Однажды отворились двери в палату, вошла тётка в сопровождении мужа. Села на стул, стоящий у постели Маши.
- Как Рита? Что с ней? Где она? – набросилась на неё с вопросами Маша.
- Да ничего с ней не будет. Живёт у нас, в садик не возим. Далеко, да и некому. Мы работаем, девчата учатся, а Вита нянчится со своим сыном и твоим ребёнком. Тяжело ей с рабятишками. Но я вызвала твою мать, она скоро приедет, заберёт Ритку с собой. Так что не переживай, лечись.
Она встала, взяла стакан с тумбочки, помыла его под краном. Её муж молча стоял и смотрел на Машу. Тётка снова села.
- Ходить к тебе мы не сможем. Все заняты. У тебя есть деньги, нанимай людей, чтобы за тобой ухаживали. На нас не надейся. И не лей слёзы, надейся только на себя.
Она снова поднялась со стула и пошла к двери. Её муж вышел следом за ней.
- Кто это был? – спросила Машу соседка по палате, что лежала напротив.
- Это моя тётя, - ответила Маша, утирая слёзы.
- Это твоя тётя? Родная? Да как она может так вести себя? Даже яблока не принесла! Вот подлая баба!
Вера была возмущена до глубины души. Она тоже лежала с переломом ноги, но уже ходила на костылях, готовилась к выписке. Жила в общежитии, в городе не было никого из родных, но её каждый день навещали соседки по комнате. Они заваливали её продуктами и фруктам. Вера настойчиво угощала Машу, видя, что к ней никто не ходит, что её тумбочка постоянно пуста. Маша отказывалась. Она не могла есть, её мучила температура.
Когда за Ритой приехала бабушка, она навестила свою дочь.
- Я уезжаю через два дня, забираю твоего ребенка с собой. Я так и знала, что этот ребенок будет на моих руках. Я завтра еще раз приду к тебе, что принести?
Маша робко попросила:
- Купи мне новую ночную рубашку и принеси хурмы.
- Хорошо, рубашку я куплю, а хурма очень дорогая.
- Я тебе верну деньги.
Мать махнула рукой и вышла из палаты, а Маша прикусила себе палец, чтобы не зарыдать в голос.
На следующий день мать принесла новую рубашку и хурму. Деньги она не взяла. Потом она уехала.
Как ни было обидно Маше за такое отношение к ней ее матери, она была ей благодарна, что Рита будет под присмотром.
Один раз в неделю Машу навещала Валя Кулаковская, с которой Маша познакомилась тут же, в больнице. Валя подвернула ногу, повредила мениск. Ей предложили операцию по сращению связок, но она не согласилась, ушла домой. Теперь она приходила навестить Машу, познакомила её со своими девочками, Светой и Леной. Она преподавала в швейном училище, поздно возвращалась домой. А дома обычные заботы и проблемы, так что свободного времени у неё совсем не было.
Маша с нетерпением ждала этих посещений. Валентина всегда с таким юмором рассказывала о своих домочадцах, что Маша забывала о болезни и температуре, о своём вынужденном постельном режиме, о тяжёлом и давящем гипсе, сковавшем её тело до самой груди. Она знала всех, кто живёт во дворе частного дома Валентины, о характерах и проделках её кошек и собак. Она знала по именам всех соседей Кулаковских, об их жизни и их проблемах. И не потому что было любопытно, а потому, что это давало пищу уму, отвлекало от тоски и боли. Маша знала, что уже никогда не будет такой, как была раньше, знала, что она навсегда останется инвалидом.
Шли дни, ей делалось всё хуже, она слабела с каждым днём. Её стали мучить боли в суставе. Каждый день во время обхода больных палатным врачом, она просила помощи. Умоляла снять гипс и вскрыть сустав, избавить её от страданий. И каждый день врач отвечал ей, что не имеет права делать этого без ведома доцента Кондрашова.
Только спустя три недели мучений в гипсе вырезали окошко и взяли пункцию из пострадавшего сустава. Тогда пришел результат анализа - заведующая травматологическим отделением 16-й городской больницы Мертенс Галина Григорьевна, на свой страх и риск, положила Машу на операционный стол. Потом, перед отправкой больной в реанимацию областной больницы имени Мечникова, она сказал, что из неё выкачали около литра гноя.
Прошло много лет, но Маша до сих пор не понимает, как может врач, преподаватель медицинского института, так поступать со своими пациентами. Как он может учить студентов милосердию, когда сам бросил на произвол судьбы молодую женщину, у которой маленький ребёнок мог остаться сиротой?! Ну да Бог ему судья.
О своём пребывании в реанимации Маша помнила плохо. Она была между небом и землёй, в полусознании, и только чувствовала, как в её тело впиваются иглы и вводится лекарство, как в сустав, куда подшили трубочки, постоянно поступало холодное лекарство, промывающее рану.
И только через неделю пребывания её в реанимации, она настолько окрепла, что её можно было перевозить в другую больницу.
Зимним морозным вечером её привезли в 6-ю городскую больницу, выгрузили из перевозки и оставили лежать на носилках в коридоре приёмного покоя. Было очень холодно, болела нога, потому что её уложили неудобно, грубо. Пришлось прождать четыре часа, прежде чем доцент Кондрашов спустился в приёмный покой и, с помощью своих студентов, перевёз Машу в отделение травматологии. Там тоже прошло много времени, прежде чем ей нашли кровать и уложили. Вокруг неё были недовольные лица медперсонала, потому что Маша проживает не в их районе, что её привёз с собой Кондрашов, так как кафедру травматологии перевели именно в эту больницу.
Снова потянулись тяжёлые дни, полные страданий. Температура спала, но боль не ушла. Её снова игнорировали врачи, так же считая, что ею должен заниматься только тот доктор, который оперировал, готовили на выписку домой, снова заковав в гипс. Когда она робко попросила оставить её в больнице, так как за ней некому ухаживать, ей грубо ответили, что больница не богодельня, ухаживать тут никто не будет. А Кондрашов снова пропал. На этот раз было причиной то, что у него пырнули ножом сына.
Её так и отправили бы домой, ждали только, когда высохнет гипс, но она снова стала жаловаться на боли в суставе. Однажды вечером она забилась в истерике, требуя снять с неё это орудие пыток, этот мерзкий, давящий гипс. Дежурный врач, Гетьман Александр Дмитриевич, смог дозвониться до Кондрашова, но тот ответил, что Маша капризничает, потому что не хочет ехать домой.
Видя её страдания, Александр Дмитриевич решился. И сам, собственными руками снял гипсовый корсет, что так мучил больную женщину, сам обтёр её влажной салфеткой, сам наложил повязки на образовавшиеся от давления гипса раны. Но там, где Маша испытывала боль, не было никаких признаков отклонений от нормы.
- Ну, Машка, готовься! Завтра нам с тобой расскажут всё, что думают о нас. Заведующий спит и видит, как отправить тебя домой, а тут такой сюрприз: сняли гипс, что так долго сушили.
- Вы здесь не виноваты, я сама за всё отвечу. Вон и женщины подтвердят что я устроила бунт. Надо дожить до утра.
А утром она обнаружила, что место операции увеличилось в размере раза в полтора, налилось краснотой с синюшным оттенком.
Заведующий отделением, примчавшийся в палату чтобы отчитать Машу, не успел и рот открыть, как она откинула одеяло и показала ему то, что её беспокоило. Он круто развернулся и выскочил из палаты. Александр Дмитриевич, следовавший за ним, только успел подмигнуть Маше.
Во второй половине дня приехал Кондрашов. Машу уложили на каталку и повезли в операционную. Там, даже не обезболив, разрезали место скопления гноя. Она не кричала, только крепко уцепилась за руку студента, так, что потом он показал ей синяки на своей руке.
Когда Кондрашов сделал надрез, из её раны на его ноги хлынул гной. Тогда Маша не сдержалась и произнесла:
- Это мои капризы попали к вам не ноги.
Кондрашов ничего не ответил ей, только усерднее заработал хирургической ложкой, соскабливая с кости остатки гноя.
После этой операции Маша пошла на поправку, так как не давали ранам затягиваться, чтобы постоянно шёл отток сукровицы, чтобы можно было заливать дезинфицирующие растворы прямо в сустав. И через три месяца после первой операции она стала пытаться вставать, опираясь на костыли, только тогда она впервые смогла принять пищу.
Было тяжело, кружилась голова, дрожало тело, но она упорно вставала, пыталась ходить. Через две недели она стала тренироваться спускаться и подниматься по лестнице.
Как-то доктор Златкин увидел её попытки преодолеть ступеньки. Он долго наблюдал и не выдержал:
- Зачем так себя мучить? Давайте я отнесу вас на руках, куда вам нужно!
Маша обернулась к нему.
- Спасибо. Только дома меня некому носить на руках. Мне нужно научиться самой обслуживать себя, - и она снова и снова пыталась поставить на ступеньку непослушную травмированную ногу, а слёзы от боли катились по её щекам.
Потом, спустя какое-то время, она слышала, как этот Златкин распекал какого-то мужчину, лежавшего в его палате:
- Ты хоть выползи в коридор и посмотри на женщину, что там учится ходить. Она выкарабкалась с того света, у неё была оторвана нога, она три месяца пролежала на спине, терпела такие пролежни, что никому не пожелаешь, жила только на воде и лекарствах! Теперь она со слезами учится ходить. Плачет от боли, но идёт сама. А ты скулишь как щенок оттого, что у тебя поломана всего лишь голень! Да ты просто лодырь!
Оказывается, этот доктор был хорошего мнения о ней! А на вид всегда такой строгий! Вот и верь первому мнению о человеке.
В начале мая Маша уже смогла спускаться со второго этажа больницы и выходить на улицу. Она ещё не могла сесть на скамейку и погреться на солнце: не давала боль в тазобедренном суставе. Она могла только стоять. И стояла, пока силы её не покидали. Тогда она возвращалась в палату, ложилась на кровать и принималась рассказывать своим лежачим соседкам о том, что творит весна.
А весна буйствовала: деревья одевались в зеленый наряд, птицы сходили с ума от избытка энергии и радости, что пережили тяжёлое холодное время зимы, которая в этом году была снежная и морозная, и теперь можно радоваться тёплому солнышку и заводить семью. В эти дни Маша часто наблюдала, как клубок дерущихся, взъерошенных воробьёв сваливался с дерева на дорожку и с писком рассыпался в разные стороны, где на ближайших ветках сидели их кокетливые подружки и наблюдали за своими гладиаторами.
Гладя на них Маша чувствовала как в ее слабый организм вливются силы, как к ней возвращается желание жить.