Северная ведьма. Гл. 18. Промысел

Николай Щербаков
      В каюте третьего помощника капитана Виктора Мороза зазвонил судовой телефон. Виктор дремал на диване. Уже несколько дней их траулер находился на промысле. Больших подъемов пока не было, капитан просиживал в радиорубке на «советах», общался со всеми, кого доставала на промысле коротковолновая радиостанция. Искали рыбу, по нескольку раз в день поднимали полупустой трал и бежали в другой конец промысла. Обстановка на вахте была нервозная, под горячую руку капитана попадали периодически все.

   Дело было после дневной вахты. Виктор дремал после обеда. А точнее – полноценно спал. Телефон, не переставая, звенел. Виктор дотянулся до трубки:
-   Да?
-   Витя! Срочно в рубку, тебе радиограмма. И бутылку с собой захвати, - орал в трубку радист Саша.
-   Какую бутылку? В честь чего? Ты что, Шурик, прочитать не можешь?
-   Бегом сюда! Только здесь получишь.

   Виктор встал, неспешно умылся, обул туфли со срезанными задниками, служившие ему тапочками и похлопал ими по коридору. Поднимаясь по трапу на верхнюю палубу, где была радиостанция, он встретил спускающуюся вниз капитанскую буфетчицу Зою. Та прижалась к переборке и приложив к губам ладонь сказала:

-   Ну, Виктор Павлович, не ожидали от вас. Расцеловать вас, поздравить, да вы ведь у нас недотрога.
   Виктор вытаращил на неё глаза. Что это они все? С чем его можно поздравлять? Вот разбойники! Разыгрывают, наверно.
   В распахнутой двери радиорубки стоял радист Саня, начальник радиостанции, и в конце коридора в проеме двери штурманской рубки друг Серега. Все странно улыбались. Саня, молча, протянул радиограмму Виктору.

-   Чего ты ему даром отдаешь? Пусть хоть спляшет, - хохотнул начальник радиостанции, пожилой, рыжий с сединой и прокуренными усами Иван Степанович.
-    Да не будет он плясать. Он же даже не подозревает о чем речь!
   Радиограмма была длинная, но в глазах Виктора стояла одна фраза: «Витенька, у нас будет ребенок».
-   Витя, зайди в рубку, посиди, приди в себя, - приобнял за плечи Виктора Иван Степанович.


   Рыбу нашли. Вернее вышли в группу судов, устойчиво промышляющих пикшу. У всех были хорошие «показатели» на промысловых эхолотах, рыба располагалась на больших площадях, хорошие подъемы, ажиотажа в эфире не было – все занимались делом. Потекли промысловые будни, ничем особым друг от друга не отличающихся. Самым замечательным событием было то, когда во время одного из ночных подъемов из трала вместе с рыбой на палубу выпали три ящика с баночным пивом. Банки были заграничными, написано на них было тоже по заграничному, но в разбиравших «добычу» нашелся знаток, прочитавший слово «beer».

   Лов шел на склоне с небольшими глубинами. Банки были слегка деформированы, но в целом, производили впечатление вполне сохранившихся. Хотя даты выпуска продукции в тот момент никто не искал. Одну банку здесь же, на палубе раскрыли и… употребили, как бы, дегустировали. Причем, дегустировала вся смена.

 Наблюдавший за «подъемом, спуском» с кормового мостика старпом, в первый момент не понял, что происходит на траловой палубе и быстро не отреагировал. А когда понял, скатился вниз, как озорник школьник по перилам лестницы и, оказавшись среди обалдевших от неожиданной удачи дегустаторов, конфисковал оставшееся пиво. Смена к этому моменту успела, как минимум, по баночке употребить.

 Оставшееся пиво исчезло в каюте разбуженного по этому поводу капитана, и дальнейшая история этой находки имела, в основном, форму догадок и предположений. Была, скажу вам по секрету, попытка развернуться и сделать точное траление по тому самому «уловистому» месту. Пролет полнейший был. Хотя поднятый трал буквально перебрали до последней рыбки.
 
    Сергея отпустило сразу, как только вышли из Олесунда. Ушло беспокойство. Прошла внешняя суетливость, нервозность, что так заметна была в первые дни рейса. Только капитан отметил это, однажды в кают-компании похвалив их с Виктором, за то, что они быстро освоились на новых должностях. Вот, мол, второй штурман от радости нервничал, но уже освоился и прекрасно работает. А третий, как будто всегда на этой должности был. Рад он такому обстоятельству, так что вперед и с песней!

   Работали друзья старательно, продуктивно. Это были уже не молоденькие штурмана прошлого рейса. «Подъемы» на их вахтах были стабильными. Да, пожалуй, на их вахтах и велся основной промысел. Вахта старпома объективно была не уловистая. С четырех до восьми утра и с шестнадцати до двадцати, так получалось, рыба «отрывалась» от дна, и донные тралы её не брали. На вахтах старпома, в основном, принимались решения о переходе в другую точку, если уловы снижались. Так что молодые штурмана стали основными промысловиками на судне. Воспринималось это, как должное. С их мнением считались, на мостике разговоры комсостава были «на равных».

    Со временем стало заметно, что работают они по-разному. Сергей отличался обстоятельностью, продуманностью своих решений, не считал зазорным посоветоваться с капитаном, ради получения результата. А капитан, по положению контролирующий вахту третьего помощника, на самом деле чаще бывал на вахте второго. Их часто можно было видеть на мостике, обсуждающими промысловую обстановку или перспективы работы в том или другом районе. Даже бороду в этом рейсе Сергей не отпустил, не было необходимости, по-видимому. Солидность пришла сама собой.

  А у Виктора все было по-другому. Конечно, надо сказать, после телеграммы от Вари о том, что у них будет ребенок, он ходил сам не свой. Ну не был он готов к такому обороту событий. Нет сомнений, Варя ему очень нравилась, запала в душу, стала очень близким человеком. Но ребенок! Это было что-то, что пока не укладывалось у него в голове. Он ответил ей что-то невнятное, которое должно было показать, как он рад. Но после этой своей телеграммы, почти две недели не мог ничего ей написать.

   Известие о том, что он может стать отцом возымело неожиданное ощущение. Оно как бы отдалило Варю. Неожиданно появившийся в перспективе ребенок был для Виктора частью Варвары, но никак не его.  Он просто не понимал, о чем он должен в таком случае думать и что писать ей. А Варя не стала докучать ему радиограммами, послав за это время не больше двух. И в течение рейса они не больше других обменивались новостями. А уже через неделю другую Виктор втянулся в работу, а Варя и ребенок ушли на второй план.

   Работал он так, что в первый же месяц заработал прозвище «везунчик».                В переговорах на УКВ завел он себе трех «друзей» из третьих помощников на работающих рядом  промысловиках и они, находясь в разных точках промысла, в начале вахты обменивались информацией. И ему, действительно, везло. Он умел рисковать. Умудрялся делать короткие «точечные», как он сам их называл, траления. В результате за вахту он успевал иной раз вместо двух  сделать три подъема. При этом поднимал иной раз рекордные тралы. И когда за кормой промысловика всплывала двадцатитонная колбаса трала, сменный тралмейстер выходил на средину траловой палубы и шутливо отдавал Виктору честь.

   Капитан, после первого же такого скоростного подъема, пришел на кормовой мостик и, увидев полный трал, вползающий по слипу на палубу, приподняв бровь, искоса посмотрел на Виктора. Тот, как ни в чем не бывало, общался с палубной командой, просил тралмейстера поторопиться с подготовкой трала, поскольку Виктор намерен быстро забежать на нужную дистанцию и на обратном курсе поставить трал на это же место. И все так, как будто капитан присутствует на мостике наблюдателем. Кэп выдержал молча все время постановки трала и, когда вернулись в рулевую рубку, приобняв Виктора за плечо спросил:

-   Виктор Палыч, а ты капитана на мостике замечаешь или нет?
-   Конечно, вижу, Григорий Иванович, - повернул к нему невинное лицо Виктор, - но вы же молчите.
-   А почему ты решил такое короткое траление делать? Сможешь объяснить?
-   Да нет же рыбы дальше, Григорий Иванович, чего же время терять? Я ведь развернулся и на это же место вышел. Посмотрите, какие показания под нами, - он указал на шуршащий эхолот, - сейчас мы это и зачерпнем повторно.

   Капитан постоял у ленты эхолота, хмыкнул и ушел к себе в каюту. На подьем трала появился, убедился, что трал полный, похлопал Виктора по плечу и снова, молча, ушел. С тех пор он не мешал третьему помощнику проявлять самостоятельность, изредка, для порядка, делая ему незначительные замечания. Частенько поругивал его за то, что за вахту тот ни разу не определял место судна по приборам и сдавал вахту, поставив точку на карте. Но как не странно, после проверки Сергеем, место судна оказывалось именно там, где оно должно было быть после выхода из сданной точки.

   А было еще одно обстоятельство, помогавшее и забавлявшее Виктора. Стоило «друзьям» обменятся информацией на промысле, а Виктору выйти на крыло мостика, как он зримо, буквально на бескрайнем от горизонта до горизонта океанском просторе, как на карте, видел всю ситуацию, обсужденную с коллегами штурманами. Это пришло незаметно, само собой. Он вдруг заметил, что, принимая вахту, еще не заглянув на карту и не обсудив со сменяемым штурманом ситуацию, оглядев горизонт, понимал в какой точке «банки» они находятся.

 Группа судов находилась в одном районе и по много суток «перепахивала» это место, представлявшее собой склон подводной возвышенности, на которой в это время года собирались стаи рыбы. И Виктору казалось, что он чувствует по ветру, бурунам на поверхности океана, серому небу, затянутому облаками, то место, где он находится. Он об этом особенно не задумывался, ни с кем своим ощущением не делился, считая это естественным.

    Прошли первые два часа утренней вахты Виктора, шло второе траление, он стоял на привычном месте, между иллюминатором и локатором. Покачивало, и стоять здесь было удобно. Локатор прижимал его к переборке, и не было необходимости особенно держаться. Видимость хорошая была, и хорошо видно было все суда на промысле, находящиеся в крайних точках траления, то есть от горизонта до горизонта. Они  были расставлены по плоскости океана, как игрушки на игровом столе. Он и воспринимал все окружающее его, как игру.

   Виктор к этому часу уже знал, где находятся основные «рекордсмены», в какой точке промысла, куда идут и когда трал поднимать будут. Ему казалось, что он видит косяки трески, как стада неведомых существ медленно скользящие под ним на глубине между нагромождениями шаров губки, морских звезд и плоских валунов, покрытых колышущимися водорослями. Трал он ощущал так, как будто он ведет его собственными руками и чувствует, как кухтыли нижней подборки трала прыгают по валунам, а верхнюю вверх влекут мерцающие в подводном мраке балберы. Так в детстве он с мальчишками таскал по мелководью речки бредень, вытаскивая на берег горы водорослей, в которых трепыхались окуньки, плотвичка, а то и рак, щелкающий клешнями и норовивший схватить за палец.

   На мостик с кружкой кофе вошел капитан, поздоровался со всеми громко, по хозяйски. И кофе, принесенный с собой на мостик, и громкий голос выдавали хорошее настроение капитана. Он заглянул в работающий локатор и, усмехнувшись, деланно удивился:
-   Ты смотри, сколько набежало рыбаков. Рыбку почуяли? Виктор Павлович, как там у нас дела?
-   Да нормально, Григорий Иванович, - доложил Виктор, выкарабкиваясь из-за локатора, - подняли тон пятнадцать, сейчас тоже не пустые, думаю, будем.

-   Думаешь или знаешь?
-   Уверен, - нахмурился Виктор.
   Капитан отхлебнул кофе, исподлобья глядя на Виктора и, улыбнувшись, хлопнул его по плечу.
-   А я тебе верю.
   Потом пошел к центральному иллюминатору, молча постоял, разглядывая горизонты промысла. Не поворачиваясь, спросил:
-   А ты мне скажи, третий, тебе нравится рыбачить? Вообще, тебе эта работа нравится?

   Виктор сделал удивленное лицо, пожал плечами. Потом подошел к капитану и негромко спросил:
-   Откровенно?
- А давай, - хохотнул капитан, давая понять, что настроение у него такое, что разговаривать можно на любые темы.
-   А не знаю, - подхватил Виктор интонацию капитана.
   Немного помолчал и сказал:
-   Я когда пацаном был, думал, что работа это труд. Представляете? У меня отец после работы отдыхал. По полдня спал. Он машинистом на паровозе работал. А я вот…, не знаю, Григорий Иванович. Как то все это…, ну, одним словом, тяжелым трудом я это назвать не могу.

  Капитан повернулся и с интересом посмотрел на Виктора.
-   Ничего в этом плохого нет, паря. Я не знаю, как там с твоим отцом дела обстояли, но тяжелой может быть только не любимая работа. К которой душа не лежит.

   Отхлебнул из кружки и вдруг спросил негромко, покосившись на стоящего в другом конце мостика рулевого матроса:
-   А тебе никогда не казалось, что ты играешь? Знаешь, такая игра, где есть определенные правила, но, все равно ты свободный охотник? Никогда не казалось тебе так? – он продолжал говорить не громко.

   Виктор даже рот от неожиданности открыл:
-   Григорий Иванович, да я об этом несколько минут назад думал. Мол, что это я, как в игрушки играю.
-   Вот. Вот и я об этом. Ты представляешь, мне это по сей день кажется, - отхлебнул еще из кружки, - так что не волнуйся, паря, все в порядке. Это значит, что ты своим делом занимаешься.

   Этот разговор состоялся  в средине рейса, и с тех пор отношения у Виктора с капитаном приобрели доверительный, почти дружеский характер. Часто на вахте, особенно на вечерних вахтах, они вели откровенные разговоры, какие ведут старые друзья примерно одного возраста. Многие это заметили. Некоторые, в том числе и Сергей, в душе завидовали. Он как-то это Виктору высказал.

-   Везунчик ты, Витя. Мне вот все трудом достается, а ты живешь, как песню поешь.
-   Как это? – удивился Виктор.
-   Как? Да беззаботно и легко. Играючи, с удовольствием. Все тебе даром и на блюдечке. Рыбак ты удачливый. Капитан тебя привечает. Это же невооруженным глазом видно. Тамарку вон, потерял? И тут же тебе другая в руки – Варя, красавица, при делах, обеспеченная. Теперь вот еще и наследник. А тебе что? Квартира  уже есть, денежки у вас, я думаю, найдутся. Живи и радуйся. Или я ошибаюсь? А, Витя?

-   Как то ты это все говоришь… Серега. Завидуешь, что ли?
-   А чего же не завидовать? Я без зла, Витя. Живи, радуйся. Наследнику то рад?
   Виктор помолчал, пожал плечами.
-   Ты знаешь, я никак не врублюсь, что это у меня ребенок будет. Не думал я об этом, не готов я, понимаешь? Я вот не знаю, что мне делать. Прихода в порт боюсь. Может такое быть?
-   Ну, это ты брось. Ты мужик, и за свои дела отвечать должен. Понимаешь о чем я?
-   Понимаю…, понимаю. Не волнуйся, я на подлянку не способен.
-   А чего мне-то волноваться?

   Вот так и поговорили. Но общаться после этого разговора реже стали. А Виктор действительно всерьёз задумался о сообщении Вари. Это что же? Если она родит ребенка, то им надо будет расписаться? Это, при всех его нежных чувствах к Варюше, никак не входило в его планы. Он вдруг вспомнил и трезво оценил разницу в возрасте с ней. Как быть? Ничего дельного он придумать не мог. Ладно, решил, придем в порт, там и разбираться будем.

   Отработали на Лабрадоре весь рейс, четыре месяца, как один день. Рыбки было много, все считали предстоящие заработки, настроение у экипажа было приподнятое. И совсем уж радостное стало, когда промысел закончили, и был взят курс домой.

   Уже когда взяли курс на восток, пересекали Атлантику, пришла Виктору странная телеграмма. «Пластинки крутишь нравятся». И все. Ни подписи, ни знаков препинания. Вопрос это, или утверждение? Подумал, проанализировал – никто, кроме Тамары на берегу об этих пластинках не знал. Значит это она. И конечно спрашивает. А отвечать некому. Адреса обратного нет. Виктор весь день сам не свой ходил.

   На ночной вахте смотрел в ночное черное пространство за иллюминатором, а перед глазами Тамара. Только не та, что в Мурманске встретил, а еще девчонка, что на танцах в мореходке у него была. А вот под рукой он представлял себе ту гибкую талию, что осталась в памяти после новогодней ночи. И глаза, почему-то укоризненные. Почему? Ведь это она вышла замуж, не дождавшись его. Потом вспоминались её слова на перроне, когда провожала она его в Мурманск. Насчет того, чьи чувства Виктор проверять хотел. Как-то все так складывалось, что Виктор стал все больше чувствовать себя в этой истории виноватым. Может быть не виноватым, но осадок на душе был неприятный.

   «Эх, Серега, Серега, что же мне легко дается? Горько вот как на душе», пришел ему в голову недавний разговор с другом.
   И что вы думаете? Опять же, на ночной вахте, когда мысли улетают далеко от ставшего на несколько месяцев домом парохода, Виктор в какой-то момент вдруг решился и поговорил с капитаном. Стояли рядом у локатора в правом крыле мостика, молчали, каждый о своем, и Виктор заговорил. Вернее, сначала спросил, мол, «о личном, можно с вами, Григорий Иванович, поговорить?».

-   А почему нельзя? – удивился кэп, - что нибудь случилось?
-   Да нет, - Виктор хмыкнул, - так..., поговорить.
   Он знал, что и сам разберется в своих амурных делах, просто ему хотелось услышать мнение старшего. И именно моряка.  И он рассказал капитану всю историю с Тамарой и Варей. Как мог короче. Но о главном, о том, как Тамару потерял – подробно. Помолчали. Сначала капитан отделался простым - «ну и ну». Даже походил по мостику, заглянул на экран локатора. Потом подошел к Виктору, стал за спиной и, неожиданно со смешком, тихо спросил:

-   Витя, а скажи честно, какая из них лучше? Можешь ответить? Или не задумывался?
   Виктор, не поворачиваясь, пожал плечами, подумал. Не ожидал он такой реакции. Капитан стоял сзади, не уходил. Значит, не хохмы ради спросил, ответа ждет.
-   Ну, вы спросили, Григорий Иваныч. Если честно, то на такой вопрос ответить не смогу. Во первых, я их никогда не сравнивал. Разные они. А во вторых…
-   Ладно, не ломай голову. Я понял.
 
   Капитан ещё раз прошелся по мостику, снова остановился у Виктора за спиной.
-   Тебе мой совет нужен? Я в таких делах не советчик. Могу только сказать своё личное мнение. Идёт?
-  Это даже лучше. Я и хотел ваше мнение услышать, - повернулся к капитану, - а советы?...,  я ведь всё равно сам решать буду, как мне жить. Правильно?

-   Правильно, Виктор Павлович, правильно. Потому и скажу тебе так, как сам бы поступил. Так вот. Ты мужчина, Витя. И никогда это не сбрасывай со счетов. Ни при каких обстоятельствах. Когда дело касается отношений с женщиной, то ни партийная дисциплина, ни государственный долг, никакие другие дурацкие обязанности не бери в расчет. Поступай так, как мужчина долен поступать.  А мужчина должен свою женщину…, ну, ту к которой сердце легло…, любить без оглядки, ни на что внимания не обращать, и не отталкивать её от себя…, не предавать…, да , не предавать.

   Григорий Иванович говорил так, как будто сам с собой разговаривал. Тихо.
-   И одна она у тебя, или две…или три – не имеет значения. Удивляешься? Ничего, жизнь тебе сама все объяснит. Время придет – поймешь. Обрати внимание на своих подруг. Тянутся они к тебе? Вот, даже та, что замуж вышла. Тоже ведь, не может тебя забыть? Не отталкивай никого от себя. Если любишь. Нельзя женщину от себя отталкивать.  Любимую. Ею дорожить надо. Всё само собой утрясется. Другое дело…, не мельтеши между женщинами. Не мельтеши. Вот это будет плохо. Это всегда видно. И женщины это видят. Они это первые видят, и нас мужиков за это не уважают. Есть такая грань, за которую заходить нельзя.

   Около получаса молчали, занимались своими делами. Капитан не уходил с мостика. Наконец снова подошел к Виктору.
-   Я тут наговорил тебе всякого. Боюсь, ты можешь меня неправильно понять. Знаешь, ты забудь, что я тебе сказал. И поступай, как сердце подсказывает. В сердечных делах самый верный совет само сердце подсказывает. Хорошо?
-   А мне наоборот показалось, что вы мне что-то приоткрыли. Что-то подсказали, чего я сам не чувствовал. Спасибо, Григорий Иванович, я это не собираюсь забывать.
-   Ну, раз так…
   Капитан похлопал Виктора по плечу.

-   Давай, Виктор, спокойной вахты…, а я спать пошел.
   Уже от дверей, повернулся и сказал:
-   Я знаю, ты все правильно сделаешь.
   По интонации было слышно, что улыбается. Ушел. Через несколько минут заговорил матрос рулевой.
-   Ты извини, Виктор Павлович, я не подслушивал, но…, вы так говорили, что я невольно все слышал.
-   Ну, чтож, слышал, так слышал. Ничего страшного. Ты мужик, я знаю, не болтливый.

   Виктор хотел уйти в штурманскую рубку, но матрос задержал его. Матроса звали Михаилом, возраста он был предпенсионного, рыбачил здесь на севере с юных лет. У Виктора он весь рейс простоял на руле, и они сработались, хорошо понимали друг друга.

-   Я почему тебе это говорю, - продолжил Михаил, - Иваныч так сказал, я тебе сейчас объясню, потому, что у него тоже не все с женщинами гладко в жизни получается. У него ведь тоже две жены…, ага, не удивляйся. Ну, одна официальная, с которой он живет…, ага, семья, дети…, и всё такое. А вторая…, ну, лет пять, шесть назад его с капитанов сняли за аморалку. Ага.  Он на базе капитанил, и там с буфетчицей спутался. А она возьми и роди…, не помню, кажется пацана, ага. И его…, того…, в старпомы, выговоров во все дырки насовали…, в семье скандалы…, ну понимаешь. Да?

-   Никогда бы о Григории Ивановиче не подумал такого, - удивился Виктор, - и что?
-   А ничего! – торжественно заявил Михаил, - не бросил он ту женщину! И по сей день не бросает. Живет в семье, всё устаканил, всё лады, мир и покой. А ту, буфетчицу, не бросил! И помогает ей, и о пацане этом заботится. И, ты понял, первая жена смирилась. Уяснила она, что Иваныч мужик. Ага. Я думаю, что уважает даже больше. Так что, ты его правильно пойми.
-   Спасибо, Миша. Я понял.

-   Ты главное пойми. Не обижайся – ты молодой. Мы моряки. Это особая статья. Мы жизнь здесь, в море проживаем. Времени у нас на берегу на всякие суси-муси мало. А мы разные. А Иваныч – человек правильный.
   Случился этот разговор за четыре дня до прихода в порт. «Ну вот я и разобрался в своих проблемах. Хорошо, что до прихода успел», - подумал тогда Виктор.


   У норвежских берегов попали в шторм со встречным ветром. Как будто и не прекращался он здесь, у норвежских берегов с тех пор, как начался их рейс. Скорость судна упала, а это значит, что непогода решила задержать их на пути к дому, отбирая у них скорую встречу с родными берегами. Но за Нордкапом, «за поворотом», ветер ослаб и сменил направление. Народ повеселел, засуетился, занялся приготовлением к приходу в порт.

 Прошли полуостров Рыбачий и почувствовали себя дома. И хотя по календарю уже была весна, при входе в Кольский залив берега несколько раз скрывали снежные заряды.  Не обращая внимания на холодный пронизывающий ветер и снег, часть команды вышла на палубу. По одному или небольшими группами, одетые в самое лучшее, что у них было с собой на судне, прячась за надстройки, стояли, глядели  на проплывающие мимо знакомые очертания сопок, поселки, стоящие в заливе суда. Стояли весь путь, пока шли по Кольскому заливу до самого Мурманска. А вот когда подошли к причалу, то практически вся команда вышла на палубы, вглядывались в приближающийся причал, все искали взглядами знакомые, родные лица.


Продолжение следует.  http://proza.ru/2012/01/08/1177