи, неевклидовы геометрии, диссипативные структуры, закон Хаббла – это все очень важно, но неприменимо к реальной жизни!
–Олег высказался, что не видит разницу: прочел книгу – не прочел.
–Нет, разница, конечно, есть, но сейчас чтение не приносит мне никакого удовлетворения. –Просто возникает вопрос: а стоит ли мучить себя этими книжонками?
–Я думаю, что большинство людей уже дали себе отрицательный ответ…
–Я согласен с Витгенштейном: в этом мире нет ценности, а если и есть, то она за его пределами.
–Я люблю Витгенштейна, но кое в чем он все-таки ошибся! Он писал, что одна и та же частица не может быть в двух местах одновременно, но сейчас-то мы знаем, что может! У нас есть принцип неопределенности Гейзенберга.
–Тихо! О чем нельзя говорить, о том следует молчать!
–Сократ говорил, что если мы ничего не знаем о смерти, то стоит ли ее бояться? А Витгенштейн вообще заявил, что смерть не событие в жизни. Готфрид Бенн, я думаю, с ним бы согласился.
–Готфрид Бенн убивает все живое! Он по ту сторону добра и зла… Знаешь, списком прочитанных книг мир не перевернешь!
–Поэтому ты решил посвятить себя играм? Мы люди европейской культуры, ты мог бы сместить свои интересы в сторону Востока.
–Упанишады… Если бы я в свое время понял разницу между Атманом и Брахманом. Я не специалист. Аристотель вообще считал, что наиболее ценные знания приобретают люди имеющие досуг!
–Но досуг можно посвятить… женщине.
–Никто не ищет женщину, чтобы обсудить с ней Реймона Русселя или Жана Кокто. Все бессмысленно. Самое интересное, что у меня вообще отвращение к человеческой природе. Меня пугает мысль о физическом контакте вообще с кем-либо! Я прекрасно осведомлен симптомами, какого заболевания это является, не надо читать лекцию.
Но убивать монстров это так забавно! Это гораздо больше затягивает, чем…
–Я читаю «Конформиста», как тебе желание стать нормальным?
– «Нормальным»? Что ты имеешь ввиду? Я собой вполне доволен и мое отречение, абсолютно добровольно. Меня не интересует «нормальность» других людей!
            *             *             *
Он ушел, не пожав руки, и я ретировался восвояси. Как-никак на следующий день ждала работа, с приматами - сотрудниками. Гесиод велел трудиться, а Томас Карлейль ему вторил, Гурджиев тоже много работал… А я?
Ладно, труд, как известно, сделал из обезьяны человека, хотя интуиция почему-то подсказывает, что наоборот, моя работа, из кого хочешь, обезьяну сделает. Следующие несколько дней я не видел ее, мои нервы были на пределе.
– Чего ты такой загруженный? – проронил мой коллега-австралопитек. «Грузчик – вот и загруженный» – хотел ответить я, но не счел нужным.
Замордованный идиотской работой уже дома я дочитал «Конформиста» и взялся за Кутзее «Жизнь и время Михаэля К.» – просто про меня – одни несчастья!
            *             *             *
Я не видел ее еще несколько дней, и моя утекающая жизнь, показалась мне еще более бессмысленной. Мне расхотелось общаться. Меня всегда волновал вопрос: как можно придать какую-то осмысленность своей жизни. Если все в этой жизни строго детерминировано, откуда берется абсурд? Конечно, ученые, вроде Ильи Пригожина утверждают, что не все в этом мире детерминировано. Но как связать индетерминизм и судьбу? Неужели все разочарования в жизни случайны и не несут абсолютно никакой ценности?
            *             *             *
Наступила весна – а я впал в хандру. Природа возрождалась – а я, казалось, терял почву под ногами. Мне ничего не хотелось, начались головные боли, я был раздавлен собственной беспомощностью. Даже тупая работа не избавляла от тягостных мыслей, хотя, казалось, что единственное назначение данной работы – отучить человека думать.
Друзья тоже забросили меня, а может и себя. Никто не предпринял никаких шагов по изменению образа жизни.
«Страдающий депрессией привыкает к темноте своего мира. Красочное многообразие света дня отталкивает и раздражает его. Он не может понять радостных, смеющихся и счастливых людей», – писал Антон Кемпинский в своем труде «Меланхолия». Я отложил книгу и больше не мог читать.
            *             *             *
Размышление – это роскошь, тогда как действие – необходимость, считал Анри Бергсон, но вот действовать хотелось меньше всего. Я словно «Гниющий чародей» Аполлинера был придавлен камнем. Я ощущал свое бессилие… Как Пруст, обмакнувший гренок в чай… У меня начались болезненные воспоминания. Тоска неизвестно, по чему. Тоска по тому, что когда-то было, и, тоска по тому, чего никогда не было. Возможно ли человеческое счастье? Возможна ли человеческая любовь? Мне попалась открытка с Петродворцом, и, я подумал, хорошо было бы погулять там с ней. Почему для счастья нужно так мало? Но оно…
            *             *             *
Вскоре сволочная работа убила всю поэтику Пруста… Необходимость зарабатывать деньги. Аристотель считал необходимость неумолимой, ибо идет наперекор движению, происходящему по собственному решению и здравому смыслу. Самое печальное, что мне часто казалось, что я не понимаю даже ценность человеческой жизни, не то что денег…
После работы меня подкараулил Олег.
–Ну, куда пойдем? – спросил он.
–В сторону Свана…
–Давай, как у Рабле совершим паломничество к Великой Святой Бутылке! Только –весельчака Панурга не хватает… Знаешь, я думаю, что французы все-таки сделали для искусства не меньше, чем немцы. Конечно, Герман Вейль, отмечал исключительную роль Германии, в частности, в математике: Дедекинд, Кантор, Гильберт, Гедель – немцы, но…
–Раньше у тебя были немцы, теперь французы?
–Пруст, Селин, Жене которого, кстати, очень ценил Сартр. Борис Виан со своим Жаном Солем Партром. Потом структурализм: Барт, Фуко, Леви-Строс, Лакан…
–Пруст и Жене были гомосексуалистами.
–Ай! Какая разница «Богоматерь цветов» очень поэтичная книга! А о Прусте, я вообще не говорю.
–Пруст, конечно же, гений. Я просто так спросил, посмотреть на твою реакцию, конечно же, понятно, что Пруст для искусства представляет большую ценность, чем … Хм. Мои коллеги по работе, которые представляют собой просто шедевр нормальной ориентации.
–Что-то горькие ноты в твоем голосе, ты часом не влюбился?
–Я? Ты что издеваешься? Нет, конечно.
–А может ты втайне завидуешь своим коллегам, которые синергетику от семиотики отличить не смогут : они при девушках!
–Не говори глупостей.
–А то смотри, влюбишься в какую-нибудь Беатриче! Или как Петрарка в Лауру, будешь потом писать сонеты… Ха-ха-ха.
–-Отстань!
–Ладно, пора пивка что ли взять.
–Тебе не кажется странным, вообще ни в ком не нуждаться?
–Почему? Сейчас я нуждаюсь в пиве!
–Я говорю про уют, тепло… Розанов тоже считал, что основа всего – это семья.
– «Уют, тепло» – это все лирика. Ты что, забыл сколько жестокости в этом мире?
–Может, если человек познает страдания, унижения и жестокость раньше любви, из него ничего не выйдет?
–Я вообще считаю, что одно то, что в этом мире существуют войны, когда люди гибнут за чужие интересы… Существуют пытки… «Любовь» кажется мне каким-то книжным, искусственным понятием. Тем более, скажем прямо, меня вообще никто не любит и толку мне от этой «любви»?
–Хочешь услышать в ответ эзотерическую ересь? – спросил я усмехнувшись.
–Мне кажется, что если бы людям не внушали, что «мечты сбываются», процент самоубийств был бы меньше.
Когда я читаю о «красном терроре», я прихожу к выводу, что жизнь бессмысленна. Стоило ли родиться, только для того, чтобы тебя просто замучили и расстреляли? Где здесь место любви? Я слышал мнение, что самое страшное даже не в том, что человек умирает, а в том, что исчезает всякая память о человеке. А вот это уже действительно страшно.
–Твое мнение: несет ли каждый человек ответственность за совершаемое в мире зло?
–Конечно несет! Вон кругом рожи! Где моя монтировка, представляешь, как сейчас небезопасно ходить по улицам.
–Но так было всегда…
–Шопенгауэр говорил, что есть лица, от созерцания которых чувствуешь себя оскорбленным. Так вот, в соответствии со вторым началом термодинамики, таких субъектов становится все больше! Я смотрю на большинство людей – ну о чем такой человек может думать наедине? Один умный человек сказал: человеческий мозг слишком большая роскошь, многим достаточно только спинного.
–Но человеческий мозг, как это ни странно, имеет свой предел. Кому дано представить искажение пространства гравитацией. Скажем, Общую Теорию Относительности?
–Выдающийся ученый – Герман Хакен говорил, что в объяснении мыслительных процессов наука пока далеко не продвинулась. Я считаю, что достижения астрофизики не применимы к повседневной жизни. Одни «черные дыры» чего стоят! Учитывая, что их никто толком не видел и некоторые ученые до сих пор высказывают сомнение в их существовании. В итоге науки, которые призваны объяснить окружающий мир, его еще больше запутывают.
Меня в свое время просто шокировали квазары.
Квазары…Вот и получается, что несчастная любовь – событие не планетарных масштабов! Смерть Солнечной системы, хотим мы этого или нет, не будет событием во Вселенной. Любопытно, что дураки до сих пор ломают голову: будет ли «конец света»? Уже давно ясно, что будет, главный вопрос в том, какой именно. Темная материя или темная энергия сделают свое дело!
            *             *             *
Некоторое время мы молча пили пиво.
–Знаешь, – сказал я. – Если бы мне дали шанс все исправить, я бы сделал все возможное.
–Но ты не перепишешь свою жизнь.
--В моей жизни было много такого, чего я не хочу вспоминать, но если бы мне улыбнулась удача… Я смог бы жить, невзирая на прошлое. Ведь, возможно, каждому человеку должен быть дан шанс изменить свою жизнь к лучшему. Мне уже давно не 18 лет, я устал от этого бунтарства, в конечном итоге человеку нужен человек… Я устал от саморазрушения и хотел бы познать что-то кроме разочарований.
–Ну да, а мы пример плывущих по течению маргинальных личностей. Но как у Густава Майринка: зачем ставить свечу когда светит Солнце? Любовь?
–Я только сейчас начинаю понимать, что жизнь без любви это ничто…
–А я даже о любви читать не могу, если я открываю книгу, и там на одной странице больше трех раз встречается, что-то вроде: люблю, любил, то я ее тут же закрываю, чтобы никогда не открывать.
–Я устал. Устал от этой пустоты, когда ты совершенно никому не нужен.
–Почему? Ты нужен пиву!
–Я серьезно. Смотришь на людей, у всех все так просто, а я живу в этой бездне.
–Бездна притягивает бездну!
–Но самое неприятное, я понимаю, что у меня никогда не было шанса, что-то изменить. Я, так и не понял, почему никто меня не спас, когда я так этого жаждал. Сейчас я чувствую себя усталым и разбитым человеком, который хотел бы начать новую жизнь…
–Но пока не с кем?
–Я не знаю. Если за страдания не существует никакой компенсации… значит жизнь бессмысленна!
– Тут скорее всего все бессмысленно! Даже, то, что ты не можешь никого простить.
–Акт прощения очень труден, иногда достаточно одного обрывка воспоминаний, чтобы меня охватила ненависть.
–Ненависть – это по-нашему!
–Но, в конечном итоге, ненависть отравляет душу и не дает возможности двигаться дальше.
–Все равно, мы очень похожи. Когда же ты проснешься от догматического сна?
–Эмиль Чоран однажды сказал, что в людях, чьи интересы совпадают с моими, я неизменно нахожу изъян.
–Я где-то вычитал, что мужчина любит сердцем, а женщина умом. Это так и есть… Они практичны. Ты их уже не растрогаешь разговорами о поэзии.
–Понятно, что твоих любимых «Георгов» – Гейма и Тракля не с каждой обсудишь…
–Всем нужны стабильные, красивые, активные молодые люди, что в переводе означает: деньги, квартиры, машины. А Гейм… Тракль…Они были гениями, а как говорил Вейнингер: «Ж» не может быть гениальной… и разбираться в талантах не умеет.
            *             *             *
Олег пустился в длительное рассуждение о сущности и предназначении женщины. В его репликах стала преобладать нецензурная брань. Я уже не слушал его. Он ушел раздраженный, с какой-то монтировкой в руках.
–Пойду опять пробираться сквозь… Хм. Рожи…
Я остался один… И снова начал задаваться вопросом, что для меня значит прожитая жизнь? Возможно ли, какое-то достоверное знание о ней? Возможно ли познать людей? И наконец самое важное: зачем мне был дан такой бестолковый жизненный путь?
Когда я смотрю на людей, то совсем их не понимаю. Не понимаю то, как они легко сходятся друг с другом, когда в моей жизни не нашлось человека, который захотел бы меня понять…
Словно мир был создан для «простых людей», чтобы они находили и теряли друг друга. Как тут не удивиться? Действительно, философия начинается с удивления…
Шопенгауэр считал, что на долю человека выпадает всегда одинаково большая доля страданий, которую нельзя преуменьшить, видимо, так оно и есть.
Для меня было настоящим удивлением узнать(понять), то, что страдать можно не только из-за неразделенной любви, но и из-за ее отсутствия. В конце-концов, я всегда считал, что между любовью к обществу и любовью к Богу, нужно выбирать последнее.
Как писал Мишель Монтень, есть такие страдания, для которых нет подходящих эмоций. Нет чувств, нет эмоций – а результат опять-таки страдания…
            *             *             *
У меня началась бессонница. Делать было нечего; я стал больше читать. Я брался, то за Джонатана Фоера «Жутко громка, запредельно близко» – так, одноразовое чтиво с картинками, то, за Иэна Бенкса «Мост» – тоже, только без картинок. Бедный Кант пылился в углу…
Тогда я обратил свой взор на Японию. «Женщина в песке», «Чужое лицо» Кобо Абэ – не лишены чувства юмора. А Ясунари Кавабата потрясал внимательным описание природы, и, конечно же Мисима. Все же Мисима для меня японский писатель номер один. Меня потрясла откровенность «Исповеди маски», эстетика «Золотого храма».
Я опять стал жить одними книгами. Эскапизм? Судьба не слишком радовала меня подарками, я просто старался чем-то занять себя. Всевозможные интеллектуальные построения – лучшее занятие в отсутствии личной жизни. Как писал Кондильяк: разум избавившись от одной своей болезни, тут же впадает в другую. Я, для собственного развлечения, стал заучивать различные даты, возводил в уме числа в разные степени. Мне начало казаться, что с точки зрения топологии, все женщины одинаковы… Как тогда можно любить одну? Меня начал забавлять гиперболический параболоид. Я хотел проникнуть в тайну «Золотого сечения» и чисел Фибоначчи.
От отчаяния я схватился за скучноватое «Введение в общую теорию языковых моделей» Лосева, но понял, что «релевантность признаков фонемы» не решит проблему моей личной жизни.
            *             *             *
На работе я был по-прежнему аутсайдером, «серой, ничем не примечательной личностью», «человеком с которым совершенно не о чем поговорить», но меня самого достали их, то кислые хари, то тупые шутки, то идиотский смех…
Из-за бессониц я не высыпался, ходил как вареный, что послужило даже поводом для насмешек. Ее я не встречал и начал уже потихоньку ее ненавидеть. Видимо, все любовные потребности были задавлены Гегелем…
Олег прознал, что я влюбился и начал подливать масло в огонь, всячески издеваться. Мы выпивали: я начал пить, чтобы уснуть, Олег так, по-привычке. Пошли к Вениамину, тот, с потухшим взглядом, минут через пять после того, как мы начали звонить, открыл дверь.
–Я сразу понял, что он хам, как только он походил конем! – проходите, сказал он.
–Ты все с шахматами. На улицу давно выходил? – спросил я.
–Да, соскучился по криминальным мордам? – спросил Олег.
–Я без них себя, как-то лучше чувствую.
–Но ухо себе, все же, еще раз проколол, значит все-таки бываешь на улице! Ты еще и хрящ себе! Так, так…. Грузчики на моей работе этого бы не оценили.
–Грузчики – это не авторитет. Если бы меня сильно волновало, что обо мне думают, я бы вел себя и выглядел бы совершенно по-другому.
–Не хочешь выползти на улицу?
–Какой там! Смотри, куда компьютер опять конем походил. Это просто нахал! Я тут начал прорабатывать старенькие фильмы: Дрейера, Мурнау, Эпштейна и в целом немецкий экспрессионизм. Анимацию Яна Шванкмайера и Иржи Барта.
–А современные?
–Сейчас такого наснимают, словно никогда не было Бергмана, Тарковского, Бунюэля, Висконти, Фасбиндера …
–В кино я люблю англичан, – заявил Олег. – Кен Рассел, Питер Гринуэй, Дерек Джармен.
–А как же немцы? Французы? – спросил я.
–У меня в каждой области свои приоритеты!
–Меня интересует проблема экранизации, – сказал Вениамин. – Я не всегда могу понять логику сценаристов. Допустим, «Слепота» Жозе Сарамаго, экранизирована достаточно точно, «Парфюмер» Зюскинда, «Имя Розы» Умберто Эко тоже. Уже «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса – экранизированы только первые части книги. Между книгой Кизи «Пролетая над гнездом кукушки» и одноименным фильмом есть незначительные расхождения, так же, как и в «Заводном апельсине» Берджесса и Кубрика соответственно. Из «Автокатастрофы» Балларда и «Часов» Каннингема выкинули некоторые подробности сексуального характера. «Невыносимая легкость бытия» Кундеры – фильм потерял многие философские рассуждения автора.
–А как, ты представляешь, можно было экранизировать «Голый завтрак» Берроуза, – спросил я. – Кстати, фильм лучше книги.
–Вспомни советскую киношколу, как тогда экранизировали «Мертвые души», «Братья Карамазовы», «Идиот»… Максимально близко к тексту и убедительно.
–Все равно, многое теряется при экранизации: просмотреть «Тихий Дон», «Войну и Мир» или прочитать – это совсем не одно и то же. Вспомни хотя бы уникальный язык «Тихого Дона»! Тем более, что чтение требует еще и волевых усилий, – сказал Олег и помолчав мрачно добавил. – А сейчас как экранизируют… не могу смотреть, как гламурные рожи корчат из себя аристократов.
            *             *             *

–Возвращаясь к твоему вопросу, Вениамин, хочу напомнить, что Тарковский экранизировал все по-своему, ведь «Пикник на обочине» и «Сталкер» совсем не одно и то- же, как и «Солярис» – книга хорошая, но фильм получился нечто большее. В данном случае авторский подход более чем уместен. Если человек может внести что-то свое, то почему нет? Когда творческий человек начинает снимать все слово в слово по книге, то не убивает ли это процесс творчества?
–Да, но если ты экранизируешь «Ярмарку тщеславия», то зрители наверняка захотят увидеть роман Теккерея, а не фантазии с красивым названием.
–Но, сколько есть вариаций на тему «Преступление и наказание», я уже не говорю про многострадальных Стокера и Мери Шелли. Недаром, вдова Стокера, словно предвидя, отказывалась дать право на экранизацию.
–Я бы экранизировал «Пир» Платона, – сказал Олег,– что есть любовь?
–Не понимаю логики, по которой отбирают книги на экранизацию… Были конечно экранизации «Доктора Фаустуса», «Смерть в Венеции» и «Любовь Свана», что означает: экранизировать можно в принципе, что угодно.
–А еще бы, я экранизировал …– продолжал Олег никого не слушая, – «Хазарский Словарь» Павича, «Завещание Магдалины Блэр» Кроули и «Так говорил Заратустра» Ницше…
            *             *             *

Олег начал превращать разговор в фарс. Я понял, что пора заканчивать «языковые игры» и рвать когти. Мы с Олегом разбрелись по домам, и, я уставший как пес, брыкнулся в люлю. С утра, зомбированный пошел на проклятую работу. Бесконечное верещание сотрудниц было хуже зубной боли. Я, не проронив ни слова, был в курсе всех их дел. Когда я увидел ее, то внезапно ожил, но даже поздороваться с ней не решился, так как уже смирился со статусом изгоя – «человека с которым нечего обсудить». А такой ярлык уж попробуй сбрось… Особенно среди таких сотрудничков.
Самое неприятное, что по должности она гораздо выше меня; я-то работал «простым смертным» среди ящиков, а она возилась с какими-то бумазейками. Я, конечно, как человек измученный жизненным опытом, уже привык ко всякого рода несправедливости, но это…
            *             *             *
Дома злющий я засел за «Сатанинскую Библию». Очень даже логически правильная и человеколюбивая книга. Ничего кошмарного там нет. Я уже собирался произнести страшное заклятие, но морально-нравственные принципы поспешили меня остановить.
Я опять начал читать Канта и словно по словам Томаса Де Квинси «казалось вновь понимал его»… Трансцендентальное единство апперцепций было призвано подавить мысли о личной жизни. Я увяз в трансцендентальной эстетике: кроме пространства и времени в моей жизни казалось не осталось ничего…
От Хаоса к беспорядку! В фазе пассионарного перегрева я ложился спать. Но только сон, казалось, начал одолевать меня, как меня тут же атаковали клопы. Черт! Наверно подцепил в лавке у букиниста – принес не бог весь что…
            *             *             *
Я проснулся от того, что меня за ногу кусает клоп. Что за жизнь? Я размышлял о роли любви в жизни человека. Любовь… Что за наказание? Эрих Фромм как-то бездушно описал любовь – мало страстей. Что-то меня влекло к ней… И боюсь, уже не желание обсудить Кафку и Пруста.
В моей голове вдруг возник образ Олега с монтировкой и произнес: «Как ты вообще можешь думать о любви? Что, мало было разочарований?»
Я пытался начать думать о чем-то серьезном: о категориях Канта, заимствованных у Аристотеля, о нападках Ленина на Беркли, о Шпенглере и морфологии культур. Как Шпенглер так хорошо разбирался в живописи и архитектуре? Он что, объездил весь мир? Но мысли о ней до сих пор проскальзывали у меня в голове, мне безумно захотелось увидеть ее, обнять… и забыть про недочитанного Канта!
Между книгами и личной жизнью, очевидно надо выбирать жизнь… Выбор «Или – Или» : прямо как по Кьеркегору, который, видимо, так и не сделал правильный выбор.
Почему Эйнштейн не верил в существование Черных Дыр? Или какую она сегодня наденет юбку? Что важнее? Непонятно.
Самураи писали, что превыше всего долг. Я впал в состояние когнитивного диссонанса… Я пытался размышлять о том, кто больше сделал для интеграции Востока и Запада: Орхан Памук или Салман Рушди… Но, мысли о ней мешали мне сосредоточится.
В последний раз, когда я был влюблен, все кончилось достаточно печально и уныло, в то время, помню, я был убежден в том ,что Достоевский очень многое заимствовал у Шиллера. Мы встречались чтобы обсудить Софокла и Еврипида , а также Теннеси Уильямса и Юджина О’Нила. Я даже для поддержания разговора прочел «Игру в бисер» и «Степного волка». Я абзацами цитировал Шопенгауэра и Ницше… Но она не разделяла мои взгляды на Толстого и Флобера, не любила Борхеса и Акутагаву , зато читала Хайдеггера, с ней можно было потолковать о Чернышевском и Белинском, о «Рамаяне» и «Гильгамеше»… Но к сожалению дальше обсуждения Стендаля и Бальзака, дело не дошло. Не умею я нравится людям…
            *             *             *

Я ехал в трамвае на работу и читал Кассела Берга «Мост на берег, где никого нет», и тут… Боже ты мой – она! Она, со мной, в вагоне трамвая. Это же, определенно, тургеневская барышня! Проблемы постмодернизма сразу отошли на второй план.
Мы вышли на одной остановке. Интересно, никто из грузчиков к ней не подсыпался? Я уже собирался поравняться с ней и попытаться познакомиться, но тут меня окликнул грузчик: «Эй! Есть сигареты?» Бездушная горилла, что ты наделал, осознавал ли ты, что только что, сломал мне жизнь?
            *             *             *
Уже вечером, после работы, я понял, как на самом деле пуста и бессмысленна моя жизнь. Практически все время меня окружают чуждые и непонимающие люди… И в итоге все мои Страдания в их глазах – гроша ломанного не стоят. Нет! Скорее всего здесь ничего нет! Никакой осмысленности бытия. Меня, как человека знающего и интересующегося ходом мировой истории, всегда забавляло… Человеческая жизнь действительно не имеет ценности. Чего стоит история мировых войн… Вспоминаю слова Луи- Фердинанда Селина: «…вы помните имя хоть одного солдата погибшего во время Столетней войны?»
Человеку тяжело признать, что его жизнь не имеет ценности… С этим невозможно смириться. Когда человек от природы ищет бессмертия, но….
Личность тонкой, душевной организации, просто не выдерживает натиск этого бездушного мира и этих сволочных людей! Нет, я конечно привык не ждать от людей ничего хорошего, но все равно…
Ведь в реальности ни человеческая жизнь, ни тем более любовь не имеют никакой ценности. Есть диссипативные структуры, фракталы, нестабильность, но любви… Нет. Моя жизнь и моя любовь для «мирового прогресса» не имеет ни малейшей ценности. А другой жизни вроде как и не будет…
            *             *             *

Я лежал в мрачных раздумьях. Ох, если бы можно было бы просто закрыть глаза и умереть, без малейших усилий и страданий! Но воля к Жизни… Луи Арагон писал, что счастливые люди не имеют истории. Кажется Фрейд выделял стремление к смерти, в противовес стремлению к любви. Откуда все эти стремления к разрушению? Надо засесть за «Анатомию человеческой деструктивности» Эриха Фромма. А оттуда ясно, что нереализованные страсти, будь-то стремление к любви, или же агрессия, причиняют вред самому человеку. Но где ж тут все реализуешь?
Марк Аврелий, конечно же не одобрил бы мое уныние. Надо бы его перечитать, вообще любопытно, но Пифагор считал, что кто много читает, тот читает худо.
            *             *             *
Первобытные люди, как писал Мирча Элиаде, верили, что страдание человека имеет смысл. Может мне не хватает немного первобытности? Обезьяноподобности?
«Если бы я знал, почему я не могу покончить с собой, то я бы тут не разговаривал»,
– где это я вычитал? Эмиль Чоран? Жорж Батай? Эх! Не помню… Одиночество и бессонница из кого хочешь книгочея сделают. Чтобы на это сказал Фрейд? Сублимация? Эдипов комплекс? Какой диагноз мне бы поставил Карл Ясперс? Чтобы ему ответил Эрнст Кречмер?
Мне стало совсем плохо, я думал то о ней, то о становлении древнегреческой трагедии. О воле рока над всеми нами. О царе Эдипе, о Медее и Ипполите… Меня убаюкивали нежные сонеты Шекспира…Или Френсиса Бэкона? С головной болью пришла мысль, что Гете многое заимствовал у Кристофера Марло.
Что имел в виду Готтлоб Фреге, когда писал, что мысль не относится ни к представлениям из моего внутреннего мира, ни к внешнему миру, миру чувственно воспринимаемых объектов…Это же скандал в философии!
Я размышлял о интенциональности моих желаний с точки зрения Джона Серла. Ведь мои желания четко направлены – значит интенциональны…
« Я мыслю, следовательно, существую», – Декарт велел разбить проблему на части, значит мне нужно разбить на части сердце?
            *             *             *
Мне стало интересно, про кого обычно пишут: « утрата жизненных интересов, потеря смысла жизни, разочарование в любви, вере…» Уж не про…
Меня уже перестал волновать «основной вопрос философии». Я впал в апатию и уже подумывал бросить работу. Зачем? Не знаю. Я уже чувствую, какой у меня затюканный и затравленный вид, мне не хочется лишний раз кому-то показываться на глаза. Ходишь уставший, замученный, словом, никому не нужный и не любимый. Да, такая жизнь, кого хочешь в бараний рог скрутит.
            *             *             *
Человек вообще заброшен и одинок… Нельзя не замечать этого. Между людьми нет общих интересов и общих взглядов. В моей дотлевающей сигарете больше преданности, чем в людях. Потому что жизнь сводит нас – чуждых друг другу людей. Эту разрозненность невозможно преодолеть.
Хотя с другой стороны я нуждаюсь в тепле и уюте, но понимаю, что я уже превратился в комнатного мыслителя и мне очень трудно сделать шаг навстречу кому-то. Нужда в любви на одной чаше весов и понимание, что люди по-большей части совершенно чужды друг другу – на другой. Что перевесит?
Я всегда думал: как человек рождаясь невинным ребенком( Tabula Rasa) потом познает жестокость этого мира. Джон Локк называл удовольствие и страдание – простыми идеями, единственным способ познать которые – это опыт. Но всегда ли человек получает опыт, который способствует развитию лучших качеств у человека. И я, и мои коллеги по работе – грузчики, родились в примерно одинаковых условиях, но жизнь распределила наши судьбы и характеры по-разному.
Теперь я хотел стать нормальным. Правда у всех своя норма: Олег, например, видел свою нормальность в том, что бы квасить сутками и ни в ком особенно не нуждаться, Вениамин с книжек успешно перешел на видеоигры и вполне счастлив. Почему у меня талант окружать себя странными людьми? Ведь возможно так не хватает любви…
Вообще, насколько человеку должно быть плохо, чтобы он начал думать о хайдеггеровском Dasein… Грузчики, наверно, спят спокойно.
            *          *          *

«Все в мире – ничто; ничто не достойно ни речей, ни желаний», – написано Кэнко-Хоси в «Записках от скуки». Нечего добавить…
Может стать аскетом? Вдруг поможет? Исихазм? Джайнизм? Диоген в бочке?
Но меня тянуло к ней пропорционально массе и обратно пропорционально квадрату расстояния между нами…
            *             *             *

Не выспавшийся с утра, я ехал в трамвае на работу; читал «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф. То ли из-за бессонницы, то ли из-за мрачного расположения духа, я ничего не мог понять… Что она пишет? О чем она пишет?
Мой уставший взгляд уже блуждал по вагону. Вдруг! Опять она! У меня чуть Вирджиния Вулф из рук не вывалилась. В мой поток сознания ворвалась она. Я понял, что третьего шанса может и не будет, я брошу все и подойду к ней. Все равно, если и ничего не получится! Я устал быть один, устал убивать себя, я хочу быть с ней, я еще хочу дожить до своей смерти…