***

ТАМАРА  БАРЫШНИКОВА

Розочки


Вечер. За окном деревья гнутся от сильного весеннего ветра. Равномерно стучит швейная машинка. Это мама, низко склонившись над нею, шьет на заказ детское платье. Ира задумалась. Хотелось сходить в кино с девчонками, но мама так глянула, что просьбу свою повторять не захотелось. Вздохнув,  Ира снова принялась за вышивание. Веселые розочки на подол ложились легко и быстро. Если бы их было две или три. Но заказчица, толстая тетка в ярком шелковом платье, потребовала, чтобы розочки были по всему подолу:
– Манечке - доченьке ко дню рождения платье справить надо!
– Надо так надо, – тихо согласилась мама, потрогала отрез переливающегося белого шелка и взглянула на заказчицу, – когда надо-то?
– А через неделю, к пятнице!
– Хорошо. За два дня пошью, а  Ира вышьет розочки. Хорошо, дочь?
Поежилась Ира. За четыре дня кучу розочек вышить…  Еще и по дому хозяйничать. Но как откажешься? Фая на работе, она девушка на выданье, ей и на танцы хочется, и в кино.
Старшая сестра работала на заводе, младшей, Томке, было три года. Уборка и мытье посуды были на  Ире. Она средняя из трех сестер, но как-то сложилось так, что все основные заботы по дому легли на нее. Мама болела туберкулезом, поэтому часто лежала в больнице. Отца Ира почти не помнила. В войну он был в партизанах, потом заболел и как-то быстро умер, а Томка родилась уже после его смерти. Семилетней Ире пришлось еще и сестренку нянчить.
Вот и теперь вдобавок ко всему эти чертовы розочки. Вышивать она научилась сама, глядя, как мама показывала Фае вышивку гладью, крестиком. Нитки были блестящие, заплетенные в косичку. Мулине – слово загадочное, заморское, как девушки из фильмов про заграницу. Сначала не получалось, нитки путались, стежки были то крупными, то мелкими. Затем постепенно стали удаваться ромашки, лилии и розы. Словно живые, они алели на платочках, сарафанах и платьицах. Мама приметила аккуратность Иры и начала давать ей задания вышивать то на блузке, то на платье цветы и листочки. Заказчиц в послевоенное время хватало. Перелицевать ли старое пальто, сшить ли новое платье – равных маме не было в мастерстве, хотя портних в городе было много. К тому же мама была «дешевой» портнихой, совестливой, цену за свою работу брала умеренную. Иногда платили продуктами. Имея трех детей и мизерную пенсию по инвалидности, Тося была рада и продуктам, она старалась заработать на еду детям в перерывах между сеансами лечения в тубдиспансере. Это было еще одной причиной «дешевизны» ее работы: к «чахоточной» портнихе ходили, брезгливо зажимая рты платочками…
   Ира видела все это и тихо ненавидела  сытых, разодетых заведующих столовыми, магазинами, складами. Они могли себе позволить купить дорогие ткани и шить наряды себе и своим детям. Из остатков-лоскутков мама умудрялась шить своим дочкам довольно симпатичные блузки и сарафанчики на зависть соседкам по дому.
– Вот тебе и бедная больная Тося! Смотри, какие модные наряды у ее девчат! Комбинированные!
И невдомек им, что не от хорошей жизни это комбинирование. Верх платья сшит из лоскутков, оставшихся после одного платья, середина – из остатков от другого, а оборочка – от третьего. О чистоплотности мамы знали и соседки, и заказчицы. В доме всегда блестел чисто вымытый пол, посуда у Тоси была отдельная, полотенце тоже висело отдельно, девочкам запрещено было даже подходить к маминым вещам. С заказчицами мама разговаривала на расстоянии, она и сама прикрывала рот, чтобы не дай Бог не попасть на них капелькой слюны!





Жалея маму, Ира помогала ей сметывать детали платьев, распарывать ношеные вещи, гладить и, конечно, украшать вышивкой. Вещи получались нарядными, ладными. От заказчиц не было отбоя.
Эту лавочницу, как про себя звала ее Ира, она хорошо знала. В керосиновой лавке продавала керосин на разлив, для керосинок и керогазов. Сколько раз приходилось Ире стоять в очередях за керосином с бидончиком! И каждый раз мама уличала ее в недоливе, подозревая, что по дороге домой Ира бежала и расплескала драгоценные капли керосина. А ведь она всегда шла очень медленно, боясь поскользнуться, чтобы не упасть и не разлить горючее. Иначе они все останутся без ужина. Значит, недоливала лавочница…
И сейчас Ира вышивала красные розочки с зелеными листочками на подоле платья дочке этой лавочницы, обманывающей, недоливающей керосин таким, как она, детям, чтобы заказывать наряды своей дочке, толстухе Машке. Та училась в параллельном с Ирой классе, училась плохо, но одета была как картинка. Особенно часто Ира смотрела на Машкины ботиночки красного цвета. У всех детей ботинки были черными, а у Машки красные. Они снились Ире по ночам, казались ей верхом богатства и роскоши. казаалось, что они теплее черных, легкие и воздушные, как Золушкины хрустальные туфельки. Мама сказала, что деньги, вырученные за ее вышивку, она отдаст Ире, и ей мечталось отложить эти деньги на покупку своей мечты – таких вот красных башмачков.
Завтра мама уезжала в больницу на очередной сеанс лечения, она торопилась закончить заказ.
– С утра накормишь Томку кашей, потом после школы сходишь к  Степаншиным, отнесешь платье с вышивкой. Я его по размерам девочки шила, должно быть ей впору, так что твои розочки засияют на платье, как живые!
– Мам, а сколько денег они мне дадут за работу?
– Я, дочь, сказала: сколько не жалко, столько и дайте. Увидят, что ребенок пришел, может, прибавят. Сколько тебе еще вышивать? Давай я закончу, а ты уроки доделай.
Но Ира решила довышивать сама, шесть розочек осталось. Грела мысль о том, что ей за работу отдадут деньги, она их спрячет в укромном месте и будет потом собирать на красные ботиночки.
Легла спать поздно, около полуночи. Не хотелось оставлять на завтра вышивание. По опыту знала, что утром не заставит себя вышивать или обязательно больно уколется иголкой. В соседней комнате стрекотала машинка, Томка сопела в кроватке, ей шум никогда не мешал сладко спать. Всю ночь Ире снились розочки. Они были на стенах, потолке, на красных ботиночках.
 Утром ее разбудила мама, спешившая на поезд до соседнего города, где был тубдиспансер. После ночной смены пришла Фая, завтракала, готовилась лечь спать. Томка еще спала. Ира посмотрела на готовое белое платье с розочками по подолу. Мелькнула мысль, что такую красоту неплохо бы и ей надеть хоть раз в жизни. Но она быстро крамольную мысль прогнала: мама болеет, надо помогать ей прокормить Томку. Вот вырастет Ира, выучится на инженера и будет зарабатывать больше всех лавочниц на свете! Учиться ей нравилось, особенно любила математику, химию и физику.
После школы спешила домой. Наспех пообедав, бережно завернула платье в бумагу и побежала к Степаншиным. Машки на занятиях не было, мало ли чего, приболела, может быть? А вот и их дом. Нажала на звонок, унимая застучавшее сердце. За дверью раздались шаги, шум веселья, музыка. На пороге стояла Машка, разряженная, как новогодняя елка. Пахло от нее чем-то вкусным, ванильным. Значит, день  рождения в самом разгаре, гости за столом.
– Тебе чего?
– Вот, заказ принесла.
– Какой еще заказ? Мам, это к тебе, наверно!
В двери выплыла толстая лавочница, одетая во что-то блестящее.
– Ой, доченька, я и забыла, что тебе сюрприз заказала! Платье шелковое с вышивкой. Ко дню рождения! Вот, посмотри, как?
Платье словно само выскользнуло из бумажного пакета и засияло шелковой белизной и алыми розочками. Глаза Машки заинтересованно уставились на платье. Потом на Иру:
– А ты чего ждешь?
Полыхнули румянцем стыда щеки, защипало в глазах:
– За работу  расчет…
Машка схватила платье, выразительно посмотрела на мать и убежала к гостям. Степаншина что-то буркнула и закрыла перед Ирой дверь. Что же делать? Уйти? Красные ботиночки как-то потускнели в сознании девочки, стали маленькими, грозя вот-вот исчезнуть. Досчитала до десяти, вздохнула и собралась уходить. Но тут за дверью послышался сердитый шепот, загремел замок и в приоткрытую дверь просунулась пухлая детская рука с зажатым кулачком. Машкина.
– На, держи. И мотай отсюда!
Кулачок разжался, на нем лежала слипшаяся кучка конфет. Подушечки, как их называли, были самым дешевым и доступным лакомством для бедноты.
Ира с похолодевшим сердцем рассматривала их и не знала, что делать. Взять? Убежать? Ее рука медленно, как во сне, протянулась и сама, без участия Иры, ударила снизу по пухлой ладошке. Конфеты весело взлетели вверх, но Ира уже этого не видела. Сдерживая рвущиеся наружу рыдания, выбежала на улицу и помчалась домой. Слезы сами собой лились по щекам, падали на дорогу. Одна мысль успокаивала: «Как хорошо, что мамы нет дома!» Не надо рассказывать, заново переживая все этапы унижения. И бояться, что мама станет ругать за то, что не взяла проклятые подушечки. Бог простит их за жадность, и ты прости. А с подушечками чай попили бы…

Прошли годы. Мама вскоре умерла, оставив их сиротами. Фая к тому времени была уже замужем, семнадцатилетняя Ира взяла на себя заботу о третьекласснице Томке, устроилась на завод. Жили небогато, но не голодали. Только шить и вышивать Ира стала лишь на сестренку и себя. Легко поступила в химико-технологический институт, после его окончания пришла на завод инженером. Как-то незаметно пришел опыт и авторитет, ее назначили главным инженером завода. Вышла замуж, родила дочку. Хлопоты по дому отбирали все свободное время, а тут кстати открылся быткомбинат, в нем прачечная. Однажды собрала белье и понесла в прачечную. Полная приемщица сортировала белье и внимательно рассматривала Иру, одетую модно и добротно: в цигейковую шубку, на ногах модные итальянские сапожки, купленные в командировке в Москве. Что-то в ее облике показалось знакомым. Пухлые руки проворно перебирали простыни, их движения показались когда-то виденными. Да и взгляд приемщицы был знакомым. Она явно знала Иру.
– Машка! Степаншина! – раздалось из подсобки. – Чистое белье прими!
Затравленный взгляд  Машки, а это была, конечно, она, метнулся от Лиды в глубину приемочной, поспешно побежала она на зов. Вот оно что. Выросла. Приемщица в прачечной. Прачка. Судя по тому, что фамилия девичья, замуж не вышла. Узнала Иру, ох, узнала! Первая узнала, несмотря на прошедшие годы. Значит, не забыла и розочки по подолу платья, и расчет подушечками. Выбитые Ирой к потолку. Не принесли розочки счастья. Интересно, а как же лавочница-мамаша?
Вернулась Машка хмурая, глаза опустила. В душе Иры какая-то пустота. И жалость, гадливость, что ли. С годами, оказывается, плохое забылось, осталась только грусть в воспоминаниях о тех годах. Мама была еще жива!
С трудом выдавила из себя:
– Как твоя мама?
Суетливо, торопясь, Машка сообщила, что маму судили за хищения в лавке, посадили. После тюрьмы вернулась больной и вскоре умерла. Сама Машка страдает астмой, нигде не училась после школы. Большой дом продала, но неудачно, хватило на однокомнатную квартиру в старом районе. Зарплата маленькая, еле сводит концы с концами.
Ира слушала ее и вспоминала заново даже не пережитое унижение, а свой страх перед мамой, ее всепрощением. Отвечать не стала ничего. Сочувствия не было, а фальшивить она не научилась. Молча взяла квитанцию и отправилась домой.
Вечером нашла мамину старую швейную машинку, раскроила из яркого голубого шелка блузку и начала шить. В шкатулке рядом была коса, сплетенная из ниток мулине. По воротнику решила вышить розочки. Для дочки.