В моей фонотеке много дисков с записями песен в исполнении Михаила Александровича.
Современная молодёжь, наверно, даже не знает этого имени.
Но когда-то, в далёкие времена, о которых даже подумать страшно – сразу начинает кружиться голова –
его сладчайший тенор лился из каждого окна.
Сегодня, когда мне грустно, я чаще всего ставлю «Тиритомбу».
Александрович поёт.
Закрываю глаза, и, кажется, что всё вернулось назад.
Десятый класс. Поздняя весна. Или, может быть, уже начало лета?
Я отпросился у родителей на ночь, вроде бы готовиться к экзаменам у Стасика Гудима.
Стасик – мой одноклассник. К тому же – самый красивый и умный мальчик в городе. И богатый.
Он живёт в бараке улучшенной планировки.
Все вокруг обитают в скудном жилье. Об отдельных квартирах речи нет и не может быть
Но Стасик – местная элита.
Его отец – главный инженер консервного комбината.
Ему, отцу, выделили две комнаты с отдельным входом и палисадником в длинном итеэровском бараке.
В палисаднике мы со Стасиком и ночуем на широком топчане, под сенью акаций.
Стасик не по годам развит. Он читает много и бессистемно.
В разговоре – с астрономии перескакивает на футбол, с футбола – на физику, с физики – на поэзию и девочек.
В шестнадцать лет он уже перецеловал не только всех одноклассниц, но мало-мальски интересных молодых особ
из соседних школ. Девочки слетаются к нему, как мухи к мёду. Но сейчас мы одни.
Стасик лежит в плавках на жёстком топчане, морщится от неудобно состряпанной постели и философствует:
– Поверь мне, Валей надо заняться именно сейчас, это её пора. Посмотри, как она тонка и свежа.
А что будет через пару лет? Она располнеет, лицо утратит невинность и нежность.
Она будет точной копией своей мамаши.
Валя – наша одноклассница, в которую я тайком влюблён.
- Стасик, – с замиранием сердца говорю я, – быть может, ты ошибаешься?
Валя не может подурнеть. Это противоестественно.
- Не обольщайся, – снисходительно поучает Стасик, – у меня уже всё было с женщинами.
Вплоть до последнего интима. Я знаю, что говорю.
- И с Валей было? – с ужасом спрашиваю я.
Стасик смотрит на меня долгим взглядом, словно хочет поиграть, как кошка с мышью.
Потом насмешливо произносит:
- Нет, с ней ещё не было. Но, может быть, заняться?
Он дразнит меня, хотя ясно видит мои напряжённость и страдание.
- Стасик! – кричу я.
- Да успокойся, – лениво отвечает Стасик, – она не в моём вкусе.
Действуй и не будь размазней.
Мы лежим молча. Каждый думает о своём.
А Александрович роняет в тишину свой неповторимый, мягкий и вкрадчивый голос:
«Тиритомба, песню пой, Тиритомба».
Вдруг Стасик оживляется:
- Во! Пригласи её на концерт Александровича. Беспроигрышный билет.
- Разве к нам приезжает Александрович?
- Ну, совсем заучился, – говорит Стасик, – весь город только об этом гудит. Будет выступать в зелёном театре.
Батя ещё вчера билеты притащил. Штук десять. Хочешь позаимствую для тебя?
- Она не пойдёт со мной, – отчаянно размышляю я вслух, думая о Вале.
- На Александровича то? Непременно пойдёт. На него – хоть с самим дьяволом!
Стасик улыбается, добавляя:
- Извини, Не хотел тебя обидеть.
...Валя пошла.
Помню празднично украшенный парк, духовой оркестр на танцплощадке, нарядную публику у зелёного театра.
Во мне смешались несколько противоречивые чувств – радость, стыд, смущение.
«Хорошо, подумал я, что никто из знакомых не видит меня в эту минуту».
Лицо горело, как при высокой температуре.
- Что с тобой? – спросила Валя. – Тебе нехорошо?
- Нет! Нет! – поспешил я её уверить.
И предложил:
- Может, пройдём на свои места?
- Пройдем, – согласилась она, пожав плечами.
Я понимал, что она предпочла бы на такой необычный вечер другого кавалера.
Мы вошли внутрь летнего зала.
В зелёном театре вместо стульев стояли садовые скамейки.
Но было очень уютно, даже как-то по-домашнему.
Устроившись, я искоса глянул на Валю. Она сидела внешне бесстрастная и неулыбчивая.
Ждала начала концерта.
Не могу сейчас, через столько лет, сказать, была ли Валя красавицей.
Возможно – да. А возможно – и нет.
Но она была свежа, как апрельский цветок.
И уже начинала осознавать таинственную власть, данную женщине.
- А почему мы одни? – капризно спросила Валя, оглядываясь по сторонам. –
А где Стасик? А где другие?
Я не успел ответить. Под шквал аплодисментов вышел Александрович и запел.
Волшебство его голоса заставило об о всём забыть.
«Мандолинату» сменил на «Синьорина». Потом были «Вернись в Сорренто», и «Скажите, девушки…»,
и, конечно же, любимая моя «Тиритомба».
Я слушал и смотрел на Валю.
Мне хотелось поймать ей взгляд. Тщетно. Она была не со мной.
Прозвучали финальные аккорды. Публика долго не отпускала певца. Наконец, все потянулись к выходу.
Зелёный театр находился в дальнем уголке парка.
Чтобы попасть на улицу нужно было пройти целый лабиринт тенистых,
но в вечерние часы совершенно неосвещённых аллей. Валя зябко ежилась. Был поздний час,
и прохлада азиатской ночи давала о себе знать.
Мне подумалось, что будет правильно, если я возьму Валю под руку.
Но она резко вырвалась и спросила:
- Интересно, почему Стасик не пришёл?
У выхода из парка к нам прицепилась шпана. Тогда её было в избытке в нашем городе.
- Ах, какая парочка! – насмешливо сказал чубатый предводитель ватаги.
И, обратившись ко мне, произнёс:
- Может, позаимствуешь девочку?
- Валя, – отчаянно крикнул я, – беги, что есть сил! Там, впереди, люди.
И она убежала. Даже не оглянулась ни разу.
Её ретираду сопроводили несколько унизительных реплик и пронзивший тишину свист.
Предводитель шайки сказал:
- Мы отпустили твою кралю. А тебя оставили в заложниках. С кем будешь драться?
Они были настроены миролюбиво, и в другое время я мог бы, наверно, с ними договориться.
Но во мне проснулась обида.
За всё сразу – за неудачный вечер, за презрение красивой девочки, за то, что Александрович спел так не вовремя.
- Дерусь со всеми, гады! – крикнул я
- Ишь ты! – сказал предводитедь, – добра не понимает. Придётся поучить.
Он стукнул меня несильно, просто ткнул в голову, и я упал.
В затухающем сознании мелькнуло: «Кастет! Вот сволочи!»
Через час меня подобрал сторож и вызвал «Скорую»
В больничной палате меня навестили одноклассники.
Среди них – и Стасик. Он был встревожен.
- Мы вчера не смогли пойти в театр. Отец поздно с работы вернулся.
- Да ладно! – сказал я. – Всё нормально. Сам нарвался.
- А Валя?
- Что с ней будет! – ответил я и понял, что потерял к этой девочке всякий интерес.
От минувшего вечера только и осталось, что «Тиритомба, песню пой, Тиритомба».
Классный мужик – Александрович! Ничего не скажешь.
Р.Маргулис