Фантастический роман. Часть вторая

ТРОГЛОБИОНТ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1
   Не исключено, что это был и лось. Примерно метрах в трехстах от лодки, немного правее по курсу, над водой виднелась голова, похожая на лосиную, на длинной шее, или это была часть спины. И оно плыло, создавая за собой буруны. Впрочем, с расстояния в триста метров рассмотреть подробности не возможно.
   Лось это был или нет, стрелять не следовало, поэтому Егор и крикнул: «Не стрелять!». Его хорошо слышала Энн. Казак слышал менее отчетливо, а Игорь с Ольгой не расслышали вообще. Майор в азарте не услышал бы ничего, даже крикни ему над самым ухом - как только увидел лося, он схватил автомат, прицелился и уверенно наступил на те же грабли, что и в прошлый раз – стал стрелять, не заботясь о расстоянии.
   Еще звучали выстрелы, когда лодка получила резкий удар в киль.
   Всё произошло очень быстро. Если восстанавливать события в замедленной прокрутке, то выглядело бы это так: майор, вместе с лодкой поехал вверх, а автомат остался на месте, потом плавно пошел в воду, помахав на прощанье брезентовым ремешком; майор, вроде бы, потянулся за ним, но, сделав сальто, спиной плюхнулся в воду метра на три впереди. Все остальные сначала стали подниматься вместе с лодкой, одновременно разводя руки в стороны, как бы говоря: «Ах, ты Гос-споди!», но почти сразу, лодка начала разваливаться на куски, и, потеряв опору, люди посыпались в разные стороны.
   Егор слышал звук удара, но самого удара не почувствовал. У него создалось впечатление, что какая-то теплая волна подхватила его и увлекла куда-то. На самом деле, корма, на которой он сидел, пошла вверх, вытащив винт мотора на поверхность. Мотор взревел, потеряв сопротивление воды, и его, вращающийся на предельной скорости, винт как волосок перерезал трос плота; Егор же, сделав сальто через спину и перелетев  плот, вошел в воду ногами, почти без брызг, за что мог бы на соревнованиях по прыжкам в воду получить неплохую оценку.
   Полета Егор не помнил, но, поменяв теплую волну на холодную, он сразу пришел в себя, задержал дыхание и выплыл на поверхность. Первое и единственное, что он увидел, открыв глаза – оранжевый борт плота с белеющим на нем фалом. Уцепившись за фал, он отстегнул крышку и перевалился через борт.
 
  Самое удивительное было то, что все оказались живы и даже не ранены. Женщины болтались на воде как поплавки в своих цыплячьих спасжилетах. Все трое мужчин с разных сторон уже держались за фал плота. Вокруг плавали обломки лодки. Никаких признаков лося или кого бы то ни было, заметить не удалось. Из вещей спасли спальные мешки и пакет с пластиковой посудой, все остальное утонуло.
   Только уже выбравшись на берег, Егор заметил странность: от, намечавшейся с утра, непогоды не осталось и следа - ветер стих, на совершенно чистом небе светило солнце. Остальным пока было не до погоды, они разбрелись в разные стороны, отжимать одежду. Егор поднялся к избе и развел на костровище огонь. И только после этого разделся.
   Полураздетые экспедиционеры стали собираться к костру. Одна только Энн выглядела прилично – у неё в плоту сохранилась сумка с запасной одеждой. Ольга из той же сумки получила белый махровый халат. Мужчины перетащили к избе оставшееся в наличии имущество. В основном, это были коробки Энн, но, кроме того, в плот были положены удочки, два автомата с цинком патронов, четыре гранаты РГД-5 и миска с блинами, подсунутая в плот Тамарой в последний момент. Все это, кроме блинов, лежало у входа в избу. Спальники развернули сушиться здесь же. Блины и посуда стояли на столе.
   После подобных аварий настроение у людей прыгает. Они то возбуждаются не в меру, то впадают в уныние; то много говорят и смеются, то замолкают и уходят в себя – это и не удивительно, слишком близкое соприкосновение с великими переходными точками человеческой жизни, такими как рождение или смерть, заметно влияет на психику.
   Период возбуждения у всех уже прошел, отсмеялись, пока вытаскивали на песок плот и прятались по кустам. Пришло время торможения. Все молча расселись на бревна и пеньки вокруг костра, протягивая к огню руки и ноги, хотя никому особенно холодно не было. Без ветра солнце быстро разогрело песок, излучавший теперь тепло. Уютно пахло дымом костра и разогретой солнцем хвоей.
   Первым нарушил молчание Егор, как старший и ответственный за всех здесь:
   - Ну, что? Будем подводить не очень утешительные итоги?
   - Почему не утешительные? – поднял голову Игорь, - это просто анекдот… лодка вдребезги, а нас ни царапины. Чаще наоборот бывает – сам в лепешку, а галошам хоть бы что.
   Засмеялись все, даже Казак смеялся весело и беззаботно, а не как всегда. Видимо опять поменялись фазы. Заговорили сразу все:
   - Ну и рожа у тебя была… а ты то? Сам хорош! Ха-ха-ха… А я за обломок схватился, а он не держит… А как Энн компьютером за фал зацепилась? Ха-ха-ха…
   Егор вернул свою команду к деловому тону:
   - У кого-нибудь телефон работает?
   - Нет… нет… у меня тоже нет… может, подсохнут?
   - У меня водонепроницаемый, - снова заговорил Егор, - я пробовал дозвониться до заставы, но… не знаю… телефон, вроде, работает, а сеть пустая. Наверное, в антенну вода затекла.
   - А чё звонить? – разговорился Казак, - они же завтра обещались приехать, а до завтра мы, слава Богу, проживем… в избе запасы должны быть.
   - Я проверил, - снова заговорил Егор, - там на полке: трехлитровая банка перловки, полбанки пшенки, сахару… тоже полбанки, бутылка подсолнечного масла, заварка – две пачки, соли полно…
   - Блины вон… с голоду не помрем.
   - Рыбы наловим! – вставил майор, - С охотой вряд ли получится… хотя, если повезет…
   - Молчал бы… охотник, - Егор, теперь уже действительно злился на майора, - Всё из-за тебя… И автомат утопил.
   - Он бы все равно утонул со всем остальным. А на камень ты сам напоролся.
   - Да не должно там быть никаких камней… вот в чем дело.
   Чайник, висевший над костром, уже закипал. Энн вспомнила про аварийный запас. В её коробках отыскали шесть банок рыбных консервов, пресные галеты и шоколад. Чаю попили весело. Правда, кружек было всего четыре, но ничего, справились.
  Когда встали из-за стола, одежда уже практически просохла. Команда разбилась на три части: Казак с майором, набрав камней и палок вместо утопленных якорей, поехали на плоту ставить сети; Игорь с Ольгой берегом отправились на рыбалку; Егор и Энн остались в лагере. Энн сидела за столом и пыталась запустить промокший ноутбук. Егор наблюдал за ней.
   - Энн, а как же вы без очков? Еще один подарок озеру?
   - Я еще утром поставила линзы.
   - Да-а? То-то, я чувствую, что-то в вас не то… без очков вам тоже ничего…
   - Вы не умеете делать комплименты, капитан.
   - Я вообще, мужлан… грубый и неотесанный. Оставьте вы этот ноутбук сушиться – может завтра включится.
   - Фирма гарантировала, что он не промокает…
   - Да-а? Фирмы много чего гарантируют… пока не купишь.
   - У меня есть запасной компьютер, но…
   - Так и включите его.
   - Придется, но вы, я слышала сказали, что на том месте не должно быть камней… Значит, было что-то другое? А этот компьютер был все время на связи…
   - Дайте-ка, - Егор повертел ноутбук в руках, в одном из положений из него вылилась вода, - Видите? Надо сушить! Лучше даже не пытаться включать раньше времени - сгорит.
   Энн пошла к своим коробкам. Одетая в легкий спортивный костюмчик, она напомнила Егору одну его одноклассницу, поход в Опалиху в десятом классе, поцелуйчики за кустами и ему захотелось сказать ей что-то хорошее, доброе, но вместо этого он спросил:
   - Зачем вам столько коробок?
   - Это, в основном, датчики. Их сорок восемь штук, но столько не нужно будет… вот, нашла.
   Энн положила на стол точную копию первого ноутбука, открыла его и нажала кнопку. Компьютер загрузился довольно быстро. Энн немного пощелкала клавишами и позвала Егора:
   - Смотрите, вот наше озеро.
   Егор подсел к Энн. По инерции он подвинулся к ней несколько ближе, чем это нужно было и вместо экрана ему на глаза попало чуть приоткрытое рубашкой плечо переходящее ниже в полудетскую грудь. И одновременно нос защекотал запах её подсыхающих волос. Его пионерские воспоминания усилились настолько, что он даже отодвинулся, на всякий случай.
   - Вот датчики, - продолжала Энн, не замечая замешательства Егора, - вот застава… вот наш путь. Я его сейчас обозначу красным…
   При ярком солнце, видимость на мониторе была не очень, но приемлемая. Егор удивился, насколько на американской карте точно была изображена его застава, включая футбольное поле и вольеры для собак. А Энн продолжала:
   - Мы шли, расставляя маяки: отсюда – сюда, потом сюда… правильно?
   - Правильно.
   - Последний маяк поставили вот здесь и взяли курс на остров… конечная точка где-то тут… вот в этом кружочке, правильно?
   - Правильно.
   - Посмотрите, какая здесь глубина. Откуда здесь могут быть подводные камни?
   - Да… я сразу это понял. Звук был совсем не тот. Киль обит железной полоской – на камне был бы скрежет, а тут был хлопок… так кнут хлопает. Что бы это было?
   - Ответ может быть только на том компьютере…
   - И тем не менее, давайте не будем его трогать, как можно дольше… а то вообще никогда не узнаем.
………………………………………………………………………………

   Игорь взял удочки потащил с собой жену, сам, не очень представляя себе, что там надо будет делать. До этого он ходил на рыбалку всего один раз, еще ребенком, когда с дедом жил в цековском пансионате «Поляны». Сам пансионат располагался в не очень большом, но очень солидном здании темно-красного кирпича, а забор отхватывал у соснового бора приличную площадку и некоторую часть берега Москвы-реки. Дед справедливо считал, что ребенка нужно приобщать к природе. Взял у кого-то удочки, и они отправились на речку. Из этой затеи не вышло ничего хорошего. Они, конечно, поймали несколько окуньков, которых потом съела толстая кухонная кошка, но намучились, перепутали лески и больше к этому занятию не возвращались.
   При всем этом, теорией дела Игорь владел неплохо – он регулярно смотрел телепередачи о рыбалке. Блесну на спиннинг ему привязал Казак. Он же научил забрасывать. А в своих способностях Игорь никогда не сомневался.
   Идти по заросшему лесом берегу оказалось сложнее, чем предполагалось. Поверхность земли здесь составляли, в основном, крупные валуны, подернутые тонким слоем мха, который, если неудачно наступить, соскальзывал под ногой, обнажая базальтовую сущность камня. Валуны нужно было обходить, постоянно глядя себе под ноги, поэтому продвигались рыбаки медленно.
   Ольга, периодически оступаясь, взвизгивала и хваталась за мужа. Она всё еще была в белом махровом халате, пододела, правда, подсохшие уже брюки и мокрые кроссовки. Удочки нес Игорь. Они, хоть и были сложены, но все время задевали за ветки и мешались.
   Идти пришлось примерно с километр. В течение всего пути лес подходил к самой воде, но на другой стороне острова была небольшая песчаная площадка, где у знающих людей получалось ловить рыбу с берега.
   Сразу, по приходу на место, Игорь не без труда наладил удочку Ольге и даже насадил червяка, а сам занялся спиннингом. Это тоже оказалось не так просто, блесна цеплялась своими крючками за всё, что только можно, леска путалась, но терпение и труд, как говорится, всегда принесут результаты. Постепенно он приспособился и стал бросать всё дальше и дальше. В прозрачной воде блесну было видно издалека, и он стал добиваться того, чтобы она, действительно походила на плывущую рыбку. После каждого заброса он оглядывался на жену. И постепенно им стало овладевать необычное для него чувство. Жена, уже давно привычная и не интересная, вдруг стала ему нравиться. И не просто нравиться, а стала выглядеть какой-то таинственной красавицей, вызывавшей в нем непонятную дрожь от излишнего прилива крови. Она часто вынимала удочку из воды и забрасывала обратно, хмурилась на поплавок и что-то шептала себе под нос. Светлые волосы, высохшие после принудительного купания, естественным образом, вздыбились и затеняли её лицо, придавая ей немного ведьмины черты.
   В очередной раз, оглянувшись, Игорь не застал жену на месте. Удочка лежала, а жены не было. Он обнаружил её в самом углу площадки – она стояла, облокотившись на толстый сосновый сук, и смотрела в воду. Игорь положил спиннинг на песок и направился к ней. Сильно наклонившаяся вперед очень женственная фигура в белом была необыкновенно привлекательна, и он совершил абсолютно противоестественное для себя действие – откинул халат вверх и сдернул с неё брюки.
   За несколько секунд до этого, Ольга, еще не поняв намерений мужа, показывала ему на воду:
   - Посмотри, там какая-то большая рыба.
   Но Игорю было не до рыбы. Он прислонился разгоряченным телом к её холодной от влажных штанов попе и даже застонал от удовольствия. Всё произошло как бы само собой, хотя и неожиданно для обоих. Ольга смолчала именно от неожиданности, но когда она уже собиралась открыть рот, почувствовала себя настолько странно, что говорить расхотелось. Что-то невыразимо приятное, теплое и пушистое распространилось по всему её телу, наполнило её всю и плавно ушло. Даже голова закружилась. Когда всё кончилось, Ольга попятилась назад и легла на теплый мох. Игорь пристроился рядом. Оба молчали.
   Никогда в жизни до этого момента, Ольга не знала оргазма (да простит меня читатель за это гадкое слово). Ольга происходила из вполне успешной семьи: отец её работал заместителем гендиректора крупного авиационного завода, пойдя по стопам деда, который стал в своё время даже героем социалистического труда. Второй дед тоже славно закончил жизнь – его хоронили до перестройки в лампасах и с двумя звездочками на погонах.
Женщины этого достаточно высоко поставленного семейства за глаза ругали друг дружку, однако, собираясь вместе, говорили между собой очень чинно и интеллигентно на разные темы, но смысл этих разговоров, которые Ольга впитывала в себя с детства, сводился к простой формуле: мужчина должен работать и приносить в дом деньги и почести, а женщина должна, по мере необходимости всячески ублажая мужа, пользоваться этими благами, оставаясь непременно комильфо, т. е. достойной своего супруга. Когда Ольгу познакомили с Игорем, тот вполне соответствовал её представлениям о замужестве. Во-первых: он был несомненным красавцем и с ним можно было показаться в любом обществе; во-вторых: его родители безусловно могли поддержать карьеру сына. Что касается любви и секса – тут было сложнее. Надо признаться, что Ольга имела сексуальный опыт до свадьбы, но Игорю этого не показали. Родители заплатили определенную сумму за операцию, и статус-кво вернулось на своё законное место. Толку от этого, приобретенного заранее, опыта особого не получилось. Ни до замужества ни во время него Ольга не получала удовольствий в постели, она сама себя считала фригидной и даже не стремилась к удовольствиям этого рода, хотя, на словах, иногда изображала неудовлетворенность, например: периодически рассказывала, что её чуть было не изнасиловали, но всё это были фантазии. Игорь тоже быстро остыл. Их супружеская жизнь протекала свободно и тихо, к взаимному удовольствию, до сегодняшнего дня.
   Ольга приподнялась, опираясь на локоть, и склонилась над Игорем, лежавшим на спине с закрытыми глазами. Глядя на его лицо, она почувствовала новую для неё нежность, и аккуратно пальчиком убрала песчинки, застрявшие у него в морщинках лба. Игорь открыл глаза. Ольга вдруг вспомнила про рыбу:
   - А рыба то? Пойдем, я тебе покажу!
   Ольга потянула мужа за руку, подняла и потащила к воде. Они оба повисли на сосновом суку, наклонившись к воде. Здесь, под кустом, было сумрачно. Когда привыкли глаза, Игорь увидел большую щуку, стоявшую под кустом совершенно неподвижно. Это был её, щукин, боевой пост, уплывать отсюда она не собиралась. Игорь оставил жену наблюдать за щукой, а сам взял спиннинг. Он старался провести блесну как можно ближе к щуке. Ольга, с её позиции хорошо видела искусственную рыбку, проплывавшую мимо пятнистого полена, но щука была  равнодушна к приманке. На пятый или шестой раз Игорь промахнулся – блесна упала слишком далеко. На этот раз Игорь не прикладывал старания, а крутил катушку абы как, лишь бы вытащить. И случилось чудо – в месте, где только что стояла щука, образовалось облачко мути, а рыба исчезла. Ольга не успела еще завизжать, по своему обыкновению, когда Игорь почувствовал рывок лески. Он подумал, что зацепил за что-то, дернул удилище, чем окончательно подсек щуку на крючке, и только по торжествующему визгу жены понял, что тащит рыбу.
……………………………………………………………………………
   
   Рыбаки появились с разных сторон, почти одновременно. Игорь с Ольгой положили свою рыбу возле костра и плясали, бегая вокруг неё, как древние охотники около убитого мамонта (щуку взвесили, она потянула почти на пять килограммов). Энтузиазма у них несколько поубавилось, когда Казак принес полведра окуней и точно такую же щуку - они с майором, возле соседнего острова, бросили за лодкой блесну в проводку. Сети пришлось привезти обратно – камни никак не желали становиться якорями.
   Чистили рыбу прямо у воды. Потом Казак поправил брусочком нож и очень быстро разделал щук. Он отрезал им головы и хвосты, располовинил, разрезав животы до позвоночника, и легко удалил кости. В результате, на ужин получилось два больших пласта щучьего филе и почти полное ведро рыбы на уху – щучьи головы и хвосты пошли туда же. В ведро добавили воды и понесли всё это богатство к костру.



2
   Филе жарили на большом противне, в углях, когда уху уже сняли с рожна и поставили рядом с костром доходить.
   На стол выставили всё одновременно: посредине стола поставили тазик с вареной рыбой, противень с жареной щукой и остатки блинов. Уху разлили по кружкам и пластиковым мискам, как кому удобней. Ужин получился царский. Женщины уже начали кушать, когда майор, играя большим охотничьим ножом, тоскливо произнес:
   - Не люблю рыбный суп, да и горячий еще….
   - Это не рыбный суп, это уха, - возразила Ольга.
   - Рыбный суп становится ухой, только тогда, когда предварительно наливают стаканчик…
   - Да, - вздохнул Казак, - утопили всю водку. Хотел же её в плот положить!
   - Ничего ты не хотел, - опять подал голос майор, - Задним умом все сильны…
   - Ладно уж, - Егор встал и двинулся в сторону избы, - Есть тут НЗ, - он принес  литровую бутылку водки, стряхнул с неё песок и поставил на стол.
   - Во! Это ж другое дело… сейчас ушицы похлебаем! – воспрянул духом майор, отложив нож в сторону и сразу ухватившись за бутылку, - а откуда водка-то?
   - Я прошлый раз от вас дураков спрятал. А то, ты бы тогда так на лосе и уплыл.
   Ужин пошел уже совсем весело.
   За столом сидели долго, правда, попеременно отходя: Игорь с Ольгой сходили куда-то и незаметно вернулись. Казак с майором подготовили сети на завтра: Казак порвал старую простыню, завернул  и навязал камней на сети, а майор своим большим ножом заготовил и обработал колья.
   За это время с Егором случился казус. У него в кармане зазвонил телефон. Увидев, высветившийся на дисплее номер, Егор вылетел из-за стола и ретировался в лес. Со стороны выглядело так, как если бы у него внезапно прихватило живот. Это звонила Лида, она ревниво расспрашивала, хорошо ли ему там, в лесу с «американками». Егор отвечал односложно, и Лида поняла почему – попросила о встрече, когда он вернется, обещала всё объяснить. Егор мысленно, весь этот день, готовился к разговору, собирался при первой же возможности высказать ей всё, послать её далеко и надолго, но не смог этого сделать. Он просто повесил трубку, верней нажал кнопку отбоя. Только вернувшись к столу, он спохватился – это же был звонок из города, а связи-то нет! Но особо напрягаться не стал, он чувствовал себя, после этого разговора, неловко, как тот вор, на котором шапка горит. Он только еще раз спросил, не появилась ли у кого связь?
   - Нет, не появилась.
   - А у меня что-то странное… один звонок прошел и опять антенна пустая.
   Когда кончилась водка и остыл чай, стали перебираться к костру. Солнце скрылось. Было светло, но по вечернему захолодало. Из-за дальнего острова по воде пополз туман. Майор опять проявил инициативу:
   - Куда бутылку-то дели? Её застрелить надо… традиция.
   - Достал ты уже… традиционер, - поморщился Егор, - Ты же опять не попадешь.
   - На спор? С тобой?
   - Со мной тебе слабо будет. Одолей сначала меньшого брата… вон с Игорем посоревнуйтесь.
   - Я готов, - сразу согласился Игорь, - на что спорим? Нож ставишь?
   - Не… нож нет.
   - Против спиннинга. Спиннинг дорогой!
   - Нет! Это мой любимый ножик… с таким на медведя пойти можно…
   - У тебя навязчивая идея с медведями…
   - Нет здесь никаких медведей, свистит Мишкин, – вмешался Егор, - Витя, здесь только лоси, а на них исключительно с топором ходят…
   - Шутите всё, - майор никогда ни на кого не обижался, - что ставить будем? Я жадный – бесплатно не попаду.
   - Да, ты и за деньги не попадешь. Поставьте по сто рублей.
   - Идет!
   - Согласен. Давайте бутылку, - майор отошел от костра метров на сорок. Там был большой плоский камень, весь усыпанный битым стеклом. Поставил бутылку и вернулся обратно.
   Егор зарядил в магазин три патрона и подал автомат майору. Тот взял и неожиданно серьезно посмотрел на Егора.
   - Ты что на меня злишься, Егор? За автомат этот, что утопили? Спишем его… в металлолом сдадим и спишем. Учет оружия через меня идет, не переживай…
   Егор махнул рукой и отошел в сторону, однако, повеселел – хоть одна проблема отпала – разговор о Лиде майор  забыл, значит, ничего особого не подозревает и трепологии с его стороны можно не опасаться.
   Оставшись в одиночестве, майор вдруг вскинул автомат вверх, прицелился в макушку одной из елей и выстрелил. Макушка дерева закачалась.
   - Глухарь был! Егор, у глухаря ведь подкрылки белые?
   - Черные… на фоне неба черными смотрятся.
   - Да нет… крылья вот такие вот. Точно глухарь, - Мишкин огорченно махнул рукой и стал целиться по бутылке.
   - Я видела, - вдруг, как бы очнувшись от какого-то забытья, вскрикнула Ольга; непонятно, что её напугало в виде птицы, она даже оцепенела слегка, но тут же оправилась, - она была совсем белая, большая… на чайку похожа.
   - Чайки на деревья не садятся, - резонно вставил прапорщик, но его слова были прерваны грохотом автомата.
   После третьего майорского выстрела смеялись все.  В бутылку он так и не попал. Потом взялся Игорь. Он долго целился и выпалил все три патрона очередью. Бутылка разбилась, но горлышко и дно остались лежать на камне. Игорь очень обрадовался, попросил еще патронов – ему дали. Выяснилось, что он раньше ни разу не стрелял очередями. Попасть в осколки ему, правда, не удалось, их убрал Казак, одной длинной очередью.
   - Видели, как пограничники стреляют? – смеясь, спросил Егор, - Граница на замке – муха не пролетит, не то что какие-нибудь чуждые птицы - и сразу посерьезнел, - Казак, заряди магазины полностью и убери автоматы, хватит играться с оружием.


   Игорь с Ольгой пожелали всем спокойной ночи и ушли в избу. Они, вообще, вели себя сегодня странно: жались друг к другу, шушукались, как молодые влюбленные. Майор тоже было собрался уходить, но не успел. Энн, которая, казалось, и в  туалет в этот день ходила с компьютером, устроила тревогу:
   - Егор! Смотрите… - Энн при этом выключила зуммер, звучавший довольно неприятно.
   Мужчины собрались за её спиной. В сумерках монитор светился четко и ясно. Через озеро в сторону Медвежьего острова по экрану двигалась размытая тень.
   - Датчиков мало… контур нечеткий, - Энн днем еще уговорила Егора поставить два маяка на острове, но, видимо, этого было не достаточно.
   Тень на экране продолжала перемещаться прямо к избе. Все вперились в монитор, и никто даже не подумал взглянуть на озеро непосредственно. Да, от костра это было и неудобно – мешали кусты. Тень надвинулась на берег и исчезла. Егор схватил автомат  и скомандовал:
   - Прапорщик, автомат в зубы… оба в кусты! – а сам остался возле Энн.
   Ожидание атаки – одно из самых волнительных и тяжелых ожиданий в жизни человека. Еще хуже, когда не знаешь, откуда или от кого исходит угроза. Егор боялся, что его нервную дрожь через песок почувствует Энн, но та ничего не чувствовала, она сидела, не шевелясь и, как бы даже не дыша, расширенными глазами смотрела в ту сторону, откуда должно было появиться нечто.  Ждать, впрочем, пришлось недолго. Кусты зашевелились, и оттуда показалась серая человеческая фигура. Егор и Энн одновременно выдохнули и обмякли. Егор отложил автомат в сторону. Как будто они сюда не за тем приехали, чтобы встретиться с неизвестным. Так бывает – ждешь чего-то, нужно тебе это очень, но это что-то связано с риском или сильными моральными переживаниями; например, нужно зайти к большому начальнику и сказать ему: «Ты дурак, и место занимаешь чужое! С твоим бы рылом…». Ну, или еще что-нибудь в этом роде. Ты уже готов. Ты вошел, а его нет на месте. Вот радость-то! Ну и хорошо – как-нибудь в следующий раз…
   Неизвестный приблизился к костру. Это был средних лет мужчина с бородой, одетый в длинную суконную куртку и штаны из того же материала. Он присел на пенек и поздоровался:
   - Здравствуйте, хлеб да соль…
   Неизвестно из каких анналов памяти у Егора взялся ответ:
   - Едим, да свой… Здравствуйте, конечно.
   Из кустов не очень уверенно вышли Казак с майором. Прапорщик прятал автомат за спиной.
   - Здравствуйте, извините, а как вы попали в запретную зону? - спросил майор, напустив на себя казенной строгости.
   Неизвестный смеющимся взглядом смотрел на майора. В углах его глаз залучились морщинки.
   - А это вы у Георгия Александровича спросите, майор Мишкин… позвоните ему, хоть прямо сейчас…
   - А… - майор сразу подобрел, ссылка на генерала была серьезным аргументом, - на рыбалку приехали?
   -  Да… на рыбалку… рыбак я. А вы, капитан Градов Егор Ростиславович? Правда?
   - Правда. А вам что? Наши фотографии показывали? Мы, вроде, не знакомы и не телезвезды…
   -  Ну, не то чтобы фотографии… просто, работа у меня такая - всех знать… с кем я сталкиваюсь… и вас я знаю всех: и вас дорогая Энн, и прапорщика и тех двоих, что в дом ушли, неизвестный замолчал, нисколько не стесняясь паузы. Он смотрел на всех веселыми глазами и продолжал молчать. Егор чувствовал какое-то несоответствие между одеждой незнакомца, его старомодной крестьянской бородой и очень умным, лукавым взглядом, но ничего путного в голову ему не приходило. Майор, наоборот,  сразу скумекал, что  мужик этот из Москвы и, что  работает он, такой всезнающий, тоже понятно где, поэтому решил держаться с ним почтительно, но похитрее, под простачка.
   - А вы, извиняюсь, - сказал майор, - не местный ведь, я вас в городе не видел… как вас величать прикажете?
   - Зовите так… Колосков Роман Иванович. Документы показать?
   - Нет, нет, что вы… - замахал руками майор, - не надо документов, Роман Иванович, сюда кого попало не пустят. Чаю хотите?
   Егора опять царапнуло что-то непонятное, но он опять промолчал. Для Энн все, что происходило с ней здесь в России, было непривычно, и всё могло сойти за чистую монету. Она и не прислушивалась особенно к разговору.  Казак в это время размышлял о том, где ему спать лечь, здесь? или уйти в избу?
   - Нет, чаю не хочу, - ответил майору гость.
   - Покрепче, извините, ничего не предложим – нету. Если только завтра подвезут.
   - Завтра мы уже с вами вряд ли увидимся, - Роман Иванович встал, - Ну, что ж? Если вам от меня ничего не нужно, то я, пожалуй, пойду.
   - Вы к дальней избе пойдете? Там рыбы много. Ни хвоста вам, ни чешуи! – прогнулся майор.
   - Что? Ах, да, да… - уже уходя, отозвался гость, - И вам счастливой охоты, Виктор Иванович.
   Через минуту на мониторе опять стала видна лодка, и опять никто не догадался посмотреть на эту лодку в натуральном виде.
   Казак решил все-таки ночевать в избе. Майора подмывало высказать свои догадки по поводу гостя, но при Энн он этого делать не решился, из-за её американского гражданства, и он ушел вместе с прапорщиком в избу и еще долго бы ему бубнил о методах работы ФСБ, если б не услышал его храп.
   
   Егор и Энн остались у костра. Они завернулись в спальники. Стало уютно и тепло. В костре потрескивали сосновые ветки. Спать обоим еще не хотелось. Егор предложил Энн помощь в дежурстве у компьютера, но та заверила его, что этого не требуется, потому что даже в спящем режиме предусмотрен звуковой сигнал.
   - Значит, должен был быть сигнал и тогда, - вдруг поднял голову Егор, -  тогда, в лодке…
   - Там был сильный шум.
   - Да, действительно… там был шум… здесь еще что-то. Вообще, всё некузяво как-то…
   - Что значит «некузяво»? Я такого слова не слышала.
   - Местный термин, ограниченного употребления. Некузяво – значит, не совсем так, как нужно – нескладно. Ну, смотрите сами: лодка разбивается неизвестно обо что – раз; погода резко поменялась… и этот туман вокруг… не бывает здесь таких туманов – два; этот мужик в пиджаке…
   - Три!
   - Если бы только три… говорю же – всё как-то некузяво, неправильно всё. Даже спички зажигаются неправильно - то ли ярче, то ли горячее… Комары какие-то ленивые.
   - Я им полила на деревья специальное средство – они все там, - И Энн показала на одиноко стоящие сосны, вокруг которых действительно роились комары.
   - Да, что вы? Думаете это может спасти?… чем хорошо это место? Здесь почти всегда ветер. А когда ветер, здесь комаров нет – сдувает, но когда тишь, как сейчас… ни одно средство не поможет, уверяю вас… сожрут.
   - Вы часто здесь бываете?
   - Да, мне здесь нравится…
   - И мне тоже… так  красиво здесь… романтично.
   - У вас в Америке есть такие места?
   - В штатах много красивых мест.
   - А вы родились там? По-русски что-то слишком хорошо говорите.
   - Да, я американка в третьем поколении, а язык? Не знаю… от бабушки, наверное, от родителей… и читала я много…
   - Толстой-Достоевский?
   - Да, конечно, но с детства я очень любила сказки.
   - Сказки? Да вы и впрямь, совсем русская.
   - Почему?
   - Русские сказки это нечто особое. Это не совсем сказки…
   - Да?
   - Да. Наши сказки – это целое мировоззрение. Попробую вам объяснить. Я тоже в детстве сказки любил, но я и сейчас их люблю и читаю… из Таджикистана привез. Послушайте… а ваше имя, Энн, это же по-русски – Анна? До меня только что дошло…
   - Да. Если хотите, зовите меня по-русски.
   - Хорошо. Так вот, Аня, я не знаю, как в Штатах, но у нас хороших книжек всегда было мало. Я имею в виду - в магазинах, в библиотеках. Вообще-то хороших книжек у нас написано много, но они почему-то не издаются, или издаются столь мизерными тиражами, что… одним словом, найти их трудно. При коммунистах в магазинах лежали одни агитки… ну, там: материалы съездов, классики марксизма и прочая дребедень, а сейчас все завалено низкопробной порнухой… ну, может быть еще классика из школьной программы, но не будем о грустном. Представьте: в Таджикистане я нашел сельскую библиотеку, а там… такое! Таджикские сельские жители читают в основном, на своем языке, а ценнейшие книги на русском стоят не читанные… некоторые с тридцатых годов…
   - И вы ограбили сельскую библиотеку?
   - Не смейтесь, те, что я привез с собой, мне подарили, но это всего три книжки, а прочитал я там… о! Времени было достаточно. Так вот… в сказках и былинах изложена целая религия, причем, никакое это не язычество – это типичный монотеизм, к тому же очень древний. Во всяком случае, несколько тысяч лет до рождества Христова я гарантирую.
   - И кто боги? Золотая рыбка? Кощей бессмертный?
   - Будете смеяться – сейчас спать лягу.
   - Нет, нет, ни в коем случае. Мне очень интересно.
   - Главным богом получается Род. Надеюсь, этимология вам понятна?
   - Конечно.
   - Род – верховный бог, и все остальные родственники, все уже умершие тоже святые. Кстати, Кощей он же бессмертный - значит действительно бог. Бог подземного царства мертвых – соответствует греческому Аиду. Он связан с легендой о всемирном потопе. В связи с потопом пересказывается знаменитая сказочная формула про дуб на острове Буяне, на котором сундук, а в сундуке заяц, я в зайце утка, а в утке щука, а в щуке яйцо, а в яйце Кощеева смерть. Ну, вы знаете это по сказкам. По легенде Дажьбог добрался до этого яйца и убил Кощея, а, в свою очередь, его смерть вызвала сначала пожар и разрушения по всей Земле, потом Всемирный потоп.
   - Никогда не слышала такой версии.
   - Я тоже бы не узнал, если бы не стал докапываться… Меня все время раздражала еще одна сказочная формула: «Молочная река, кисельные берега». Ну ладно еще молочная река – это, скажем, родственница «манны небесной», но как могут быть берега из киселя? Кисель – это хоть и густая, но тоже жидкость. Я чувствовал, что здесь глупость какая-то и стал искать. И знаете, что я выяснил? Очепятка!
   - Что, что, что?
   - Ну, опечатка, ошибка… мистейк. Нужно читать: «Молочная река, кисейные берега», чувствуете разницу? Это как раз тот случай, когда путается «божий дар с яичницей».
   - Не очень чувствую. Я не знаю, что такое кисея… что-то знакомое…
   - Кисея – это тонкая узорчатая ткань.
   - Метафора?
   - Да. И причем, очень и очень поэтичная… Молочная река – это Млечный путь в окружении остальных звезд. А дает молоко Святая Небесная Корова, а над всем этим Всевышний бог Род. А вы говорите язычество…
   - Я так не говорю.
   - Извините, Аня, но, чтоб было интересно, я же должен с кем-то спорить? А вы сейчас представитель Запада… а именно Запад нас хочет выставить иванушками-дурачками.
   Энн возмутилась и хотела было дать отпор, но не успела – запел зуммер и оба бросились к компьютеру. В углу экрана проплыла точно такая же тень, какую давала лодка вечернего гостя.
   - Сети ставит, - зевнув, констатировал Егор, - давайте спать ложиться.
   Егор залез в спальник, сняв только ботинки. Энн последовала его примеру, но спать ей еще не хотелось, и она попыталась продолжить разговор:
   - А почему сказки? Если это религия, почему не изложить всё серьёзно?
   - Потому что сказки читать интересней, чем это… Исаак родил Якова, Яков родил Абрама, Абрам Сару и так далее, и так далее… сказки они и есть сказки - не поворачиваясь, дремотно ответил Егор и равномерно засопел. Он столь фривольно перечислил колена рода Израилева вовсе не потому, что хотел поиздеваться над Пятикнижием Моисея, а действительно уже засыпал.
   
Окончательно провалившись в сон, Егор осознал себя идущим по тротуару вдоль большого каменного дома, этажей в восемь-девять. Ноздри щекотал до боли знакомый запах нагретого солнцем асфальта, запыленных листьев липы и легкий запах дома, исходивший, видимо, из приоткрытых форточек полуподвала. Машин на дороге не было, немногочисленные прохожие шли по своим делам, не обращая на Егора внимания.
Дойдя до парадного подъезда с невысокой мраморной лестницей и чугунными перилами, Егор уже знал, что ему надо войти в дом. Он знал, что здесь его дом, что нужно подняться по лестнице на второй этаж, а потом повернуть налево.
Внутри было сумрачно и прохладно. Хлопок двери эхом разнесся по пустой лестнице. Егор взбежал на второй этаж. Здесь не было квартирных дверей, как это принято сейчас, а в обе стороны от лестничной площадки шли полутемные коридоры. Впрочем, все, что нужно, было прекрасно видно. Егор повернул влево. Навстречу ему вышла женщина средних лет в теплом халате и тапочках с помпонами. Он хорошо знал эту женщину, она тоже узнала Егора и обрадовалась ему. Она показала рукой на одну из дверей и улыбнулась молча.
Егор открыл дверь и вошел в квартиру. Входя, пришлось рукой снять паутину, аркой нависшую в дверном проеме. Это и был его дом, как он мог забыть о нём? Он снял серый пыльный чехол и сел в кресло возле камина. И сразу всё запустение стало исправляться само собой: исчезли чехлы с мебели, пропала паутина и пыль с окон, через которые в дом проник яркий, но теплый свет. Входная дверь отворилась, и в ней появился среднего роста человек с короткой седой бородкой в светло-серой фрачной паре из какой-то удивительно мягкой ткани.
Непонятная радость, наполнившая Егора, как только он переступил порог дома, еще усилилась. Он вскочил с кресла навстречу вошедшему.
- Учитель? Это ты? - и вдруг остановился – он понял, что совершенно голый и растерялся.
Учитель с улыбкой плавно провел рукой на уровне глаз Егора. Егор оглядел себя и увидел, что уже одет во что-то напоминавшее спортивный костюм из той же изумительной серой ткани совершенно не мешавшей движениям. Он это понял, опустившись по знаку Учителя обратно в кресло.
- Возвращаясь из дальних странствий, нужно снова привыкать к дому.
- Учитель, я умер?
Раскаты веселого смеха поколебали пламя свечей откуда-то появившихся на столе в темном старинном подсвечнике.
- Ты очень основательно всё забыл, посиди немного, я сейчас.
Учитель принес с кухни большой фарфоровый чайник и вазу с баранками.
- Присаживайся поближе, я заварил твой любимый чай.
Егор пересел к столу на вкусно скрипнувший венский стул. На столе уже стояли пиалки и две маленькие вазочки с вишневым вареньем и серебряными ложечками. Столь же колдовским способом появившиеся в камине дрова, уже пылали, посылая в комнату доброе тепло и аромат горящей бересты.
- Умереть ты не можешь, дорогой мой Егор, даже если очень захочешь этого, а вот забыть обо всём, это пожалуйста, это сколько угодно у нас…
- Но я очень хочу остаться тут…
- Выбрав путь, ты должен пройти его до конца…

Егор не успел сказать что-либо еще – его отвлек треск поленьев в камине. Он повернул голову к огню, но там уже камина не было – был костер. Маленькая ветка с треском выскочила из костра и упала прямо на руку Егору. Он отдернул руку, но тут же бросил дымящуюся веточку обратно в огонь и огляделся. Он был не доволен, что сон так неожиданно прервался. Вокруг всё было тихо и спокойно, Энн посапывала, завернувшись в спальник.
Егор поймал себя на том, что как-то механически продолжает улыбаться чему-то хорошему, что было во сне, но это хорошее быстро таяло и забывалось не давая вспомнить себя. Егор тут же опять заснул, но снилось ему уже совсем другое.


3
   Утром, первой проснулась Ольга. Её разбудили не какие-то внешние причины, вроде посторонних шумов или холода, и не естественные надобности, а какое-то новое, непонятное чувство ответственности, родившееся вместе с новым отношением к мужу: посуда же не мытая и завтрак бы приготовить. Она встала, заботливо прикрыла голые ноги мужа и вышла из избы. После полумрака комнаты её ослепило яркое солнце. Ольга зажмурилась и потянулась. Воздух был чист и по-утреннему прохладен. Ольга не стала обуваться – неравномерно прогретый песок создавал удивительное ощущение на голых ступнях. Никогда в жизни Ольга не получала такого удовольствия от простых движений. Легко и даже слегка пританцовывая, она отправилась к столу собирать посуду.
   Ольга старалась не шуметь, но металлический скрежет чайника о казан тут же разбудил Егора.  Он привстал, схватившись за автомат, и тут же сам себя обхихикал, поняв, что уже утро, что всё в порядке и он такой грозный и, наверняка взъерошенный со сна выглядит смешно.
   Энн, еще не совсем проснувшись, первым делом проверила компьютер.
   - Ну что? Ничего нового? – Егор уже привел себя в порядок, он спал, не раздеваясь, поэтому ему не было необходимости даже подпоясаться.
   - Больше ничего.
   - А что? Разве что-нибудь было? – Ольга спросила просто так, на самом деле, её это мало интересовало. Разросшийся внутренний мир вмещал только любовный сумбур и уже не пускал в сознание внешних раздражителей.
   - Да, непонятно.
   Этот, весьма туманный ответ вполне удовлетворил Ольгу.   
   Егор быстро восстановил еще тлевший костер и приспособил чайник. Из разных кустов стали подтягиваться мужчины. Последним появился Игорь с капризным лицом и объявил, что страдает без мыла. В аварийном НЗ Энн нашлось и мыло, и даже зубная паста.
   Завтрак получился скудный, но веселый. А с чего было грустить? Вокруг - сосны песок и озеро, Приятное летнее утро. К тому же, скоро появится катер с заставы. Привезут и поесть и выпить. Жизнь налаживается. Только вот телефоны почему-то молчат, но об этом никому не хотелось говорить, потому что это могло испортить настроение. Самым бестактным, как всегда, оказался майор.
   - А телефон таки не фурычит…
   - Наверно вышка дурит, - ответил ему Егор, и, чтобы переменить тему, он, посмотрев на свои Командирские, продолжил:
   - Ребята приедут часа через два-три, сидеть всем и ждать их тут не имеет смысла. Давайте заниматься делами!
   - Вот это правильно! – тут же поднялась с места Ольга, - я лично, навожу порядок. Все эти ваши ведра, кастрюли заросли сажей уже в палец… да и мусор…
Остальные не поняли необычности такого поведения Ольги, но Игорь посмотрел на неё из под прищуренных глаз весело и любовно, хоть и удивленно качая головой.
   - Нам нужно выставить оставшиеся маяки… - начала было говорить Энн.
   - И сети поставить,  - влез в разговор Мишкин.
   - Так… Слушайте меня! Я, Энн и прапорщик Казак едем устанавливать маяки. Игорь, поможешь Ольге убираться, -   Игорь скорчил недовольную физиономию.
   - А может я с вами? На веслах же… меняться надо…
   - Пусть с вами едет. Я одна управлюсь.
   - Хорошо, уговорили…
   - А я? – обиделся майор.
   - А ты, Витя, возьми удочки и налови окуней на уху. Знаешь, где ловить?
   - Ну, наверно… Не хуже других.
   - Ну, и хорошо. Вперед! По машинам!
   Собрались довольно быстро. Игорь с прапорщиком стащили плот в воду вместе с Энн, которая со своим компьютером сидела уже на носу. Егор, одев на плечо оба оставшихся автомата, стоял на берегу и смотрел на озеро. Его раздражал низко лежащий на воде туман, то сгущаясь, то рассеиваясь, державшийся уже второй день. Подошел майор, с удочками в руках. К поясу он пристегнул свой огромный нож.
   - Автомат-то один дайте…
   - Перебьешься, ты свой утопил… И вообще, Витя, зачем тебе автомат на окуней?
   - Ну, тогда – гранату!
   - Даже и не думай. Тут этот ФСБешник вертится…
   - И то правда… - майор, вздохнув, повернулся и побрел по берегу.
   - Нож-то тебе зачем? – крикнул вдогонку прапорщик.
   Мишкин, не поворачиваясь, махнул рукой
   - От медведей будет отбиваться, - съехидничал Егор, стоя уже одной ногой в лодке и отталкиваясь от берега.
   - Поплыли, - констатировал Игорь.
   - Пошли, - поправил прапорщик, - Плавает, знаешь что? При дамах не буду…
   Ольга провожала взглядом плот, пока тот  не скрылся в тумане.

   Игорь с прапорщиком сидели на веслах. Они не сразу, но синхронизировали усилия, и плот относительно ровно пошел в пятнадцати-двадцати метрах от берега. Они двигались в  сторону, противоположную от заставы. Туман в этой стороне почему-то становился всё гуще.  Иногда они подходили к берегу ставить маяки или отходили подальше – Казак искал место для сетей, берег при этом скрывался, затягиваясь белой дымкой. Сети поставили в протоке между островами, так было меньше опасности потерять их в тумане.
   Следующий остров, хоть и наугад, но нашли довольно быстро. Берег выплыл из тумана точно в том месте, где и ожидался, но очертания его показались Егору и прапорщику незнакомыми. Действительно, странно для этих мест выглядела полоска камыша вдоль берега, да и сам берег был излишне пологим, весь  покрытый невысокой, но сочной, ярко-зеленой травой, как пойма реки где-нибудь в средней полосе России. За полосой камыша смутно виднелось большое лиственное дерево, напоминавшее дуб, которого здесь отродясь не видели.
   - Странно, - Подал голос прапорщик.
   - Не то слово, - ответил Егор, -  Просто черт знает что такое.
   Голоса их приглушались туманом. Где-то впереди также приглушенно пролаяла собака.
   - Вперед! Давайте, гребите, - Егор, произнося это, зачем-то схватился за автомат.
   Грести пришлось дольше, чем можно было предположить – только минут через пятнадцать прямо у кромки воды Егор первым увидел крупную палевого цвета дворняжку. Пёс не спеша пил воду из озера. Его красный язык, хлюпая, почти не создавал волны на воде, но крупные капли, срываясь с языка, хрустальными шариками разбегались по поверхности воды в разные стороны, очевидно развлекая пса, который, склонив голову набок, разглядывал их, и как будто улыбался.
    Плот подошел тихо. И у Казака, и у Игоря весла сушились. Сосредоточившись на собаке, никто не обратил внимания на то, что находилось дальше на берегу. Однако, пёс, учуяв чужих, выкатил клыки, зарычал, и тут же занялся своими непосредственными обязанностями: он облаял двух дикого вида гнедых лошадей и погнал их в туман, прочь от берега.
   Для Энн с Игорем ничего сверхъестественного не происходило и им странно было наблюдать за тем, как Егор с прапорщиком, явно взволнованные, выскочили на берег с автоматами в руках.
   - Вы же не будете стрелять в лошадей? – пискнула Энн.
   - Тихо! – Шепотом отозвался Егор, - Казак, побудь с ними, я быстро.
   Сам он собрался, как перед прыжком, напружинился, будто став плотнее и ниже ростом. После этого он выразительно приложил два пальца к своим глазам, повертел головой, смотрите, дескать, внимательно, после чего скрылся в тумане.   
    Егор вернулся минут через пять. За это время оставшиеся не сказали между собой ни слова. Егор вышел из тумана несколько развязной походкой, с глуповатой улыбкой на лице, и уже без всякого напряжения. В правой руке он держал автомат, а в левой – какую-то грязную штуковину.  Подойдя, он положил автомат в лодку, а штуковину из левой руки прополоскал в озере, стряхнул насколько смог и бросил к ногам Энн.
   - Промойте, как следует, и сохраните на память – это лучший сувенир из России, к тому же ваш размер.
   - А что это? – Энн прикасаться к лежащему предмету не рискнула.
   Игорь взял предмет двумя пальцами и повертел перед носом.
   - Это ж лапоть!
   - Да, Игорек – это лапоть, причем хорошо поношенный… Да… Влипли мы по самые уши! Догадайтесь с трех раз, где мы находимся?
   Суть вопроса не поняли все, но Игорь отозвался:
   - Ну, предположим в России… судя по лаптю. Или все-таки в Финляндию запоролись?
   - Что в России, то в России, по озеру в Финляндию не выйдешь… хотя сейчас я готов допустить всё, что угодно. Будем считать, что мы в России, но где? Вот вопрос, - Егор показал рукой вокруг себя, - Вот это вот не Карелия. Посмотрите повнимательней: заиленный берег… высокий камыш… пойменный луг. Я, почему так быстро вернулся? Идти особо некуда вон там дальше болото… почему-то заросшее тальником… судя по всему, это и не остров вовсе.
   - Да, что там говорить, - подал голос прапорщик, -  Странное место… нет у нас таких островов!
   - Нет таких островов, - эхом, задумчиво повторил Егор, - Нету… Но это еще полбеды. Вы обратили внимание, что было у собаки на шее?
   - Ремешок сыромятный, - снова отозвался прапорщик, - Плетенка…
   - Вот именно! Сейчас таких не выделывают… не из чего. Да и зачем мучиться, самому плести? Магазинный ошейник копейки стоит. А на коней обратили внимание?
   - Былинные кони, как из мультфильма, - восхищенно подтвердил Игорь.
   - Именно, что из мультфильма, а почему? Почему они тебе такими показались? Потому что у них гривы и хвосты не стрижены. Никогда… от рожденья.
   - Мустанги? Дикие дети прерий… - Игорь притормозил фантазию и снизил уровень предположений, -  Может с войны еще одичали и живут теперь здесь.
   - Мустанги твои стреножены и подкованы… правда, как-то странно… Но главное даже не это, главное – лапоть!
   - Да, ладно тебе, - Игорь не воспринимал еще этого всерьез, - Шутки у тебя…
   - Какие шутки, Игорь? Какие шутки? Как ты себе это представляешь: одичалые кони с одичалыми хозяевами живут в запретной зоне и их никто не видит? Это вам со стороны кажется, что здесь темный лес… На самом деле здесь все как на ладони… Все известно. За территорию заставы я несу персональную ответственность. Я здесь хоть и не так давно, но все эти острова обошел вот этими ножками и не один раз. Вот этого острова у нас нет и быть не может! Понял? 
  - Не надо ругаться, парни, - Энн оторвалась от своего компьютера, - Мне тоже кажется, что все это очень серьезно. Минут десять назад у меня пропали сигналы с маяков… и я не знаю, как сказать… может это глупости? Но я вот эту картинку во сне видела…
   - В каком смысле? Не понял?
   - Когда я летела в Москву, я заснула в самолете и видела сон. Это бывает, когда спишь не удобно, часто просыпаешься… Сон мешается с реальностью и хорошо запоминается… Я видела и эту собаку, и этих лошадей… именно этих! Только мне виделось, что лежал снег, а на самом деле, это туман…
   - А в дневниках этих ваших, про эти штучки ничего не было?
   - Нет. Нет, ничего… - ответила она Игорю и обратилась к Егору, - А почему лапоть так страшен?
   - Лапоть не страшен… сам по себе, но это последняя капля. Последнее звено в логической цепи. Всё это не укладывается в голове, потому что этого не может быть… Логика говорит, что это так, а быть этого не может. Ну, смотрите, мы плывем на вашем этом надувном плоту со скоростью… чуть больше скорости пешехода – десять, ну – пятнадцать километров в час максимум. На сколько мы могли удалиться от избы? С остановками, поворотами? Километров на пять, ну десять? Пусть мы проплыли мимо того острова, что ожидали, но озеро-то замкнуто!  Куда бы мы не плыли, мы будем фактически вертеться на месте, а приплываем за тысячи верст от… чушь какая-то!
   - Почему вы решили, что мы так далеко?
   - Да, по всему! Как вам объяснить? Ну, например: если бы я вдруг проснулся вот здесь, а не приехал сюда вместе с вами на лодке… Так вот, если бы я проснулся и увидел все это, то я бы решил, что я нахожусь где-нибудь в низовьях Волги… На Дону… ну, во всяком случае, никак не севернее Тулы, а по времени, никак не позже девятнадцатого века… а может и раньше.
   - Просто вы дверь перепутали, улицу, город и век, - весело пропел Игорь и вдруг понял и осекся.
   - Короче говоря, мы с вами попали в какой-то бермудский треугольник, а поскольку этого категорически не может быть… то это связано с вашими делами, Анна…
   Энн уже выскочила на берег, щупала траву, терла камыш. Вообще, вся её фигура и порывистые движения выдавали глубокое удовлетворение и радость.
   - Заработало… - вдруг сообщил прапорщик голосом кота Матроскина.
   - Как раз вот ничего смешного я тут не вижу… Веселятся они… Вы понимаете, что мы можем не вернуться обратно?
   - Почему? – Энн вернулась к лодке, - Почему вы считаете, что всё так плохо? Ваттанен вернулся живым и здоровым… и мы вернемся. Я не думаю, что можно переместиться одновременно во времени и в пространстве… хотя он пишет там о смещениях рельефа местности…
   - А что можно переместиться только во времени вы легко допускаете? – спросил Игорь, с которого веселость уже сошла.
   - Допускаю! Ну, смотрите, мы сюда приехали, рассчитывая увидеть древних ящеров, правильно? А они ведь давно вымерли – откуда они здесь могут взяться? Одно из двух: или здесь  имеется заповедное место, где они сохранились, или само это место должно сдвинуться во времени туда, где они еще существуют. В это трудно поверить, но, видимо, произошло второе… и это нужно воспринять, как данность… мы же и ждали чего-то необычного, и что теперь, будем паниковать? Скажите, Егор, а могла здесь природа быть такой, скажем… десять тысяч лет назад? А? Может тут климат был другой…
   - Могла… Всё могло быть. Логично рассуждаете… хотя какая тут к черту логика?
   - Ну и хорошо. Есть предложение: двигаемся по следам животных и посмотрим поподробнее…
   - Нет! Сначала мы вернемся на базу – у нас там два человека остались. Да и через болото мы вряд ли пройдем… Всё! По местам!
   Энн поняла, что дальше спорить бесполезно и неохотно вернулась на свое место. Игорь с прапорщиком уже сидели за веслами. Егор столкнул плот в воду и тоже уселся.
   Вдоль этого непонятного острова прошли быстро. Дерево, напоминавшее дуб, все хорошо запомнили и в этом месте повернули от берега на девяносто градусов и ушли в туман. Все сидели молча, неопределенность их положения не располагала к разговорам. Примерно через полчаса неопределенность переросла в тревогу. Попробовали повернуть вправо, потом опять влево, Егор, сидя на корме, отслеживал прямизну движения по кильватерной струе, потому что стрелка компаса вместо севера показывала всё время на нос лодки. Пробовали ориентироваться по солнцу, которое слабым пятном то появлялось, то исчезало, но всё было напрасно. Прошел еще час, а берег не появлялся.

4
 
Сержант Никита Ерохин служил на заставе уже пятый год. Закончив срочную, он подписал контракт, потому что возвращаться ему было особенно некуда. Отец сгорел по пьянке вместе с домом, пока мать трудилась на смене. Мать теперь жила у сестры, Никитиной тетки, места им самим едва хватало. Правда, как погорельцам, им с матерью должны были дать площадь от властей, но это когда еще будет, и будет ли вообще, а здесь, на заставе, места хватало с избытком. Денег сержантских ему тоже было достаточно, на всём готовом и всегда сытый. В гражданской одежде он не особо нуждался – любил ходить в форме.
На заставе он имел двух друзей, это: Паша Александров (с ударением на последнем слоге) второй контрактник, тихий, незаметный деревенский парень; и Саша Павлов, веселый лейтенант. Павлов, хоть офицер и заместитель командира, но с Никитой они были ровесники и находили не только общий язык, но и общие интересы.
Командир, капитан Градов, с ореолом боевого опыта и непонятного, старорежимного офицерского шарма, был для Никиты недосягаем. Никита со своей простецкой хитростью мог наладить отношения с кем угодно, но перед командиром он терялся, при этом любил его, как можно любить только бога. Впрочем, с прапорщиком Казаком у него тоже не получалось, не смотря на близость служебных интересов. Казак своим отсутствующим взглядом создавал какое-то защитное поле и не пускал никого к себе в душу. Совсем другое дело его жена, Тамара. Никите она годилась если не в матери, то в очень старшие сестры, но с ней было легко и просто.
Сейчас они, как раз сидели вдвоем в столовой и весело перемывали косточки командному составу. Они вроде как были при деле – наблюдали за нарядом, мывшим на кухне посуду.
Лейтенант Павлов, закончив все утренние дела на заставе, пришел туда же, Его приманил вкусный запах свежеиспеченного хлеба, который полностью перебивал сейчас привычный здесь запах сырости и хлорки. Тамара знала какой-то секрет, и хлеб на первой заставе был лучшим не только в отряде, но и в городе.
- Ага… сидим, болтаем, а дело стоит?
- Товарищ лейтенант, - Ерохин картинно подскочил и щелкнул каблуками, - в ваше отсутствие никаких происшествий…
- Ты катер приготовил?
- Так точно, товарищ лейтенант!
- Вольно, вольно… расслабься.
- Вы уже едете? – Тамара колобочком прокатилась на кухню и принесла небольшой термос грубо покрашенный зеленой краской, - Я вот тут котлеточек нажарила… и хлебца захватите свеженького.
- Возьмем… - ответил Павлов Тамаре и тут же повернулся к Ерохину, -Аккумулятор не разрядился?
- С вечера подзаряжал.
- А бензин?
- Да хоть всё озеро обкатаем, хватит… Позавчера с генеральской машины слил.
- Ты что, обалдел?
 - А что?  Справедливость должна быть?  У них там, в отряде, бензина хоть залейся, а мы бедствуем… Я аккуратно, да и не видел никто…
- Балбес и есть балбес…
- Ребята, я в сидор к хлебу вот сюда… водочки положила.
- Тамар, ты чё… они ж больше ящика взяли…
-  Ничего… на природе-то и с гостями… две бутылочки на всякий случай. Пошли, я вас провожу…  поезжайте, не беспокойтесь – дежурным на телефон я Пашу посадила, в случае чего позвоним…
- Ну и жизнь у нас на заставе… эта командует личным составом, тот бензин у генерала ворует…
- Не у генерала – у шофера его… он все равно излишки продает, не обеднеет. Рожу-то наел… а то мы не понимаем?
Так вот весело и, незлобливо препираясь, они все втроем отправились к пристани. Погода потихоньку улучшалась, временами стало выглядывать солнышко. Стало теплее, чем в предыдущие дни. Катер стоял у пристани с опущенным тентом, носом к озеру.
- Покатался уже?
- Проверил, а что?
- А то, что за рулем теперь я поеду!
- Ну, Саш! Мы же договорились…
- Обратно поведешь… садись, садись!
Тамара проводила взглядом быстро уходящий легкий катер и подумала: «Эх… Ну, надо же, совсем мальчишки еще, учить их еще и учить!». И пошла, нести службу.

Легкий катер быстро долетел до избы.  Избу было видно издалека, но ни людей, ни лодок рядом не наблюдалось. Ерохин привстал, держась за фонарь.
- Что-то не видно их…
- На рыбалку уехали. Подождем их здесь.
Причалили артистически, жаль некому оказалось оценить маневр со стороны. Павлов, не снижая заранее скорости, заглушил двигатель в нескольких метрах от берега. В последнюю секунду Ерохин руками опрокинул мотор и катер далеко выскочил на песок. Ребята, прихватив сидор и термос, поднялись к избе и положили принесенное на стол.
- Эй… есть кто живой?
- А в ответ - тишина…  Никит, сходи в избу.
- Нет тут никого. Позвонил бы ты им.
Павлов достал телефон и вызвал номер командира. Потом еще пару раз, и каждый раз ему сообщали, что номер выключен или не доступен.
- Позвони Казаку…
- То же самое. Точно… рыбу ловят… телефоны повыключили.
Ерохин, глянув на поскучневшего лейтенанта, предложил:
- А что, гер лейтенант, искупнуться слабо?
- Да нет, не слабо… Пошли!
Раздевшись догола и оставив одежду на скамейках они побежали к воде. Надо сказать, что Карельские озера, это совсем не берег Крыма и даже летом купаться здесь холодновато. Ребята поплескались, сколько смогли и выскочили обратно. Одевшись, они опять уселись за стол.
- Не жарко, однако, - заметил Павлов, - может, костер разожжем.
- Лучше было бы водочки выпить!
- Это точно!
- А что точно-то, гер лейтенант? Тамара же положила, доставай!
- За стаканами в избу сбегай! И нож прихвати…
Ерохин не заставил себя ждать, и через пару минут они уже тяпнули по полстаканчика и закусывали теплыми еще котлетами с хлебом. После второго принятия, еще даже не закусив, сержант вдруг хлопнул себя по лбу, помотал головой и сказал:
- А ведь их здесь не было!
- Что, что?
- Да, у меня, как глаза открылись только что… я за стаканами ходил, видеть видел, а не понял… выпить, что ли хотелось побыстрей? НЗ все на месте, стаканы пыльные, да и вообще… ты на костер-то посмотри!
Павлов встал и подошел к костровищу.
- Старьё – ты прав. А где ж они?
- Может на дальнюю избу пошли?
- Завязываем с едой, собирай всё, и поехали.
- Саш, набрал бы ты еще раз командира, а?
- Да, без толку это… ну, ладно, сейчас попробую… Алло! Егор Ростиславович? Товарищ капитан, это я, Павлов… Да, мы здесь – на озере… Не понял?... Да нет, ни грамма… Хорошо… Сейчас едем!
Лейтенант вскочил с места, еще не договорив, но потом опять плюхнулся на скамейку и тупо уставился на сержанта.
- Не понял… Он сказал, что ждут нас возле избы… Это кто из нас пьяный?
- Да, точно… Они у дальней избы ждут, поехали!

На дальней избе тоже никого не было, и тоже не оказалось никаких следов. Там было еще большее запустение и, очевидно, никто в этом месте не останавливался с самой весны. Дозвониться больше не получилось. Ребята растерялись окончательно и встревожились не на шутку. Пришлось ехать, искать дальше.  Они, насколько это было возможно, облазили всё озеро. Побывали в самых клеевых местах, зашли на третью заставу, к старшему лейтенанту Шахнину, в чьем ведении была южная сторона озера, но тот тоже ничего положительного не сказал. Вернулись к себе уже с почти сухим баком.
Тамара, увидев ребят с озадаченными и неестественно серьезными лицами, и с полным сидором, почувствовала слабость в ногах и села. Еще ничего не случилось, и даже ничего еще не было сказано, а в душе у неё уже появилась какая-то пустота и одиночество.







5

Сотник проснулся от неприятного жжения в правой ноге и сразу сел, протирая глаза. В дыму не сразу разглядел кормчего, который длинной палкой ворошил только что, видимо, подброшенный хворост. От этих ворошений костер вспыхивал ярче и бросал искры. Сотник огляделся. Стало уже совсем светло, но туман всё еще лежал.
- Эй… как тебя там? Никодим, кончай костер ворошить, - новые христианские имена запоминались трудно и ломали язык, а сотник начинал серчать, поэтому, нарушая епископский приказ, назвал кормчего старой кличкой «Зуб», - Зуб, в рот тебе кочерыжку, прекрати, говорю… порты мне чуть не спалил.
- Вставать пора, - ответил немногословный кормчий, однако палку бросил и сел с другой стороны костра.
- Ты что ж, не спал вовсе?
- В Беловодье высплюсь.
- В Эдеме, надо говорить… учит вас дураков святой отец, учит…  Всё без пользы – ваши грехи из Пекла не выпустят. Будут рогатые вот так-то под твоим котлом угли ворошить…
- А нам всё едино.
В висевшем на рожне котле закипела вода. Кормчий Никодим опять поднялся, сдвинул котел подальше от середины, засыпал в воду муки и сухой простокваши, посолил и опять сел.
- Наших так и нет никого… и не слыхать было? – спросил сотник.
- Найдутся. Не иголка чай.
Сотник углубился в размышления. Новая вера ему нравилась, даже не то чтобы нравилась, а вызывала благоговение своей непонятностью, таинственностью и суровостью. Особенно, когда её разъяснял отец Иоаким. В эти минуты всё становилось ясно, забирало и трогало душу, одно было плохо - басурманские названия и имена никак не хотели запоминаться. Сегодня он как-то сразу вспомнил название христианского рая: «Эдем», и сейчас гордился собой – показал он себя ученым человеком. Приятно. Календарь вот новый никак не задерживался в голове.
Они вышли из Новагорода в середине цветеня, только что отгуляв святое Христово воскресение. Сейчас - месяц червень, значит, в пути они уже скоро семь недель. Первый епископ Новгородский, отец Иоаким, еще зимой засобирался в Киев, но конями двигаться не рискнули, боясь весенней распутицы в дороге. Да и оставить крещеных в Новагороде без пасхи, отец Иоаким не захотел. Правда крещеных там было не ахти как много, но святой отец сказал, что даже ради десяти своих нужно остаться и дать крещеным святого причастия, как Господь ради десяти праведников не разрушил бы Содом (вспомнил-таки сразу, как называется город. В Содоме этом не нашлось всё же десяти – девять было или восемь даже, поэтому город и уничтожили).
Отец Иоаким взял с собою в Киев двух чернецов книжных и сотню ратников для охраны. Вышли  пятью ладьями Волховом через Ильмень-озеро и дальше по Ловать-реке спускались на полдень. Всё было бы  хорошо, но отец Иоаким нетерпив больно. Где ни остановятся, крестить хочет, а народ-то тоже упрям, крестились бы себе – не зима чай, когда в воду лезть не мёд, а они – нет. Пришлось понасильничать немножко. Ну и собрались лихие люди, на волоке у Смоляного Гнезда догнали. Одна ладья сгорела и семь ратников, как корова языком. Но дальше уж всё спокойно шло, особенно, как в Непр вышли – по теченью вниз, дюже лепо.
Едина нелепость вчера на вечерней зорьке вышла. Тепло было, небо чистое, ни облачка, а непонятно откуда туман пал. Огонь засветили, перекликались, и всё ж таки не уберег Господь – разбрелись в тумане. Оно конечно, туман сойдет, встретимся, только бы отец Иоаким не наткнулся бы на кого с малой охраной. Беда будет.
На ночь пришлось вставать от греха. На это место наткнулись случайно – камыш расступился и стало видно чистый берег. Встретившая их старуха, сказала, что живет здесь одна, врет конечно: второй лежак застелен, поляна у землянки истоптана и лошадиный запах свежий, но её понять можно, мало ли лихих людей шляется. Неладно на Руси стало. Ничего, даст Бог наладится.
Сотник почувствовал за своей спиной чей-то взгляд. Обернулся – старуха. Она с утра оделась в длинный шерстяной сарафан и узорчатую валяную накидку. Из-под простого кокошника сотника сверлил строгий, но ясный взгляд судии, никак не вязавшийся с сухим и морщинистым лицом старухи. Кормчий опять встал.
- Хлёб сварил. Пойду воев твоих будить.
- Часовому бы крикнул.
- Сам схожу.
- Ну, иди. Похлебаем да в путь, - сотник снова повернулся к старухе, - Почто так тепло оделась с утра? Лето, чай.
- Кости зябнут, мясо греть перестало.
- Садись к костру, мать, погреешься…
- Какая я тебе мать? Вон, гляжу, крыж надел… отрекся от Рода и племени.
- Так надо, мать. Род на меня не обидится, а Руси святой может польза выйдет. Рода то новая вера не отвергает, просто зовут его по другому – Всевышний.
- Нет, милай, не одно это… и совсем не просто. Послушала я этих чернецов… знаю.
- Что ты знаешь? Сидишь тут в глуши, а посмотрела бы, что делается на Руси. Сколько лет уже от ворогов отбиться не можем? ни с полнощной стороны, не с полуденной. Тати повсюду рыщут аки волки лесные. Всё война да война… кольчугу вон сколько лет уже не снимаю, в баню уж скоро в кольчуге ходить  буду. А тут ведь что?... объединится народ в новой вере под стягами с ликом. Разобьем врагов и опять будем жить как встарь. Лепо будем жить!
- Губы то раскатал… мир вам чернецы принесут, как же…
- Ну, ты сама-то подумай, все лучшие люди уже крестились, князья все християне… ну? Что ж они дураки все?
- Вот князьям это зело лепо… да… а вы вот и есть дураки. Когда вечевые колокола посбросят, все рабами станете. Не божьими рабами, а настоящими. Как тебя кличут то?
- Амвросий…
- Тьфу, ты… Настоящее твое имя как? Русское.
- Путятой кликали… Путята я… Новгородский сотник Путята.
- Послушай, Путята, меня старуху… я вижу, ты человек не бедный: сапоги сафьянные, на порты локтей сорок бархата угрохал и думаешь что ты сам по себе и не грозит тебе ничего, а ведь и тебя коснется. Икнется вам еще эта вера-то новая. Да и уже икается. Воровство-то на Руси откуда повелось? Князья из Хазар да Греков принесли с верой вместе! Вера эта князьям лишь и нужна – они будут боги, а вы рабы божьи.
- Не было рабства на Руси и не будет никогда!
- Будет… Рабы-то разные бывают, не только с железным кольцом на шее, но и в золотых клетках, – старуха вдруг плюнула и встала.
Выходившие из ладьи полусонные ратники разбредались по сторонам, их громкие зевки, журчание и треск задниц заглушали слова. Старуха повернулась, чтобы уйти, но всё же остановилась и сказала: «Попомни мои слова, Путята, не мир они нам несут, но меч… попомни, если жив будешь». И ушла в землянку.
Хлеб из котла черпали чашками и ели, накрошив сухарей. Сотник, похлебав немного, аккуратно выплеснул остаток в воду одновременно и перекрестив, и помянув духов реки. Проклятая старуха испортила настроение. Кусок теперь в горло не лезет. Но все же, переборов себя, перед отплытием он зашел в землянку. Ратники его очень бы удивились, узнав, что грозный Путята идет на поклон к старухе. А он шел именно на поклон. Видно душа еще не совсем опустошилась, что-то было еще в ней не перегоревшее, светлое. А ведь он мог бы изрубить её в куски, землянку поджечь… Нет, видимо не мог.
Старуха сидела на прибранной лавке, согнувшись, уткнув лицо в потемневшие, сухие руки. Она с утра оделась в смертное, не чаяла живой остаться. Сотник постоял немного молча, потом сказал:


- Не держи на нас зла, мать. Плетью обуха не перешибешь… на вот, возьми за беспокойство… - он хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой, повернулся и ушел.
Старуха в задумчивости взяла, то, что ей дал сотник, и поднялась вслед за ним. Она подошла к берегу, когда ладья уже развернулась. Взлетели весла, и ладья стала таять в тумане. Старуха все еще стояла на берегу, когда сзади к ней подбежал светлорудый пес и, полаяв для порядка на воду, прижался к её ногам. Чуть позже прибежал мальчик лет десяти и прижался к ней с другого бока. Он всю ночь прятался с конями на соседнем лугу, за болотом.
- Бабука, я лапоток в болоте потерял… а коней привел, вон, посмотри…
- Ты у меня молодец… а лапоток я новый сплету, - потянулась погладить внука по головке и вдруг ощутила, что рука не пустая. Открыла руку и увидела там серебряную монету и медный нательный крест. Внуку было не видно, что там, в руке, а любопытно было. Поняв, что до руки не допрыгнет, он спросил:
- Что там у тебя, Бабука? Покажи!
- Ничего хорошего, внучек. Дрянь это и глупость людская, - она плюнула в руку и бросила, то, что в ней лежало в воду.

Сотник развалился на корме, на своем месте, облокотившись спиной о борт. Легкий кривой хазарский меч погромыхивал ножнами о палубу с каждым ударом весел. Оружие доставляло неудобства, но после сурожского нападения он не позволял себе быть безоружным даже ночью. В качестве послабления для себя он сменил боевой русский харлужный меч на легкий, хазарский и не носил шлема, но держал все под рукой, а к бою он был готов всегда.
Кормчий мерно пошевеливал рулем и напряженно смотрел вперед и влево, на берег. Туман позволял видеть саженей на тридцать-сорок.
- Не шибко ли ты разогнался, Никодим? – спросил сотник, - А въедем во что?
- Успеем, притормозим, - ответил кормчий, - А вот отца Иоакима можем пропустить.
- Не пропустим. Правый берег крутой. Если встанут, то здесь.
- Может покричать… для верности.
- Пусть лучше песни горланят. Как у нас песельника зовут-то? Вельзевул, что ли?
- Зевулон.
- Эй, Зевулон, песню давай!
Молодой крепкий парень со светлыми кудрями, перехваченными красной тесемочкой, с библейским именем Завулон, слегка искаженным под русский манер, как будто только и ждал команды. Наклонился к веслу, тряхнул головой и запел:
               Ах, как на речке, речке на Непрядве…
Несколько голосов подхватили в лад и песня полилась вдоль по реке с перепадами и пересвистом. Сотник, подперев голову рукой, заслушался. Довольно жмурясь, слушал и кормчий, однако же ехидно молвил:
- Песня-то поганая… епископ услышит – не одобрит.
- Что ж им? Псалмы что ли петь? – отозвался сотник, однако же, рявкнул, покрывая песню, чтоб прекратили.
Опять стало тихо. Только плескалась вода, да жаворонок стрекотал над берегом.
- Не в себе ты, Путята… Зацепила тебе душу старая колдунья. Надо было её зарубить да пожечь.
Сотник молчал. Он был согласен с кормчим и не понимал уже, что произошло с ним там у костра. А что-то ведь произошло. Как будто глаза ему чем запорошило. Всё, что делалось в последнее время, увидел он в другом свете. Показалось, будто не прав он во всем и в дурных делах запутался. Совесть взыграла. И отец Иоаким привиделся в образе Вия подземного, когда из Книги пастве своей читает с опущенными веками. Сам сотник показался себе маленьким глупым мальчиком, и захотелось ему бежать от всего этого сломя голову, скрыться от глаз людских, спрятаться у мамки в подоле. Или наоборот выйти на люди и покаяться. Но чем дальше ладья уходила от места последней стоянки, тем всё опять становилось легче и проще. Как если бы выныривал он из глубокого омута и освобождал ноги от тины донной.
Колдунья.
Точно колдунья!
- Конечно, колдунья, - наконец ответил кормчему сотник, - надо было бы изрубить… да не возвращаться же…
- Гляди, туман редеет, - перевел тему кормчий, давая понять, что прежний вопрос закрыт, - И берег чудной для этих мест.
- Да… сосны, как будто у нас, у Новагорода.
- А это кто там? Нешто купаться собралась…
- Да, в одной рубахе и простоволосая.
- Смотри, не уходит, рукой машет. Другой бы уже след простыл, одеваться бы убежала…
- Еще одна колдунья?  Давай к берегу! Ужо разберемся…


Ольга уже начала волноваться. Она  выполнила всю намеченную работу, успела еще раз выспаться, а никто не появлялся: не плот с Игорем и остальными, не майор с рыбалки, не катер с заставы. Она была одна уже более четырех часов. Телефон по-прежнему не работал, и единственная возможность получить информацию была, всматриваться в озеро и ждать. Пока Ольга спала, костер почти потух. Раздувание и разведение огня на некоторое время развлекло её, но всё чаще и чаще она спускалась от костра к воде и всматривалась в ту сторону, куда ушел плот.
В один из таких моментов она увидела странную картину: в том месте, куда она так долго и безрезультатно вглядывалась, из тумана вышла настоящая варяжская ладья, совсем такая как на рисунках. Свернутый парус косо висел на единственной мачте, но ряд длинных весел, равномерно поднимавшихся и опускавшихся в воду, довольно быстро продвигал ладью вперед. С более близкого расстояния Ольга могла уже разглядеть искусный ярко-красный орнамент  на бортах ладьи и лица гребцов в остроконечных шлемах.
Что бы подумал любой другой на её месте? Одно из двух: или, что он сошел с ума, или, что здесь снимается кино о древних временах. Ольга прошла обе стадии и уверилась во втором варианте. Она весело помахала киношникам рукой и очень обрадовалась, когда ладья, изменив курс, пошла в её сторону: во-первых, это было интересное и необычное развлечение; во-вторых, они наверняка видели плот и могут сказать, когда его ждать; и, наконец, в-третьих, это хоть какие-то люди, и они, наверное, прояснят ту неопределенность, в которую попала не только Ольга, но и все они здесь со вчерашнего дня.
Из ладьи выпрыгнули на берег двое бородатых мужчин в живописных нарядах. Ольга с чисто женской внимательностью к одежде успела рассмотреть всё в деталях в течение нескольких секунд. Первый был весь в красном, в мягких сапогах, до половины закрытых волнами широченных бархатных шаровар, и в полупальто-полупиджаке  с хитрыми, длинными рукавами.  На широком поясе висела огромная сабля в золоченых ножнах. Садко, да и только. Второй был одет явно попроще, на нем были штаны с длинной рубахой навыпуск, и то, и другое из одинаковой, плотной льняной ткани серовато-белого цвета, и синяя стеганая поддевка без рукавов. Ольга так и обозначила их для себя: красный и синий.
Ольга обратилась к прибывшим с приветственной речью, где коротенько изложила  свою принципиальную любовь к киноискусству и наблюдение по поводу того, что декорация и костюмы выглядят очень натурально, не смотря на расхожее мнение о том, что в кино должна использоваться сплошная мишура и картон. Она продолжала говорить быстро, хотя по лицам слушателей было видно, что её не очень понимают и вообще, смотрят как-то странно. Ответное слово подтвердило её догадки. Красный заговорил на каком-то певучем языке, напоминавшем то ли белорусский, то ли западно-украинский, который в свою очередь не поняла Ольга. «Югославы, наверно» - подумала она, потому что украинцы или белорусы наверняка знали бы русский. Ольга жестами пригласила гостей к костру пить чай. По пути она придирчиво оглядела себя. Всё нормально, вполне элегантный пляжный вид. Странные взгляды она отнесла исключительно на непонимание языка.
Красный, выглядевший хмуро и напряженно, сразу сел за стол, на предложенное ему место, а синий, всё время улыбаясь, обежал весь лагерь, заглянул в избу и только потом уселся, сообщив что-то красному. Парочка была странная, если не сказать больше. Ольга начала испытывать некоторое неудобство от их присутствия. Не страх и даже не беспокойство, а всего лишь легкое неудобство. Но, после того как она подала им чай, произошло уж совсем несусветное: красный, понюхав чай, встал с кривой улыбочкой и как будто бы начал говорить тост, постепенно повышая голос, и вдруг, выплеснув чай и бросив кружку под ноги, резко наотмашь ударил Ольгу по лицу. Она, даже не почувствовав боли, сразу потеряла сознание.
Ольга была в обмороке совсем не долго, но за это время ей привиделось длинное действие, на несколько часов, а может быть и дней. Она побывала в Москве, и дома, и на работе, но везде, даже по улицам, она ходила голая, не испытывая при этом никаких неудобств. И везде она искала мужа. Она видела Игоря где-то впереди, но всегда не успевала за ним, он ускользал в самый последний момент. Игорь тоже ходил голый, и она одновременно и ревновала и хотела его, но догнать, никак не получалось. Наконец она его настигла в лодке, отходящей с заставы сюда, на остров. Она села с ним рядом и начала упрекать и даже ругаться, но Игорь, вместо оправданий, вдруг повалил её на дно лодки, грубо раздвинул ноги и начал действовать. Окружающие, на удивление, относились к этому с пониманием и тактом, Энн даже подвинулась, уступив им место. Редкие слани на дне лодки под действием  веса двух тел больно давили её спину. Игорь зачем-то щекотал ей шею и подбородок, но было очень приятно и весело. Уже знакомая ей горячая волна начала накатывать на все тело и в самый миг высочайшего напряжения лодка опять наткнулась на препятствие и Ольга очнулась.
Действительность ужаснула её. Да, Ольга почувствовала унижение и ужаснулась, но не более того, потому что физически она ничего не могла сделать – она как клещами была сжата мускулистыми руками и всем телом одного из пришельцев. Кого именно она определить не могла – колкая борода закрывала лицо и щекотала шею. Корявая ветка больно давила спину. Ольга закрыла глаза и беззвучно заплакала. Но еще большее унижение Ольга почувствовала, поняв, что тело не слушается разума. Боль, отвращение и ужас были порождением сознания, ума, а предательское тело, начав получать удовольствие еще в беспамятстве, теперь не хотело остановиться. Горячая волна опять начала подниматься и захлестывать. Это повторялось еще и еще раз, пока Ольга окончательно не потеряла сознание.

Ратники, оставшиеся в ладье, гыгыкали и ржали, как жеребцы, наблюдая за действиями начальства, хоть и видно им было только задницу, мелькающую за кустами, и то не всем. Но этим дело не ограничилось – они прислали помощника, вынувшего счастливый жребий. Им оказался тот самый Зевулон, веселый песельник. Начальство не отказало команде в законном требовании и парень принял участие.
Когда с удовольствиями было покончено, кормчий с песельником под улюлюканье команды уже забирались на борт, сотник стоял над бесчувственной Ольгой, как бы ожидая еще чего-то. Потом вытащил меч и дважды рубанул по бесчувственному телу. Сначала вдоль, потом поперек – крестом. Полюбовался на дело рук своих, аккуратно обтер сухим мхом от свежей крови меч и, удовлетворенный, направился вниз, к ладье.
Сотник расслабленный и уже успокоившийся полулежал, раскинувшись на своем привычном месте. Кормчий лениво пошевеливал рулем. Вои скабрезно перекликаясь, дружно налегали на весла.
- А я вот что думаю, - подал голос сотник, жмурясь на проступившее из дымки солнце, - Колдуньи-то могут летать… и оборачиваться молодыми, а?
- Вестимо могут.
- Я вот и думаю, что это старуха оборотилась… ведь отравить нас хотела?
- Да… зелье преотвратное. Ты хоть её располовинил?
- И более того!
- Хорошо… Богоугодное дело. Смотрикося… а вон и епископ наш!
Туман уже совсем рассеялся и впереди хорошо были видны три ладьи причаленные к левому берегу.




6 -13.
Блуждания в тумане закончились неожиданно. Плот напоролся на палку, торчащую из воды. Она проскребла по правому борту и уперлась в весло прапорщика. Тот ухватился за неё и радостно вскрикнул:
- Это ж наша сеть!
Напряжение со всех моментально слетело. Все завертели головами, рассчитывая увидеть берег, но его не было.
- Ерунда-вопрос, - сказал Егор, - Надо вынимать сеть – она нас приведет к берегу. Энн, как приборы?
- Сто двадцать! – ответил за неё Игорь.
- Что, сто двадцать? – не поняла Энн.
- Нужно отвечать: «А что приборы?» - весело ответил Игорь, - Это анекдот.
- Датчики работают… и плот хорошо видно, - сказала Энн, так и не поняв, что тут смешного.
- Энн, переходите на мое место. Я буду сеть вынимать, - говоря это, прапорщик уже встал, держа в руках сеть, и, потихоньку выбирая её, стал перемещаться на нос.
Плот плавно развернулся и стал медленно продвигаться за выбираемой сетью.
- Движемся к берегу, - констатировала Энн, глядя на монитор.
- Давайте ведро, рыба пошла, - прапорщик присел, выдирая из спутанной сети темную рыбину, - Это что за фокусы?
- Это стерлядь, Сережа, - заметил Егор, подобравшись поближе, - Я же вам говорил, что мы где-то на юге. Видите, как хорошо, стерлядь вместе с нами приплыла. Теперь в Карелии стерлядь будет водиться, черную икру будем трескать ложками. В любой гадости есть положительные моменты!
Стерлядок оказалось всего пять штук, но и это выглядело несметным сокровищем. Местную мелочь брать не стали. Когда сеть кончилась, совершенно отчетливо проявился берег. Дойти отсюда до базы было уже делом техники. Прапорщик с Игорем навалились на весла, и через каких-нибудь пятнадцать минут показался Медвежий остров. Изба, слава богу, была на месте. Прапорщик остался разбирать сеть, остальные вышли на берег.
- Оля, лапочка, мы рыбки привезли, - Игорь заглянул в избу, оставил в прохладной прихожке ведро с рыбой и вернулся к остальным, - Нет никого…
- За грибами пошла, - подал голос прапорщик, - Я утром вон там три белых сорвал.
- Где Павлов? Вот вопрос… - говоря это Егор почувствовал в кармане вибрацию телефона, вслед за вибрацией последовал и звук, - Да! Саша? Сколько тебя ждать? Ты где?... Ты что пьяный?... Что ты не понял? Я от тебя по телефону запах чую… Ну ладно, быстро сюда, у избы ждем… быстрей… Тьфу ты, связь прервалась. Черт знает, что такое. Так, один нашелся, остальные подтянутся. Жизнь то налаживается, а?
- Мишкин, видать, окуней обловился, не идет, - ехидно сказал прапорщик.
- Может, с Ольгой по грибы пошел? – предположил Егор.
- А ведро его где? И удочки?
- Тоже верно. Давайте так: я схожу за Мишкиным и Ольгу по пути покличу, а вы готовьте рыбу… костер вон уже почти потух. Я быстро.

Сказав это, Егор сразу пошел. Однако вернулся он гораздо быстрей, чем рассчитывал. Только что войдя в лес, он сразу увидел Ольгу, верней то, что раньше было Ольгой. За свою не очень долгую жизнь Егор успел насмотреться на трупы и на поле боя, и в аулах, и в анатомичке (в Ростове опознавал груз 200), но то, что он увидел сейчас, даже его привело в полушоковое состояние. Он сел за кустом, так, чтоб не видеть тела и закурил.
Немного успокоившись, он загасил окурок и заставил себя внимательно рассмотреть труп. Совершенно голое тело лежало на халате, у которого белым оставался только верх, всё остальное было залито кровью. Разорванный купальник валялся рядом. Тело было рассечено каким-то очень острым предметом. Вертикальный разрез шел через грудь, почти от самой шеи вниз, горизонтальный – чуть выше пупка. В результате тело было развалено на три части. Спокойное, красивое лицо Ольги с закрытыми глазами выглядело спящим и никак не вязалось с картиной её ужасной смерти. Егор попробовал поплотнее соединить части тела, но это у него плохо получилось - мешали вывалившиеся внутренности. Тогда он наломал веток и лапника и укрыл тело, оставив видимой только голову.
Когда он вернулся к избе, Игорь, Энн и Казак сидели у костра и чему-то смеялись. Он не стал подходить к ним, а ушел к воде и долго мыл испачканные кровью руки.
Почему-то все гадкие события происходят неожиданно. Как вот сейчас подойти и сказать им, особенно развеселому Игорю, о том что случилось с его женой? Существует мнение, что люди сами навлекают на себя неприятности, если постоянно думают о них. Например, купил человек новую машину, дорогую, ходит вокруг неё, пылинки сдувает и уж совсем боится, как бы её не поцарапать, или, не дай бог в аварию не попасть. И как назло, то на парковке его зацепили, то фару разбило камнем или еще что-нибудь. Часто так бывает, но обычно, человек своими такими ожиданиями несчастий притягивает мелкие неприятности, а крупные приходят потом, когда о них не помнят. К примеру, тот же автовладелец после первой же царапины и ремонта забывает про внешний вид, ездит на своей машине, наслаждаясь жизнью, высоко задирает нос и вдруг… Выходит из магазина, а машины нет – украли! У вас никогда не угоняли машину? Не случалось такого, что вы, приехав весной на дачу, нашли свое любимое гнездышко разоренным? Пусть даже еще проще, выйдя из автобуса, обнаружили карманы пустыми? Нет? Вам очень повезло, но те кто испытывал подобное знают, какие примерно ощущения испытывает человек в подобных обстоятельствах, не зависимо от размеров потери. Ощущения очень гадостные, как будто не в карман тебе залезли, а в душу. Заплевали там всё, истоптали грязными ногами. А какое же смятение и ужас появляются в душе человека, когда он обнаруживает, что дом его не просто разграблен, а убиты те кого он любил, без кого жизни себе не мыслил? И чаще всего это происходит тогда, когда этого никак не ждешь.
 Егор все еще медлил идти к костру, заодно он попытался изучить прибрежный песок на предмет следов, но песок есть песок, долго он следы не хранит.
- Что-то случилось, Егор? – услышал он за спиной голос Игоря.
- Случилось, - Егор обернулся и увидел всех троих уже с совершенно серьезными лицами, по его поведению они стали о чем-то догадываться, - Случилось, ребятки, случилось…
Егор отвел глаза и даже отвернулся от них, походил туда-сюда, потом уже, решительно повернувшись начал говорить:
- Постарайтесь отнестись к тому, что я сейчас скажу, как можно спокойней и мужественней. Мы все знали, на что идем… легкомысленно отнеслись, конечно, но знали, что можем столкнуться с опасностью… неопределенной… непонятной опасностью. И вот мы с ней столкнулись. Сначала утром, попав неизвестно куда, теперь вот сейчас…
- Что с Ольгой? – Игорь смотрел прямо в глаза Егору  с надеждой и страхом.
- Подожди, Игорь, дослушайте сначала, что я вам хотел сказать, - Егор выдержал паузу и продолжил, - Было время, когда я очень боялся смерти, а при моей профессии это сильно мешает. Я избавился от этого страха в один прекрасный момент. Меня спасло одно простое рассуждение. Смотрите. Главный вопрос человеческой жизни лежит за её пределами: есть ли жизнь после смерти, или там ничего нет? В шекспировском варианте это звучит: «Ту би о нот ту би - быть или не быть». Этот вопрос имеет всего два варианта ответа, первый: после смерти жизнь есть. Согласитесь, зачем в этом случае её боятся… смерти, если это только переход из одного мира в другой, причем, рано или поздно, его надо совершить. Никто вечно не живет…
Игорь как-то по-бабьи махнул рукой, сел на песок и закрыл лицо руками. А Егор продолжал:
- И второй вариант: жизни после смерти нет. Что такое смерть в этом случае? Полное ничто… пустота. Забвение всего и полное уничтожение памяти. Вдумайтесь. Одному человеку, скажем, двадцать, а второму – семьдесят, чем они отличаются? Памятью! Один помнит меньше, другой больше, иногда гораздо больше. Но, если память будет уничтожена, какая разница сколько лет прожить? двадцать, тридцать, семьдесят – результат один и тот же. Память после смерти у всех будет одинаковой – нулевой. И в этом случае быть или не быть, жить или не жить – совершенно всё равно. Какой вариант нас ждет, мы не знаем, но, согласитесь,  в обоих случаях бояться смерти не стоит…
- Что с Ольгой, Егор?
- Она погибла, Игорь.
- Где она?
- Пойдемте, я покажу.
Егор опять твердо смотрел Игорю в глаза и понял, что его эта философская тирада пропала даром. Философия хороша за дружеским столом или в ученом споре, а когда всё это вдруг происходит, как всегда неожиданно, и касается тебя самого, в том смысле, что близких тебе людей, вместо философии в душе появляется неизъяснимая, необъятная боль, от которой некуда деться. В глазах Игоря читалась еще не боль, а только предчувствие боли, но смотреть на это уже было невозможно. Энн тихонько взвизгнула и закрыла лицо руками. Егор отвернулся и пошел в сторону леса. За ним, спотыкаясь, как приговоренный к казни, шел Игорь, чуть отстав от них, так же молча, двигались Энн и прапорщик.
Может быть и не пропала даром подготовительная речь Егора, во всяком случае, возле тела никаких истерик не было. После прощания, Ольгу уже с головой укрыли лапником и придавили камнями. Оставить её не прикрытой было нельзя, а хоронить более тщательно, не имело смысла.

После тягостной процедуры сели у костра, обсудить создавшееся положение. Игорь в разговоре участия не принимал, он сидел, мрачно глядя на огонь и думал о своем.  Рассуждения остальных веселыми назвать тоже было не возможно. Судя по всему, ждать катера с заставы было бесполезно, не смотря на состоявшийся телефонный разговор, потому что за прошедшее после звонка время, Павлов несколько раз уже мог приехать из любой точки на озере, но он не появлялся. Это могло означать только одно, что он просто не может их найти, как если бы они с Павловым (да и со всем остальным миром) оказались в каких-то параллельных плоскостях.
Смещение во времени, предложенное Энн, как одна из гипотез их нынешнего состояния, было, хоть и фантастическим, но хоть сколько-нибудь разумным объяснением. С этой гипотезой косвенно согласовывался и тот факт, что Ольга была убита холодным оружием, то есть на неё, видимо, напали какие-то дикари, не владевшие ещё огнестрельным, хотя, почему бы ни воспользоваться топором, даже имея в кармане пистолет? Всё было непонятно, кроме одного - вокруг них существовал некий невидимый барьер, который они очень странным образом преодолели сегодня, но, который не смог преодолеть Павлов. Второе, что было очевидно, здесь на острове, внутри этого заколдованного круга, существовала реальная опасность, неясная, но грозная, результатом её уже стала смерть Ольги и невозвращение майора Мишкина.
Осторожность и простая логика подсказывали в качестве тактики дальнейшего поведения два принципа: первый – не разделяться, чтобы не подставить кого-либо в одиночку; второй – не уходить отсюда, с открытого места, где можно было держать оборону до того момента, как появится хоть какая-то ясность, или, может быть, всё это кончится само собой. Но пришлось нарушить сразу оба принципа, потому что нельзя было бросить майора, которому, не исключено, что требовалась помощь и заодно, хоть как-то, надо было обследовать остров. Прапорщик считал, что нужно идти ему одному, так как при других вариантах подвергается опасности жизнь гражданских. Он даже встал, накинув на плечо автомат. Но Егор решил по-другому, он оставил прапорщика охранять Энн, а идти взялся сам, прихватив с собой Игоря, чтобы как-то привести того в чувство.
Прежде чем уходить, Егор пластырем прикрутил к автомату второй магазин и рассовал по карманам гранаты, предварительно установив взрыватели. Прапорщик сделал тоже самое. Егор перехватил недоуменно-испуганный взгляд Энн, наблюдавшей за этими военными приготовлениями и решил подбодрить её, но ничего умнее не придумал, чем сказать:
- Рыбу сварите, пока мы ходим, - но, говоря это, Егор улыбнулся ей, вложив в эту улыбку столько тепла, что можно было обойтись и без слов, и это подействовало, - Не скучайте тут, мы будем часа через полтора.

Игорь шел за Егором как сомнамбула, и Егор это понимал, как понимал и то, что вывести Игоря из этой прострации будет очень не легко. Но сделать это надо. Здесь в лесу они могли столкнуться с чем угодно: могли напасть обещанные ящеры, какое-нибудь дикое племя, лешие с кикиморами, инопланетяне, в конце концов. Любая фантастика уже не казалась нереальной. Совершенно неизвестно с чем придется столкнуться, а неизвестность всегда опасней любого реального врага. В такой обстановке, никак нельзя было рассчитывать на Игоря – он погибнет при любом, сколько-нибудь серьезном столкновении. Егор остановился. Игорь, пройдя по инерции несколько шагов, воткнулся ему в спину.
- Послушай, Игорь…
- Что?
- Я очень хорошо понимаю тебя, Игорь, я не так давно потерял родителей, обоих сразу, мне было очень больно, поверь… давай сядем.
- Давай, - Игорь послушно сел на камень.
Егор уселся напротив, на поваленный ствол и продолжил:
- Такие потери болезненны… и боль от потери проходит не сразу, обычно требуется месяц-два, как минимум, но нам ждать некогда! Ты мне, конечно, можешь не поверить… и обидеться на меня, но я вынужден быть жестоким.
Игорь сидел, уперев подбородок в ладони и смотрел в сторону никак не реагируя на слова Егора, но Егор знал, равнодушие сейчас пройдет. Некоторые, в таких случаях даже лезут в драку.
-  Ты должен понять три момента. Первый: Тебе жалко сейчас не Ольгу, а самого себя…
- Что, что?
- Ты жалеешь себя, а не Ольгу.
- Ты врешь! – Игорь, действительно, встрепенулся и встал.
Егор, хоть и отвернулся на секунду, боковым зрением увидел удар, направленный ему в челюсть, поймал Игоря за руку и вывернув её насильно усадил друга обратно. Потом продолжил, как будто ничего не случилось:
- Я не вру, Игорь, сам посуди: ты сейчас вспоминаешь лучшие моменты вашей жизни… дом… ну, я не знаю еще что. Жалеешь о том, что это уже не повторится. Понимаешь, что остался один, перед кучей проблем, так? Ты не думаешь о ней, каково её сейчас там, ты думаешь о себе. Ведь так?
- Не знаю, может и так… зачем ты всё это сейчас говоришь?
- Затем, чтобы привести тебя к нормальному бою. Еще раз тебе говорю, что ждать некогда… нам всем здесь, может быть осталось жить полчаса…
- Ну, и слава Богу.
- Бога вспомнил? Хорошо, с чем ты завтра предстанешь перед ним?… и перед Ольгой, кстати. Это момент второй. Ты там расскажешь, что ты распустил нюни и ходил тут скорбел?
- А что мне делать еще?
- Правильный вопрос. На это есть момент третий. Кто-то убил Ольгу, скорей всего и Мишкина тоже… не исключено, что этот убийца находится еще на острове. Ты хочешь отомстить за смерть жены?
Обостренное сейчас воображение Игоря начало рисовать ему сцены мести, которые отозвались в душе злобным удовольствием и немного отвлекли его от других переживаний. Егор молчал, видя, что его политработа приносит плоды. Наконец Игорь уже почти осмысленно посмотрел на друга и сказал:
- Но у меня даже нет оружия…
- Вот это уже разговор мужчины. Ты гранату когда-нибудь в руках держал?
- На офицерских сборах…
- Смотри! Держишь её вот так, дергаешь за кольцо, взрыватель будет расшплинтован, после этого можно держать гранату еще долго – пока не отпустишь скобу, взрыва не будет. Но лучше сразу бросать… После хлопка капсюля четыре секунды и взрыв. Учти, разлет осколков около двадцати пяти метров. Здесь в лесу, на такое расстояние бросить трудно, поэтому сразу ложись, в крайнем случае можно спрятаться за дерево. Понял?
- Конечно, - Игорь восхищенно смотрел на гранату, приятной тяжестью нагрузившую его руку.
- Возьми еще одну. Убери одну в карман, только аккуратно, чтобы кольцом ни за что не задеть. Карман застегивается?
- Да.
- Хорошо. И давай договоримся: ты идешь за мной в двух трех шагах, желательно след в след. Я остановился – ты остановился, я лег, ты тоже. Если встретим кого и я начну стрелять, бросишь гранату. Но не раньше!
- Понял. Пошли?
- Пошли.
Игорь шел, действительно, след в след. Он даже пригнулся немного, как Егор. Градов пару раз резко вставал, оглядываясь. Игорь замирал в той же позе. Один раз оба упали на землю. Егор, оглянувшись беззвучно засмеялся.
- Шутки шутишь? – обиделся Игорь.
- Не шучу, а проверяю. Молодец пока. Подойди… видишь вон те валуны? За ними протока. Подходим аккуратно, чтобы не видно было с той стороны, и потихоньку осмотримся.
Согнувшись в три погибели, они подобрались к валунам. Через кусты хорошо было видно тот берег и усыпанную камнями воду. Егор говорил шепотом:
- Те, кто были здесь, пришли либо по воде, либо вот отсюда.
- С того острова? – так же шепотом спросил Игорь
- Это не остров, это большая земля.
- Вроде, ничего…
- И я ничего подозрительного не вижу. Ну, что? Оклемался?
- Как тебе сказать? Я не знаю, как тебе это объяснить… если бы с ней что-то случилось в Москве, месяц или два назад… Мне бы тоже наверное, было плохо, но не так, - Игорь помолчал немного и продолжил, - Мы с ней жили прохладно, не чужие конечно, свои люди, но и любви особой не было. Но здесь уже…  в Карелии, что-то произошло. Ты будешь смеяться, но я влюбился в свою жену, как выяснилось, поздно.
- Я не буду смеяться.
- И она, главное, тоже самое… и как раз в этот момент…
- Не трави себя, Игорек. Горевать будем, когда выберемся отсюда… если выберемся, а пока, считай, что ты в командировке, развелся, в конце концов. Наложи табу на свою память.
- Найти бы эту сволочь! Я бы его своими руками…
- Убьешь, если представится возможность. Пошли дальше.
От протоки они уже шли в короткую сторону, через ту самую окуневую косу, очень памятную Игорю. Выходили на нее осторожно, сначала опять осмотревшись из-за валунов, через кусты. У воды лежало что-то странное.
Выглядело это так, как будто на песке валялась куча тряпок.
Только, когда подошли в упор поняли, что это такое - они увидели Витю Мишкина, лежащего с окровавленным ножом в сжатой намертво руке. Песок вокруг его головы в форме нимба окрасился спекшейся кровью. Лицо было настолько обезображено, что опознать его удалось только по ножу и свеженьким майорским погонам.


7
Окуни у Медвежьего острова хорошо клюют только в двух местах, у протоки, в корявом омуте и на песчаной косе в кустах, на той самой косе, где Игорь с Ольгой прошлый раз поймали большую щуку. Майор Мишкин сначала ушел к протоке, но ловить там было неудобно. То есть, клев был прекрасный, но чтобы подобраться к омуту, нужно было спуститься по каменистому склону к воде и, потом, стоять на валунах в неудобной позе. Мишкин не без труда пробрался туда, куда было надо, пристроил ведро более менее устойчиво, разложил удочку и достал из кармана заветную коробочку с полудохлым червяком. Червяк имелся только один, но и этого было много, Виктор поделил червяка пополам, одну половинку убрал обратно, а вторую одел на крючок и забросил удочку. Поплавок, едва долетев до воды, еще лежа пошел в сторону и утонул. На крючке оказался маленький окунишка, проглотивший крючок так, что изо рта у него виднелась только леска. Большим ножом такого было не взять. Майор достал маленький складной ножик, аккуратно отрезал окуньку хвост, только потом, вырезал крючок. От червяка там осталась лишь бледная тень. Мишкин насадил на крючок хвост и опять забросил удочку.
В этот раз пришлось немного подождать. Поплавок встал, спокойно зафиксировался в этом положении и только секунд через пять, качнувшись, ушел под воду. Вынимая удочку, майор уже почувствовал некоторую тяжесть. Окунек был с ладошку.
За  час он надергал не меньше, чем полведра. Клев был стабильным, но оставаться здесь дольше, при всей терпеливости Мишкина было невыносимо. Всё его тело, уставшее балансировать на округлых поверхностях камней, болело, особенно ноги. Виктор выбрался наверх и немного посидел, отдохнул на теплом мху, прежде чем двигаться дальше.
На косе стало, не в пример, удобней. Можно было положить удочку, сесть и даже лечь, но здесь была другая незадача – окуни клевали в коряжнике между двух кустов и, поэтому имелись проблемы с забросом. Полведра окуней, это уже кое-что, поэтому Виктор решил попробовать поймать более серьезную рыбу. Метрах в двадцати от берега из воды торчал камень, а метрах в трех правее из ямки иногда клевал сиг. Майор для этого таскал сегодня с собой специальную удочку с тяжелым скользящим поплавком. Он насадил на крючок последнюю половинку червяка, оставленную специально для этого и забросил. Попал в ямку он не с первого раза и даже не со второго и не с третьего. И все-таки он был вознагражден за упорство, когда поплавок, наконец, установился там, где нужно, ждать почти не пришлось. Поклевка была, хоть и осторожной, но верной. Тянуть большую рыбу было приятно, а снимать её с крючка, тем более. Сиг одна из самых уважаемых рыб в Карелии, и Мишкин даже не расстроился тем, что на последних метрах у него сломалась катушка, и пришлось перехватывать леску руками, и отбегать от берега, чтобы рыба вышла на песок.
Леска перепуталась и, хоть червяк был почти цел, о втором забросе нечего было и думать, но на эти мелочи счастливый рыбак уже не обратил внимания, он бросил удочку, благо имел еще одну, и пошел к кустам ловить окуней.
Здесь его удача и закончилась. Во-первых, в эйфории он забыл взять с собой ведро с рыбой, взял бы, всё могло сложиться совсем иначе. Во-вторых, с первого же заброса, он зацепился леской за кусты, подергал удочкой влево, вправо, на себя, но только крепче запутался. На рыбалке можно было ставить крест – запасных крючков и поплавков с собой он не взял. Можно было еще попробовать раздеться, залезть в воду и снять зацеп, но это ж надо лезть в воду. Мишкин сел возле самой воды и задумался.
Он всю жизнь считал себя неудачником, что, в общем-то, среди людей не редкость, многие себя считают таковыми, но, что бывает гораздо более редко, почти никогда не бывает, он считал себя человеком недалекого ума. В известной поговорке подмечено: «Все считают, что у них достаточно ума и недостаточно денег», но здесь был другой случай. Только что окончив школу, Витя Мишкин собрался поступать в авиационное училище. Когда у него спрашивали, зачем он это делает, он отвечал, что у него не хватает ума, чтобы выбиться в люди другим способом, кроме как рисковать жизнью. И говорил вполне искренне, в соответствии со своими убеждениями. Не знаю насколько положительно или отрицательно это говорит о его умственных способностях. Из авиаторов его отчислили, но в  вооруженных силах он закрепился. В жены он взял серую мышку, тихую, скромную девушку и чувствовал себя рядом с ней хорошо.
Он замечал, что большинство товарищей относятся к нему свысока и даже насмешливо, но ни на кого не обижался. Он шел по жизни своим путем и, в отличие от некоторых, уже майор.
Но что же все-таки делать с удочками?
От размышлений его отвлек непонятный звук. На косе, что-то происходило, кто-то, наверно, пришел за ним. Из-за кустов ему было не видно, он встал и вышел на открытое место.
В прошедшей жизни он храбростью не отличался, прямо можно сказать, что он был несколько трусоват. Но то, что увидел Мишкин на этот раз, даже самого смелого человека повергло бы в шок. В нескольких шагах от него сидел огромный медведь с мишкинским сигом во рту, верней с тем, что от него осталось. Увидев человека, медведь мгновенно выплюнул рыбий хвост и, оскалив зубы, угрожающе зарычал.
Что делать в таких обстоятельствах? Говорят, что бежать от медведя бесполезно – догонит, тем более что, увидев вашу спину, озлобится. Разумеется, если есть оружие, можно попробовать выстрелить. Но если оружия нет? Что мог сделать Мишкин? Самое правильное было бы, потихоньку, без резких движений, двинуться задним ходом, не отводя глаз от зверя, потом нырнуть и попытаться уйти по воде. Ну, или хотя бы просто замереть и стоять, не двигаясь, глаз в глаз. Скорей всего, медведь бы ушел. А что сделал Мишкин?
Он вытащил свой большой охотничий нож и шагнул вперед.
Никто уже не узнает, что творилось в душе этого человека в его последние минуты. Но факт остается фактом. Медведь, увидев полные ярости глаза человека, хотел было отступить, но его природа взяла своё, он еще раз зарычал и встал на задние лапы. Человеку, как будто, только этого было и надо, он тысячи раз прокручивал в своей голове раньше этот сюжет из жизни своих далеких предков. Слегка присев, он прыгнул к медведю и резким движением снизу вверх распорол ему живот.


Может показаться странным, что Энн, в общем-то, всего лишь слабая женщина, не впала в истерику от известия об ужасной смерти Ольги. На самом деле, это не совсем так, она просто не подавала вида, а фактически, она находилась почти в прострации с самого того момента, когда Егор сообщил, что Ольга убита. Тогда она вскрикнула, но тут же собралась и внешне казалась спокойной, даже, когда они подошли к телу. Здесь, действительно, ей стало немного легче. Причиной тому было то ли не кажущееся мертвым, а как бы спящее лицо Ольги, то ли необходимость некоей работы по подтаскиванию и укладыванию веток. Так или иначе, вернувшись к костру, она принимала участие в общей беседе вполне осознанно, стараясь, правда, не смотреть на Игоря, который отсутствующе молчал, всё время ломая пальцами ветки и щепки.
Она боялась смотреть на него, потому что чувствовала виноватой во всем именно себя. Это она затеяла эту глупую экспедицию, которая еще не известно чем закончится и даст ли хоть что-нибудь, кроме пустой траты времени и денег.  Но эта экспедиция уже взяла жертву, ничем не оправданную и, вряд ли когда-нибудь этой жертве найдется оправдание.  Когда-то в Америке (теперь это, казалось, было очень давно) всё, что предстояло сделать, выглядело легким и логичным, но здесь в России всё встало с ног на голову. Какая-то подспудная безалаберность присутствовала здесь во всём и постоянно. Всё вроде бы шло по плану, но как-то все наперекосяк, полубоком. Или, как выразился Егор «некузяво». Всё бы это могло быть смешно, если бы не страшная, нелепая смерть Ольги.
Егор с Игорем не уложились, в заявленные час-полтора и Энн начинала уже беспокоиться. Казак тоже уже поглядывал на часы, когда из леса  послышался легкий треск сучьев. Прапорщик щелкнул предохранителем автомата, но тут же голос Егора предупредил тревогу:
- Свои!...  Идите сюда.
То, что они увидели, подойдя к вернувшимся мужчинам, было вполне ожидаемо, но, от этого, не менее трагично. На земле, в небольшой ямке лежало тело майора Мишкина с лицом, прикрытым окровавленной тряпкой. Прапорщик вполголоса сматерился, а Энн не сдержалась – она зарыдала в голос.
Майора, так же, как раньше Ольгу укрыли ветками и камнями.

В неисчерпаемом американском НЗ нашлась пол-литровая банка спирта. Энн относила эту банку к медикаментам и  не предполагала, что это можно пить за столом, иначе она давно бы её отдала. И хорошо, что не отдала, сейчас эта банка пришлась как нельзя кстати.
В русских поминках есть глубокий смысл. Сколько бы не ругали этот обычай псевдокультурные снобы, выпивка с горячей едой после похорон, делает очень полезное дело – она переводит произошедшее из плоскости бессмысленной в плоскость философскую. Действительно, что представляют из себя убитые горем родственники и друзья покойного с момента трагического известия до момента похорон? Сплошное отчаянье, спешка куда-то, кажущаяся необходимость что-то сделать снова и снова занимают сознание и гонят куда-то. А надо бы остановиться, сесть и подумать. Делать для покойника что-либо всё равно уже поздно. Более или менее целесообразны только хлопоты, связанные непосредственно с обрядом похорон, но, наконец, приходит момент, когда и с этим покончено. Теперь, чтобы не отчаяться и не приблизиться вплотную к сумасшествию, нужны поминки.
Егор разбавил спирт холодной водой, взятой из озера. Выпили, моментально ставшую теплой, жидкость. Закусили умело посоленной прапорщиком черной икрой, жалко без хлеба. Выпив еще, стали есть вареных, уже успевших остыть, стерлядок, запивая их горячей юшкой, специально оставленной прапорщиком на углях. Надо сказать, что ужин, вообще, готовил Казак. Когда они оставались вдвоем, Энн попыталась взять на себя роль хозяйки, и прапорщик терпел это безобразие минут пять, потом отобрал у неё нож и рыбу. На долю Энн оставалось только подавать и относить.
Едва не подавившись теплым разбавленным спиртом, Энн немного замешкалась, не зная, как подступиться к еде. Она решила посмотреть, как это будут делать другие, и удивилась, насколько по-разному мужчины подошли к этой, в общем-то, простой операции.  Егор поступил по-азиатски: он крупно нарезал рыбу на середине стола, как бы для всех, и брал оттуда куски руками, и откусывал от них, как будто это был хлеб, запивая ухой через край миски. Игорь налил уху в кружку, но пока не трогал её, а отрезал маленькие кусочки рыбы ножом и задумчиво жевал. Прапорщик Казак поступил в старорусской манере: в миску с юшкой накрошил рыбы, туда же положил две полных ложки икры и ел ложкой, как суп. Ей не приглянулся ни один способ и она, нарезав рыбу тонкими кусками, на первый кусок клала икру и накрывала другим. Для ухи, так же как Игорь, предпочла кружку.
Насытились быстро. Именно насытились, не взирая на всю животную грубость этого слова, потому что садились за стол как по принудке, есть, вроде бы никто не хотел. Хотя такой еде позавидовали бы посетители абсолютного большинства московских ресторанов, то есть стерлядок, конечно, подают кое-где, но степень свежести и экологической чистоты близко не лежала. А что касается икры, то в любом городе мира, нужно быть или миллионером, или сумасшедшим обжорой, чтобы есть её ложками, учитывая то, что при баснословной цене, качество её оставляет желать лучшего. Пока Егор разводил и разливал спирт, все смотрели на еду, как на неприятную обязанность, но, выпив, разохотились и даже оценили великолепный вкус, хотя и постеснялись признать это вслух. Однако, такой еды, даже при большом желании много не съешь. Очень быстро наступило насыщение, которое в сочетании с легким действием спирта принесло с собой и некоторое успокоение, и способность к спокойному осмыслению произошедшего.
- Всё это очень печально, - первым нарушил тишину Егор; после обычных, под водку, поминальных слов все молчали, - Всё это очень печально, конечно, и… покойникам царство небесное, но нам живым надо как-то определяться.
Пока Егор пересчитал оставшиеся несколько сигарет и закурил, голос подал Казак:
- По-моему, наше дело телячье – сиди и жди, - он тоже прикурил одну из последних папирос.
- Положение наше совершенно непонятное, - продолжил Егор, но его прервала Энн.
- Вы нам не рассказали, как погиб майор Мишкин.
- Да, да… расскажу, это важно…
- Медведь его задрал, - перебил Егора Игорь.
- Что, что, что? Какой медведь? –  прапорщик от удивления уронил папиросу, но тут же поднял, оторвал загрязнившийся кончик и опять положил её в рот, - Здесь нет медведей!
- Осетрины здесь тоже не было, а вон ты икру ложками жрешь… Во всяком случае, один медведь есть, верней был.
- Все-таки нарвался Витя на медведя… он всю жизнь мечтал об этом, - это пояснение прапорщик предназначал, для Энн с Игорем, хотя они успели уже об этом догадаться.
- И убил его!
- Да? Я его зауважал… жалко, что посмертно.
- Я тоже, - сказал Егор совершенно серьезно, - Мы нашли его на косе с ножом в руке.
- А где нож? – поинтересовался прапорщик.
- При нем… я вложил его в ножны.
- Руку еле разжали, - добавил Игорь.
Егор с сожалением бросил в костер докуренный до пальцев окурок и продолжил:
- Рядом с ним лежало ведро с рыбой… медведь успел рыбки пожевать. Здесь же лежала одна удочка, собранная, с запутанной леской. Вторую удочку мы нашли в кустах… там, где окуни клюют.
- А медведь? – в один голос спросили Энн и прапорщик.
- Совсем рядом. Медведь попытался уйти в лес, но не смог. От берега его было не видно. Мы пошли по крови и в первых же елочках на него наткнулись, - Егор говорил медленно, с большими паузами, Игорь, воспользовавшись этим вставил:
- Огромный медведь и все кишки наружу… брр.
- Судя по всему, дело было так: Витя забрался в кусты ловить окуней, а ведро с рыбой оставил на виду. Медведь вышел на косу, видит ничейную рыбу, благодарит господа и начинает обедать. Витя, услышал ли чего, или случайно… выходит из-за кустов и сталкивается с медведем лоб в лоб. Я думаю – так было, вряд ли, он его выслеживал специально.
- Да, но он мог бы убежать, - предположила Энн.
- Вряд ли бы медведь ему это позволил. Скорей всего, Витя попытался его напугать, а медведь пошел в атаку.
- Но это же нереально, с ножом на медведя, - опять вставила свое мнение Энн.
- Почему? Насколько я знаю, раньше было два основных способа охоты на медведей: один – с рогатиной; второй, с ножом. Рогатина это такая мощная палка с  перекладиной и острым лезвием посередине. Искусство охотника заключалось в том, чтобы удержать медведя этой рогатиной, пока он не убьет сам себя, упираясь в лезвие. Я не знаю, втыкали её в землю или руками держали? Второй способ, мене технически оснащенный, требует не столько силы, сколько ловкости. Вставшему на дыбы медведю нужно вспороть живот и быстренько отскочить. Медведь в этом случае обязан увлечься выниманием собственных кишок, забыть про охотника и, опять же убить самого себя.
- А если он будет атаковать на четырех лапах?
На этот резонный вопрос Энн, Егор задумался, но ответить не успел. Ответил Игорь, первый раз за этот вечер улыбнувшись:
- Есть аналогичный способ добычи тигров. Выкапывается яма, охотник садится в неё и ждет. Как только тигр проваливается в яму к охотнику (да простит меня Энн за такую подробность), охотник сразу крутит ему яйца. Тигр тут же сдается. Здесь существует аналогичный вопрос от потенциальных охотников: «А если попадет тигрица?». Ответ: «Крутите свои – они вам уже не пригодятся!»
Все оценили по достоинству способность Игоря шутить в его положении, но сам он, как бы спохватившись, опять загрустил.
- Я видел медведей только в зоопарке, не знаю я, - продолжил Егор, - Не знаю, что и как нужно делать, но Витя распорол ему живот ножом, значит медведь, все-таки стоял на задних лапах. Но отскочить вовремя, видно он не успел. Медведь ему изуродовал всю голову. В принципе, для этого достаточно было одного удара. Там когти, как бритвы.
- Может и Ольга тоже… каким-нибудь когтем, острым, как бритва? – высказал предположение прапорщик.
- Нет, Ольга убита людьми, это я знаю точно. И давайте больше подробности не обсуждать. И еще одно я знаю точно, что между этими смертями, не смотря на то, что они совсем разные, существует какая-то связь.
- Какая может быть связь, если ты уверен, что здесь были люди, а там медведь? – снова высказался прапорщик. Энн с Игорем тоже смотрели на Егора вопросительно.
- Не знаю какая, но связь есть. Как вам объяснить? Ну, например, человек попал под машину, печальное событие, но бывает. В большом городе это происходит каждый день. Мы говорим, что это случайность, несчастный случай, правильно? А, представьте себе, что в то же самое время, в другом месте, его жена тоже попадает под машину. Это случайность?… может быть такое? Очень сомнительно, скорей всего, надо заводить уголовное дело и искать, кто их убил, вернее, кто организовал убийство. Хотя, если б они попали под одну и ту же машину, вместе, это опять была бы случайность, согласны? Или еще пример, в жилом доме взорвался бытовой газ. Реже, но бывает… А если взрыв произошел сразу в трех домах? Это что? Это террористический акт… Так же и у нас – если бы они оба были здесь и были бы убиты одними и теми же людьми, это было бы понятно… во всяком случае, объяснимо. То же самое, если б на них обоих напал медведь – это вообще был бы несчастный случай. А при наших обстоятельствах, неопределенность вырастает до пределов гигантских…
- Мистика? – вдруг спросил Игорь, который, казалось, и не слушал.
- Почему обязательно мистика?
- Мистику нам прокурор устроит, - вздохнув, сказал прапорщик, - по следователям теперь затаскают…
- При одном маленьком условии, что они нас найдут, - добавил Егор, - а это весьма и весьма проблематично. Боюсь, что следствие придется организовывать нам самим.
- Давайте попробуем, - поддержал его Игорь, - только с самого начала.
- Смотря что считать началом? – резонно уточнила Энн.
- В предысторию не полезем. На заставе ничего странного не было? – Егор оглядел всех по очереди.
Игорь пожал плечами. Энн тоже развела руками и сказала:
- Если бы я знала, что у вас называется нормой…
- Да всё, как обычно, - ответил прапорщик, - И вышли нормально. После аварии всё началось.
- Чуть раньше, - вставил свое мнение Игорь, - когда майор начал стрелять по лосю.
- Если только это был лось…  а узнать мы это можем только по записи… надо включать первый компьютер…
Энн произнесла это полувопросительным тоном и посмотрела на Егора. Тот кивнул. Энн принесла и положила на стол еще один ноутбук. После того, как Энн открыла крышку и нажала старт, установилась полная тишина, если не считать щелков и писков загружающегося компьютера.
- Ну, слава тебе, господи!
- Заработал!
Все четверо вздохнули с облегчением. Энн нашла  файл и прокрутила до  нужного места.
- Стоп!
- Вот оно!
Всем было видно, что перпендикулярно курсу лодки через озеро плавно двигалась длинная веретенообразная тень.
- Это не лось, - почему-то шепотом произнес Егор, - Оно в два раза больше лодки… давай дальше!
Все уткнулись в экран, и, как только Энн щелкнула мышкой, и картинка опять ожила, увидели еще одну тень, надвинувшуюся с гораздо большей скоростью прямо на лодку. Через секунду после этого, картинка опять встала и на экране замигали цифры.
- Время остановки компьютера, - констатировала Энн.
- А сейчас, сколько времени? – спросил прапорщик.
- Девять пятьдесят одна… - ответила Энн, не заметив хитрого выражения лица прапорщика.
- А что, разве сейчас утро?  А число какое?
- Сегодняшнее, - ответил за неё Игорь, - А время у американцев двенадцатичасовое – видишь буквы: «пи-эм», это значит – после полудня.
- Вы меня не поняли. Если мы попали в другое время, то компьютер должен был это отразить!
- Глупости это всё! Фильмов ты насмотрелся…  только в кино стрелки на часах крутятся в обратную сторону… - Егор даже плюнул с досады.
- А может он прав? – засомневалась Энн.
- Глупости – говорю! Вы слишком большого мнения о компьютерах. Искусственный интеллект, твою мать… Компьютер чисто механически отсчитывает секунды и суммирует их. Если бы он реально поехал в обратную сторону, он бы исчез где-нибудь в середине двадцатого века, даже, как идея. И, если мы реально оказались в девятнадцатом, пятнадцатом… я не знаю, может в десятом веке, то попали мы сюда просто… вместе с компьютерами и остальными вещами, вот в этой одежде, которая сделана, между прочим, на тысячу лет позже, а не голенькими. Значит, есть такая возможность! И надо относиться к этому, как к объективной реальности, просто и спокойно, а не ломать себе голову всякой заумью.
- Логично, - подтвердил Игорь.
- Что уж, и поинтересоваться нельзя?
- Можно… извини, - Егор подошел к Казаку и потрепал его слегка по плечу, - Не обижайся. Наверно ты прав, нужно вспоминать всё, даже если это кажется чушью собачьей, но только то, что есть или было… без фантазий. Если позволите, я сформулирую задачу. Мы попали в непонятную и опасную ситуацию. Вопрос: что делать? Одно из двух: или ждать, когда с нами произойдет то же, что с Ольгой и Виктором, или попытаться эту ситуацию разрешить. Я лично не привык идти как баран на заклание, я привык бороться и знаю, что из любого положения есть выход, ну… или почти из любого. Любой нарыв имеет выход, его нужно найти и вскрыть. Еще раз повторяю свое мнение: оба… случая имеют один источник. Одну первопричину… и её надо найти. Тогда мы будем, если не в безопасности, то, во всяком случае, мы будем знать, чего бояться… будем готовы… а это уже полдела.
- Давайте по порядку, начала Энн, - Первое, что можно утверждать, это то, что ящеры существуют. Одного мы видели, когда в него стрелял майор, а второй протаранил в это время нашу лодку…
- Тени.
- Что?
- Тени на мониторе, - уточнил свою мысль Игорь, - Насчет ящеров, пока это вероятностная категория.
- Тени, тени… где-то мы их уже видели, - Егор почесал макушку, - Послушайте, Энн а нельзя посмотреть вторую запись, вечернюю?
- Можно, конечно. Я их сейчас совмещу в одном компьютере.
Эта операция заняла у неё несколько минут. Остальные молча наблюдали.
- Идентичны! Через пару минут будет динамическая модель.
Некоторое время еще на мониторе крутились большие песочные часы, потом пропали, и вместо них появилась не очень четкая, но совершенно явственная фигура доисторического ящера, знакомая всем по рисункам с детства.
- Сто процентов! – Энн по-детски захлопала в ладоши, - вероятность – сто процентов.
- Да… Эта голова и эта шея… над водой.
Теперь уже ни у кого не было сомнения, что именно это они видели вчера, подплывая к острову. Возврат фотографической памяти.
- Ну, вот теперь уже, давайте по порядку, - Егор начал загибать пальцы, - Первое: удар был не о камень, удар был об ящера номер два, вернее, мы получили от него удар… вот вам, Энн, и миролюбие ваших рептилий.
- Не правда – мы их атаковали первыми… так получается.
- Да уж, - подтвердил прапорщик, - когда начинают в тебя стрелять… Тут любой взбесится.
- Предположим, - сказал Игорь, - предположим, что майора убили… натравили на него медведя… как это можно сделать непонятно, но сделали в качестве мести за выстрелы. Но Ольга то тут причем?
- Боюсь, что мы все… «причем», - ответил ему прапорщик, - порешат нас по одному…
- Постойте, - прервал его Егор, - а почему тогда нам, вообще, дали выйти из воды? Он мог бы без труда уничтожить нас в воде, да и, кроме того… Удар был такой силы, что лодку переломило пополам, а на нас ни царапины.
- Изощренная месть…
- Что?
- Изощренная месть, - повторил прапорщик, - Мишкину дали умереть той смертью, какой он хотел. Понимаете? Мне только сейчас пришла в голову эта мысль и, по-моему, не такая уж она и глупая.
- Ага… а Ольга хотела быть изрубленной на куски? Думай, что говоришь, - обиженно произнес Игорь.
- Ну, считайте меня дураком. 
Некоторое время все молчали. Начал опять Егор:
- Мы же договорились, не отвергать никакие версии, даже если они слишком… фантастические. И пойдем, все-таки, по порядку. Первое: ящеры – реальность, во всяком случае, для нас. Второе: странно, что мы остались живы после удара; третье: пока мы барахтались в воде, поменялась погода. Пропали облака, появилось солнце и этот более чем странный туман.
- Значит, в этот самый момент мы и переместились куда-то, - предположила Энн.
- Скорей всего так… но дальше всё было гладко, пока не появился этот фээсбэшник…
- Мне кажется, было, - неуверенно начала Энн, - это, может быть, тоже покажется глупым, но… видел кто-нибудь птицу, по которой стрелял майор? – и продолжила, поскольку никто не помнил, - Вот… эту птицу видели только двое: майор и Ольга.
- Точно! – подтвердил прапорщик, - я ей еще сказал, что чайки на деревья не садятся.
- Она сказала: «Большая белая птица, похожа на чайку», - уточнил Игорь.
- А Мишкин говорил, что стрелял по глухарю, правда, настаивал на белых крыльях… - полувопросительно констатировал Егор.
Казак встал и отошел на то место, откуда стрелял майор.
- А знаете, что я вам скажу? Глухарь смотрелся бы черным, по любому, а вот белая птица на фоне деревьев будет белой, а на фоне неба может показаться черной. Мишкин стоял, а Ольга сидела – могли видеть по-разному.  Значит правда, была большая белая птица. Но, чтобы сидела на дереве?…  у нас таких нет.
- Га-ма-юн… - задумчиво протянул Егор.
- Егор, а ты помнишь белую ворону в подворотне?
- Ворон… это был ворон.
- Тем более, - Игорь, судя по всему, отнесся к этому серьезно, но Егор отмахнулся:
- Не выдумывай, а?
Энн тоже относилась к птице серьезно, хоть и не поняла последних фраз. Она сказала:
- По-моему, это единственная из странностей, которая касается только их двоих, и я бы…
- Хорошо, хорошо, - тут же согласился Егор, - запишем это четвертым пунктом, для размышлений, но пятый пункт у нас самый серьезный…
- Ты как советский еврей, - Игорь опять улыбнулся, - к пятому пункту не равнодушен.
- Оставь анекдоты свои. Пятым пунктом у нас идет таинственный фээсбэшник, который, как выяснилось, и попасть-то сюда не мог никак.
- Что за фээсбэшник?
- Ты его не видел. Вы с Ольгой уже ушли спать, когда он появился.
- И что в нем было таинственного? Хотя по роду занятий, ему положено…
- В нем всё было таинственно и в высшей степени странно. Аня, покажи нам… - Егор понял, что в задумчивости сказал, что-то не то, - покажите нам второе пришествие, пожалуйста.
- Зря вы поправились, - Энн улыбаясь, с готовностью подвинулась к компьютеру, - после однообразного английского «вы» очень приятно слышать, когда обращаются по-русски на «ты». И мое русское имя звучит приятно. И вас Игорь, и вас Сергей прошу звать меня на ты… и по-русски Энн – это Анна. Сейчас найдем… тогда было уже поздно. Вот, пожалуйста!
- Никакая это не лодка, - на полном серьезе удивился прапорщик, - он что? верхом на динозавре приехал.
- Динозавры не плавают! Также как чайки с утками не сидят на деревьях. А поскольку наш друг и на ихтиозавра не похож, мы условились его звать ящером, вообще, -прочитал короткую лекцию Егор, - я правильно говорю Анна?
- Абсолютли! – ответила Энн, до этого момента не произнесшая ни одного английского слова, - Совершенно правильно. Смотрите. Вот ваш ящер поднялся на берег, а вот, через одиннадцать с половиной минут вернулся в озеро и уплыл.
- Всё это хорошо, - до прапорщика еще не дошло, - Но ваш ящер не похож на мужика в суконном пиджаке.
- А что, был человек? – Игорь тоже пока не понимал.
- Был человек, Игорь, был старорежимного вида мужик сиволапый в суконном костюме и, при этом представился он нам знакомым нашего генерала.
- Представился он полностью, - поправила Энн, - Он назвал полное имя.
- А я это имя никогда не забуду. Назвался он, Игорь, именем нашего незабвенного учителя математики…
- Романиванычем??
- Да, причем полностью – Колосков Роман Иванович.
- Может быть, совпадение?
- Вряд ли… он в этот момент так хитро на меня посмотрел, как будто знал, что я пойму.
- А откуда он генерала знает? – снова подал голос прапорщик.
- У меня такое впечатление, что он всё про нас знает, - не столько Казаку, сколько остальным ответил Егор.
После этих слов все молчали довольно долго.
Егор опять раздвоился. Но не так, как в прошлый раз. О Лидии он уже забыл. По крайней мере, все прошлые переживания, и это, в том числе, спрятались где-то в анналах памяти, заслоненные новым, гораздо более сильным переживанием. Оно было настолько огромным, что в его сознании заслоняло весь остальной мир, который он вовсе не собирался спасать, как это часто делают современные киногерои.  Его с одной стороны  волновала судьба его самого и, вверившихся ему, еще троих людей, которым угрожала сейчас смертельная опасность; с другой стороны был весь остальной мир, казавшийся совсем недавно простым и вполне понятным, со своими недостатками, но, в целом даже уютный, распухший теперь, как на дрожжах, ставший мутным и таинственным. В этом и состояла причина его нынешнего раздвоения.
Одна сторона его сущности, прагматическая, привыкшая командовать и выполнять приказы, изучившая в свое время ряд положенных наук, имевшая неплохой житейский опыт, говорила ему, что всё это мракобесие и обман; что всего этого не может быть, что, в самом крайнем случае, это всё – сон, и он еще немного поспит и проснется, и всё опять станет ясно и понятно. Другая сторона, а с другой стороны он был поэт и романтик, эта другая сторона, на удивление,  откровенно радовалась и пела, ведь происходило то, чего в обыденной жизни быть не может. Появлялись возможности познания таких сторон жизни, какие обычному человеку и присниться не могут.
В душе, Егор был подготовлен к любым жизненным метаморфозам, подготовлен и старинными сказками и долгими размышлениями в бессонные ночи под горными звездами. И сейчас он был скорее склонен верить романтической стороне своей души. Тем более, что она успокаивала, говоря, что радость познания выше трудностей и, что даже смерть не самое худшее, что может произойти с человеком – её всё равно не миновать, и что всё, что бог не делает, все к лучшему. А прагматическая сторона лепетала что-то невнятное.
Мысль, скользящая по древу переменчива, тем более, если это древо жизни. Прагматическая привычка взяла своё.  Если бы Егор думал только о себе, он, наверное, так и остался бы на романтической стороне, но были еще три жизни, особенно  одна, о которой он, еще не отдавая себе в этом отчета, думал всё более нежно. Эти жизни надо было спасать. С этим были согласны обе стороны его раздвоенной натуры.
Энн находилась в эйфории, она не могла сосредоточиться ни на какой посторонней мысли. Как все дороги ведут в Рим, так все её мысли сходились в одну точку: «всё оказалось правдой!». Всё то, что она передумала, переговорила и переделала за последние полгода, всё было направлено к этой цели. И вот она достигнута. Только вот, что теперь со всем этим делать?
Игорь думал о том, как бы ему достать и угробить этих ящеров.
А Казак думал о жене. Как она похоронит его и уедет с заставы на родину, а может останется? Куда ехать-то? Найдет себе здесь кого-нибудь…

Сверху, с верхушки старой ели, этой группой людей любовался старый  ворон, альбинос от рождения. Он ни о чем не думал, просто смотрел на людей. Он знал, кому из них не удастся выбраться уже отсюда. И знал, что сколько бы они не рассуждали, изменить ничего не смогут. И чего тут думать? ломать голову зря?


8
Лида не спала всю ночь. Добросовестно пролежала в постели восемь часов, но ни разу даже не закрыла глаза. Сегодня уже седьмой день, как пропал Градов, её Градов, как она считала. И третья ночь, как муж не ночует дома. Когда стало ясно что своими силами с поиском не справиться, он совсем поселился на первой заставе. Что там происходило сейчас, Лида не знала и это мучило её. Мучило её еще и то, что она не сказала никому про тот телефонный звонок, когда Градов был уже там. Может это могло помочь поискам? И вообще, неведение и бездеятельность крайне раздражали её. Она не могла бездействовать, когда любимому человеку нужна помощь, может быть и её помощь. Ей виделось, как она пробирается через лес, проваливается в какие-то ямы, в болота, ветки цепляются за одежду, но она продвигается вперед и, наконец, находит его, Егора. Он весь изранен, в крови, но живой! Она несет его через лес к воде, куда тут же приходит катер, из которого выбегают солдаты в касках и бронежилетах, кладут Егора на носилки и аккуратно поднимают на борт. Она сидит возле носилок на коленях и гладит спекшиеся от крови волосы. А на берегу их встречает второй её любимый человек в парадном генеральском мундире, он отдает честь солдатам, проносящим мимо него носилки, а потом обнимает Лиду, целует и благодарит…
Кто-то может подумать, что грязная изменница не любила мужа? Она его любила и даже очень любила. Но для полной гармонии мира, ей этого было мало, так уж она была устроена. Если бы кто-то мог заглянуть в её внутренне «я», он бы очень удивился и даже может быть ужаснулся бы. Например, она совершенно не любила детей и не хотела их иметь, что для подавляющего большинства женщин выглядело более чем странно, но для неё было естественным и природным (если вы помните одну её интимную подробность – на своих, красивейшей формы, грудях она не имела сосков, как бы от рождения предназначаясь не детям, а только мужчинам). Была у неё и еще одна физиологическая особенность, которая при определенных неполадках с бельем заставляла её возбуждаться прямо во время ходьбы или, скажем, к примеру в танце. В общем, странная женщина, особенно, учитывая её характер, который в минуты строгих суждений о себе, она сама называла ****ским.  При всем при этом, она искренне любила мужа, блюла насколько это было возможно его честь и оставалась ему верна душой.
На момент их встречи, Лида была в два раза моложе мужа. Ей было 25 лет, а ему - 50. Многие могут подумать, что это был брак по расчету, на самом деле – нет. Этот факт требует пояснений. Дело в том, что Лида рано осталась без отца. Отец тогда не умер, он ушел от семьи, уехал в какой-то провинциальный город и долгое время Лиде ничего не было про него известно. Основная вина за развод, в чем теперь уже Лида не сомневалась, лежала на матери. Работая стоматологом в платной поликлинике, она в одиночку не имела никаких материальных проблем, и держать в мужьях «простого», как тогда говорили, инженера, ей было скучно и не престижно. Правда, многочисленные попытки найти более достойную замену не увенчались успехом. Одним словом, Лида росла без отца, и дальнейшую судьбу его она узнала, когда, по-настоящему, было уже поздно. Увидеть отца живым ей не удалось, её вызвали уже на его похороны.
Как выяснилось, после развода, отец обосновался на крупном оборонном предприятии не так далеко от Москвы. В последние годы советской власти он что-то там изобрел очень важное и нужное, но, как это часто бывает в России приобрел себе лично от этого одни мучения, которые кончились, к счастью, вместе с советской властью – он открыл собственное предприятие и легко внедрил в жизнь своё детище. В результате, отец оставил Лиде весьма солидное наследство. Вторую семью отец не заводил, делиться было не с кем, и Лида, как раз закончив образование, съехала из московской квартиры матери в богатый дом отца. Будучи очень заметной личностью в небольшом городке, она познакомилась с элегантным и в меру таинственным генералом Гроцким, бывшем в том городе по своим, военным делам.
Генерал сразу был очарован ослепительно красивой и умной молодой женщиной. Пробыл он тогда в городе гораздо дольше, чем предполагала его командировка. Потом была свадьба. Теперь, я думаю, понятно, что Лидию не интересовало ни положение генеральши, ни, тем более, генеральские деньги. От генерала ей нужно было то, чего она недополучила в детстве. Ей нужен был свой добрый и опытный мужчина, рядом с которым тепло и надежно, то есть как раз то ощущение, что обычно дает девочкам хороший отец. Но и сексуальное обаяние генерала сыграло не последнюю роль, хотя, свободолюбивая Лида, оговорила себе в этой области жизни возможность определенного отступного маневра, даже отразив это во входившем тогда в моду брачном контракте. Адвокат ввел туда дополнительный пункт, в котором говорилось, что супруги не имеют друг к другу претензий по поводу сексуальной неверности.
Егор был не первым её любовником, но об этом не знал ни генерал, ни кто-либо еще. Она была уверена, что связь с Егором тоже останется тайной. Это бы, наверное так и было, если бы не трагические события последних дней. Теперь надо всё или, хотя бы частично рассказать Георгию Александровичу ( она звала его на «ты», но всегда по имени-отчеству, даже мысленно, исключение составляли лишь самые бурные интимные моменты, когда она позволяла себе назвать его только по имени – Георгий).
Встав с постели и приведя себя в порядок, Лида позвонила мужу и попросила прислать ей машину. Сходив на кухню, распорядилась собрать для мужа предлог поездки – судки с домашней едой. Наскоро собралась и вышла из дома.
Черный джип подлетел с опозданием и не с той стороны, откуда его ждала Лида. Из-за руля пулей вылетел кудрявый шофер и распахнул заднюю дверцу.
- Куда едем, Лидия Алексеевна?
- Опять опаздываете, Петр? Я обещала вам, что еще одно опоздание и я сообщу Георгию Александровичу про ваши делишки?
Она обращалась к шоферам и прислуге исключительно на «вы».
- Лидия Алексеевна, вы женщина исключительной доброты… вы пожалеете бедного хохла, - он уже успел сесть за руль и подобострастно улыбался спереди.
- На первую заставу, к Георгию Александровичу.
- Будет исполнено!
- А что это вы, Петро, все время себя хохлом зовете… фамилия ваша Зинченко? вы украинец?
- Я был бы украинцем, если б жил на Украине… а так, я хохол, меня все так в автошколе звали… до армии, - он понял, что хозяйка уже не сердится, раз «Петро» назвала.
- Когда учились?
- Нет. Я работал инструктором по вождению.
- Инструктором? Вы же еще молоды.
- Дядя устроил… и потом, я не такой уж молодой, мне 24 – Петро глянул в зеркало, но так и не понял, произвел ли впечатление, - Хотел совсем откосить, не получилось.
- Косить от службы не достойно мужчины – вас женщины любить не будут.
- Не… женщины меня любят… особенно в автошколе было хорошо – сейчас же больше девки учатся; одна была откуда-то из Боливии, что ли…
- Хвастаться этим тоже не достойно…
- Не… я не про то, просто случай с ней смешной вышел: она же по-русски еле-еле… приходит, как-то раз на вождение, а меня найти не может; спрашивает у всех: «Где коколя буча, где коколя буча?»
-Ну, и что смешного?
- Не могу дальше говорить – по матерному надо, - Петро при этом изобразил, что ему стыдно.
- Говори уж, я уши прикрою.
- Никто понять её не мог, пока один не догадался, что такое коколя буча: «Хохла она ищет! где, дескать, хохол ебучий?».
Лида засмеялась, но почти сразу опять посерьёзнела, вспомнив куда и зачем едет. Всю оставшуюся дорогу она молчала, не смотря на постоянные попытки водителя её разговорить.
На заставе было непривычно шумно и людно. Посредине футбольного поля стояли два вертолета. Чуть сбоку в палатках расположились, видимо, вертолетчики, здесь же был камуфлированный грузовик с тентом и такой же пятнистый бензовоз. Слева от основного здания, на дороге к озеру видны были большой трейлер с подъемным краном. Огромный кран снимал с трейлера спасательный катер. По всей территории сновали люди в неброской военной и яркой спасательной форме. Когда Лида уже подошла к двери, один из вертолетов с ревом и треском поднялся и ушел в сторону озера. У Лиды заложило уши, поэтому она не слышала, что ей говорил дневальный, но поняла по жестам, что он хочет её проводить и кивнула головой.
Генерал Гроцкий сидел один в обшарпанном кабинете начальника заставы. Он был в полной форме и смотрелся немного нелепо в этой убогой обстановке. Дело поправляли только сложные, явно военные, аппараты связи, установленные здесь, видимо временно.
- Лида? Зачем ты здесь?
- Я тебе покушать привезла, домашнего…
Говорить дальше не получилось – в кабинет ввались трое спасателей с каким-то серьезным вопросом и Лиде пришлось пересесть от стола в сторону. Отсюда, из угла Лида любовалась мужем. Он красиво руководил всеми этими людьми. Для решения первого вопроса он вызвал молоденького лейтенанта, судя по всему, заместителя Градова, что-то ему объяснил и куда-то отправил. Заходили еще люди генерал им отвечал сразу и строго или справлялся о чем-то по телефону и потом отвечал. Люди картинно козыряли и удалялись. Лида не вникала в суть переговоров, но, в целом, она поняла, что ничего и никого на озере обнаружить не удается, а недавно прибыли водолазы со своим катером и какими-то приборами и теперь основные поиски будут вестись под водой.
Кроме её обычной невнимательности к деловым вопросам, ей мешало сосредоточиться еще одно обстоятельство – новые трусы оказались как раз того неудобного покроя, который иногда мучил Лиду. Когда она в машине тряслась по грунтовке возле заставы, трусы съехали не туда, куда нужно и теперь задевали её легко возбудимое место. Это настолько не соответствовало серьезности момента, что она сердилась и смущалась одновременно.
Наконец они с мужем опять остались одни. Георгий Александрович перевел на Лиду взгляд еще полный делового напряжения, но осознав, что это его жена и они одни, улыбнулся.
- Так зачем, ты говоришь, приехала?
- Еду тебе привезла, - Лида вернулась к столу.
- Ты что думаешь, я здесь голодный?
- Так, домашнее же… и вообще, повидать тебя – я соскучилась.
- Приятно, приятно… спасибо. И всё?
- Что «и всё»?
- Больше никаких дел у тебя ко мне? – генерал заметил излишнее волнение жены, но не знал, чем его истолковать.
- Есть еще дела… я хотела… я тоже волнуюсь, и хотела узнать, как идут поиски.
- Узнала?
- Да.
- Что-то тебе нужно еще…
- Не мне… я хотела тебе рассказать одну вещь… может это пригодится, - Лида посмотрела на мужа особым взглядом, - Ты, надеюсь, не истолкуешь мои слова превратно…
- И я надеюсь.
- В тот день, когда они уезжали… вечером… я позвонила капитану Градову…
- Ты знакома с Егором?
- Да, мы познакомились случайно в кафе… у Машеньки был день рожденья, ты помнишь?
- Помню.
- Одним словом, я ему позвонила… и мы разговаривали минут пять – он сказал, что они на месте и никаких проблем у них нет, - она открыла сумочку, достала телефон и положила на стол, - Звонок зафиксирован… может на станции дадут эти… как их? координаты.
- Не нужно… убери телефон. Павлов говорил с Градовым на день позже – телефонисты не могут определить точку… и даже станцию приема, а тебе спасибо за… - генерал помедлил и всё же сказал не то, что хотел, - Спасибо за помощь.
- А может они к финнам попали?
- Нет, финны у нас на связи… с их стороны никого нет… Ты как-то странно на меня смотришь.
Супруги помолчали, глядя друг на друга. Лида, действительно, смотрела на мужа слегка блестящими глазами.
- А спишь ты где? Не в казарме надеюсь.
Генерал засмеялся.
- Нет… не в казарме…
- Ну, покажи! Пошли, пошли… показывай.

Минут через двадцать Лида вышла к машине полностью удовлетворенная. Она сделала всё, что могла, а главное, рассказала то, что должна была и усыпила ревность мужа самым надежным способом.
Коварные трусики она спрятала в сумочку.
Добравшись до дома, она почти сразу легла в постель и тут же уснула. Ей снились немцы с автоматами и засученными по локоть рукавами. Она пряталась от них по кустам в лесу, как Женя из фильма про тихие зори.

9

Курт Хейнер долго и с удовольствием мыл руки. Жестяной бак с краником казался здесь символом домашнего уюта. Здесь, то ли в русской, то ли в финской Карелии было совсем тихо, и о войне ничего не напоминало.  Под Смоленском, откуда он благополучно убыл в связи с тяжелым ранением, такого комфорта не было.
Вообще-то он считал себя счастливчиком, по крайней мере, в эту войну.
Курт служил в вермахте с тридцать девятого. Почти сразу попал в Польшу, но звуки боя слышал только издалека, из второго эшелона. Побывал в Бельгии и Франции. Самым тяжелым воспоминанием того времени была скучнейшая подготовка к параду в Париже, но на сам парад он не попал, даже не знал, состоялся ли он вообще, потому что их дивизию срочно перебросили обратно в Польшу. Тут ему повезло, хоть и не так сильно, как хотелось бы - больше двух месяцев после 22 июня он просидел в военном лагере на переподготовке. Курт не был кадровым военным и, собственно, только в это время, как откровение,  познал для себя некоторые тонкости военного дела, но числился-то он уже два года во фронтовых условиях. Поэтому, после учебы, получил звание оберлейтенанта и стал ротным командиром.
Сразу после этого начались его три круга ада. Еще в Польше, наблюдая за поездами с фронта, он перестал верить гебельсовским киноагиткам. Если там всё так хорошо и легко, как показывают в бодрых киножурналах, откуда берется столько раненых? Попав на этот фронт недалеко от Смоленска, он понял откуда.   На первом круге, сменив растрепанных на позициях эсесовцев, он, с вверенными ему свеженькими, хорошо одетыми солдатами, получил приказ занять деревню Никольскую (это название до сих пор снилось Курту в ужасных снах). Через три дня дивизию сняли с фронта на переформирование. От роты Хейнера к этому времени осталось пятнадцать человек, вместе с ним и каптенармусом. В Польше им говорили, что идти в атаку против русских легко, потому что у них нет автоматов, а из винтовок они стреляют редко и еще реже попадают. У русских возле деревни Никольская, кроме винтовок, оказалось пять  пулеметов и две маленьких пушки.
Второй круг был ничем не легче первого.
А на третьем круге Курту повезло. С очередной свежесформированной ротой он занял таки деревню Никольскую, правда, это было километрах в семидесяти восточнее первой. Сначала Курт подумал, что на карте ошибка, перепроверил, оказалось – всё правильно, Никольская. В эту деревню они вошли без боя, вечером. Передовые части стояли на несколько километров дальше, и появилась возможность хорошо отдохнуть – в деревянном доме крепко спится, но на рассвете их поднял грохот близких разрывов. Оказалось, что русские ночью прорвали фронт. Хейнеру всё же хватило времени кое-как организовать оборону перед тем, как появились русские танки. Он знал, что есть такой танк КВ, но никогда бы не подумал, что он такой большой и страшный. На въезде в деревню один из этих танков просто раздавил немецкий танк Т-4 и пошел дальше, прямо на него. Курт уже мысленно простился с жизнью, когда произошло чудо: то ли своя, то ли русская артиллерия начала класть снаряды прямо на деревню. Скорей всего это были русские пушки, потому что снаряд попал  КВ в самое уязвимое место - в заднюю часть башни, и ужасный танк встал, а следующий снаряд отправил Курта в глубокотыловой госпиталь, раздробив ему осколком правую берцовую кость. Разве не удача?
Месяца через полтора, прямо в госпитале Курт Хейнер получил железный крест за уничтожение русского тяжелого танка.
Кость срослась надежно, но, видимо, стала немного короче и, не смотря на хорошее лечение в госпитале и отдых в санатории, хромота так и не прошла. Однако комиссия этой хромоты не заметила и оберлейтенант остался в рядах вермахта, правда, с ограничением по строевой. Вот тут-то где-то в кадрах и вспомнили про его гражданскую специальность, про то, что он по образованию архитектор.
Так вот он и попал сюда руководить десятком деревенских парней в военной форме, производящих ландшафтные работы на секретных объектах вермахта.
Оберлейтенант сполоснул и лицо, потом, зажмурившись, уткнулся в чистое, пахнущее солнцем полотенце. Аккуратно пристроив полотенце обратно на веревочку, он подошел к столу, где уже расположилась его гвардия.
- Хорошего всем аппетита.
- Вам так же, господин оберлейтенант.
Ответили почти хором. Только жополиз Хельмут Кронмайер прогнулся отдельно, он подал начальнику миску с едой, протер вилку с ложкой и положил рядом на салфетку.
- Вам зачтется, Хельмут.
- На том свете… горячими угольками, - вставил свое слово Хайнс Фишер, долговязый немолодой солдат, плотник, с грубым лицом, как будто вырезанным из серого сухостоя, если не топором, то широкой прямой стамеской, - Карл, передай пожалуйста горчицу… ну или, хотя бы, перец.
Солдаты захохотали. Они каждый день смеялись над этой шуткой Хайнса с употреблением разного набора специй, и только Карл Бродерман, толстый большой очкарик, исполнявший по совместительству обязанности повара, относился к этому серьезно. Вот и сейчас он покраснел и, чуть заикаясь, произнес:
- Я вып-просил немного специй в офицерской столовой, но очень мало и всё п-пришлось положить в кастрюлю.
- Чем сегодня кормишь, Карл? – спросил оберлейтенант.
- Бобы со свининой, господин оберлейтенант. Мне кажется, очень в-вкусно.
- Нет, Карл, - опять загнусил Хайнс, - пока ты горчицы не добудешь, я твою стряпню буду есть без всякого удовольствия.
За годы службы Курт не сразу, но полюбил этих простых людей с их грубыми шутками и отсутствием снобизма, присущего почти всем людям, считающим себя утонченными натурами. И сейчас, он не без удовольствия слушал их беззлобную болтовню.
- Карл, ну что это за кофе? Опять морковный? Или это ты так варишь плохо? – это уже Фритц Мейгель решил поиздеваться над толстяком.
Но начальник не дал:
- Ты знаешь, Фритц, последний раз я пил натуральный кофе под Смоленском. На фронте, вообще, прекрасное питание… и порции выбывших на всех делятся. Могу составить тебе протекцию.
- Нет, нет, господин оберлейтенант, - Фритц аж подавился, - я готов пить кофе не только из морковки, даже из жареной крапивы с анисом, лишь бы каждый день видеть Карла и всех остальных за этим столом.
- Не любишь русских? – опять загудел Хайнс.
- Может быть, и люблю, но я их никогда не видел и… честно говоря, видеть не хочу.
- После Сталинграда их мало кто хочет видеть, - серьёзно сказал Хейнер, хотя, как начальник, обязан был прервать этот аполитичный разговор, - А таким деревенщинам с кривыми руками, как вы все тут, лучше и не говорить об этом. Здесь только мы с Хайнсом можем порассуждать о русских танках.
- И о кавалерийских атаках казаков, - добавил Хайнс.
- А покажи русскую саблю, Хайнс, - попросил Гюнтер, рыжий баварец, самый молодой здесь солдат, видно по причине своей молодости питавший слабость к любому оружию.
- Действительно, изобрази казака, Хайнс, ты давно уже не показывал… - присоединился к просьбе Карл.
Со стороны могло показаться, что Карл здесь козел отпущения, что еще чуть-чуть и его затюкают совсем, но это было не так. Карла любили как раз за то, за что и тюкали – за его неистребимое добродушие, которое этими шутками каждый раз как бы проверялось на прочность. И Карл понимал это, и ни на кого не обижался, особенно на Хайнса,  с которым,  на самом деле, они были большими друзьями.
Протекция Карла возымела свое. Хайнс встал и удалился в небольшой деревянный домик, в котором солдаты были размещены на жительство. В прежние времена здесь наверное жил поп или монахи, служившие свои молебны в небольшой деревянной церковке или, может быть, часовне, возвышавшейся рядом.
- А что там сделали эсесовцы под этой кирхой, господин оберлейтенант? - спросил любопытный и шустрый рыжий баварец.
- Всё, что вам положено знать об этом объекте, вы уже знаете, - строго ответил Хейнер, потому что всем вольностям в разговорах бывает предел и пора уже была это показать, - Нас не касается, что здесь делалось не нами. Наше дело привести всё в первозданный вид, чтобы никто потом не понял, что здесь производились какие бы то ни было работы. А вам, Гюнтер, если вы не хотите провести свою молодость в лагере, советую укоротить язык.
- Иначе, в Гестапо укоротят, - поддакнул Хельмут Кронмайер.
Остальные тоже были не прочь поучить молодого жить, но тут появился  Хайнс. Вывернув пилотку наизнанку, он соорудил на голове нечто, напоминающее русскую папаху. На поясе у него висела настоящая казачья шашка. Скроив злобную рожу, он стал приближаться к столу.
- Похож я на казака, господин оберлейтенант?
- Похож… настоящий житель деревни Никольская! У них все деревни называются «Никольская», - это Хейнер добавил уже для остальных, в его транскрипции это прозвучало как: «Нихь кёльская».
Хайнс уже не слушал, опять сделав каменную физиономию и оскалив зубы, он вытащил шашку из ножен и стал вращать ей над головой. Одновременно, он начал выделывать ногами мелкие па, подпевая своим скрипучим голосом без слов что-то одновременно напоминающее русскую «Катюшу» и «Дойчланд, Дойчланд юбер алес». Танец длился не очень долго. Под конец, помахав шашкой во все стороны, Хайнс мастерски воткнул её в пенек и резко присел на одно колено, одновременно разведя руки в стороны. Зрители отдали должное артисту громкими аплодисментами за которыми почти никто не расслышал хлопок со стороны леса, но все увидели круглую зеленую железяку прилетевшую прямо в кастрюлю с остатками бобовой похлебки.
Хейнер первым понял, что эта железяка есть ни что иное, как русская граната и как это часто бывает в случаях смертельной опасности, время для него потекло гораздо медленнее. Он успел крикнуть: «Ложись! Граната!» и тут же нырнуть под стол.  Уже лежа, он услышал взрыв.


10
В избе спать никто не захотел. Все остались у костра. Игорь настоял на том, что первым дежурить останется он потому, что спать совсем не хочет (или не может). О том чтобы спать всем сразу не могло быть и речи.
Странная это ночь, когда совсем светло. Солнце лишь ненадолго прячется за деревьями, но темней от этого не становится. Чтобы уснуть Энн легла на живот и уткнулась в маленькую надувную подушку.
Казак захрапел мгновенно. Он был из тех людей, что могут засыпать при первой же возможности. Жаворонок, одно слово.
Егор ворочался минут пятнадцать, но тоже заснул, что называется провалился в сон и сразу увидел себя сидящим за столом у камина. На столе в потемневшем от времени подсвечнике горели три толстых свечи, Из пиалки с только что налитым чаем шел душистый пар. Между пиалкой и вазой с баранками стояла розетка с вишнёвым вареньем и маленькой серебряной ложечкой. За столом, напротив Егора, сидел Учитель. Стоячий воротник черной шелковой рубашки без галстука или бабочки, с расстегнутой верхней пуговицей, отогнутыми крылышками ложился на серый фрак. Глаза Учителя смеялись.
- Ну что? вернулся? Можно продолжать? Ты не беспокойся, меня это нисколько не напрягает.
- А я разве уходил?
- Да нет, считай, что нет. Ты пей чай и ешь своё любимое варенье с баранками, а я буду говорить. Так вот я и говорю: мы сами выбираем себе путь и должны пройти его до конца…
Они еще долго разговаривали так, но пересказывать этот разговор бесполезно – Егор всё равно его забыл, как только проснулся.
Егор опять, как и вчера, не хотел вставать и даже просыпаться. Что-то очень приятное опять ускользало от него вместе со сном, но сразу поднялся, увидев, что Игоря нет у костра. Почему-то сразу стало ясно, что тот не в кустики отошел. Егор подождал маленько, потом , всё-таки,  пришлось будить остальных.
На берегу никаких следов не обнаружили. Рассудили, что, если бы, кто-то напал на лагерь, одним Игорем бы не ограничились, да и был бы хоть какой шум, возня. Значит, Игорь ушел сам, причем, ушел с автоматом. Искать его нужно на острове.
Оставлять Энн одну не решились. Это, конечно, замедлило продвижение по лесу, но так было спокойней. Егор сначала поискал следов вокруг лагеря, но ничего не заметил – была бы роса, было проще. Единственное место, где могли остаться явственные следы – на песчаном плёсе, туда он и направился. Егор осторожно шёл впереди, за ним Энн, замыкал прапорщик с гранатой в руке.
На плесе следов тоже не оказалось. Игорь здесь не был. Осталось только одно – обойти остров и вернуться к лагерю. У протоки Егор опять тщательно осмотрел тот берег и уже собирался тронуться дальше, когда с той стороны приглушенный лесом и расстоянием раздался хлопок гранаты и три одиночных выстрела. И всё стихло.  Больше ничего слышно не было.
- Казак!  - громким шепотом позвал Егор, - На ту сторону, быстро, но осторожно… я прикрою отсюда.
Он прилег за небольшой камень, выставив автомат вперед. Энн лежала рядом с ним. Казак, действительно, осторожно, но быстро перебрался по камням на ту сторону, скрылся в кустах и махнул рукой Егору.
- Вот что, девочка моя… - он показал ей яму от упавшей сосны, - прячься здесь и не выходи… ни под каким видом, пока мы не вернемся.
- Может, я с вами?
- Нет, нельзя. Уже нельзя. Останься живой до нашего прихода, очень тебя прошу! – Егор обнял маленькую Энн левой рукой, правой перекрестил и потом еще поцеловал куда-то в глаз. Хотел в лоб, но сообразил, что в лоб покойников целуют, а ниже глаз опуститься губами то ли постеснялся, то ли не успел. Он подтолкнул Энн к яме, сразу схватил свой автомат, перепрыгнул гряду и побежал на ту сторону протоки прямо по воде.

Энн осталась одна в этом лесу, в этой странной стране, на самом деле, непонятно, где она осталась заброшенной то ли в пространстве, то ли во времени. Сказать, что ей было страшно, значит, ничего не сказать, но она нашла в себе мужество не лезть сразу в прятаться в яму. Она осталась лежать за камушком, чтобы видеть, что происходит с той стороны.

Егор с прапорщиком передвигались по неровной почве карельского леса довольно быстро и совсем не шумно – привычка. Почувствовав запах кухонного дыма, они совсем почти превратились в тени. Очень быстро им открылась поляна со стоящей на ней небольшой церковкой. Никакой церковки здесь быть не должно было, но это еще полбеды, совсем уж нереальными были немцы в форме вермахта времен Второй мировой войны, совсем такие, как в кино, в коротеньких сапогах и с засученными по локоть рукавами.
________________________________________________

Игорь так и сидел на пенёчке возле костра, думая всё ту же думу. Все уже заснули. Прошел уже час или два, а может больше. Он изредка подбрасывал в костер сухие порубленные ветки. Компьютер со своими датчиками не подавал признаков жизни. Игорь, не смотря на задумчивость, был готов прореагировать на опасность. Автомат был прислонен к бревну у его ног.
Странный звук вывел его из задумчивости сразу. Игорь как раз в это время решил, что добраться до ящеров ему и даже всем вместе вряд ли удастся, но можно убить хоть одного члена шайки – белого ворона. В его причастности к убийствам Игорь уже не сомневался. Звук повторился. Игорь повернул голову на этот звук и увидел своего врага. Тот приплясывал на толстой ветке сосны метрах в пятнадцати от него. Игорь схватил автомат, медленно поднял его и прицелился.
Ворон курлыкнул еще раз, снялся и полетел, прячась за ствол сосны. Выстрелить в него было невозможно. Потом опять сел на виду, но уже далеко.
Игорь, прячась за кустами, стал подбираться ближе, но, как только он опять поднял оружие, ворон опять повторил манёвр. Охотничья страсть и жажда мести повлекли Игоря всё дальше и дальше в лес. О том, что он не предупредил никого о своём уходе, Игорь вспомнил только возле протоки, но проклятый ворон маячил уже на той стороне – не возвращаться же. Игорь, неумело перепрыгивая по камням, перебрался и опять углубился в лес.
Вскоре он потерял птицу из вида, но ему казалось, что он знает направление поиска и он продвигался вперед, пока не наткнулся на поляну. Игорь осторожно раздвинул кусты и сразу забыл о вороне, верней поменял своё мнение о нём на диаметрально противоположное. Ворон привел его к настоящим врагам, к настоящим убийцам его жены. В каких-то двадцати-тридцати шагах от него за столом сидели и гоготали немцы, настоящие фашисты. Один из них, здоровенный  детина со страшной рожей кривлялся, размахивая саблей – той самой саблей, которой была убита Ольга.
Игорь долго не думал, он знал, что должен сделать. Одна из вчерашних гранат по-прежнему лежала у него в кармане. Он переложил автомат в левую руку, правой рукой достал из кармана гранату, прижал ладонью скобу и зубами вытащил кольцо.
Ждать дальше не имело смысла – немец воткнул саблю в пень и собрался уходить. Игорь бросил гранату, дождался взрыва, прячась за стволом дерева, потом шагнул вперед, поднял автомат и нажал на спуск.
На удивление, ничего от этого не произошло, автомат молчал. Игорь дернул затвор, но тот уперся во что-то. Если б в его распоряжении была бы еще секунда-другая, он бы понял, что не передвинул предохранитель, но этого времени не было. Откуда-то из-под стола раздались выстрелы. Игорь почувствовал тяжелый удар в живот, поляна закрутилась у него перед глазами, и он потерял сознание.



11
Оберлейтенант сразу после взрыва инстинктивно вытащил Парабеллум из кобуры, вытянул его вперед и, не глядя, три раза выстрелил в сторону кустов, в которых еще в полете успел заметить какое-то шевеление.
После этого он снова спрятался за бревенчатым основанием стола. Некоторое время было тихо, потом раздался голос Хайнса:
- Он один был.
Оберлейтенант оглянулся. Хайнс стоял рядом с винтовкой, нацеленной в кусты. Когда-то успел сбегать за оружием. Курт Хейнер встал, оправил мундир и, держа наготове пистолет пошел к кустам. Хайнс шел рядом.
На краю поляны лежал человек совсем не похожий на обычного русского.
- В камуфляже… разведчик, наверное, - сказал Хайнс. Он уже завладел автоматом Игоря, - Ты смотри какая штука, это же тяжелый автомат, я еще таких не видел.
- Не трогайте ничего Хайнс, - запоздало распорядился Хейнер, - нужно передать всё эсэсовцам… надо их вызвать.
- Сами сейчас приедут – шуму много было, - сказав это Хайнс с сожалением положил чудо-оружие на место, рядом с телом русского.
Потихоньку стали подтягиваться остальные, они молча столпились возле лежащего русского. Два человека остались лежать возле стола. Фритц Мегйгель был ближе всех к взрыву, он получил несколько осколков в грудь и в живот, он еще дышал с хрипом, но всё слабее с каждым вздохом, а толстый повар Карл был убит наповал. Один единственный осколок попал ему в глаз. Крови было немного, она смешалась с вытекшим глазом и уже начинала свертываться комками и подсыхать. Зрелище не из приятных. Еще неприятней было смотреть на Хайнса. Он склонился над Карлом и плакал. Странно и страшно было видеть слёзы на этом деревянном лице и перекошенный страданием рот, рывками хватающий воздух.
Вдруг, бросив карабин, Хайнс побежал в домик, взял там веревку и бегом вернулся обратно, перекинул конец через толстый сук сосны и начал вязать петлю. Первым опомнился оберлейтенант.
- Вы что Хайнс… назад! Не сметь!
- Он убил Карла! – Хайнс повернул своё перекошенное лицо к оберлейтенанту, глаза его были совсем бессмысленными, - я повешу эту скотину!
- Успокойтесь Хайнс – русский мертв… уведите его! – это он скомандовал оставшимся солдатам. Те подхватились и окружили Хайнса, двое взяли его под руки остальные пятеро толпились вокруг. Хайнс что-то кричал и пытался вырваться. Оберлейтенант смотрел на эту бессмыслицу со стороны.

В это время Егор с Казаком уже были на месте. Они смотрели из кусточка за происходящим. Игорь лежал совсем рядом с ними, а немцы отошли уже метров на двадцать. Момент для атаки был самый удобный. Прапорщик прошептал Егору:
- Они его вешать собираются – тянуть нельзя.
- Вижу… гранату бросай между офицером и группой… и сразу к автомату, видишь, где он?… пока я стреляю они не чухнутся. Готов? Давай!
Граната еще не взорвалась, когда Егор короткой очередью уже положил офицера и перевел огонь на группу солдат. Тридцать пуль улетели быстро. Егор перевернул магазин, но стрелять уже не пришлось. Казак добил последнего шевельнувшегося немца и опять настала тишина.
Прапорщик перевернул Игоря на спину и пощупал шею.
- Он жив! Надо его забирать и уходить от греха. Шуму-то наделали…
- Сейчас, погоди… - Егор непонятно зачем обежал и осмотрел поляну, потом вернулся к своим, - десять солдат, один офицер, документы его я забрал…
- Зачем?
- Не знаю – привычка. Непонятно, что они здесь делают. Почти без оружия.
- Уходим… слышишь? мотоцикл по-моему - Казак уже взвалил на плечо Игоря и скрылся в кустах.
Егор поспешил за ним, но все же они опоздали. Выскочившие на поляну со стороны дороги, два пеших эсесовца успели их заметить. Они показали направление пулеметчику, с появившегося через минуту мотоцикла, и тот дал длинную очередь по кустам. С кустов и деревьев посыпались срезанные пулями ветки. Из подошедшей за мотоциклом тентованной машины уже выпрыгивали солдаты в черной форме и строились рядом с бортом. Из кабины появился офицер.
- Форвартс, - скомандовал он, показав рукой туда, куда указывали уже двое солдат, прибежавших первыми, и не спеша двинулся за цепью.
Прапорщик Казак с Игорем на плече бежал на сколько мог быстро. За ним, с остановками, оглядываясь, перебегал Егор. Первая очередь из пулемета была громкой, но совсем не опасной. Казак засмеялся.
- Шмайсер. Прямо как в кино!
- Будет тебе сейчас кино! Отдохни, давай я понесу.
- Я сам, - ответил Казак и побежал дальше.
Тяжелого звука Шмайсера больше слышно не было, но скоро по лесу зататакали автоматы. На удивление быстро они приближались. Совсем рядом стали посвистывать и шипеть пули иногда громко стукаясь в стволы деревьев. Но протока уже вот она. Егор дал ответную очередь, чтобы попугать преследователей.
- Не надо, командир… беги лучше первым… и прикрой на случай чего, - прапорщик уже дышал тяжело.
Автоматные очереди притихли и стало слышно чеканную немецкую речь – видно командир засек направление по звуку и корректировал своих солдат. Егор быстро пересек протоку и упал за естественным бруствером из камней. Прапорщик в это время только входил в воду. Из леса послышался взлай собаки и сразу после него десяток автоматов одновременно возобновили огонь.
Казак добежал, только один раз споткнувшись в воде.
- Ну, всё… дальше бежать некуда… здесь надо… - он положил Игоря и пригнул к земле поднявшуюся было в рост Энн, - Сидите тут тихо, - а сам вернулся к Егору и лег рядом, приготовив автомат к бою.
Первой из леса показалась черно-желтая собака на длинном поводке и сразу замелькали между деревьями черные фигуры. Егор с Казаком начали бить по ним короткими очередями, но толку из этого не получилось. Эсесовцы продолжали бежать вперед, не обращая внимание на огонь.
Ни один солдат не упал. Дальше пошло еще чуднее. Первой исчезла собака на самой середине протоки. У бежавшего за ней проводника ремень поводка в руке становился всё короче, пока не исчез вместе с рукой и с самим проводником. Потом стали исчезать автоматчики и тоже на самой средине.
- Барьер! – это Энн подтянулась на боевую позицию.
- Что? – Егор хотел обругать Энн за то, что она вылезла под огонь, но уже понял, что никакого огня не будет и засмеялся.
- Временной барьер! – продолжала Энн, - они остаются там, в сороковых годах.
- Они там, а мы здесь, - поддержал разговор Казак и тоже засмеялся.
- Хотелось бы только знать, где это здесь? – Егор уже отложил ненужный больше автомат и перевернулся на спину.
- Узнаем, обязательно узнаем, я в этом уверена.
-  Смотри – козёл, даже пистолет из кобуры не достал, - Казак чуть не сматерился, но вовремя вспомнил о присутствии Энн, - прогуляться вышел по лесу.
Эсесовский офицер задумчиво стоял у воды, покачиваясь с носка на пятку, потом согнал складки на мундире под ремнем, поправил фуражку и осторожно ступил на первый камень, легко перепрыгнул на второй, на третий и исчез вместе с остальными.





12

Прапорщик Казак, не смотря на предложения помощи со стороны Егора, в одиночку донес Игоря до лагеря и положил на подстеленный Энн спальник возле костровища. Отошел в кусты, где его вырвало кровью с черными комками. Этого бы никто не заметил, но он неаккуратно вытерся – губы были чистыми, хотя и с синевой, но на небритом подбородке остались следы крови. Когда он, слегка покачиваясь, пришел обратно, Егор сразу это заметил.
- Ты же ранен! Почему молчал? Игоря тащил сам… как ребёнок упрямый.
- Всё нормально, командир.
- Где рана?
- Где надо, там и рана… на протоке меня зацепило… на самой середине.
- В спине? Снимай куртку, быстро… обработать же надо!
- Не надо, - Казак, садясь на песок, на секунду потерял сознание, но тут же выправился, - не надо, Егор – бесполезно. Игоря лучше перевяжите, он может и выживет. Должен выжить! Он стонал по дороге.
- Почему не надо? ты что?...
- Не шуми, командир, обработайте рану Игорю, потом придете ко мне. Я полежу пока… отдохну, - и улегся на бок, и закрыл глаза.
Пулевая пробоина была у Игоря в правой части живота. Выходного отверстия не было. Что они с Энн могли сделать?
Они промыли рану, напшикали чего-то баллончиком из американской аптечки и наложили тампон под пластырь. Егор еще вколол ему обезболивающее и антибиотик. Игорь не очнулся, но задышал ровнее, как спокойно спящий человек.

Казак, когда подошли к нему, то ли спал, то ли был без сознания, но когда попробовали снять с него куртку, он тут же очнулся.
- Не надо.
- Опять – не надо?
- Как Игорь?
- Живой, - ответил Егор, - вроде, спит.
- Ну, и хорошо… и Аня здесь… посидите около меня, только под голову подложите что-нибудь, - Казак слабел прямо на глазах.
Энн сбегала в палатку и принесла легкий спальник, Егор скрутил его и подсунул под голову прапорщику.
- Вот, хорошо, - Казак вытянулся и сложил руки на груди.
- Давай, всё-таки, обработаем твою рану.
- Нет… бесполезно это… ты же операцию мне не сделаешь, а это… - он безнадежно махнул рукой, - Вы помните, когда Ольгу с Виктором поминали, - Казаку сейчас казалось, что это было уже очень давно, - я тогда сказал вам, что нас всех потихоньку перебьют, а вы меня… посмеялись надо мной…
- Никто над тобой не смеялся.
- Может и не смеялись, но подумали, что я свихнулся… а я сейчас уверен… уверен, что нам дали умереть, как мы хотим… хотели. Мишкин мечтал взять медведя, не знаю про Ольгу, но я… у меня заноза в сердце сидела. Дайте попить, у нас там чай холодный должен быть…
Прапорщика напоили чаем.
- Может ты есть хочешь? а? Сережа, может, поешь?
- Нет, - прапорщик улыбнулся. Очень редко командир называл его по имени, - нет, только пить – внутри жжет всё. Так вот, что я говорю-то: помнишь Егор, тогда в горах, я Кешу Самохина из боя выносил?
- Помню. Умер он у тебя на руках.
- Нет… не знаю я, когда он умер… бросил я его… испугался, что с ним не успею уйти. Всю жизнь потом мучаюсь… сколько лет уже…
- Не ври. Мы нашли его в двух шагах от тебя.
Прапорщик немного помолчал и продолжил:
- Я не мог сегодня Игоря бросить… еще раз… я должен был принести его сюда.
- Ты и принес…
- Не перебивай, а то, не успею сказать, что хотел. Всё, что здесь происходит не случайно, совсем не случайно. Я это сразу почувствовал… а сегодня, когда через протоку шел, загадал – перейду за камни, значит, я не прав. Не перешел. Получается, одного двух шагов не хватило… всего-то… ну, и пусть, значит – судьба. От судьбы не уйдешь.
Казак на минуту закрыл глаза, отдыхая. Егор и Энн тоже сидели молча. Прапорщик заговорил снова:
- Не знаю, как это объяснить, но я почувствовал, что умираю еще в воде, тогда еще…  после удара лодки… даже не умираю, а уже мертвый. Мы здесь, как на том свете… и почему-то нужно умирать еще раз… странно. Но я доволен… я ухожу отсюда счастливым. Подарок судьбы…
Вдруг он беспокойно приподнял голову.
- Если вы вернетесь отсюда, Тамару не забудьте… она переживать будет обо мне, помогите ей…
- Мог бы этого не говорить.
- Знаю. Успокойте её, скажите, что у меня всё хорошо, ушел, дескать Млечным Путем…
Прапорщик засмеялся, но смех его тут же перешел в кашель. Изо рта опять показалась кровь. Он выплюнул её, вытер губы рукавом и вздохнул.
- Давай споем напоследок, командир.
Егор даже не нашелся, что ответить, промолчал.
- Нет, правда… у меня сегодня весь день на языке вертится. Если я заболею… ну, давай же, Егор, без тебя я не смогу в голос…
Егор подхватил, как-то коряво, как будто и не пел никогда:

Если я заболею, к врачам обращаться не стану.
Обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду:
«Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте упавшую с неба звезду.

Порошков или капель, ребята, не надо.
Пусть в стакане граненом всегда мне сияют лучи.
Жарким ветром пустынь, серебром водопада,
Вот чем надо лечить… вот чем надо лечить»!

Егор выправился почти сразу, и два голоса теперь звучали уверенно и тревожно звенящей терцией. Мужчины были удивительно серьёзны, будто делали какое-то важное своё мужское дело. Энн, с самого начала, молча наблюдала за ними, ей нечего было сказать им. Она просто сидела рядом. Из её глаз потихоньку сочились слезы, медленно стекали вниз по проложенным на щеках бороздкам и капали на одежду. Энн не вытирала их и даже не чувствовала. Ей казалось, что никогда в жизни она не слышала ничего поэтичней этой песни.

От морей и от гор, тянет свежестью, веет веками.
Как увидишь, почувствуешь – вечно ребята живём.
Не облатками путь мой измерен, а облаками;
Не глухим коридором уйду я, а Млечным Путём.

Когда песня стихла, Энн закрыла лицо руками и заплакала уже в голос.
- Не надо плакать. Смерть это не… - что хотел сказать про смерть прапорщик Казак, так и осталось неизвестным. Это были его последние слова.


13

Тимоша Ватунин или, как он теперь значился в официальных бумагах Тимо Ваттанен сидел в небольшой изолированной комнате бревенчатого дома за небольшим дощатым столом. На столе, перед ним, стояла большая круглая сводчатая клетка для крупных попугаев, но в ней сидел не попугай, а совсем белый ворон-альбинос Тихон.

Когда Тимошу поперли из Московского университета, верней он сам сбежал, опасаясь ареста за революционную деятельность, он некоторое время отсиживался у знакомой проститутки на Трубе. За небольшую плату в его распоряжении была комната в доме, куда полиция по взаимному соглашению сторон не совалась. У этого жилища имелся один крупный недостаток – по ночам было слишком шумно. Звуки граммофона, мужской хохот и взвизгивания дам не давали спать совершенно. Дом затихал только к утру, а ночью Тимофей нарезал большие круги вокруг дома, прогуливаясь по притихшим бульварам, в чем была своя прелесть, конечно.
Было это чуть больше года назад. Суды над революционерами и военными были в самом разгаре. Множество людей сидели в тюрьмах и ждали смертных приговоров. Особенной революционной вины за Тимофеем не было – разговоры одни. Максимум, что ему грозило это высылка из Москвы, но мало ли что ему захотят припаять дополнительно? Никому не охота получить на шею «столыпинский галстук». Береженого бог бережет.
Просыпался он здорово за полдень. Особой необходимости выходить из дому днем не было – чай, еду и вино подавали в комнату по первому требованию, но иногда он ходил на Сухаревку, встречаться с друзьями. На этой самой Сухаревке он и приобрел говорящего ворона за три рубля вместе с клеткой. Зачем, он и сам не знал. Наваждение нашло.
Эта покупка поменяла весь дальнейший ход его жизни.

Звали ворона Тихон, он сам себя так называл. На рынке, глядя прямо в глаза Тимофею, ворон сообщил:
- Тихон хороший… Тихон кушать хочет.
Ворон произнес это грудным голосом с каким-то особым музыкальным тембром. Ни один попугай такими модуляциями не владеет – попугаи разговаривают как несмазанные петли у дверей. Ворон – совсем другое дело, в сравнении с попугаем, его голос, как симфонический оркестр против водосточной трубы. Ворон это знал и смотрел на реакцию людей соответственно.
Не смотря на экстремистские речи в университете, Тимоша Ватунин был очень добрым молодым человеком. Ему сразу стало жалко птицу. В клетке было немного воды, но ничего съестного не наблюдалось. Этот пацан, просивший за ворона пять рублей, кормить его явно не собирался. Тимофей взял у него клетку с вороном и протянул трешку, потому что на Сухаревке нельзя было не торговаться. Однако пацан торговаться не стал, схватил трешку и сразу куда-то исчез.
Добравшись до своей временной квартиры, Тимофей, приспособив клетку на столе, открыл её и покрошил, оставшийся от завтрака бутерброд с колбасой.
- Любишь колбасу, Тихон?
Тихон сначала, молча повернув голову набок, наблюдал за манипуляциями Тимофея, потом заговорил:
- Того, что я люблю, у тебя сейчас нет. Я люблю омаров в белом соусе, гусиную печенку французскую… ну, и много еще чего…
Если б комната была побольше Тимофей сел бы прямо на пол, но здесь, сделав шаг назад он споткнулся и плюхнулся на кровать, сразу зазвеневшую пружинами, и так и остался сидеть с открытым ртом и выпученными глазами.
А ворон, прогуливаясь влево-вправо по жердочке, продолжал вещать:
- Но я привык разделять пищу с друзьями. Что ты будешь есть, то и я, - он даже вздохнул слегка, -  и легко обойдусь без омаров и фуагра. Ты же за меня последний трёшник отдал? – пауза затянулась, ворон перескочил в проем открытой дверцы клетки и продолжил – Однако, это не вежливо, Тимофей, мы же беседуем. Закрой рот и ответь, что-нибудь!
- Но… откуда вы знаете моё имя?
- Нет, нет, нет, так не пойдет. Обращаться к ворону на вы, просто смешно. А мне выкать мальчишке, который в четыре раза младше меня тоже… неприлично, я бы сказал. Так что без всяких брудершафтов сразу перейдем на ты и дело с концом.

Любые самые удивительные и необычные явления в жизни остаются таковыми недолго. С ними сживаешься, привыкаешь и перестаешь выделять из общего ряда событий. Тимофей Ватунин тоже быстро привык к своему новому другу.
Миллионы людей живут на свете, имея единственного друга в лице любимой собаки или кошки. Эти люди, возвращаясь домой вечером, после работы, мило беседуют со своими друзьями, хотя те и не произносят в ответ ни слова. На самом деле они многое, что могли бы рассказать, если б мы понимали их. Люди говорят – бог животным речи не дал. Это от гордыни человеческой. Все животные понимают друг друга без слов. Это нам бог не дал понимать, что они хотят сказать.
Тимофею повезло больше. Его новый друг говорил по-человечески и не только по-русски. Он слабо владел латынью, древнегреческим и арамейским языками, но на живых языках говорил свободно. Тихон почти сразу начал учить Тимофея английскому, говорил – в будущем пригодится.
Кроме того, он заставил Тимофея накупить книг по геологии, биологии и физике, а  потом долго рассказывал ему вечерами о карстовых образованиях и обитателях пещер. Но это уже было, когда они переехали за город, за Тверскую заставу, в небольшой поселок сразу за Ходынским полем.
В жизни как-то всё образовалось само собой. Появились новые друзья и средства для существования. Основной доход приносили переводы с английского. Сначала переводил по большей части Тихон, но потом и Тимофей подтянулся. Тихон получил свою любимую гусиную печенку, но от омаров отказался, сказав, что пошутил. Вместо омаров он с большим удовольствием расклевывал астраханскую воблу, но при этом просил наливать ему немножко пива. Предпочитал портер из витых высоких бутылок.
Об источниках своих необычайных познаний Тихон молчал и не позволял распространяться о них никому постороннему, даже новым друзьям, замечательнейшим людям, по мнению Тимофея. Умным и всезнающим Тихон был только с Тимофеем. Как только приближался кто-либо посторонний, он тут же начинал тупить, закатывал глаза и повторял, что Тихон хороший и есть хочет или вообще замолкал. А рассказать, кому бы то ни было, о способностях Тихона просто так, без подтверждений с его стороны, было уж совсем невозможно. Тимофей тоже отнюдь не был глупым, он понимал – за сумасшедшего примут.

Как оформилась идея этой экспедиции в Карелию, Тимофей точно не помнил. Тихон много рассказывал ему всяких небылиц из прошлой своей жизни, в частности, как-то он ненароком вспомнил про одного непризнанного ученого, который якобы рассчитал с точностью до дня появление в одном из карельских карстовых озер настоящих живых ихтиозавров. Тимофей не зря прочитал массу ученых книг, он понял вполне мысль Тихона или того неизвестного ученого. И получилось, будто бы сам Тимофей стал инициатором этой экспедиции.
Денег особо много не надо было, но друзья помогли, и Тимоша экипировался по полной программе. Он купил два компактных фотоаппарата, сейсмографы, барометры и еще кое-какие научные приборы, оружие и продовольствие, нанял трех помощников. Но главное, в чем помогли друзья – они снабдили Тимошу липовым, но настоящим паспортом, по которому он стал финном Тимо Ваттаненом; а также серьёзной академической бумагой, по которой местные власти должны были этому Ваттанену оказывать всяческое содействие.
Трем-четырем десяткам финских слов Тимошу научил Тихон. Тягучий финский акцент Тимофей легко освоил еще в Москве. Но особо, даже чрезвычайно ценной оказалась академическая бумага, без неё экспедиции не удалось бы пересечь границу. Финляндия, хоть и входила в Российскую империю, но граница с ней была «на замке». За неделю до приезда сюда Тимофея, русский пограничник застрелил при нелегальном переходе границы, двух финнов и это было в порядке вещей.

И вот теперь этот Ваттанен, двадцати пяти лет от роду, натуральный блондин с голубыми глазами, вполне сошедший за финна на всех предварительных этапах путешествия сидел за столом в бревенчатом доме на окраине маленького финского городка и смотрел в глаза своему пернатому другу Тихону.
Тихон средним когтем правой лапы почесал у себя за ухом и спросил:
- Ну, и что? Так и будем сидеть в этой финской дыре до скончания века?
- Так ведь не позволяют дальше-то ехать.
- А нужно дать.
- Что?
- Как что? Баранчика в бумажке, - Тихон от возмущения затопал лапами по перекладине.
- Так ведь, он не просит. Он говорит, что запрос надо в Петербург посылать и ждать подтверждения. А вдруг он обидится, если дашь-то?
- Обидится, если не дашь.
-  Да и сколько дать? непонятно.
- Сколько? – Тихон задумался, - штук пять красненьких надо в конверт положить.
- Да это ж… - Тимофей аж захлебнулся от возмущения.
- А ты думал… здесь тебе не Персия. Там куда не приди, сразу говорят, сколько платить надо и берут недорого, а здесь Россия… каждой сошке покочевряжиться нужно. Эх, погубит Россию коррупция, - последнее слово Тихон произнес особенно раскатисто и замолчал, глядя на Тимофея одним глазом.

Жандармский ротмистр Подъегорский Адам Селиверстович стоически переживал свою ссылку из Петербурга в этот никчемный финский городишко. Расходы здесь, конечно не те, что в Питере, но и доходов – раз, два и обчелся. Мятые рубли и трешки от городовых он вообще к доходам не причислял. Да и главное не доходы, главное выбраться отсюда поскорей. Революционэра бы прихватить, да где ж его возьмешь в этом захолустье, одни сонные крестьяне да лавочники. Вчерашний студент его развеселил, бумага у него от Академии. Смех, да и только. Не понимает того, что здесь ротмистр Подъегорский царь и бог… и Академия наук. Как там Цезарь-то говорил? Лучше быть первым в деревне?
Ротмистр в это время сидел за широким столом под портретом императора у себя в кабинете и любовно чистил ногти на холёных руках. «А что, - думал он, - пошлю запрос прямо в третье отделение, подозреваю, мол, странный тип… а не террорист ли? За лишнюю бдительность не осудят, да еще может вспомнят про раба божьего, да и вызовут обратно. Жалко, конечно студентишку, но и он понимать должен… зашел бы как человек, положил бы в бумаги четвертной билетик, ну, или там тридцаточку. Больше вряд ли… студент он и есть студент, хотя… от Академии наук! и сороковник мог бы положить, скотина он эдакая». Ротмистр уже всерьёз начинал злиться на Тимофея, когда в дверь постучали. Ротмистр быстро убрал маникюрный прибор и склонился над бумагами.
В кабинет вошел тот самый, вчерашний. Ротмистр видел его боковым зрением.
- Здравствуйте, Адам Селиверстович.
- Подождите, сейчас закончу, - пробурчал ротмистр, не здороваясь и не предлагая сесть. Пусть почувствует своё место.
- Я вот тут… бумаги дополнительные… вчера забыл про них, - промямлил Тимоша, слегка растягивая слова на финский манер.
Жандарм тут же поднял голову и протянул руку. Он уже на ощупь понял, что лежит в конверте, но, опуская конверт в ящик стола, слегка приоткрыл его и убедился – пятьдесят целковых, это ж совсем другое дело.
- Здравствуйте, Тимофей Иванович, а я вас ждал-с, - он встал и, сладко улыбаясь, пожал руку дорогому посетителю, - Я вчера еще связался по телеграфу с Петербургом и решил ваш вопрос. Вы можете прямо сейчас пройти к письмоводителю и получить подорожный лист.

Никаких препятствий по пути к озеру Подкаменное или Кивиаллаярви, как его называли по-фински, у экспедиции больше не было.
Двигались эшелоном из трех повозок. Шустрый остроносый мужик Яков вел первую двуконную фуру, крытую брезентом. На второй точно такой же ехали Прохор с Иваном. Все трое были тверские мужики, нанятые еще в Москве из строительной артели. Старшим был у них Яков.
Замыкал экспедицию Тимофей на двуколке, купленной уже здесь в Финляндии. Фуры скомплектовали в Питере. С экспедицией должен был ехать еще приват-доцент Федотов, но перед самой поездкой неожиданно упал и сломал ногу.
В двуколке Тимофея ехала пустая клетка. Тихон развлекался, летая по лесу, обычно гораздо впереди медленных повозок.
Последний цивилизованный привал устроили в странном хуторе. Сначала, в стороне от дороги показалась русская рубленая церковка без колокольни, часовня скорей. За ней тянулись несколько деревянных домов. Решили заночевать здесь.
Единственным жильцом этого хутора оказалась старая финка с лицом похожим на смятую засаленную рублевую бумажку. Она не ждала постояльцев и выставила им для ужина только большой кофейник, еду достали свою, но спать устроились с комфортом.
Утром, Тимофей с вороном на плече зашел в столовую комнату. Хозяйка на этот раз не ударила в грязь лицом. Она наварила картошки и рыбы. В отдельной посудине подала густой пахучий соус с травами. На столе лежал хлеб и порезанный домашний сыр, посреди стола стояла глиняная махотка со свежим молоком. Увидев вошедшего гостя, она торжественно поставила на стол кофейник, паривший странным, но очень вкусным кофе. Сидящий у Тимофея на плече ворон не произвел на хозяйку никакого впечатления, она, как бы, не обращаясь ни к кому, начала тараторить себе под нос.
- Никому ничего не надо. Жить здесь никто не хочет. Проклятое место. Русские ваши было объявились, церковь построили, попа привезли. А кому она здесь нужна, эта церковь, а поп тем более. Три попа поменялось - ни один больше месяца не продержался. Проклятое место. А кто тут молиться-то будет, я что ль? А надо это мне?
Тихон переводил на ухо Тимофею излияния старухи.
- А далеко ли отсюда Подкаменное озеро? – спросил собственно Тихон, подделавшись по голосу под Тимошу.
- Кивиаллаярви? – старуха первый раз взглянула на гостя, - Вот то-то и оно, что далеко, а вдруг становится близко. Проклятое место. Вы ешьте, что ж вы, - и снова отвернулась, занявшись своими делами у печки.
- И часто это случается? - опять спросил Тихон.
- Да, одного раза достаточно – все и поразбежались. Наши говорили, что из озера этого змей выходил о трех головах. Я тогда еще молодая была, муж у меня был, детишек двое. А сейчас нет никого. Попы вон и те бегут, сломя голову. Проклятое место, одно слово.
- А ты что ж не уходишь?
- Куда мне? Коровы у меня здесь, лошадь. Здесь родилась и здесь помру. Скорей бы уже, зажилась уж…
Она еще что-то говорила, но Тимофей уже не слушал ни её, ни переводчика Тихона. В избу зашли мужики и мялись в дверях, вертя головами, куда бы перекреститься.
- Вот те на… и здесь образов нет, - первым подал голос Яков.
- И церьква пустая, - добавил Иван, - ни росписи, ни образов… нехристи, одно слово, басурмане.
Степенный Прохор молча прошел и сел за стол. Уже сев, он разгладил свою черную бороду и перекрестился на кофейник, только после этого взял хлеб. Шустрый Яков тут же присоединился к товарищу.
- Кофий опять… что толку с того кофию, чайку бы заварила, милое дело.
- Лопай, что дают, - Иван уже тоже подсел к столу, - картошечка! – он достал из-за голенища сапога свою ложку, положил себе несколько картофелин в миску, намял ложкой, добавил молока, перекрестил миску и стал есть, откусывая хлеб от большого ломтя.
Один только Яков креститься не стал, сразу навалился на рыбу, запивая еду тем самым кофием, который только что ругал. Насластил его, правда, как следует.
А старуха финка продолжала рассказывать что-то, не обращая внимания на постояльцев.
- Вот так я тут и живу, одна одинешенька. Да и то хорошо – никто не мешает. Мужик он для молодых хорош, а мне сейчас что? одна морока и только, - она хоть и хвалила своё одиночество, но, видно, стосковалась по разговорам.
- А что старуха-то говорит? – поинтересовался Иван, отрыгнув и перекрестив после этого рот.
- Она говорит, доедайте быстрей и уматывайте, ехать пора, - ответил Тимоша.
- Надо ж… какая бабка злостная, - первые слова за день вымолвил Прохор.
- Это не бабка, - хитро сощурился Яков, - это оне говорят… сами, а бабке что? хоть сто лет здесь живи, только плати - знай.
- Правда, ехать пора – запрягайте, идите.
- Запрягли уж, - ответил на это Иван, вставая из-за стола, - спасибо этому дому, пойдем к другому.
- Да уж, теперь что? теперь до места… - добавил Яков, с неохотой вставая.

До места добрались в полночь. Тяжело с непривычки называть полночью вполне еще яркий день. У самого берега с песчаным пляжем оказалась уютная поляна с высокой травой, как созданная для лагеря. На последнем этапе Тимоша встал наперёд и ехал, поглядывая на перелетавшего впереди с дерева на дерево Тихона. Так и вышли на поляну.
- Умная же у вас птица, начальник, - сказал Иван, ставя фуру параллельно Тимошиной коляске, - летает себе целый день, а потом сама в клетку лезет.
- Тиша хороший, - подтвердил трубный голос из клетки.
Через задок фуры выпрыгнул тяжеловесный Прохор и тоже подал голос:
- Хорошая поляна… но стрёмная, - это была вторая фраза, произнесённая Прохором за этот день. В дороге он только кивал или мотал головой в ответ на длинные речи Ивана. Никто не понял, почему поляна «стрёмная», но переспрашивать не стали – ответа ждать слишком долго.
Спать никто не хотел. Лагерь оборудовали сразу капитально. Фуры поставили подальше от воды, но так, чтобы они обдувались ветерком от комаров, а то спать не дадут. Распрягли и стреножили лошадей. Пока Иван с Яковом собирали сушняк по лесу, Прохор соорудил хорошее костровище с таганком, а Тимофей достал и проверил свои научные приборы, хотя, если вдуматься они ему были не нужны вовсе.
Напившись чаю устроились спать. В одной фуре расположились Тимофей с Тихоном, в другой мужики. В фуре было вполне достаточно места на троих, но Прохор улегся на земле, между колес. Под голову бросил свой маленький сидор и топор.

Встреча с неведомым состоялась лишь на третий день. Мужики уже опухли от безделья. Иван взялся плести какие-то корзинки из веточек. Прохор строгал фигурки из дерева своим заточенным как бритва топором. Один лишь Яков не был склонен к мужицким трудовым развлечениям. Он бредил охотой всю жизнь, но бодливой корове бог рогов не дал. Где ему было взять денег на ружьё. А теперь ружьё было. Тимоша купил для экспедиции два новенький кавалерийских карабина, два револьвера, себе и заранее пострадавшему приват-доценту, и еще дробовик, хороший бельгийский.
Вокруг этого дробовика Яков ходил два дня, как кот у масленой каши. Начальник ружьё не давал, говорил, что не сезон для охоты. Мужики тоже не советовали – господское говорили дело это, не наше. Но Яков не отставал и на третий день выпросил своё, взял ружьё, штук пять снаряженных патронов в медных гильзах и ушел.
В тот день на озеро лег густой туман. В этом тумане он рассчитывал подобраться к уткам, перекрякивавшимся кое-где по озеру.
Тимофей инструктировал своё воинство и не раз о том, что может и должно произойти. Предупреждал, чтоб, не смотря ни на что, сидели молча на своих местах и ничего не предпринимали, но как всегда всё пошло комом. Первым почуял неладное Прохор - слух у него был феноменальный. Он схватил было свой топор и подался к берегу, но его успели остановить. Иван и не собирался никуда. Тимофей отправил мужиков спрятаться за фуры, а сам остался ждать посреди поляны. Ворон сидел у него на плече и шептал что-то успокаивающее, но Тимофея колотила нервная дрожь.
Что-то зашевелилось над водой, потом из тумана показалась странная блестящая голова то ли змеиная, то ли рыбья. Потом появилась длинная шея, а затем и огромное тело выползло на берег. Чудовище остановилось, оглядываясь по сторонам, как будто чуя неладное. И действительно, из кустов к нему выскочил Яков с ружьём в руках и тут же выстрелил в упор.
Чудовище в ответ как-то игриво махнуло хвостовым плавником, и Якова вмяло в песок вместе с ружьём.
- Как муху! – удивленно произнёс Прохор, перекрестился, что-то пошептал в свою густую черную бороду и опять надолго замолк.


14
Прапорщика положили в ту же братскую могилу из хвойных веток. Но никаких поминок уже не устраивали.
Энн всю трясло нервной дрожью. Егора тоже спокойным назвать было тяжело. Он потерял уже половину личного состава экспедиции, как-то глупо и беспричинно. Нужно было что-то делать, как-то защищаться, а что делать было совершенно не понятно. По крайней мере, сидеть здесь и ждать смерти казалось самым плохим вариантом. Егор принял, может быть, не самое лучшее решение, но дававшее какой-то выход энергии и хоть какую-то, пусть призрачную, надежду.
Они погрузили бесчувственного Игоря в плот, побросали туда же вещи, казавшиеся необходимыми, и отплыли в туман. Направление приняли сразу прямо противоположное тому, которым шли прошлый раз.
Гребли вместе. Энн выкладывалась на всю катушку, ей это сейчас было необходимо. Егор одной рукой плавно шевелил веслом, исправляя её ошибки. Ему особая  физическая нагрузка была не нужна, ему просто нужно было не стоять на месте, а двигаться куда-нибудь.
Не смотря на то, что они плыли в другую сторону, приплыли туда же, что и в прошлый раз. Правда, они не сразу это поняли, потому что подошли с другой стороны. В какой-то момент Игорь застонал и гребцы передвинулись к нему, убедиться, что всё в порядке и отдохнуть заодно.
Когда вернулись к веслам, Егор заметил, что плот несет явственным течением. Течению противоречить не стали и скоро их пригнало к берегу, в тихую заводь с большой поляной, свободной от камыша у кромки воды. На косогоре в конце поляны видна была крыша землянки с белой козой на гребне. Рядом с землянкой паслись лошади, те самые, с длинными гривами, что они видели в прошлый раз.
Егор вытащил плот на берег, но к землянке пошел один. Взял было автомат, но потом махнул рукой и положил его обратно.
Кони, завидев чужого, зафыркали и отодвинулись, неловко передвигая передние связанные ноги. Козочка тоже спрыгнула с крыши и выглядывала теперь из-за угла. Из землянки вышла женщина неопределенного, но явно не малого возраста в светлом сарафане с вышивкой. Её обветренное лицо молодили густые светлые волосы привязанные ото лба широкой тесемкой с красным орнаментом. Женщина приветливо улыбнулась.
- Ну вот вы и приплыли, а я-то думаю зря что ль пригрезилось мне… Где женщина-то твоя, там? в лодке?
- Здравствуйте…
- И тебе хворобы не иметь, молодец добрый, - женщина говорила странным певучим языком, но всё было понятно, - Пойдём туда, к ним.
Любопытная козочка увязалась следом.
Энн уже вышла на берег и пошла навстречу. Женщины встретившись, остановились и смотрели одна на другую. Первой поздоровалась Энн.
- Добрый день.
- Здравствуй, милая, не гневайся на меня старуху, но очень уж чудно мне вас видеть. Ты совсем как мальчонка – маленькая и в портах мужских…
- Это женские… порты, - Энн добавила последнее слово не без труда, - Вы для нас тоже выглядите не совсем обычно… но красиво, и совсем вы не старуха.
Козочка сразу приняла Энн как свою, мемекнула и поддала ей носом под руку, прося погладить. Хозяйка улыбнулась гостям еще приветливей.
- Вы мне тоже еще в видении понравились оба, вот и принарядилась встречать вас.
- Меня зовут Анна, а он – Егор.
- А меня Беляной кличут, сызмальства за волосики светленькие прозвали, вот к старости пригодились – не крашусь ничем, а седины не видно, - она поклонилась в пояс Энн и Егору уже стоявшему рядом с ней, - прошу вас в дом ко мне. Не палаты, конечно, но чем богаты, тем и рады.
- Спасибо за приглашение, ответил за двоих Егор, - Но у нас здесь товарищ раненый.
- Да, да, - Беляна подошла к плоту и склонилась над Игорем, повела рукой над лицом, что-то пошептала чуть слышно и вздохнула, - Он спит, никто его здесь не тронет, пойдемте в дом. Потом я попробую ему помочь.
Землянка внутри оказалась довольно просторной. Здесь было тепло и сухо. Вкусно пахло свежим хлебом и травами. На твердом сухом земляном полу стояли:  небольшой крепкий стол, две лежанки и три резных табуретки. Слева при входе стоял небольшой сундук. Посуда аккуратно была расставлена на полках у печки. В этом же углу за занавеской был закуток для продуктов. Беляна постелила на стол чистую белую скатерть с тем же красным орнаментом, выставила на стол из печки глиняное блюдо с пареными овощами, печеные яйца, нарезала хлеб и белый сыр.
- Садитесь, гости дорогие, не стойте, чем богаты, тем и рады, - опять повторила Беляна, хотя по ней было видно, что отсутствие какого либо богатства её совсем не угнетает, скорей наоборот. Она налила из темной бутыли в стаканчики темно-красную жидкость, - пейте, кушайте.
Энн сделала небольшой глоток из стаканчика.
- Что это? Вкусно.
- Романея, - ответила Беляна, - вино, от франков привезенное, у нас по праздникам любят его пить, а я еще травок своих добавляю, чтоб здоровее было. Выпейте обязательно, вам с дороги нужно, всю усталость снимет.
Егор выпил и удивленно покачал головой. По вкусу это было типичное французское вино, что-то типа шардане, только с легким запахом какой-то травки. Это вино согревало и успокаивало. Сразу захотелось есть. Вся еда тоже показалась чрезвычайно вкусной.
Беляна сидела с гостями за столом, но сама почти не ела. Она смотрела на молодых людей и еле заметно покачивала головой.
- Больно уж издалече прибыли-то вы сюда. Плохо вам здесь. Не знаете, что и делать-то… а вы не печальтесь – само образуется. Да вы ешьте, не смотрите на меня. Я сейчас еще пряников медовых подам с молочком… или нет, лучше романеи еще немножко.
Беляна наполнила стаканчики и опять присела.
- Вот так вот мы здесь и живем. Со мной тут мальчонка еще, внучок Сабанеюшка, но сейчас он на деревню побежал к мальчишкам… не всё ему с бабкой сидеть. Отец его вроде как коней пасти пристроил, а на самом деле перенимает он у меня потихоньку… очень умный мальчик. А мне в деревне нельзя – мне к воде надо поближе. Весной затопляет всё вокруг, только моя хатка на пригорке… а деревня там, за лесом. Люди сами сюда приходят, кому надобность настает. От реки далеко мне никак... Я же ведьма…
Гости слишком удивленно посмотрели на неё и она поправилась.
-  Ведунья, чародейка. Что вы всполошились-то, или у вас не принято? Людей лечу, помогаю, чем могу. Будущее показываю, если кому надо. Люди глупые - в чудеса верят. Будущность подсмотреть – не велика мудрость, поправить-то вот его никак нельзя. А лечить можно. Все напасти вода унесет, да травки мои успокоят… В округе тут собираю травки целебные, на чердачке там вон сушу. Однако, надо вашего товарища посмотреть, вы отдыхайте тут…
- Нет, спасибо, мы тоже пойдём, - сказал Егор вставая.
- Да, нам и ехать пора, - поддержала его Энн.
- Спасибо за угощенье.
- На здоровье, только не мне спасибо, а богу, что привел вас сюда.
Козочка в этот раз осталась возле землянки. Энн вспомнила про пса, охранявшего коней в прошлый их приезд сюда.
- Да, с Сабанеюшкой на деревню убежал, - ответила Беляна, - ему тоже своих друзей проведать надо.
Они спустились уже к реке.
- А как вы будущее видите? – этот вопрос не давал Энн покоя.
- А по воде, милая моя Анна. Река всё знает, всё помнит. Хочешь о себе посмотреть?
- Хочу… или нет? – Энн задумалась, - нет, хочу, всё-таки.
- А ты, Егорий?
- И я не откажусь.
- Пойдемте. Только знайте, что река отвечает только на один вопрос, может о будущем, а может и о минувшем, что вашу душу больше тревожит, - она взяла их за руки и подвела к воде, - смотрите вот сюда и не думайте ни о чем, просто смотрите, а я вашим товарищем пока займусь.
Егор и Энн долго стояли на краю берега и смотрели на маленький водоворотик, на который указала им Беляна. Сначала видна была только вращающаяся вода, потом в глазах стало мутиться и возникли туманные образы. Энн вдруг вскрикнула, Егор в тот же момент закрыл лицо руками и оба отошли от воды.
- Только не надо сейчас ничего говорить. Попозже расскажите друг дружке, но не раньше заката, а лучше завтра. И еще вот, что я вам скажу: товарищу вашему я помочь не смогу. То, что у него железо было в груди, это еще ничего, хуже то, что смерть уже в нём. Я её прогнать не могу. Не обессудьте. Одно только могу сделать… выбирайте сами: могу его разбудить, а могу и не трогать - дать так умереть, тихо, без мук. Как скажете.
Егор посмотрел на Энн. Та пожала плечами и отвернулась, находясь еще под впечатлением увиденного в воде.
- А что значит «было» железо? – Егор спросил это просто так, механически, он тянул время, не решив еще, что будет лучше, прежде всего для Игоря.
- А вот оно, - Беляна протянула руку и отдала Егору слегка помятую пулю от Парабеллума.
- Будите, - сказал Егор, больше уже не раздумывая, и даже не удивляясь хирургическим возможностям ведьмы.
- Тогда помоги мне – подними ему голову.
Ведунья поднесла Игорю ко рту глиняный пузырек с каким-то напитком. Игорь сделал несколько глотков, не открывая глаз.
- Зелье подействует не сразу, вы поезжайте, он очнется за линией тумана. Плошку возьмите с собой, запросит пить – дайте, другого ему ничего пить нельзя.
- Знали бы мы, куда плыть, - посетовала подошедшая Энн.
- Туман этот плохой, но вы из него вышли, туда и плывите, другого пути у вас нет. Образуется всё… - она немного помолчала, сомневаясь, но всё же добавила, - А уходить вам надо поспешать. Тут крыжепоклонники к киевскому князю собираются, ни к чему вам с ними встречаться, не в себе они – за бесов вас примут. Хлопот с ними не оберешься.
- Да, надо идти обратно… - задумчиво проговорил Егор и, вдруг вспомнив, наклонился в лодку и взял валявшийся там лапоть, - это не ваше имущество?
- А… да, да, Сабанеюшка надысь потерял, спасибо…
Плот был уже далеко от берега, когда к стоявшей у воды Беляне с лаем подбежал рыжий пёс, за ним появился и худенький светловолосый мальчишка в белой рубахе и в новеньких светлых лапотках. Бабушка уже сплела ему новые. Увидев отходящую лодку, он, как и бабушка помахал рукой. Энн и Егор помахали в ответ и налегли на вёсла.


15
Игорь, как и предсказала ведунья, очнулся, когда плот уже глубоко вошел в туман. Он открыл глаза, удивленно огляделся и застонал от подкатившей боли.
- Где мы? Откуда вы взялись?
Энн осталась сидеть на вёсельной банке, а  Егор пересел поближе к Игорю.
- Плывём опять, Игорёк.
- Я немцев в лесу обнаружил… или это мне приснилось?
- Не шуми… я знаю, мы тебя там и подобрали.
- Я убил этого гада?
- Убил, убил, успокойся. Мы забрали тебя от немцев и теперь вот плывём…
- Мне ворон показал их… немцев.
- Какой ворон? – переспросил Егор, действительно забывший уже о вороне и многом другом, что происходило в последние дни. Всё здесь было настолько запутано и нелогично, что смешалось в его голове в какую-то кашу. К тому же его совсем выбила из колеи картина, которую показала ему река… или старая чародейка.
- Тот самый, белый. Я его подстрелить хотел и пошел за ним в лес… и вам не сказал поэтому. Автомат у меня заклинило… а потом удар… под дых… и больше ничего не помню. Больно очень вот здесь… мне бы сесть.
- Не надо – лежи. Я тебе только голову немного подниму.
- Спасибо, так гораздо лучше, даже болит меньше. Во рту пустыня, дайте попить.
- Только два глотка, - Егор поднес к его рту ведьмин напиток.
- Ой, как хорошо. Теперь совсем хорошо. Ты знаешь, Егор, а умирать совсем не страшно… я думал, что уже умер. Что-то я видел такое, очень важное… только забыл вот.
- Вспомнишь еще.
- Конечно, вспомню… а ворон не враг нам, он хороший. Ты его видела, Аня?
- Нет, - она хотела добавить еще что-нибудь, но не находила слов. Если б она не знала, что Игорь обречен, может быть стала бы подбадривать, но сейчас ей врать совсем не хотелось.
- А Егор видел… помнишь там дома, в подворотне, Егор? Не знаю почему, но, после той встречи нашей я здорово изменился и сам это почувствовал. Ты помнишь, Егор, я в детстве всегда был трусом?
- Ну, это ты чересчур…
- Правда, правда… ты защищал меня всегда. Без тебя бы я… а тут вдруг… не знаю, как объяснить, всё путается в голове. А что это за шум? или это у меня в ушах?
- Вроде тихо.
- В ушах значит шумит... Раньше я никак не смог бы в одиночку просто в лес пойти, а чтоб за немцами по лесу гоняться… это просто анекдот какой-то, рассказать кому – не поверит. Я думал, что никогда не смогу, а вот смог же… Дай еще глоточек.
- Глотай… еще… хватит.
- Спасибо. А где Сережа? Где прапорщик?
- Нет его больше.
- А я так и подумал. Ребята… я знаю вы сильные, выберетесь из этой передряги… вспоминайте нас дураков иногда… но запомните – я лично умер счастливым. Я сделал то, о чем мечтал всегда, но не мог…
- Ты живой еще…
- Нечего мне сказки рассказывать… я всё понимаю… что-то я спать захотел. Вы гребите потихоньку, а я посплю, ладно?
Игорь жил еще часа полтора. Он просыпался, Егор поил его. Речь Игоря становилась все бессвязнее. Когда Егор в очередной раз пересел к нему поближе, Игорь уже не дышал, но на его красивом лице сохранилась счастливая улыбка.

Было это действием колдовского вина или сказалась тупая усталость, но ни на смерть Игоря, ни на появление из тумана всё того же лагеря с избой на бугорке, откуда они пытались бежать, не произвело на Энн с Егором никакого впечатления. Они обреченно вышли на берег и завалились спать, даже не разжигая костра.

Обычно Егор просыпался легко и быстро по многолетней военной привычке, а в это утро он несколько раз с трудом выкарабкивался из тяжелого сна и опять засыпал. Ему снова и снова снилось, что он бродит по темному густому лесу и никак не может выбраться к людям. Наконец он, с трудом разлепив глаза, осмотрелся и тут же вскочил на ноги. Энн рядом не было. Он действительно остался один!
Энн нашлась. Правда, сначала он обежал лагерь, заглянул в избушку, не решаясь крикнуть и позвать её.
Энн сидела в лодке и плакала.
Она плакала от полной беспомощности и слишком резкой перемены своей жизни. Применительно к средней женщине, она обладала довольно сильным характером, чтобы разреветься по какому-то одному поводу. Тут навалилось сразу всё. Как любая американка, она привыкла видеть трудности жизни в наличии или отсутствии денег, в количестве денег и, соответственно, возможности решения проблем. В Америке всё определялось деньгами: дом, одежда, круг знакомств, самосознание и уважение в обществе. Все трудности и несчастья крутились вокруг этого. Могли быть еще какие-нибудь трения с начальством, с семьёй и прочими, встречающимися на жизненном пути людьми, но и здесь определяющим разрешение фактором являлись, в конечном счёте, деньги, то есть степень независимости, готовность послать всех куда подальше.
Единственное, что вроде бы за деньги не купишь – это здоровье и, связанное с ним, долголетие, да и то, если иметь дорогую страховку и хороших врачей, говорят и это можно купить.
В первый же вечер здесь, еще на погранзаставе, она почувствовала какое-то смещение понятий. Здесь всё было не так, всё неправильно. Здесь не работали по-настоящему не только деньги, но и само стремление к сохранению жизни. Русские в Штатах, которых она знала с детства, не особо отличались от американцев других наций в области основных представлений о человеческом существовании. Национальных особенностей не скроешь, но в главном, все прекрасно понимали друг друга. Никогда раньше ни в жизни, ни в каких либо русских книжках она не замечала такого, как здесь - такого наплевательского отношения ко всему, включая саму жизнь.
Ну ладно, это еще можно было терпеть, относиться к этому, как русской экзотике, хотя Энн, чувствовавшая себя всегда главной командиршей в жизни, сразу как-то растерялась и сдала позиции. Менять статус-кво всегда плохо, но то, что началось после аварии с лодкой, это уже просто выходило за грань человеческого понимания. Отправляясь сюда, она готовилась к чему-то необычному, пусть очень необычному, но не к тому, что происходило в действительности. Да и действительность ли это? или какой-то страшный сон, идущий по кругу?
Последней каплей, доведшей её до слёз, почти до истерики, было то, что, подойдя к лодке за умывальными принадлежностями, она не увидела там тела Игоря. Она не закричала в голос только потому, что усомнилась со сна, не перенесли ли они его с вечера в общую могилу. И, вспомнив обстоятельно, что не переносили, уже не закричала, а просто села в лодку и горько заплакала. Она сейчас, плача, жалела всех. Жалела уже погибших молодых сильных людей, которым жить бы еще и жить, если б не её глупая настырность, как она полагала. Жалела себя и этого здоровенного русского офицера, который ей очень нравился, на самом деле, но почему-то не обращал на неё никакого внимания, ведь им обоим тоже, наверное, предстоит погибнуть здесь вместе с остальными, так и не поняв происходящего.
Егор, увидав плачущую Энн, не стал к ней подходить, он знал по опыту, что это вызовет еще больший поток слёз и решил дать ей возможность успокоиться самой. Он пошел заниматься утренними делами, разжигать костёр и греть чай.
Переворачивая ветки в костре он думал об этой маленькой женщине. У Егора тоже сместились представления о жизни, хотя он и был дома. То, что его волновало еще несколько дней назад, он уже забыл. Неудобное положение с женой своего генерала уже казалось ему мелким и далеким, как будто  это происходило на Луне или в другой жизни. Ему и раньше приходилось терять и хоронить товарищей, это было горько, но в порядке вещей, естественно, как сама жизнь. Но то, что и как происходило здесь не умещалось ни в какие рамки. Этого не могло бы быть, если б он сам не был всему свидетелем. У него было такое впечатление, что весь мир вокруг сошел с ума, съехал с привычных рельсов куда-то в сторону и теперь во всем мире осталось только два человека – он и эта маленькая милая Аня, которую надо было спасти, уберечь любыми способами. В ней сейчас для него сосредоточилось вся радость и всё тепло мира. Но как это сделать? было совершенно не понятно.
Здесь почему-то не помогали ни здравая логика, ни оружие. Любые действия приносили лишь новые потери, а сидеть на месте и ждать было невыносимо.

Энн, почуяв запах дыма, оглянулась и почти сразу осознала некоторое облегчение. Она всё-таки была не одна. Она умылась, перегибаясь через задний борт плотика, строго осмотрела лицо в зеркале и привела себя в порядок. Но, подойдя к Егору, опять почувствовала накапливающиеся под глазами слезы.
- Его там нет, - странным, срывающимся голосом пропищала она.
- Кого нет? не понял…
- Игоря нет в лодке.
Егор быстро сходил и заглянул в плотик. Не то чтобы он не верил ей, но так устроена человеческая психика – надо самому убедиться. Потом он сбегал к могиле и вернулся к костру, где по-прежнему стояла Энн.
- Их никого нет. Они исчезли.
Энн посмотрела на Егора большущими полными слез глазами, уткнулась лицом ему в грудь и уже зарыдала по-настоящему. Егор согнулся насколько мог, чтоб ей было удобней, и так и стоял в неудобной позе, гладил её по головке, как ребенка, прижимая к себе. Но слов не было.
Так они и простояли, пока слезы не кончились сами собой.
Потом они сели за стол пить чай. На столе лежали несколько сухарей, но есть не хотелось обоим.
- Ну и что мы теперь будем делать? – спросила Энн чисто формально, можно было и не произносить этого вслух, вопрос как бы висел в воздухе между ними. Последние события, особенно вот это стояние в обнимку, казалось настолько сблизило их, что они могли не произносить слов, а общаться молча, но слова были привычней.
- Скорей всего, ничего делать не надо, всё, что мы ни делаем только к худшему.
- Да, ты прав.
- Давай лучше подумаем, порассуждаем немного, ты же ученая…
- Учёная - …печёная, - Энн даже сама удивилась, откуда у неё в голове появилась эта поговорка, - Наука тут не поможет, какая тут наука, когда всё шиворот-навыворот, или как это ты тогда сказал – «некузяво»?
- Так-то оно так, но во всём этом есть какая-то странная логика, - Егор,  помолчав немного, продолжил, - Во всех событиях, совсем разных, на первый взгляд есть что-то общее. Ты заметила, что они все умерли счастливыми? Мужики во всяком случае…
- А кто такие «крыжепоклонники»? – вроде бы невпопад и совсем нелогично спросила Энн.
- Крыж, по старому, крест. Ты поняла, где мы вчера побывали? – Егор достал из кармана сильно помятую пачку и закурил предпоследнюю сигарету, поскольку Энн  молча, помотала головой, он продолжил, - Это место где-то на Днепре, немного выше Киева, а по времени – десятый или девятый век. Под крыжепоклонниками она имела в виду христиан. (Хорошо еще херопоклонниками не назвала, хер ведь тоже крест), - последнее он додумал уже про себя, вслух не произнес.
- Вот язык меня и довел до Киева, - глядя в никуда, сказала Энн, - Это они Ольгу убили…
- Наверно…
- Не наверно, а совершенно точно! Её изнасиловали трое, потом бородатый в красной одежде зарубил… Ты думаешь, она тоже умерла счастливой?
- Наверно нет, но…
- Какие могут быть «но»?
- Ты знаешь, у неё была мания, комплекс какой-то… первое, что я услышал от неё, когда познакомился, это то,  что её только что хотели изнасиловать. Может быть, тоже сбылось её тайное желание? Игорь мне говорил… ну это не важно… а то что она умерла так, я видел, только не стал говорить никому. Это было видно без всякой экспертизы.
- А я вчера это в водовороте увидела.
Некоторое время оба молчали. Первым прервал это молчание Егор.
- Ты свои компьютеры совсем забросила…
- Толку-то от них!.. ты тоже автомат забросил.
Опять помолчали. Опять первым заговорил Егор.
- Что собственно происходит, мы теперь примерно видим… только механизм происходящего не понятен. Хочешь, пойдем, посмотрим могилу?
- Не хочу.
- Тогда не пойдём. Я, собственно, успел всё хорошо рассмотреть. Там все камни и ветки на месте, только просели немного, потому что тру… - Егор посмотрел на Энн и смягчил выражение, - Потому, что тела исчезли. Совсем исчезли, даже следов крови не видно. Если б их кто-то забрал, он бы разворошил ветки, сдвинул бы камни, а тут…
- Ага… а ты говоришь, компьютеры… Егор, они не для этого созданы. Компьютер даже не показал изменение формы берегов, когда это было уже очевидно…
- Но вот, что странно, - продолжил Егор, как будто не слыша Энн, - Посмотри вот на это… это почему-то не исчезло.
Егор выложил на стол потрепанный бумажник с документами и слегка помятую пулю. Энн раскрыла бумажник и, почти не задумываясь, стала выкладывать его содержимое на стол: семейные фото, сложенные бумаги с печатями и прочее.
- Где это ты взял?
- В кармане немецкого офицера, когда Игоря вызволяли.
- Подожди, подожди… - Энн внимательней вчиталась в документ, - Курт Хейнер, оберлейтенант… я уже где-то это слышала… памятник, памятник у дороги! Игорь еще два раза переврал его фамилию. Рядом с городом у дороги стоит памятник и старая церковка рядом.
- Да… как же я её не узнал?.. хотя они все похожи одна на другую. Отсюда напрямую до неё километров сорок- пятьдесят, а мы добежали…
- И еще шестьдесят лет прибавь.
- Я помню, там памятник немецкий… так это получается, мы их положили… этих немцев?
- Получается, что так.
- Но все говорят, что это невозможно, даже фантасты в своих фильмах… какой-то там временной континуум, который нарушать никак нельзя, а то будущее измениться и всё остальное…
- С точки зрения науки, перемещения во времени вообще не возможны. Это считается доказанным. С формальной точки зрения для такого перемещения нужно не только раскрутить часы в обратную сторону. В обратную сторону нужно, прежде всего, раскрутить Землю. Кроме того, Земля должна полететь в обратную сторону вокруг Солнца, а Солнце вокруг центра галактики, - Энн встала из-за стола, поправила привычным движением пальца очки, даже не заметив, что на ней их нет, и продолжила свою лекцию, перемещаясь взад-вперед возле стола, - В той точке во времени, где мы были вчера, Земля должна была находиться на много парсек или тысяч световых лет в стороне от того места, где мы находимся сейчас. А мы преодолели это расстояние на резиновой лодке…
Егор остался сидеть на месте, облокотился на одну руку и смотрел на Энн, двигая только глаза влево-вправо. На самом деле его не очень волновал этот вопрос с точки зрения науки, но смотреть на Энн было приятно. Когда она, в конце концов, выговорилась и остановилась, он спросил:
- Ну, и что же нам теперь делать?
- Не знаю, - ответила Энн, Наверное, придется сидеть и ждать, когда придут за нами…
- Не придется, - Егор встал, подошел к Энн и повернул её лицом к озеру, прижал к себе и показал, - Смотри!
- Это за нами?!
- Наверно…
В десяти метрах от берега из воды поднималась огромная голова на длинной шее. Потом показалось и тело ящера. Плавно передвигая то ли ногами, то ли ластами, огромное чудовище вышло на берег и остановилось, внимательно разглядывая людей.




Опубликовано полностью на сайте: http://borisov.club-neformat.com