***
Ему вдруг захотелось прикоснуться губами к её лицу, и он прикоснулся... Прикосновение ему понравилось: «Вкусно!» - и захотелось ещё... И ещё... Он не думал ни о чём, - он просто наслаждался прикосновениями, растягивая удовольствие, и не осознавая, что уже повзрослел рядом с нею, превратившись в мужчину, самца, и что теперь она не мама в его глазах, а — женщина, самка... Но он не думал об этом... Он — просто наслаждался прикосновениями к ней, повторяя мысленно: «Боже, спасибо... Как вкусно...!» - и пил кожу её лица и шеи руками, губами; зарывал пальцы в затылок её и пил её душу, окунаясь в неё, словно рыба, и снова молился благодарно: «Боже, как вкусно...»...
Она была так сладка, что хотелось сжать её в своих объятиях, прижаться сердцем к сердцу, и вжаться в неё, утонуть в ней...
...утонуть в её животе, - в подсознательном стремлении вернуться в утробу, где ему было так хорошо и уютно когда-то, где ему было спокойно, - и он целовал её живот: в благодарственном упоении, в священном чувстве поклонения ему как символу материнства, - благодаря за то, что в нём, в этом животе, МОЖЕТ жить жизнь... И он целовал его, сквозь одежду, пия руками линии её тела...
Потом неудержимая потребность вдохнуть аромат и тепло её кожи на животе - заставила его аккуратно и медленно задрать кверху её одежды, оголив живот, - и он целовал её голый живот... её пупок... выше... шире... Он чувствовал, как хмелеет, забываясь во времени и пространстве; чувствовал, что пьян...
Одежды её определённо мешали осуществить его свежую мечту: целовать выше и шире, и он жадно стал снимать их, превозмогая её лёгкое сопротивление... «О, не протився, умоляю!» - молили его глаза, - и обещали: «Я ничего не буду делать... Я ведь только так... поцеловать лишь хочу...»
И она позволила, лениво прикрыв груди ладонями. И он целовал... Вдыхал, наслаждаясь каждым мигом прикосновения, смешаного с ароматом её тела, забыв обо всём... Целовал слегка растопыренные пальчики, прикрывающие сонные груди...
Вдруг она засмеялась: тихо, как ленивый колокольчик, к которому прикоснулись нечаянно. Он удивлённо поднял глаза, и увидел, что она смеётся от смущения и удовольствия: подняв коленки, она спрятала лицо в ладонь, не забыв прикрыть обнажённую грудь локтем, - и повалилась набок, отвернувшись от него. Смущённая улыбка, срываясь на тихое хихиканье, безудержно владела ею... А он, оперевшись на локоть, смотрел на неё: изумлённо и чутко, пытаясь уловить, что же она чувствует, и что же ему делать...
Потом она, задыхаясь, рассказывала, какая глупая мысль её посетила, и как ей вдруг стало смешно от этой мысли, - и хохотала. А он, любуясь её смехом, слушал задумчиво и рассеянно её милые глупости, и смотрел на неё почти невидящими глазами... А она хохотала, хихикала, говорила, говорила, задыхаясь и дрожа... А потом отчего-то затихла, смех её стал печальным и вдруг угас, и она смотрела на него растерянно, готовая то ли заплакать, то ли просто загрустить, то ли снова засмеяться... А ей хотелось просто прижаться к нему, хотелось, чтобы он обнял её, - и он угадал, чего она хочет, и обнял: бережно... А она, приникнув к его груди, слушала его сердцебиение...
Сказка продолжалась...
И в сказке этой, на самом пике горячего опьянения от полёта всего его естества куда-то ввысь, - стремительно, задыхаясь, - с его губ, наконец, сорвались бессознательные слова признания:
«Я люблю тебя! Я люблю тебя!»...
Братислав Либертус
ВЕРНУТЬСЯ В МЕНЮ: http://www.proza.ru/2010/10/18/1490