"Мальчик с мертвым щеглом" Тропинин В.А.
Так сложилось, что мои родители могли позволить себе «свободными художниками» разъезжать по СССР, притом не быть, ни популярными артистами, ни партийными деятелями, и при этом зарабатывать очень приличные деньги. Мне повезло. Я много где побывал.
Чуть не утонул в реке Ангаре, где раскинулось Усть - Илимское водохранилище с одноимённой ГЭС и где меня безуспешно пытались научить плавать.
Видал свадьбу негров в Братске. Жених был огромен, как Кинг-Конг. Чернее ваксы. В ослепительно белоснежном костюме. На бритой голове его залихватски сидел «двухведёрный Стэтсон» с широченными полями. Только сорок пятого Кольта на ремне не хватало.
Я знаю, как коварная Сарма словно хворост ломает сосны с утёсов, срывает деревья с корнем в холодный Байкал. Видел, как наглые, жирные, сибирские белки скачут через капот между выхлопных труб фашистского «Магируса» когда тот, утробно ворча пониженной передачей, поднимался со свежим «пиловником» по разбитой «колейке» на дремучие косогоры, до коих даже самый смелый пилот U-2 и не мечтал дотянуть.
Почему старый медведь не тронул нас пацанов в пещере под Усть-Катавом? Где в городе липкий сумрак, словно в Мордоре, а в горах солнце и свежо, как в Альпах. Вряд ли бурый мишка испугался. Просто мудро ушел.
Составы в сто двадцать вагонов, мерно постукивая, змеятся железной лентой в глубоком ущелье. Где трактора, а где танки? Надо узнать, резанув ножом промерзший брезент. Успеть соскочить до поворота около глыбы утёса. Потом, шесть тяговых тепловозов «наберут ход под горку» и будет уже не спрыгнуть.
Если я скажу, что мы как-то нашли промасленную станину от пулемета «Максим»- вы мне не поверите. Может из него мочканули Чапая? Если я скажу, что стокилограммовый осетр жил целую неделю в цистерне топливного бака от С-300, только хвостом шевелил и изредка трепыхал, как флажками, асфальтовыми в крапинку плавниками. Вы поверите? Если я скажу что «лошадку» из мультфильма «Ежик в тумане», я видел своими глазами в Башкирии. Не поверите тоже. «Земляничные поляны» на самом деле существуют, это не сказка, а быль. Поверьте,- Кипры с Тунисами – рекламный, ненастоящий рай. Я повидал свою Родину. Это - удивительно.
*****
В самом конце того лета мы впервые за долгое время вместе вернулись в город- Герой трех Революций. Отец тогда еще устало пошутил: «Наконец-то сборная семьи выступает в полном составе».
В своей родной школе я успел поучиться только неполные два класса. Мы не успели купить школьную форму и поэтому, мама приобрела мне мой первый костюм. В «Берёзке» он стоил по тем временам каких-то бешеных денег. Фантастического светло-синего цвета с легкой искрой. По-моему, похожий был у Джо Дассена. К белой, накрахмаленной рубашке мне прикололи импозантную папину бабочку. В петличку я сам прикрепил свой октябрятский значок «на винте». Я смотрел на себя в зеркало и видел, что был не похож на других и мне это нравилось.
На праздничном построении в честь Первого сентября наша бывшая учительница начальных классов, провожая класс «в долгий путь знаний», не преминула мерзенько громко отметить: «Все дети, как дети, в форме. Один ты, Заславский, не такой, как все. Белая ворона». И участливо погладила меня по голове, гадливо заглянув в глаза. Мне и сейчас легко вспоминается этот немигающий холодный взгляд. Я знаю теперь, что она знала тогда то, что мой, быть может, единственный такой костюм в Ленинграде стоил, как «тысяча новых курток» © Лариса Александровна долго ждала, и не преминула мелочно и подло отыграться.
Её наверняка раздражало то, что привезли меня на новенькой волге «пикап». Её наверняка раздражало, что меня привела моя очаровательная мама, элегантно одетая по последней европейской моде и слегка обдав Ларису Александровну чуть уловимым ароматом французских духов, которые даже и по блату было не достать, вручила учительнице самый красивый букет.
Я знаю теперь, зачем она сказала мне это громко перед всем классом, чтобы все слышали. Лариса Александровна - моя первая учительница, гореть ей в аду, ставила меня, первоклассника, на все четыре урока в угол. Это она учила меня писать не левой рукой, а правой, как велела методичка из РОНО. Мама, узнав об этом, сначала объяснила мне разницу между принципиальностью и глупостью, а потом пришла на очередное заседание этих деятелей от образования и устроила на этом совещании Ларисе Александровне потрясающий разнос, который та запомнила надолго. Никто её так не унижал, ни до, ни после.
Мама умела аккуратно и логично отстоять свою точку зрения. Без эмоций и крика. К мнению мамы прислушивались даже в родительском комитете, в него она из принципа не входила, но который Лариса Александровна пыталась подчинить своему влиянию, как и всех с кем ей приходилось сталкиваться. Но, тем не менее - эту редкую суку многие уважали. За что? Видимо, «много значила» моя первая учительница. Это ведь была её идея создать «элитный класс» на базе лучшей школы района. А положение во все времена - это власть, это – деньги и связи. «Такие дела». ©
Ну, а тогда… Тогда мы прощались с прежней беззаботной жизнью в стенах одного кабинета. Теперь мы не «мелочь пузатая», а ученики «средних классов». И если в первом классе мы как, котята, с опаской бегали на четвертый этаж, украдкой смотреть из-за дверей на бюст партизана- героя лесгафтовца Дмитрия Федоровича Косицына, чьё имя носила наша школа, то теперь мир значительно раздвинул свои границы. Уроков по шесть, разные учителя, разные этажи. И Косицын в своем маскхалате казался уже вовсе не страшным, а даже смешным. Напоминал бабульку в платке на паперти у Никольской церкви.
Через пару недель форму мне все-таки купили. Но, иногда, по выходным дням мама таки силком впихивала меня в этот ненавистный костюм. Я понимал, как он ей нравится, но ничего не мог с собой поделать. На эффектную маму обращают внимание. А я тащусь за ней понуро, как верблюд в колючках и колтунах, глядя исподлобья из-за этого костюма. Я втягиваю шею, сутулюсь. Мама регулярно хлопает меня по спине. Отовсюду, как мне казалось, несется шепот: «О! Глядите-ка! Белая ворона идет! Ха-ха! Да. Действительно! И вправду, - белая ворона!» К сожалению, я знал, что означает это выражение и вообще, был очень впечатлительным мальчиком.
Присмотревшись к классу, я заметил «новеньких». Впрочем, я и сам уже стал «новеньким». В этом возрасте всё быстро забывается и меняется. Как кленовый опавший лист. Сегодня он ещё желтело- красный, завтра- полужелтый. А вчера? Среди пришедших из других школ был и Витя Трубочкин. Он был почти на год старше, выделялся не только плохими отметками, замечаниями в дневнике за «поведение» и характерным видом хулигана, но и какой-то особой, неподкупной независимостью.
«Мы - лучший класс в лучшей правофланговой школе района и такого поведения я не допущу! Трубочкин! Когда же, наконец, ты начнёшь вести себя нормально?» - классный руководитель - Алла Семёновна Орданян багровела от возмущения, будто - бы становясь еще круглее и больше. Витька стоял перед ней, насмешливо понурившись, вытянув губы «трубочкой», словно посвистывая. «Орданянша» распалялась ещё больше, но быстро задыхалась в астматическом приступе и устало махала рукой: «С глаз долой! Дневник на стол. Родителей в школу».
«Веди себя нормально!» Что означает это выражение? По какой такой норме или ГОСТу оценивается «нормальность»? Куда именно себя вести и для чего? Какое-то нарочито навязанное раздвоение личности, по-моему.
Конечно, мы все сыновья и дочери инженеров, преподавателей вузов, стоматологов, моряков дальнего плавания, директоров магазинов, юристов и прочих «работничков умственного» труда. Витька же был сыном простого слесаря при училище автотранспорта и нянечки в детском саду. Несколько лет спустя, мы случайно узнали, что «Чечик» вовсе не «белорусская» фамилия, из-за имени Вахтанг Теймуразович, можно не поступить на юридический факультет ЛГУ, а тогда,- в единственную (по журналу) «еврейку» Наташу Берлинг, было влюблено полкласса. Дети. У них пока нет предрассудков.
По-прошествии некоторого времени, среди «элитных» родителей пошел слух, что «дядя Коля», отец Виктора, был «гениальным механиком», хоть и приличным выпивохой. Он мог починить буквально все, от детского заводного паровозика, до импортной стиральной машины. Практически все «папы» в классе ремонтировали свои автомобили у него. Дядя Коля по звуку двигателя мог определить, что «не так», а ремонтировал на совесть и лишнего не брал. Так Витька оказался в нашем классе и практически сразу получил прозвище «Щегол» из-за своего презрительного, высокомерного выражения: «Ну, ты - щегол!» Причем, независимо от рода объекта, подвергаемого уничижению. Еще Витька умел, необыкновенно ловко свертывая трубочкой язык, свистеть «по-птичьи», чем раздражал всех учителей поголовно, кроме флегматичного романтика Самуила Исааковича Метрика – преподавателя зоологии и природоведения. Но Витьке было плевать и на это.
Как-то раз на перемене я опрометчиво заметил, что за это мастерское владение языком ему бы пошла кличка «Трубочник», а не «Щегол». Он тут же крепко взял меня за локоть, деловито отвел за угол и, быстро оглянувшись по сторонам, со всей силы врезал мне в поддыхало. Упав и корчившись в спазмах на полу, я увидел своими слезящимися глазами прямо перед своим носом насмешливо- презрительные глаза Витьки. Холодные, как льдинки. Он одной рукой схватил меня за грудки, другую занес для второго удара и угрожающе прошипел.
— В следующий раз — по яйцам получишь, да так, чтоб такие уроды больше не рождались. Понял, щегол?
— Понял, понял. Я же пошутил, — еле выдавил я из себя, а в голове пронеслось: «Будет добивать или нет?»
— За такие шутки в зубах бывают промежутки.
Витька недобро ухмыльнулся, и стряхнул меня со своей руки. Я снова упал. Дрался он жестоко, без правил и до последнего. Я это знал. Даже старшеклассники его побаивались, считая за психа.
Витькиных родителей в очередной раз вызвали в школу, видимо, всё- же кто-то настучал. Позвонили и моим, но я, сделав недоуменную мину, что-то наврал. Это было сродни ощущению от пресловутого костюма «с искрой». Естественно, после этого с Витькой я вообще перестал общаться и замечать его. Есть во мне такое свойство относиться к людям, как к явлениям природы. Я до сих пор не имею зонта и теплых ботинок. Витьке тоже было плевать, но по другой причине. Его индивидуализм был на порядок выше.
Это продолжалось достаточно долго, настолько долго, что сама причина была уже стерта и не имела значения. Но как-то по весне у нас отменили один урок, и мы практически всем классом сбежали на школьный двор. Делать этого было нельзя категорически, в таких случаях нам лепили внеочередную «контрошу», но это был урок «физры». Слоняться просто так без дела было здорово, но быстро надоело. Бархатистое в своих первых прикосновениях солнце еще не такое жаркое, каким оно будет летом, но во дворе уже растаял снег, вовсю пахло весною, и всё равно было скучно. Мяча не было, и я предложил сыграть в «попа». Этой игре меня научили на Урале. По правилам,- нечто среднее между городками и лаптой с элементами хоккея. Для игры нужны были биты, ими послужили палки от старых швабр в изобилии водившихся в дворницком сарайчике, затем нужна была большая консервная банка и участники. Участников навалом, банку выпросили в «столовке». Началась игра, да такая, что только девчонки нас вытащили на следующий урок. Витька не участвовал, только покосил в нашу сторону, сплюнул и свалил куда-то, как всегда насвистывая. Витька вообще редко в чем участвовал и то из-под палки. Даже необходимую помощь пионерского звена в учебе принимал в штыки с неизменным презрительным выражением физиономии и со своим любимым «щеглы» во всех вариациях.
Однако, в тот день он подошел ко мне после уроков в раздевалке в своей потрёпанной не застегивающейся «тужурке» и сказал, как всегда грубо и безапелляционно: «Пошли. По пути. Разговор есть» Я, сдерживая дрожь в руках, вжикнул молнией на модной болоньевой куртке и как можно более безразлично сказал: «Ну, пойдём». Руки дрожали вовсе не от страха перед Витькой. Я его тогда презирал, и он знал это. То чувство было сродни последнему ощущению перед тем, как раскачавшись, прыгнуть с тарзанки в холодную воду.
Пошли мы на самом деле к дому. Как оказалось, мы жили на одной улице - через несколько номеров. Витька чуть попыхтел и начал:
- Я знаю, что не ты тогда меня заложил. Молоток, щегол. Это Михайлов- сявка паскудная,- Витька зло сплюнул сквозь зубы.
Я вспомнил, что действительно Юрка какое-то время ходил с фингалом, видимо, не доставшимся мне и все время зачем-то лебезил перед Витькой. Я молчал.
— Слышь, ты научишь меня в «попа» играть?
— Нечему там учить, оставался бы и смотрел.
Разговор однозначно не клеился.
— А, правда, что твой дед в блокаду весь Косицынский отряд готовил и с самим Косицыным дружил?
- Правда. Косицын был учеником деда.
-Здорово! Значит, твой дед герой покруче Косицина выходит. Так ведь?
Я продолжал молчать. Грубой лестью меня было не пронять, он это понял. Витька засопел. Сказать больше ему явно было нечего.
— Да ладно, не злись. Ведь друзей. Как это? Не покупают штоли, или не меняют там. Они случайно находятся или заводятся. Почему-то редко, правда. Вот.
Витька, видимо, окончательно запутался и притих. Некоторое время мы прошли под его сопение, я демонстративно глядел в другую сторону. И вдруг он, забежав вперед, несильно, но ощутимо ткнул меня в плечо и широко обескураживающе улыбнулся. Я тогда впервые увидел его губы не в высокомерной усмешке, а глаза были больше не похожи на холодные льдинки. Передо мной был совсем другой Витька - настоящий, которого, оказывается, совсем никто не знал.
— Я мог бы предложить тебе посмотреть на моих птиц!
— А у тебя взаправду птицы есть? - искренне удивился я.
— А то! Два кенара и пять щеглов! - еще шире улыбаясь, обрадовался Витька.
— Ну, ты - Щегол! — засмеялся я и в ответ ткнул Витьку в плечо.
— Сам-Щегол! Пошли?
С этого момента мы стали друзьями — не разлей вода. Но только вне школы. В школе Витька по-прежнему ничем не высказывал своего расположения ко мне. До порога, после порога - и только.
****
«Как денди лондонский одет, он, наконец, увидел свет».
Моя соседка по парте тихая троечница Аня Лабутина всё делала несуразно, медленно и безрезультатно. Даже читая вслух или вытирая доску от мела. Весь класс уже перелистнёт страницу, пока она по слогам доберётся до середины, игнорируя по пути все знаки препинания, - тут же спроси её, о чем речь,- будет смотреть, не мигая, похожая на хамелеона, и молча краснеть. Доску могла мыть всю перемену, но всё равно она была грязной. Своим поведением она чем-то напоминала ложноножку под микроскопом. Амеба - Лабутина была дочкой директора комиссионки «на Апрашке».
Софья Петровна - учительница литературы, зябко кутаясь в вологодскую шаль, задумчиво смотрела в заиндевевшее окно, и в такт нетленному ямбу Пушкина, меланхолично помахивала указкой.
— А что такое «денди»?- вдруг прервавшись, спросила глупая Лабутина, поправив свои дурацкие, совиные очки. Софья Петровна вздрогнула и обернулась.
— Денди? - она игриво засмеялась, - Кто может объяснить значение этого слова?!
Тут выскочка, подхалим и почти круглый отличник Архипченко, припадочно затрясся в своей полубесноватой, противной манере, вытягивая руку в каком-то нацистком приветствии в сторону доски.
-Я мммогу! Я могггу!- полушипел он, вытаращив глаза. Софья Петровна благосклонно махнула пухлистой белой лапкой с указкой в его сторону.
— Денди - это как русское «щеголь». Что-то типа прозвища. Ну, как Трубочкин у нас - Щегол!
Кое-где хохотнуло. И тут Витька, не поднимая взгляда от учебника, негромко, но внятно произнес:
— Завались, щегол. Щеголь - могоголь тут нашелся.
Наступила резкая тревожная тишина. Первой прыснула Софья Петровна, потом грохнул весь класс.
— Так! Тишина! Трубочкин и Архипченко покиньте класс. Нет. Один Трубочкин, а то наш «Могоголь», пожалуй, до перемены не доживет. Запомните дети, «Денди» это фамилия. Трубочкин, я жду.
— Пожалуйста, Софья Петровна. Только куда он денется с подводной лодки?
Витька встал и нарочито посвистывая, удалился.
— Итак, запишите. Денди это фамилия молодого англичанина, жившего в то время и славившегося своим неутомимым, болезненным пристрастием к модной одежде. Со временем, английская фамилия стала нарицательным словом. Именно это и имел в виду Александр Сергеевич, описывая своего Онегина, - как всегда пафосно продолжила Софья Петровна.
Надо ли говорить, что с этого дня и до конца школы Архипченко получил кличку «Могоголь».
****
Что мы только не вытворяли, гуляя вместе после школы, руководствуясь буйным Витькиным воображением. Просто «пускать кораблики» или «носиться с брызгалками» нам было неинтересно. Если «брызгалка», то обязательно с валерьянкой и с дерева, чтобы потом, держась за ствол тополя, облить разноцветными чернилами ополоумевших котов. Если рогатка, так это была пробка от шампанского с аккуратно отрезанной головкой и прикрученной к ней проволокой детской соской. Такое орудие пробивало калёным шариком из подшипника толстые витринные стекла навылет, не говоря про бутылки в канале, они лопались, как яйца.
Как-то Витька раздобыл горсть стартовых патронов. Сделав вид, что собираем рассыпавшиеся спички, мы рядком разместили капсюли на трамвайных рельсах перед остановкой, а потом, за углом, давясь от смеха, смотрели, как пассажиры, дружно подвалившие к трамваю, вдруг с криками рассыпались кто- куда от звуков «автоматной очереди». В те времена многие еще помнили блокаду.
Витька почему-то терпеть не мог туристов, называл их «пыжонами» и «пидармотами», я тогда не знал значений этих слов. Когда у него было очень плохое настроение, Витька выковыривал со спуска у канала камни и швырял их с моста в плексигласовые крыши речных трамвайчиков- «калошек». Но чаще мы просто махали им рукой. Вернее махал я один, Витька яростно грозил кулаком, но туристы всегда воодушевлённо откликались. Мы четко знали их расписание. « Слы, Щегол! «Фонтанка» прошла! Через 15 минут -«Ладожка» пойдёт! Успеем! Айда!»
И Никольская колокольня гулко говорила: «БОМмм!» А стаи сизых голубей шумно взлетали с гравийных дорожек высоко в небо, к перистым облакам и отражались пятнышками в золотых куполах. Еще раз «БОМмм!» и они, шарахаясь, уходили на второй круг. И так тогда быстро бежалось по гранитной скользкой набережной, затем через мост, и сразу ещё один, наконец, по «аллейке», первым кинуть ранец на белую скамью под вязами и дальше мчаться на спуск что есть мочи, чтобы успеть прохладной, кормовой волной окатить себе ноги.
*****
Адреналина Витьке вечно не хватало, и он заводил себе «врага». Например, ночного сторожа строящейся бани. Вечером, когда сторож еще не спал, Витька через потайные лазы пробирался в здание и с наслаждением вдребезги крошил ломом оконные стекла пачками привозимые для ремонта. Я стоял на стрёме. Сторож, топая гулкими коридорами, истошно орал: «Голыми руками убью гада!», а Витька, насвистывая, улепетывал. После пятого или шестого раза сторож уволился или его уволили за служебное несоответствие. Витька опять хандрил и бездумно бросал булыжники в воду. Новый «враг» вскоре появлялся. Витька не мог не бороться. Одним из очередных соперников стала вредная бабка со второго этажа в нашем дворе. Я как-то случайно посетовал Витьке, что она постоянно ругается, и не дает нам стучать о пустую стену мяч. Теперь- то я понимаю, каково пожилому человеку целый день слушать звонкие удары резиновой клизмы под окном. Мой друг оживился. Банально нахамить — это было не в его стиле. Но бабка оказалась крепким орешком. Витька испробовал всевозможные фокусы от собачьего кала, с подожженной сверху газетой и звонком в дверь, до тщательно спланированных мини взрывов, когда жертва возвращалась домой. Бабка упорно не хотела капитулировать. Витька обозлился и почти -таки разбил насквозь крышу речной калоши. И тут его осенило. Бабка всегда поднималась и спускалась на лифте (я тогда - не знал почему). Витька под видом жильца выяснил у жэковского электрика, где в этой парадной выключается общее электроснабжение, сделал из пяти пинг-понговых шариков «огроменную дымовуху», добавил несколько пластмассовых линеек «для вонючести», пару раз отрепетировал и запер бабку в лифте на несколько минут. Я не помню, откачали её или нет. Похоже, она всё- таки переехала. У бабки оказалась астма и больное сердце, но теперь в мяч мы стали играть без проблем.
Но не все так безнаказанно сходило нам с рук. В те годы у нас большой популярностью пользовались «шарики-прыгунки», которые вырезали из каучука. А каучук доставался на полувоенном предприятии «Красный треугольник». Особо ценился черный. На эти шарики можно было выменять практически все. От оловянных солдатских пуговиц-ушек, вкладышей из жвачек- «Доналдов», пробок от импортного пива до порнофоток. На ушки нам было наплевать, вкладышами нас в изобилии снабжала адвокатесса, любительница кошек и по совместительству местная спекулянтка - тетя Руфа. «Насшибать пробок» было опасным, но обычным делом, надо было лишь отличить «гэбиста» или «дэндэшника» у гостиницы «Советская» от иностранного «пыжона- пидармота» и вовремя слинять. А вот фотки можно было достать только у Петракова. У него папа был выездным профессиональным фотографом в ТАСС и зарубежные негативы с первыми лицами государства частенько перемежал качественной, импортной порнухой переснятой с журналов для взрослых. Мы таскали этот каучук с охраняемого военизированной охраной «Треугольника». Надо было еще умудриться не попасться под раздачу местной шпане из «Ленинского района», это по праву была их территория. Это вам не коробки из-под торта с кирпичами внутри незадачливым прохожим подсовывать.
Как- то осенью в один из немногих рейдов нас, наконец, засекли.
— Линяем! — заорал Витька, — бросай, этот чертов каучук!
— Нет уж!- ответил я, и рванул к забору, но подпрыгнуть высоко мне не удалось. Может от страха из-за грохнувшего в воздух выстрела, а может от тяжести здорового куска каучука под рубашкой.
— Давай, щегол!
Витька подставил руки, я оперся ногой, и он подкинул меня на забор. Потом подпрыгнул сам. Прогремел второй выстрел, послышался приближающийся собачий лай. Тяжело перекувырнувшись, Витька ничком упал на землю. Я поднял его, и мы изо всех сил побежали дворами. Юркнув за гаражи, Витька остановился, тяжело дыша. Только сейчас я заметил, что его спина вся в крови.
— Попал-таки, гад, своей дробью!
Я снял с себя рубашку, и накинул на него. Драгоценный каучук спрятал под гараж.
— Куда теперь, щегол?- растерянно спросил Витька.
— Сам ты,- Щегол! К тете Руфе, конечно! Не по домам же топать, тебя отец точно прибьёт. Она промоет всё, смажет, а ты родакам скажешь, что это тебя сиамец её ободрал. Все знают, какой он зверюга.
— Молодец, щегол. Бубен варит, - похвалил он устало и добавил, — но жадность фраера- погубит. Запомни.
Так мы и сделали. Тетя Руфина была добрая женщина, но всё -же спекулянтка и настоящая еврейка. За её молчание я целый месяц вечерами, по субботам вычесывал её пятнадцать или двадцать питомцев. А Витька валялся дома. К нему пробовала пробиться группа сотоварищей пионеров, но он послал их ко всем «щеглам» и сказал, что уроки буду носить ему только я. Это в такой степени подняло мой авторитет перед одноклассниками, что я даже сам удивился. Я притащил Витьке свою электрическую железную дорогу, чтоб не скучал, и каждый вечер навещал его.
Другой, более драматический случай, произошел следующим летом. Было тихое спокойное утро. Народ праведно отдыхал после пятничной пьянки. Мы с Витькой встали пораньше и полезли на его крышу. На чердаке невесть откуда в изобилии валялись бутылки из-под шампанского. Остались, наверное, еще с праздничного салюта на «вторые майские». Мы наполнили несколько бутылок чердачным окатышем, вылезли на уже нагревшееся листовое железо, и на корточках поползли к водосточной трубе. Первые две прошли как по маслу. Во дворе — колодце грохот стоял неимоверный. Как-никак – шесть этажей старого дома, мертвого разбудишь. Тут у меня, то ли рука подвернулась, то ли голова закружилась, но запустив очередной снаряд, я через мгновение понял, что вишу на карнизе под грохот падающей в водосточной трубе бутылки. Еще помню вытаращенные от ужаса глаза Витьки перед собой и его испуганный шепот:
— Ты чо, щегол? Ты чо?
Он протянул мне руку, другой ухватил за куртку, ногами как-то зацепился за ограждение. В себя я пришел только на уже теплом от утреннего солнца железе.
— Ну, ты, щегол, даешь стране угля!
Мы истерически смеялись, сидя потом на ржавом коньке, и хлопали друг дружку по плечам. Тогда небо казалось было действительно ближе.
Как оказалось, самое плохое случилось позже. Кто-то из соседей нас все же опознал, и мой отец первый и последний раз в жизни влепил мне такую затрещину, что у меня чуть мозги не выскочили вместе с искрами из глаз.
**********
Я долго клянчил велосипед у родителей. Они поначалу всё отнекивались отметками за четверть и ненавистными мне хозработами на даче, но, в конце концов, сдались, и я стал обладателем шикарной складной «Камы» бордового цвета с хромированным багажником сзади и разноцветными катафотами на спицах колес. Я видел, что Витьке хочется такой же, но на все мои предложения дать ему велик на пару дней, неизменно отвечал: «На фига?! Отчепись, щегол!». И вот однажды он влетел ко мне домой и, хитро прищурившись, приказал: «Одевайся! Вытаскивай свою рухлядь. Едем кататься!» Я удивленно пожал плечами, отпросился у мамы и, выкатив свою «красотку» во двор, обалдел. Небрежно облокотившись, на сияющий велик непонятной конструкции, стоял не менее сияющий Витька. Сейчас такие велосипеды называются «таун чоппер», а тогда по впечатлению сильнее было бы, если только всех героинь наших коллекций порнофоток материализовать в одну секунду у нас во дворе.
— Что это? — спросил я, в полнейшем недоумении указывая пальцем, как салага, на это чудо, больше напоминавшее небольшой «Харлей Дэвидсон» с педалями…
— Мой велик, — фальшиво небрежно сказал Витька и, не удержавшись, с гордостью добавил, — папка сам сварил.
Мы забросили свои дурацкие выходки. Все те летние каникулы пролетели буквально на колёсах. Я и Витька разрабатывали все новые и новые маршруты, затем наносили их на карту подписывая рядышком километраж и время в дороге. Теперь мы были «исследователями неизвестных путей». Дядя Коля вручил нам по оранжевой строительной каске и волейбольным наколенникам, приделал обоим на рули настоящие автомобильные зеркала и мопедные фары, а сзади мерцающие «стопаки». Всё это хозяйство питалось от 4 плоских батареек, расположенных в специальной сумочке сзади. Мне лично, он собрал точно такое же вальяжное седло, как у Витьки. Мой папа обрезал две пары своих старых кожаных перчаток, мама пришила к ним резинки, чтобы не сваливались с кистей рук. Так что мы были первыми байкерами в Ленинграде.
*********
Наконец, подошёл к концу восьмой класс. Первые экзамены. Из нашего класса в девятый не пошли только трое, вторая была Люда Безрукова, а третьим был Игорь Лесин - он пошел в спортивную школу. Люда пошла в Вагановское. Были составлены парты в нашем классном кабинете. Чай, торты, фрукты. Какие-то сценки. Мы с Лехой Лысенко коряво сыграли пару битловских песен, Вахтик Кричашвили, как всегда, пародировал, кто-то читал стихи, но все ждали, когда же начнется «дискотека». У Вики Мозалевич был кассетный магнитофон “JVC” и она притащила заранее согласованный ворох итальянского музыкального ширпотреба. Папа Вики был… впрочем, об этом чуть позже.
Не хочется говорить о том, что «нынче не то, что прежде». Конечно, может быть кому- то и невозможно такое представить. Никакого алкоголя, при полном коридорном освещении в присутствии умильно глазеющих родителей. И тут чей-то изрядно поддатый голос громко объявил:
— Тушите свет, ёмано! Чичас дамы приглашают кавалеров!
Конечно, это был дядя Коля. Я стоял, опершись задом о подоконник, и выдавливал из себя улыбку Глеба Жиглова. Как мне тогда казалось — это было «круто». Вдруг ко мне подошла Люда и что-то сказала про «белый танец». Может, не сказала. Помните песню Андриано Челентано «Soli»? Просто, я ко второму куплету, с привитой мне с младых ногтей родителями «констатацией случившегося факта» понял, что влюбился. По- уши. Мне казалось, что на нас смотрели все, а я, наконец, увидел то, чего не замечал целых шесть лет! И осознал, что моему «второму я» уже бессмысленно опровергать очевидное, потом подумал: «Как все это глупо! Но надо, же что-то делать?!» Холм издали кажется просто точкой. Лишь подойдя ближе, ты видишь его очертания. Люда же, сама все решила по-женски просто и изящно.
— Пойдем, погуляем. (не вопрос даже, а утверждение).
Мы сбежали. Шатались до утра. Говорили о чем угодно или просто молчали, держась за руки, разглядывая другой, чуть подернутый рябью отражений, канал в предчувствии белой ночи. И там, потусторонние мы, под потусторонними тополями также смотрели из другого измерения на реальных (?) нас. Потом я, её уже обессилившую, тащил на руках домой. Она стерла себе ноги новыми туфлями не до крови, а в кровь. Наш наивный роман продолжался около месяца. Дальше неловких слюнявых поцелуев в парадном дело не зашло. И, вдруг, Вика Мозылевич звонит мне как-то с утра в субботу и говорит: « Сережа, помнишь, ты просил «Белый альбом» «Битлз»? Заходи. Только быстро, я должна с Машкой встретиться» Конечно, я поскакал галопом. Дверь открыла Вика и слегка шлепнула меня по щеке.
— Почему так долго? Салатик будешь?
На ней полупрозрачный халат, под халатом ничего нет. Но меня волнуют только эти две пластинки. Мое «второе я» отмечает: «было сборище».
Отец у Вики- капитан дальнего плавания, а мать, как настоящая жена капитана, имеет постоянного, проверенного временем любовника, и иногда на выходные, оставляет дочь одну. Но мне все равно, что не позвали меня. «Белый альбом» полностью, с фирменных пластов, а не урезанная подделка из передачи «Ваш магнитофон»!
Я не успел снять обувь, как из двери напротив, вывалил Витька в одних трусах с бутылкой портвейна в руке. На кровати в комнате сидит Люда в мужской футболке и недоуменно таращится, то на бурое пятно на простыне, то на меня. Я неожиданно для себя выхватываю бутылку из руки Витьки и с размаха бью его по башке. Мой уже бывший друг падает, как подкошенный. Глаза закатились. Из головы течет кровь, перемешанная с вином. В коридоре, как резанная, визжит Мозылевич. Второй раз в жизни я оказался висящим на карнизе. Помню, проорал, выскочившей вслед за мной на лестницу, что-то бормотавшей Люде: «Да пошла ты!»
Прошло несколько лет. Нет смысла напоминать, что любовь всепрощающа. Мы случайно встретились, потом мои родители купили себе квартиру, и она переехала ко мне.
О Щегле я больше ничего не слышал, да и не хотел. Было детство. Оно прошло. Это только в кино про «ковбойцев и индейцев» с Гойко Митичем присутствует абсолютная правда и абсолютная ложь. Я не давал себе и Люде думать обо всем случившемся, и разбираться во всех этих «почему», «как» и «зачем». Мне было достаточно моего, что «есть», а не того, что «было». «Я, мне, моё». © Так, наверное. Время лечит, - тривиально, но факт.
***********
Вскоре Мариининскому театру надо было строить новую сцену. Нашу 243тью школу куда-то перевели, при переезде потеряли «правофланговость», имя и память о «герое - лесгафтовце». Старое здание снесли вместе с ДК имени «Первой Пятилетки», где нас принимали в октябрята с пионерами. Разрушили и «случайно» подвернувшийся под руку памятник зодчества,- домик Кваренги. Территорию бывшего Литовского рынка варварски уничтожили во славу «Большого искусства России». Библиотеку выкинули на помойку, аквариумы побили, разорили зооуголок, выбросили на улицу несколько спортивных секций и множество детских кружков. На старом месте возвели уродливое кубическое нечто, больше похожее на торговый центр, чем на храм искусства. Убожество, которое безнадежно испортило знаменитую перспективу, запечатленную не в одной сотне фильмов и десятках тысячах фотографий. История, наверное, рассудит этих «искусствоведов». Я лишь забрал на память кусок мрамора от расколотых школьных ступеней перед входом, и водрузил у себя во дворе, как небольшой обелиск. Больше о школьных годах ничего уже не могло напомнить.
**********
И вот однажды, много лет спустя, возвращаясь домой в час поздний, по нашей «аллейке» вдоль канала, посасывая пиво и слушая реггей Питера Тоша, дорогу мне преградила инвалидная коляска. Я недоуменно вынул из уха один наушник. Безногое тело в коляске прохаркалось и сипло проговорило:
— Накинь рублишко, братишка.
В кармане были только «бумажки».
— Извини. Нету.
Я обошел коляску, направился прочь и вдруг остановился, как вкопанный, услышав:
— Ну, и вали ты! Щегол!
— Витька?! Я обернулся, подошел поближе и сразу вспомнил на обросшей физиономии эту презрительную усмешку, эти глаза льдинки.
— А я тебя сразу узнал, Серый.
Я нащупал в кармане деньги, вынул, выискал штуку.
— На. Мне пора. Жена ждет.
— Людка? — Он закашлялся, противно осклабившись, и заржал. Я, не помня себя от злости, схватил этого вонючего урода, как когда-то он меня за грудки, и прошипел:
— Заткнись, заткнись, Щегол! Убью!
— Да отчепись же ты, задушишь, мудак!
И все тем же знакомым тоном, не терпящим возражений, посопев, произнес:
— Пошли. По пути. Разговор есть.
У меня задрожали руки, как и тогда в раздевалке почти 20 лет назад.
Я достал сигарету из пачки и «безразлично», как тогда сказал: «Ну, пойдём».
— Слышь. Я не трогал твою Людку. Это все конкретная подстава Мозылевич. Тебе интересно, как все было?
Витька насмешливо смотрел мне в глаза, и было такое ощущение, будто не я, а он глядит на меня сверху вниз.
— Ну, так что? Интересно?
— Уже нет, - соврал я.
— Не ****и. Присядь, давай.
Он остановился около скамейки и ткнул меня поддых, но не как тогда в школьном коридоре, а как потом - в плечо.
— Слушай, не перебивай. Понял, щегол?
— Понял, - машинально ответил я.
— Так вот. Вичка тогда позвала почти всех. Настолько почти, что даже я поверил. Я здорово напился, но ты же знаешь, мне всегда нравились пампушки, а не доходяги типа твоей Безруковой. Вдруг я заметил, что Мозылевич плеснула Людке водяры в шампанское, потом еще раз. Ради хохмы, я тоже Вичке плеснул, только побольше. Затем ещё. Дальше, когда все разошлись, я остался и пёр Мозылевич во все дыры. Весь крем мамашин извели. У неё даже праздники внезапно начались. Людку под утро она раздела, натянула мою футболку, подсунула нашу простынь. С утра сидела на телефоне, а потом заявилась. Надо мной дулями своими колышет и так игриво- ласково говорит: «А не поискал бы ты, Щегол, вина?» Я такой: «Ладно». Нашел вино в комнате, где Безрукова без памяти была. Ну ей -то хуле, много надо что ли? Эта ****ь на мне всю ночь отскакала и хоть бы что, а Люда - балерина ведь! А тут ты. Я и подумать ничего не успел, как очнулся - башка в вине и в крови. И эта курва в истерике у двери открытой бьется: «Я без Сереги- не могу!» Людка в туалете заперлась, блюет и тоже ревет. Посмотрел я на все это дело, влепил Мозылевич пощечину и ушел. А что мне было делать? Я звонил тебе несколько раз, потом бросил. Закончил папкино ПТУ, дальше ушел в армию. Сверхсрочка. Контракт. Чечня первая, потом еще одна. Ноги оторвало. Контузия. Домой вернулся. Мать умерла. Отец еще раньше. Площадь — маневренная, от детсада мамкиного была. Сам знаешь. Так вот отняли. Живу тут у одной прощелыги. Пенсия есть. Медальками хоть до жопы обвеситься могу. А хуле толку? Давай бухнем. У меня есть.
Мы тогда здорово нажрались. У Витьки был особый коктейль — боярышник настоянный на каркаде и разбавленный водкой. Рекомендую. Наутро Люда, увидав тела на ковре в гостиной, с ужасом опознала Щегла. Витька остановил меня, когда я пытался помочь ему спуститься до коляски, оставленной внизу.
Тогда я впервые в жизни так наорал на свою жену, что довёл её до слез.
Правда, жизнь - странная штука?
В последний раз встреча с Витькой была холодным апрельским вечером. Снова идя по «аллейке», я вдруг увидел, как по «нашему спуску», где мы ловили на булку в банку с веревкой «колюшку», резко набирая скорость, едет вниз инвалидная коляска. Как в замедленной съемке, переднее колесо попадает в лунку из-под выковоренных булыжников, коляска заваливается в сторону, падает, а кочерыжка тела по инерции летит вбок, тяжело плюхается в канал, и распластывается крестом на воде лицом вниз.
«Витька! Щегол! — заорал я, — Стой! Погоди!» Я рванул изо всех сил, как тогда на «Треугольнике», и разбежавшись, прыгнул с лёту в эту холодную весеннюю воду.
Беспомощно барахтаясь в склизкой жиже кусков грязного льда и скопившегося за зиму вонючего мусора, я уцепился за безногий обрубок человека, переворачивая его лицом вверх.
«Да отчепись же ты! Утопишь себя и меня, придурок. Вставай на ноги! Тут мелко, ты достанешь», — отфыркиваясь, произнес Витька. Он сильными гребками подплыл к гранитной набережной. Подтянулся, заполз на спуск и, улыбаясь своей широкой задорной улыбкой без льдинок в глазах, добавил:
— Дурак все же ты, щегол. Думал, я топиться решил?
Я растерянно стоял по плечи в воде меня бил озноб. Потом он заржал.
— Ой, не могу! Ну, и рожа у тебя! Называется - приплыли!
За ним смех стал душить и меня, как тогда, на крыше.
— Ладно, вылазь! Яйца отморозишь. Перед Людкой мне потом отмазываться что ли? Согреться надо. Айда за водкой, щегол! Покупались — и будет.
Мы выпили «малька» тут же, в крохотном магазинном дворике – колодце. Без причины смеясь в осколок неба над головой, с багряно-золотистыми облаками от заходящего солнца, на мгновение ставшего чуть ближе. Эхо нашего смеха улетавшего куда-то верх к горбатым крышам, и еще дальше ввысь. Снова было, какое-то дурашливое ощущение из детства. Будто мы просто остановились перевести дух, а наши велосипеды опять стоят рядом у желтой заскорузлой стены с мятыми подоконниками запылённых окон.
******
Витька не позволил себя проводить, безапелляционно запихав меня в дверь моей парадной. Обещал позвонить, но так и не позвонил. Щегол снова исчез. Я больше так и не встретил его, как ни караулил на аллейке. И всё ещё не научился плавать.
*******
Бонус: «Песня про соль»
Первый куплет, второй я не помню.
«Стою на остановке я в своей потертой тюбетейке,
И на автобус есть в кармане у меня копейки.
Приеду в свой кишлак,
Зарежу свой ишак,
И сделаю шашлык из него. О-О-О!»
Припев:
«Соли!
Насыпьте в шашлык мне соли!
Соли!
Насыпьте еще чуть-чуть!»
© народное творчество
Не знаю, насколько нужны сноски к этому тексту, но кое-что поясню.
«Земляничные поляны» - известная песня Битлз Strawberry Fields Forever, посвященная Джоном Ленноном детскому дому Армии спасения на окраине Ливерпуля, где вырос «легендарный битл». Поначалу планировалась быть включенной в революционный Сержант Пеппер, наравне с Penny Lane Пола Маккартни, но увы. Надо было выпускать сингл, а по тогдашним правилам песни из синглов не входили в большой альбом. Как и Strawberry Fields Forever, - Penny Lane тоже полна детских воспоминаний. Имхо, эти обе прекрасные вещи могли бы композиционно исправить нудноватый «Сержант», добавить ему выразительности.
«Тысяча новых курток» - это фраза из культового детского фильма «Приключения Буратино», означает примерно то же самое, что и сегодня выражение «стопицот».
«Фашистский «Магирус» - имеется ввиду трехосный тягач, поставляемый в СССР из ФРГ для БАМовских строек.. Удивительная по надежности машина. Двигатель был воздушного охлаждения, поэтому выхлопные трубы выводились из капота напрямую от двигателя. Во Вторую мировую войну завод производил знаменитые «газенвагены».
«U-2» - Знаменитый самолёт разведчик U-2, сбитый над Уралом, летел с территории Пакистана и планировал приземлиться в Норвегии, поэтому легко дотягивал до любых «косогоров» в Сибири. Здесь автор приврал, ради красного словца.
РОНО- Районный Отдел Народного Образования
«Дмитрий Федорович Косицын» – заслуженный мастер спорта, командир 5-го партизанского отряда лесгафтовцев, кавалер орденов Ленина и Красного знамени. Геройски погиб в 1942 году при выполнении боевого задания в тылу врага.
«Ганапольский» - Матвей Юрьевич Марголис – радио-ведущий на «Эхе Москвы»
Член президиума Российского еврейского конгресса.
«Через 15 минут» - Часы на Никольской колокольне при Соборе Николы-Морского, автоматически отбивали время каждые четверть часа.
«Такие дела»- фраза из повести Курта Воннегута «Бойня № 5». По подсчётам «некоторых» специалистов- исследователей встречается на страницах 105 раз.
«Ушки»- абсолютно тупая игра недостойная даже и упоминания.
«Доналды»- жевательная резинка со «вкладышем», на котором нарисован забавный комикс, как правило, с диснеевскими героями. На них играли в «фантики». Азартная игра, жестко преследуемая в школе.
«Пробки» - азартная уличная игра. Каждая пробка имела свой номинал. Отсчет велся от самой простой - советской «пустышки» из-под «Жигулёвского» пива. Для игры специально отливали в ложках свинцовые биты. Задача,- перевернуть пробку рисунком вверх с помощью биты. Сначала надо было перевернуть «свои» пробки, а лишь потом бить «чужие». За несоблюдение этого джентльменского и главного правила, нарушитель карался отнятием своих игровых пробок в пользу соперника. Правило не подвергалось никакому обсуждению и не претерпевало изменений за всё время существования игры.
В основном пробки находились около скоплений подвыпивших финнов. «Дэндэшники», подбадриваемые «гэбистами», устраивали охоту на собирателей пробок, и по-разному наказывали пойманных. Самое безобидное, например, могли заставить мыть нужник в их пункте. Или проколоть шины, скрутить ниппеля на велосипеде и выкинуть в Фонтанку. Могли впаять «приставание к туристам с целью наживы». Тут дело доходило до участкового и детской комнаты милиции. Это было очень серьёзно. Хотя назвать это попрошайничеством, - крайне сложно. Скорее невинным «собирательством».
«Гостиница «Советская» - была построена в 1967 году. Долгое время была единственным высотным зданием Ленинграда, и, как следствие, самой современной и модной гостиницей. В ней размещались только иностранцы. В народе гостиницу называли "АнтиСоветская". Теперь носит мудацкое название «Азимут». Описана у С.Д. Довлатова в «Записных книжках». Славилась рестораном «Шайба» (теперь официальное название), из которого открывается прекрасный вид «на раен». Очень любима финнами старшего поколения.
«Красный треугольник»- предприятие с трагической судьбой. Годы приватизации середины 90-х годов нанесли ущерб заводу больший, чем годы разрухи 1917-1922гг. Предприятие было расчленено на кусочки. Теперь фактически разграблено, используется под аренду и под декорации для фильмов о войне или нашествиях пришельцев. В этих развалинах легко можно снять римейк или приквел Сталкера (Мистер Спилберг! Ау!) Может быть, восстановят исторические первые корпуса, выходящие на Обводный канал.
«Литовский рынок» - историческое место Старого Петербурга. В настоящее время не существует.
«Колюшка» - «Колюшка-трёхиглая» - (Gasterosteus aculeatus) —сорная рыба, получившая своё название из-за трёх шипов, расположенных перед спинным плавником. В большом количестве водится в реках и каналах Санкт-Петербурга. Удивительна тем, что самец строит гнездо в виде шара из донного мусора. Построив, он «приглашает» туда самку, самка отметав икру тут же покидает гнездо «с другой стороны», даже не дожидаясь оплодотворения молоками самца т.е. попросту прошибает другой выход и убирается восвояси. Незадачливый папаша остаётся один выхаживать мальков, смело охраняя гнездо от хищников типа окуня.
«Берёзка»- валютный или чековый магазин, в зависимости от паспорта посетителя. Магазины этой торговой сети существовали только в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и крупных областных центрах, а также Севастополе, Ялте и Выборге.
«Джо Дассен» - французский певец, композитор и музыкант американского происхождения. Сердцежор.
«Двухведёрный Стэтсон»- Изобретателем ковбойской шляпы был Джон Стэтсон. (См. Юл Бриннер, Клинт Иствуд и пр).
«Значок «на винте»- большая редкость в то время. В основном значки были на булавке и стоили 10 копеек. Значки «на винте» стоили 50, но их было не достать, только если по случаю «выменять».
«Пикап»- конечно же, кузов правильно называется «универсал», но в то время это было вполне употребимое выражение.
«Апрашка»- Апраксины ряды. Находятся на Садовой улице. Похожи на Гостиные ряды, но снискали себе славу на поприще сонма комиссионных магазинов, расположившихся там. Официальное прикрытие фарцовщиков, спекулянтов всех мастей и прочей шушеры. В настоящее время там рынок ширпотреба,- активно освоен и заселён черножопыми. Жуткая клоака. (привет Матвиенко)
«Ленинский» и «Октябрьский» - ныне несуществующие районы несуществующего города Ленинграда.
«Железная электрическая дорога»- производство «PIKO» ГДР. Олдскульная игрушка. Объяснять, что это для нас значило, это всё равно, что еще один рассказ написать. Выпускается 9, 12 и 16 мм. Самая почетная- 16 мм. Самый дешевый набор стоил 12руб 50 копеек. Терпимый 24 рубля. Встречались электровозы и по 18 рублей. Теперь приплюсуйте домики, станции, переезды, стрелки, семафоры, ёлки и пр. В сумме от 100 рублей. Очереди длиннее я видел только за «Кубиком Рубика» или японскими кассетами «Denon».
«Я, мне, моё»- «I, me, mine» песня Джорджа Харрисона из последнего неоконченного альбома Битлз «Let it be»/ «Пусть будет так»
«Белый альбом»- или рождественский двойной альбом Битлз, выпущенный после долгого молчания в конце 1968 года. Назван так,- за абсолютно белый фон. Был обруган мудоватыми критиками за «отсутствие концептуальности». (На *** она вообще кому обосралась?)
«Ваш магнитофон» - идиотская радио педерача на УКВ волнах, посвящённая зарубежной музыке. Составляли её полные профаны и долбоёбы. Песни из альбомов нещадно вырезались, менялись порядком, перевирались названия. Например, «Sexy Sadie» переводилась, - «Привлекательная Сэйди». Ничего, что там речь о мужике? А Зеппелиновская The Song Remains the Same переводилась,- «Мы песни старые поём».
«Искусство пука»- абсурдистский трактат Сальвадора Дали о такой банальной вещи, как пердёж.