Узатис в институте благородных девиц

       
Кто такой Узатис? Злодей и иуда, совершивший одно из самых гнусных и циничных преступлений, жестоко зарезав женщину, любившего его как сына? Или невинная жертва политических интриг? И как представили нам Узатиса в сериале «Институт благородных девиц»
       Содержание:
      1 часть
      Официальная версия убийства матери генерала Скобелева капитаном Узатисом.
      2 часть
      Убийство матери генерала Скобелева в сериале «ИБД»
      3 часть
      Мои размышления по реальному и киношному делу Узатиса 

      1 часть
Официальная версия убийства матери генерала Скобелева капитаном Узатисом.
Информация взята:
 http://his.1september.ru/articlef.php?ID=200702403


В Филиппополе и его окрестностях разместились всевозможные штабы, управления, конторы, дипломатические миссии, представительства благотворительных организаций, здесь же поселились корреспонденты многих газет. Словом жизнь в этом балканском захолустье забила ключом.

Когда наступал вечер, и убийственная летняя жара отступала, в саду ресторана самого роскошного в Филиппополе отеля «Люксембург» начинал играть военный духовой оркестр. Весь служилый и деловой бомонд наполнял увеселительные заведения, а филиппопольские обыватели кейфовали в прохладе греческих кофеен, потягивая кальян и играя в домино. Примерно так протекал, похожий на множество других, и вечер 6 июля 1880 г., когда довольно поздно (около десяти часов) в кофейню, располагавшуюся на самой окраине Филиппополя, возле казарм милиции, вбежал страшно израненный, окровавленный человек. Он прокричал что-то по-русски и рухнул на пол. Поднялся переполох, раненого старались привести в чувство, а хозяин послал мальчишку-прислужника в казарму, чтобы тот привёл какого-нибудь русского офицера.

В тот вечер там дежурил поручик Вышеградов, который немедленно отправился в кофейню и первым поговорил с раненым. Приведённый в чувство и назвавшись отставным унтер-офицером Ивановым, состоящим в услужении у госпожи Скобелевой, он сообщил страшную новость, прохрипев:

— Убили, ваше благородие… Ольгу Николаевну зарезали…. Генеральшу Скобелеву…. Тут совсем недалеко… Узатис убил, капитан…. С ним ещё какие-то были, черногорцы….
 


Поручик Вышеградов немедленно распорядился перенести Иванова в лазарет при казармах, послал вестовых к русскому военному агенту (так тогда называли военных атташе) и в сад при отеле «Люксембург», где, скорее всего, в эту пору должен был находиться начальник румелийской милиции и жандармерии генерал Штреккер. Получив известие о трагедии, он прибыл в казармы не один, а почти со всеми высшими судебными и следственными чиновниками Восточной Румелии, благо, что их застали практически за одним столом во время ужина.

Чиновники застали Иванова едва живым — он с трудом говорил, но всё же довольно связно сумел рассказать о том, что произошло.

По его словам, генеральша Скобелева выехала около девяти часов вечера из Филиппополя в Чирпан, намереваясь посетить тамошний госпиталь и передать врачам деньги, собранные благотворителями. Так поздно решили ехать из-за несносной дневной жары — дожидались, когда станет прохладнее. В наёмном экипаже отправились, помимо кучера-болгарина, сама генеральша, её горничная Катя, и он, Иванов, ехавший на козлах вместе с кучером. Оставив позади город, они продолжили свой путь вдоль речки Марицы, по дороге на Чирпан. Однако не миновали и версты, как кто-то закричал вознице по-русски: «Стой!». Кучер придержал лошадей, и все увидели приближавшегося к ним человека. Пассажиры в экипаже были совершенно спокойны — они только что миновали городские казармы, до которых было не более восьмисот шагов, а дальше по берегу Марицы располагался полевой лагерь милиции, до которого тоже было менее версты. Первым встречного узнала горничная Катя, воскликнувшая: «Капитан Узатис!? Вы пришли нас проводить?!». Заметим, Катя была на редкость некрасивой девицей лет тридцати, и всем было известно, что к красавчику Узатису она неравнодушна, что всегда служило темой для дежурных шуток в филиппопольском салоне мадам Скобелевой. Ни слова не отвечая, капитан подошёл к экипажу, и тут Иванов увидел, что в руках у него обнажённая черкесская шашка. Привстав на козлах, он оглянулся и увидел, что сзади к фаэтону подкрадываются ещё двое. В этот момент Узатис, легко встав на ступеньку экипажа, резко махнул шашкой, намереваясь снести Иванову голову, и наверняка убил бы его, кабы в тот момент подкравшиеся к кучеру с другой стороны сообщники капитана не сдёрнули бы того с козел. Кучер инстинктивно вцепился в сидевшего рядом с ним Иванова и падая с козел, потянул его за собой. Вот почему клинок шашки, со свистом рассёкший воздух, рубанул не по голове унтера, а по его левой руке, буквально срезав мышцы от ключицы по самый локоть. Свалившись с кучером на дорогу, Иванов уже не видел, что творилось в экипаже, а только услыхал исполненный ужаса крик Кати: «Узатис, что вы делаете?!»… Напуганные лошади дёрнули с места, рванулись вперёд, но запутались в брошенной упряжи и вожжах, начали биться, перевернув экипаж. Пользуясь секундным замешательством разбойников, кучер вырвался из их рук и бросился бежать. За ним бросились в погоню. Иванова же сочли мёртвым, и он сначала сполз с дороги под откос, а потом, поднявшись на ноги, побежал прочь. Раздались крики и выстрелы — разбойники его хватились. При Иванове был револьвер, взятый на всякий случай в дорогу, поэтому, когда разбойники стали его настигать, он, обернувшись и особо не прицеливаясь, сделал несколько выстрелов по силуэтам, смутно угадывавшимся в темноте. В ответ тоже стреляли, но также больше наугад. В этот момент от потери крови и слабости Иванов потерял сознание. Разбойники, спешившие заняться грабежом, добивать унтера не пошли, и он, очнувшись, кое-как встав на ноги, побрёл, ориентируясь на огоньки окраин Филиппополя, до которых оставалось менее полуверсты. Вот так, дойдя до первой открытой кофейни, он и ввалился в неё, крича из последних сил о том, что Скобелева убита. Остальное уже было известно всем…
 

Рассказу Иванова не очень поверили, но его вид и раны были столь ужасны, что, подняв по тревоге роту милиции, направились прочёсывать местность вдоль дороги на Чирпан. Следом, верхами и в колясках, выехали следователь, командир жандармов и прочие судейские. Вскоре их остановили милиционеры, сообщившие, что Иванов сказал правду. Свет фонарей, которыми осветили место преступления, выхватывал из ночной тьмы картины одну ужаснее другой: опрокинутый экипаж, лошади, запутавшиеся в поводьях, а рядом с ними — в громадной луже крови буквально плавали два женских трупа с перерезанными глотками. Кругом валялись вещи, выброшенные из чемоданов, тут же лежали сами чемоданы со взломанными замками.

На месте срочно был сформирован отряд из двенадцати конных жандармов, который возглавил ротмистр Гошек: ему было поручено проверить небольшое именьице Узатиса, приобретённое им в горной деревушке Дермен-Дере в семи верстах от Филиппополя, где у состоятельных горожан были летние дачи. Узатис задумал построить там большую водяную мельницу на горной речке, протекавшей через село.

Отряд Гошека немедленно отправился в путь. Им следовало спешить — Дермен-Дере стояла у входа в горное ущелье, ведшее в глубь Родопских Балкан, и если бы Узатис со своими людьми успел уйти в горы, он стал бы недосягаем.

Выйдя к околице села, Гошек приказал вахмистру взять четверых жандармов и перекрыть единственную тропу, ведшую в горы, встать на ней тайным кордоном, задерживая всех выходящих из селения. С оставшимися людьми Гошек направился вдоль речки, разделявшей деревню на две части, и вскоре оказался возле мельницы Узатиса. Не раздумывая долго, он приказал туда ворваться и захватить всех, кого обнаружат. Манёвр оказался удачным: жандармы врасплох застали двух черногорцев, переодевавшихся в большой спешке. Одежда, которую они с себя сбросили, вся была в пятнах крови. Их схватили и, особенно не церемонясь, «как следует встряхнули», лишь потом спросив: «Где капитан Узатис?». Один из черногорцев мрачно буркнул: «Капитан ушёл в горы». В этот момент у околицы раздался выстрел, как раз в той стороне, где должен был расположиться посланный ротмистром кордон. Оставив троих жандармов караулить арестованных, ротмистр с остальными людьми бросился к патрулю на выручку, но когда прибыл на место, застал там лишь бьющегося в предсмертных конвульсиях капитана Узатиса. Ещё один черногорец, его спутник, был задержан патрулём.
 


По словам вахмистра, едва они встали на тропе, эти двое вышли прямо на них. Вахмистр выехал вперед и преградил им дорогу:

— Не велено выпускать ваше благородие! — сказал он Узатису.

— В чём дело, голубчик? — совершенно спокойно спросил тот.

— Так что, в Филиппополе несчастье случилось, — пояснил вахмистр, хотя и узнавший капитана, но не подавший никакого вида. — Зарезали генеральшу Скобелеву. Вот ищем злодеев!

Узатис печально улыбнулся и понимающе протянул:

— А-а-а! Генеральшу Скобелеву говоришь… понимаю, понимаю… — Произнося это, он не спеша вытаскивал из-за пояса револьвер, и когда вахмистр уже привстал в стременах, занеся саблю, что бы хватить ею капитана, тот, поднеся дуло к лицу, выстрелил себе в рот. Жандармам осталось только схватить черногорца, пытавшегося в них стрелять.

Утром 7 июля, когда рассвело, в ста шагах от места гибели Скобелевой производившие следствие чины жандармерии нашли изуродованный труп пытавшегося убежать от разбойников кучера — бедняге раскроили череп сабельным ударом. Единственный свидетель был очень плох — Иванов потерял много крови, и врачи признали его практически безнадёжным. Основной же подозреваемый был мёртв. Ситуация, в которой оказались местные власти, была крайне непростой!
 


Убийство Скобелевой и её спутников могло вызвать непредсказуемые политические последствия, вплоть до возобновления военных действий и вооруженного восстания в крае. Убитая была женой известнейшего военного деятеля Российской империи Дмитрия Ивановича Скобелева и матерью генерала Михаила Дмитриевича Скобелева, ставшего после последней Балканской компании всероссийским кумиром (в то время командовавшего Закаспийским отрядом, воевавшим в Туркмении и успешно присоединявшим эту территорию к России). Ольга Николаевна, бывшая начальницей русских военных госпиталей и активно участвовавшая в деятельности недавно созданного «Красного креста», приехала весной 1880  г. в страну, прославившую её сына, чтобы помочь здесь с обустройством. Она привезла более 100 тыс. руб., собранных в России на благотворительные цели, не зная усталости, организовывала в Болгарском княжестве и Восточной Румелии школы, больницы, богадельни и т.п., щедро тратя на это и собственные средства.

В убийстве же её подозревался человек, облагодетельствованный генералом Скобелевым, очень близкий его семье, о доблести и храбрости которого ходили легенды. Только за одну последнюю компанию Узатис проделал путь от волонтёра-охотника до поручика, был награждён несколькими орденами и знаками отличий. Шутка ли, такой послужной список?

Большинство офицеров филиппопольского гарнизона отказывались верить в причастность Алексея Узатиса к этому убийству. И не только в гарнизоне. В русских газетах сразу же после сообщений о гибели Скобелевой и подозрениях, павших на Узатиса, были опубликованы письма его бывших сослуживцев, характеризовавших покойного капитана как «подлинного рыцаря без страха и упрёка». За него ручались люди, обычно не бросавшие слов на ветер, проверенные во многих боевых делах. Кто-то пустил слух, что благотворительная миссия в Восточной Румелии была для генеральши лишь ширмой. На самом же деле она, будто бы, была командирована русским правительством для передачи крупных сумм русским агентам из болгар, готовившим в крае народное выступление под лозунгом присоединения Восточной Румелии к Болгарии. Мадам Скобелева-де тайно разъезжала по местности, встречалась с людьми, передавала деньги и инструкции, а Узатис был к ней приставлен как телохранитель, одновременно руководя военными отрядами восставших и их снабжением. Вот тут-то агенты некоей противоборствующей стороны (под ней можно было понимать англичан или австрийцев, осуществивших задуманное руками турок), подкараулив Скобелеву, направлявшуюся на очередное тайное рандеву, и убили её. Узатис же, явившись к месту встречи, обнаружил убийство, попытался скрыться и попал в засаду. Понимая, что не в силах будет оправдаться, герой покончил с собою. Иванов же, перекупленный предатель, был специально отпущен, чтобы оклеветать на него и отвести подозрения от истинных виновников. В эту «шпионскую» версию многие охотно верили!
 


Однако подобные фантазии плохо подтверждались фактами. В ту же ночь, когда отряд ротмистра Гошека оправился на мельницу в Дермен-Дере, в филиппопольском доме Узатиса произвели обыск: искали деньги, пропавшие из багажа генеральши. Точно установили, что при ней должны были быть 17 тыс. руб. кредитными билетами и 1,5 тыс. турецких лир золотом. Денег в доме Узатиса не нашли, и тогда устроили обыски в домах его братьев: Николая, служившего в администрации Румелии, и Константина, бывшего поручиком румелийской милиции. Одновременно навестили близких друзей Узатисов. Во время обыска у одного из бывших сослуживцев, македонского болгарина Степана Барчика, производя обыск, во дворе нашли лужу крови. Когда его спросили, откуда она, тот, немного помявшись, сказал, что ночью к нему приходил Узатис с раненым черногорцем, с него и натекло — одна из пуль, выпущенных Ивановым в преследователей, достигла своей цели. Перевязав раненого, Узатис с ним ушёл, а куда — Барчик не знал. На всякий случай братьев Узатиса и Степана Барчика взяли под стражу. Тем временем газеты начали публиковать подробности биографии главного подозреваемого. Многим казалось, что именно в них кроется разгадка страшного преступления.
 

Родился он в 1851 г. в Нижнем Новгороде, в семье русского дворянина, ведшего свой род от предков-англичан. Мать была гречанкой из рода Бенардаки. Её отец основал заводы в Выксе, вокруг которых вырос город Сормово. Будущий зять Бенардаки, дельный инженер, служил у него, а потом, став мужем дочери хозяина, получил должность управляющего сормовскими железноделательными заводами, принадлежавшими тестю. Узатисы стали одним из ответвлений громадного семейного клана. У них родились трое сыновей: Николай, Константин и Алексей.

Окончив пансион в Нижнем Новгороде, Алексей поступил в Инженерное училище в Петербурге, где учился блестяще. По окончании училища был выпущен сапёрным прапорщиком в армию, и почти сразу же был отправлен на Кавказ. К тому времени дела семьи пошатнулись, вернее сказать, её не стало. Это случилось в 1870 г., причём история случившегося запутана до крайности — мать то ли ушла в монастырь, то ли бросила мужа и детей ради другого, но факт остается фактом — семья распалась, отец оставил должность управляющего, а т.к. большого личного состояния он не имел, дела Узатисов скоро пришли в упадок. Случилось то, что принято называть: «стечением неблагоприятных обстоятельств». В 1875 г. отец умер, и братья, с согласия Алексея, вложили остатки денег в весьма рискованное предприятие, которое, в случае успеха, сулило порядочный куш. Неожиданно потребовались дополнительные вложения, и Алексей, зарекомендовавший себя человеком чести и слова, к тому же храбрецом и блестящим службистом, обратился к командиру своего полка, прося оказать услугу — разрешить полковому казначею выдать ему жалованье за несколько месяцев вперёд, чтобы, выслав деньги братьям, исправить ситуацию. Однако командир ответил отказом. Формально он был прав, но афера братьев, из-за отсутствия денег в нужный момент, полностью рухнула, унеся остатки семейных средств. Алексей, усмотрев в отказе своего командира недоверие к себе и видя в нём причину рухнувших надежд собственной семьи, служить под командованием этого человека счёл невозможным. Написав дерзкое письмо, объяснявшее мотив последовавшего за ним поступка, он приложил его к рапорту с просьбой об отставке. Ходатайство удовлетворили…
 


В тот момент, когда Алексей Узатис, сидевший без гроша в кармане в дрянной петербургской гостинице, был близок к мысли о самоубийстве, весьма кстати пришло известие о начавшейся войне на Балканах. С помощью людей, отправлявших туда добровольцев, он выехал в Черногорию и записался обычным «юнаком», т.е. рядовым бойцом в одну из черногорских чет (рот).

Среди «четников» Узатис обрел славу подлинного храбреца, а этого добиться было весьма непросто — черногорцы преклоняются перед удалью и отвагой, культивируя презрение к смерти с самого детства. По отзывам сослуживцев, его героизм не имел ничего общего с бесшабашностью, а являлся скорее результатом очень крепких нервов и точного расчёта. Узатис был молчалив и взвешивал буквально каждое слово, но уж если что говорил, — будто припечатывал. Точно так же и его решения — они всегда отличались верностью и отменной продуманностью. Провоевав год в рядах черногорских четников, Узатис получил из рук Великого князя Черногории Николая редчайший орден Св. Даниила. К тому времени уже началась Русско-турецкая война, на которой Алексей встретился с братом Николаем, когда с отрядом черногорских добровольцев прибыл в лагерь русского сводного отряда, которым командовал М.Д.Скобелев. Николай Узатис, будучи в чине вольноопределяющегося унтер-офицера, несколько лет состоял ординарцем при Скобелеве. Разделив со своим патроном туркестанские походы, он получил за храбрость два солдатских Георгиевских креста и пользовался полным доверием генерала, которому, с подачи Николая, «честь имел рекомендоваться» отставной прапорщик Алексей Узатис. Генерал, уже наслышанный о его боевых похождениях, принял Алексея с радостью, определив волонтёром в 63-й Углицкий пехотный полк (входивший в отряд Скобелева), командир которого зачислил А.Узатиса к себе ординарцем.

На войне Узатис показал себя во всём блеске! В то время фронт был стабилен, и он частенько отправлялся совершать вылазки по турецким тылам, в одиночку вырезая их аванпосты, ходил за «языками», устраивал диверсии. В траншеях под Плевной он снискал своей отвагой любовь и уважение новых товарищей по оружию и ко времени взятия города был произведён в офицеры Русской армии. Вместе с отрядом Скобелева Узатис проделал зимний поход через Балканы в декабре 1877  г., и 28 декабря, под Шейновым, во время лобовой атаки турецких укреплений, под ураганным огнём турок подпоручик Алексей Узатис первым ворвался во вражеский редут. За этот подвиг он был представлен к ордену Св. Георгия 4-й степени, причём несколько ранее А.Узатис получил орден Св. Владимира с мечами и бантами, и золотую саблю с надписью «За храбрость». В чине подпоручика удостоиться столь высоких наград было почти невозможно, но к нему благоволил Скобелев, лично направлявший наградные документы в ставку. Отказать генералу, ставшему символом исторической победы над извечным врагом России, никто не решился.

По окончании войны Узатис был оставлен в частях румелийской милиции как блестящий офицер и человек, знающий помимо французского и немецкого языков ещё и практически все балканские, которые он освоил, странствуя по полуострову. Имевший соответствующее образование, Узатис был поставлен командовать сапёрной ротой и повышен в звании до капитана. Именно он встречал Ольгу Николаевну Скобелеву на границе княжества Болгарии и Восточной Румелии, проводил её до Филиппополя, и с той поры стал её частым гостем. Столь частым, что по свидетельству прислуги бывал в доме каждый день, так что без него даже обедать не садились. Помимо рекомендаций сына, мадам Скобелева знавала членов семейства Узатисов и прежде — в юности её ближайшей подругой по Смольному институту была Елизавета Дмитриевна Узатис, приходившаяся близкой роднёй братьям Узатисам по отцу. Для Ольги Николаевны Алексей Алексеевич был родственником её институтской подруги, другом сына, известным удальцом, обаятельным «рыцарем, лишённым наследства». Он стал ближайшим поверенным в её делах, консультантом в вопросах «балканской специфики». Именно с ним Скобелева советовалась, когда решила приобрести в Восточной Румелии большие земельные угодья. Она попросила Узатиса подобрать ей под будущее имение какой-нибудь румелийский «чифлик» — сельскохозяйственный хутор с большим земляным наделом. Вдвоём они совершили большой вояж по окрестностям, побывав в Сливно, Казанлыке и в иных местах, и хотя ничего подходящего не нашли, идею эту генеральша не оставила. Трудно было поверить, что столь близкий семье человек мог решиться на злодеяние.

Некоторое время, кстати, подозревали Николая, которого так и не произвели в офицеры, несмотря на все совершённые им подвиги. Гадали — почему?

Из всего этого вороха разрозненных фактов складывали версии, отводившие подозрения от Алексея Узатиса. Однако вскоре всё разъяснилось, и сколь ни прискорбно было признать очевидный факт русскому обществу, оказалось, что О.Н.Скобелеву убили по довольно банальной причине: разбойников привлекли её деньги.
 


После долгого и упорного запирательства заговорил черногорец по имени Андрей, один из задержанных на мельнице Узатиса, а вскоре и второй арестант начал давать показания. Стало известно, что Алексей Узатис, поступив в румелийскую милицию, затеял постройку водяной мельницы в Дермен-Дере, наняв десяток черногорцев из числа тех, с которыми пришёл в скобелевский отряд. Но боевые операции он планировал лучше, чем экономические: все скопленные и наградные деньги Алексей Алексеевич вложил в постройку, однако средства кончились, а мельница так и была не достроена, пришлось даже отпустить большую часть рабочих. Для завершения дела ему требовались ещё деньги — несколько тысяч рублей. Братья, хоть и хорошо устроившиеся в Филиппополе, дать такую сумму не смогли, а больше взять было неоткуда. Ещё с мая 1880 г. Узатис предпринимал попытки занять деньги у разных лиц, но никто не давал их без надежного обеспечения. Тогда он обратился к Скобелевой, которая, по слухам, кроме благотворительных сумм привезла с собой свыше 100 тыс. руб. собственных денег, что подтверждали разговоры о покупке румелийских земель. Попросив об одолжении, Узатис даже возил Ольгу Николаевну в Дермен-Дере, показывал своё хозяйство, объяснял — какая сумма и для чего ему нужна. Однако в ответ ему предложили бросить эту затею и стать управляющим её румелийских имений, которые Скобелева рассчитывала основать на приобретаемых землях. Но несмотря на весьма заманчивые условия предлагаемой службы, Узатис, прежде всего, воспринял это как отказ. Всё поразительно напоминало печальную историю, связанную с его выходом из полка — только теперь это был уже совсем не прежний благовоспитанный молодой человек, а бывалый партизан, который решил добыть средства во что бы то ни стало.

Мысль об убийстве Скобелевой пришла ему в голову, когда он, объезжая с Ольгой Николаевной в поисках чифлика Казанлыкскую и Сливненскую округи, увидел у неё в руках 25 тыс. руб. Вернувшись, Алексей созвал четверых черногорцев, оставшихся жить у него при мельнице, бывшего сослуживца Степана Барчика и двух своих братьев и рассказал им о деньгах Скобелевой. Черногорцы и братья предлагали просто обокрасть генеральшу, однако Узатис и Барчик настаивали на убийстве, справедливо опасаясь, что иначе их легко найдут, ведь не многие пользовались доверием Ольги Николаевны, и знали, где она держит деньги. «Если убить её, на меня никто не подумает! — уверял их Узатис. — Она же любит меня как сына. Никто не заподозрит!»

После того, как решение было принято, Узатис, с присущей ему тщательностью, принялся готовить преступление, словно планировал вылазку в тыл противника. Узнав о предстоящей поездке Скобелевой в Чирпан, он уговаривал её оставить унтера Иванова дома, — сам же ехать отказался под предлогом дела в окрестностях Филиппополя, требующего его присутствия «дозарезу». Скобелева, было, согласилась, но в последний момент почему-то передумала, и это оказалось весьма неприятным сюрпризом для разбойников, рассчитывавших встретить на дороге одних женщин и кучера.

В самый день убийства, 6 июля, Узатис был приглашён в дом Скобелевой к завтраку, за которым было ещё несколько гостей. Однако с ними не ушёл, а остался и помог собраться в дорогу своей жертве — именно он и паковал деньги в пачки. Когда прибыл экипаж, Узатис вышел, лично его осмотрел и вернувшись доложил, что всё в порядке, добавив весьма двусмысленно:

— Хорошая коляска, вы в ней, Ольга Николаевна, вполне успокоитесь!

Он словно колебался, играл словами, делал намёки, но тогда на это никто не обратил внимания…
Карта территорий, воссоединённых в 1885 г.


Часов около восьми вечера капитан откланялся. Оставив в городе Барчика: «смотреть за делом здесь», сам отправился на уже известную нам дорогу и возле Марицы устроил с черногорцами засаду. Место он выбрал с той поразительно хладнокровной точностью, которая, в случае удачи, полностью отвела бы от него подозрения — до казарм, где квартировала его рота, было всего 800 м. Ну кто бы заподозрил Алексея Узатиса, если бы свидетелей убийства не осталось? Он «пошёл на дело» в мундире и без маски — скрывать лицо было совершенно незачем, ведь в живых не собирались никого оставлять. Более того, сидя в засаде, Узатис и его «товарищи» пили водку, а потом… потом он хладнокровно зарубил влюбленную в него дурнушку-горничную и перерезал глотку матери человека, так много для него сделавшего. Найденные в багаже деньги — 17 тыс. русскими кредитными билетами, Узатис взял себе, турецкие монеты забрали черногорцы, они же поделили те немногие драгоценности, что сняли с трупов. Раскаявшиеся преступники показали потом место в саду одного из жителей Дермен-Дере, где они зарыли кожаную сумку с деньгами и золотыми украшениями своих жертв.

Но даже после того, как столь убийственно просто всё разъяснилось и несмотря на очевидность случившегося, люди ещё долго не могли в это поверить — военная храбрость неразрывно связывалась со словами «честь» и «порядочность», так что георгиевский кавалер просто не мог быть разбойником.

Предательство Узатиса и гибель генеральши Скобелевой были, пожалуй, самыми скандальными и вместе с тем яркими, запоминающимися страницами истории Восточной Румелии, просуществовавшей на мировой политической карте совсем недолго. Она исчезла после заговора, устроенного с целью её присоединения к Болгарскому княжеству, о котором поминали газеты, называя покойную Ольгу Николаевну посланницей русского правительства к заговорщикам. Вернее, сразу же после подписания Берлинского трактата и возникновения Восточной Румелии несколько тайных организаций готовили перевороты, но успехом увенчалась попытка, предпринятая заговорщиками во главе с журналистом Захарией Стояновым. Он привлёк к делу майора румелийской милиции Николаева, создавшего сеть ячеек в милицейских частях. Их усилия были поддержаны болгарской разведкой, действия которой санкционировал болгарский князь Александр I.







Нет, не дал мне Узатис спокойно заснуть.
Если кратко выразить мои мысли:
1. Причастие Узатиса к убйству Скобелевой весьма спорно.
2. Сценаристы взяли ярчайшую  страницу истории, покрытую покровом неразгаданной тайны, переиначили, запутали её ещё больше, сместили во времени и пространстве, а потом вконец её изгадили и опошлили. Все лавры достались блеклому Воронцову, который тупо и непрофессионально её "разрулил" 

Если найдёте время, почитайте, не пожалеете.
[spoiler= преступление  Узатиса?]В Филиппополе и его окрестностях разместились всевозможные штабы, управления, конторы, дипломатические миссии, представительства благотворительных организаций, здесь же поселились корреспонденты многих газет. Словом жизнь в этом балканском захолустье забила ключом.

Когда наступал вечер, и убийственная летняя жара отступала, в саду ресторана самого роскошного в Филиппополе отеля «Люксембург» начинал играть военный духовой оркестр. Весь служилый и деловой бомонд наполнял увеселительные заведения, а филиппопольские обыватели кейфовали в прохладе греческих кофеен, потягивая кальян и играя в домино. Примерно так протекал, похожий на множество других, и вечер 6 июля 1880 г., когда довольно поздно (около десяти часов) в кофейню, располагавшуюся на самой окраине Филиппополя, возле казарм милиции, вбежал страшно израненный, окровавленный человек. Он прокричал что-то по-русски и рухнул на пол. Поднялся переполох, раненого старались привести в чувство, а хозяин послал мальчишку-прислужника в казарму, чтобы тот привёл какого-нибудь русского офицера.

В тот вечер там дежурил поручик Вышеградов, который немедленно отправился в кофейню и первым поговорил с раненым. Приведённый в чувство и назвавшись отставным унтер-офицером Ивановым, состоящим в услужении у госпожи Скобелевой, он сообщил страшную новость, прохрипев:

— Убили, ваше благородие… Ольгу Николаевну зарезали…. Генеральшу Скобелеву…. Тут совсем недалеко… Узатис убил, капитан…. С ним ещё какие-то были, черногорцы….
 


Поручик Вышеградов немедленно распорядился перенести Иванова в лазарет при казармах, послал вестовых к русскому военному агенту (так тогда называли военных атташе) и в сад при отеле «Люксембург», где, скорее всего, в эту пору должен был находиться начальник румелийской милиции и жандармерии генерал Штреккер. Получив известие о трагедии, он прибыл в казармы не один, а почти со всеми высшими судебными и следственными чиновниками Восточной Румелии, благо, что их застали практически за одним столом во время ужина.

Чиновники застали Иванова едва живым — он с трудом говорил, но всё же довольно связно сумел рассказать о том, что произошло.

По его словам, генеральша Скобелева выехала около девяти часов вечера из Филиппополя в Чирпан, намереваясь посетить тамошний госпиталь и передать врачам деньги, собранные благотворителями. Так поздно решили ехать из-за несносной дневной жары — дожидались, когда станет прохладнее. В наёмном экипаже отправились, помимо кучера-болгарина, сама генеральша, её горничная Катя, и он, Иванов, ехавший на козлах вместе с кучером. Оставив позади город, они продолжили свой путь вдоль речки Марицы, по дороге на Чирпан. Однако не миновали и версты, как кто-то закричал вознице по-русски: «Стой!». Кучер придержал лошадей, и все увидели приближавшегося к ним человека. Пассажиры в экипаже были совершенно спокойны — они только что миновали городские казармы, до которых было не более восьмисот шагов, а дальше по берегу Марицы располагался полевой лагерь милиции, до которого тоже было менее версты. Первым встречного узнала горничная Катя, воскликнувшая: «Капитан Узатис!? Вы пришли нас проводить?!». Заметим, Катя была на редкость некрасивой девицей лет тридцати, и всем было известно, что к красавчику Узатису она неравнодушна, что всегда служило темой для дежурных шуток в филиппопольском салоне мадам Скобелевой. Ни слова не отвечая, капитан подошёл к экипажу, и тут Иванов увидел, что в руках у него обнажённая черкесская шашка. Привстав на козлах, он оглянулся и увидел, что сзади к фаэтону подкрадываются ещё двое. В этот момент Узатис, легко встав на ступеньку экипажа, резко махнул шашкой, намереваясь снести Иванову голову, и наверняка убил бы его, кабы в тот момент подкравшиеся к кучеру с другой стороны сообщники капитана не сдёрнули бы того с козел. Кучер инстинктивно вцепился в сидевшего рядом с ним Иванова и падая с козел, потянул его за собой. Вот почему клинок шашки, со свистом рассёкший воздух, рубанул не по голове унтера, а по его левой руке, буквально срезав мышцы от ключицы по самый локоть. Свалившись с кучером на дорогу, Иванов уже не видел, что творилось в экипаже, а только услыхал исполненный ужаса крик Кати: «Узатис, что вы делаете?!»… Напуганные лошади дёрнули с места, рванулись вперёд, но запутались в брошенной упряжи и вожжах, начали биться, перевернув экипаж. Пользуясь секундным замешательством разбойников, кучер вырвался из их рук и бросился бежать. За ним бросились в погоню. Иванова же сочли мёртвым, и он сначала сполз с дороги под откос, а потом, поднявшись на ноги, побежал прочь. Раздались крики и выстрелы — разбойники его хватились. При Иванове был револьвер, взятый на всякий случай в дорогу, поэтому, когда разбойники стали его настигать, он, обернувшись и особо не прицеливаясь, сделал несколько выстрелов по силуэтам, смутно угадывавшимся в темноте. В ответ тоже стреляли, но также больше наугад. В этот момент от потери крови и слабости Иванов потерял сознание. Разбойники, спешившие заняться грабежом, добивать унтера не пошли, и он, очнувшись, кое-как встав на ноги, побрёл, ориентируясь на огоньки окраин Филиппополя, до которых оставалось менее полуверсты. Вот так, дойдя до первой открытой кофейни, он и ввалился в неё, крича из последних сил о том, что Скобелева убита. Остальное уже было известно всем…
 


Рассказу Иванова не очень поверили, но его вид и раны были столь ужасны, что, подняв по тревоге роту милиции, направились прочёсывать местность вдоль дороги на Чирпан. Следом, верхами и в колясках, выехали следователь, командир жандармов и прочие судейские. Вскоре их остановили милиционеры, сообщившие, что Иванов сказал правду. Свет фонарей, которыми осветили место преступления, выхватывал из ночной тьмы картины одну ужаснее другой: опрокинутый экипаж, лошади, запутавшиеся в поводьях, а рядом с ними — в громадной луже крови буквально плавали два женских трупа с перерезанными глотками. Кругом валялись вещи, выброшенные из чемоданов, тут же лежали сами чемоданы со взломанными замками.

На месте срочно был сформирован отряд из двенадцати конных жандармов, который возглавил ротмистр Гошек: ему было поручено проверить небольшое именьице Узатиса, приобретённое им в горной деревушке Дермен-Дере в семи верстах от Филиппополя, где у состоятельных горожан были летние дачи. Узатис задумал построить там большую водяную мельницу на горной речке, протекавшей через село.

Отряд Гошека немедленно отправился в путь. Им следовало спешить — Дермен-Дере стояла у входа в горное ущелье, ведшее в глубь Родопских Балкан, и если бы Узатис со своими людьми успел уйти в горы, он стал бы недосягаем.

Выйдя к околице села, Гошек приказал вахмистру взять четверых жандармов и перекрыть единственную тропу, ведшую в горы, встать на ней тайным кордоном, задерживая всех выходящих из селения. С оставшимися людьми Гошек направился вдоль речки, разделявшей деревню на две части, и вскоре оказался возле мельницы Узатиса. Не раздумывая долго, он приказал туда ворваться и захватить всех, кого обнаружат. Манёвр оказался удачным: жандармы врасплох застали двух черногорцев, переодевавшихся в большой спешке. Одежда, которую они с себя сбросили, вся была в пятнах крови. Их схватили и, особенно не церемонясь, «как следует встряхнули», лишь потом спросив: «Где капитан Узатис?». Один из черногорцев мрачно буркнул: «Капитан ушёл в горы». В этот момент у околицы раздался выстрел, как раз в той стороне, где должен был расположиться посланный ротмистром кордон. Оставив троих жандармов караулить арестованных, ротмистр с остальными людьми бросился к патрулю на выручку, но когда прибыл на место, застал там лишь бьющегося в предсмертных конвульсиях капитана Узатиса. Ещё один черногорец, его спутник, был задержан патрулём.
 

По словам вахмистра, едва они встали на тропе, эти двое вышли прямо на них. Вахмистр выехал вперед и преградил им дорогу:

— Не велено выпускать ваше благородие! — сказал он Узатису.

— В чём дело, голубчик? — совершенно спокойно спросил тот.

— Так что, в Филиппополе несчастье случилось, — пояснил вахмистр, хотя и узнавший капитана, но не подавший никакого вида. — Зарезали генеральшу Скобелеву. Вот ищем злодеев!

Узатис печально улыбнулся и понимающе протянул:

— А-а-а! Генеральшу Скобелеву говоришь… понимаю, понимаю… — Произнося это, он не спеша вытаскивал из-за пояса револьвер, и когда вахмистр уже привстал в стременах, занеся саблю, что бы хватить ею капитана, тот, поднеся дуло к лицу, выстрелил себе в рот. Жандармам осталось только схватить черногорца, пытавшегося в них стрелять.

Утром 7 июля, когда рассвело, в ста шагах от места гибели Скобелевой производившие следствие чины жандармерии нашли изуродованный труп пытавшегося убежать от разбойников кучера — бедняге раскроили череп сабельным ударом. Единственный свидетель был очень плох — Иванов потерял много крови, и врачи признали его практически безнадёжным. Основной же подозреваемый был мёртв. Ситуация, в которой оказались местные власти, была крайне непростой!
 


Убийство Скобелевой и её спутников могло вызвать непредсказуемые политические последствия, вплоть до возобновления военных действий и вооруженного восстания в крае. Убитая была женой известнейшего военного деятеля Российской империи Дмитрия Ивановича Скобелева и матерью генерала Михаила Дмитриевича Скобелева, ставшего после последней Балканской компании всероссийским кумиром (в то время командовавшего Закаспийским отрядом, воевавшим в Туркмении и успешно присоединявшим эту территорию к России). Ольга Николаевна, бывшая начальницей русских военных госпиталей и активно участвовавшая в деятельности недавно созданного «Красного креста», приехала весной 1880  г. в страну, прославившую её сына, чтобы помочь здесь с обустройством. Она привезла более 100 тыс. руб., собранных в России на благотворительные цели, не зная усталости, организовывала в Болгарском княжестве и Восточной Румелии школы, больницы, богадельни и т.п., щедро тратя на это и собственные средства.

В убийстве же её подозревался человек, облагодетельствованный генералом Скобелевым, очень близкий его семье, о доблести и храбрости которого ходили легенды. Только за одну последнюю компанию Узатис проделал путь от волонтёра-охотника до поручика, был награждён несколькими орденами и знаками отличий. Шутка ли, такой послужной список?

Большинство офицеров филиппопольского гарнизона отказывались верить в причастность Алексея Узатиса к этому убийству. И не только в гарнизоне. В русских газетах сразу же после сообщений о гибели Скобелевой и подозрениях, павших на Узатиса, были опубликованы письма его бывших сослуживцев, характеризовавших покойного капитана как «подлинного рыцаря без страха и упрёка». За него ручались люди, обычно не бросавшие слов на ветер, проверенные во многих боевых делах. Кто-то пустил слух, что благотворительная миссия в Восточной Румелии была для генеральши лишь ширмой. На самом же деле она, будто бы, была командирована русским правительством для передачи крупных сумм русским агентам из болгар, готовившим в крае народное выступление под лозунгом присоединения Восточной Румелии к Болгарии. Мадам Скобелева-де тайно разъезжала по местности, встречалась с людьми, передавала деньги и инструкции, а Узатис был к ней приставлен как телохранитель, одновременно руководя военными отрядами восставших и их снабжением. Вот тут-то агенты некоей противоборствующей стороны (под ней можно было понимать англичан или австрийцев, осуществивших задуманное руками турок), подкараулив Скобелеву, направлявшуюся на очередное тайное рандеву, и убили её. Узатис же, явившись к месту встречи, обнаружил убийство, попытался скрыться и попал в засаду. Понимая, что не в силах будет оправдаться, герой покончил с собою. Иванов же, перекупленный предатель, был специально отпущен, чтобы оклеветать на него и отвести подозрения от истинных виновников. В эту «шпионскую» версию многие охотно верили!
 

Однако подобные фантазии плохо подтверждались фактами. В ту же ночь, когда отряд ротмистра Гошека оправился на мельницу в Дермен-Дере, в филиппопольском доме Узатиса произвели обыск: искали деньги, пропавшие из багажа генеральши. Точно установили, что при ней должны были быть 17 тыс. руб. кредитными билетами и 1,5 тыс. турецких лир золотом. Денег в доме Узатиса не нашли, и тогда устроили обыски в домах его братьев: Николая, служившего в администрации Румелии, и Константина, бывшего поручиком румелийской милиции. Одновременно навестили близких друзей Узатисов. Во время обыска у одного из бывших сослуживцев, македонского болгарина Степана Барчика, производя обыск, во дворе нашли лужу крови. Когда его спросили, откуда она, тот, немного помявшись, сказал, что ночью к нему приходил Узатис с раненым черногорцем, с него и натекло — одна из пуль, выпущенных Ивановым в преследователей, достигла своей цели. Перевязав раненого, Узатис с ним ушёл, а куда — Барчик не знал. На всякий случай братьев Узатиса и Степана Барчика взяли под стражу. Тем временем газеты начали публиковать подробности биографии главного подозреваемого. Многим казалось, что именно в них кроется разгадка страшного преступления.
 


Родился он в 1851 г. в Нижнем Новгороде, в семье русского дворянина, ведшего свой род от предков-англичан. Мать была гречанкой из рода Бенардаки. Её отец основал заводы в Выксе, вокруг которых вырос город Сормово. Будущий зять Бенардаки, дельный инженер, служил у него, а потом, став мужем дочери хозяина, получил должность управляющего сормовскими железноделательными заводами, принадлежавшими тестю. Узатисы стали одним из ответвлений громадного семейного клана. У них родились трое сыновей: Николай, Константин и Алексей.

Окончив пансион в Нижнем Новгороде, Алексей поступил в Инженерное училище в Петербурге, где учился блестяще. По окончании училища был выпущен сапёрным прапорщиком в армию, и почти сразу же был отправлен на Кавказ. К тому времени дела семьи пошатнулись, вернее сказать, её не стало. Это случилось в 1870 г., причём история случившегося запутана до крайности — мать то ли ушла в монастырь, то ли бросила мужа и детей ради другого, но факт остается фактом — семья распалась, отец оставил должность управляющего, а т.к. большого личного состояния он не имел, дела Узатисов скоро пришли в упадок. Случилось то, что принято называть: «стечением неблагоприятных обстоятельств». В 1875 г. отец умер, и братья, с согласия Алексея, вложили остатки денег в весьма рискованное предприятие, которое, в случае успеха, сулило порядочный куш. Неожиданно потребовались дополнительные вложения, и Алексей, зарекомендовавший себя человеком чести и слова, к тому же храбрецом и блестящим службистом, обратился к командиру своего полка, прося оказать услугу — разрешить полковому казначею выдать ему жалованье за несколько месяцев вперёд, чтобы, выслав деньги братьям, исправить ситуацию. Однако командир ответил отказом. Формально он был прав, но афера братьев, из-за отсутствия денег в нужный момент, полностью рухнула, унеся остатки семейных средств. Алексей, усмотрев в отказе своего командира недоверие к себе и видя в нём причину рухнувших надежд собственной семьи, служить под командованием этого человека счёл невозможным. Написав дерзкое письмо, объяснявшее мотив последовавшего за ним поступка, он приложил его к рапорту с просьбой об отставке. Ходатайство удовлетворили…
 


В тот момент, когда Алексей Узатис, сидевший без гроша в кармане в дрянной петербургской гостинице, был близок к мысли о самоубийстве, весьма кстати пришло известие о начавшейся войне на Балканах. С помощью людей, отправлявших туда добровольцев, он выехал в Черногорию и записался обычным «юнаком», т.е. рядовым бойцом в одну из черногорских чет (рот).

Среди «четников» Узатис обрел славу подлинного храбреца, а этого добиться было весьма непросто — черногорцы преклоняются перед удалью и отвагой, культивируя презрение к смерти с самого детства. По отзывам сослуживцев, его героизм не имел ничего общего с бесшабашностью, а являлся скорее результатом очень крепких нервов и точного расчёта. Узатис был молчалив и взвешивал буквально каждое слово, но уж если что говорил, — будто припечатывал. Точно так же и его решения — они всегда отличались верностью и отменной продуманностью. Провоевав год в рядах черногорских четников, Узатис получил из рук Великого князя Черногории Николая редчайший орден Св. Даниила. К тому времени уже началась Русско-турецкая война, на которой Алексей встретился с братом Николаем, когда с отрядом черногорских добровольцев прибыл в лагерь русского сводного отряда, которым командовал М.Д.Скобелев. Николай Узатис, будучи в чине вольноопределяющегося унтер-офицера, несколько лет состоял ординарцем при Скобелеве. Разделив со своим патроном туркестанские походы, он получил за храбрость два солдатских Георгиевских креста и пользовался полным доверием генерала, которому, с подачи Николая, «честь имел рекомендоваться» отставной прапорщик Алексей Узатис. Генерал, уже наслышанный о его боевых похождениях, принял Алексея с радостью, определив волонтёром в 63-й Углицкий пехотный полк (входивший в отряд Скобелева), командир которого зачислил А.Узатиса к себе ординарцем.

На войне Узатис показал себя во всём блеске! В то время фронт был стабилен, и он частенько отправлялся совершать вылазки по турецким тылам, в одиночку вырезая их аванпосты, ходил за «языками», устраивал диверсии. В траншеях под Плевной он снискал своей отвагой любовь и уважение новых товарищей по оружию и ко времени взятия города был произведён в офицеры Русской армии. Вместе с отрядом Скобелева Узатис проделал зимний поход через Балканы в декабре 1877  г., и 28 декабря, под Шейновым, во время лобовой атаки турецких укреплений, под ураганным огнём турок подпоручик Алексей Узатис первым ворвался во вражеский редут. За этот подвиг он был представлен к ордену Св. Георгия 4-й степени, причём несколько ранее А.Узатис получил орден Св. Владимира с мечами и бантами, и золотую саблю с надписью «За храбрость». В чине подпоручика удостоиться столь высоких наград было почти невозможно, но к нему благоволил Скобелев, лично направлявший наградные документы в ставку. Отказать генералу, ставшему символом исторической победы над извечным врагом России, никто не решился.

По окончании войны Узатис был оставлен в частях румелийской милиции как блестящий офицер и человек, знающий помимо французского и немецкого языков ещё и практически все балканские, которые он освоил, странствуя по полуострову. Имевший соответствующее образование, Узатис был поставлен командовать сапёрной ротой и повышен в звании до капитана. Именно он встречал Ольгу Николаевну Скобелеву на границе княжества Болгарии и Восточной Румелии, проводил её до Филиппополя, и с той поры стал её частым гостем. Столь частым, что по свидетельству прислуги бывал в доме каждый день, так что без него даже обедать не садились. Помимо рекомендаций сына, мадам Скобелева знавала членов семейства Узатисов и прежде — в юности её ближайшей подругой по Смольному институту была Елизавета Дмитриевна Узатис, приходившаяся близкой роднёй братьям Узатисам по отцу. Для Ольги Николаевны Алексей Алексеевич был родственником её институтской подруги, другом сына, известным удальцом, обаятельным «рыцарем, лишённым наследства». Он стал ближайшим поверенным в её делах, консультантом в вопросах «балканской специфики». Именно с ним Скобелева советовалась, когда решила приобрести в Восточной Румелии большие земельные угодья. Она попросила Узатиса подобрать ей под будущее имение какой-нибудь румелийский «чифлик» — сельскохозяйственный хутор с большим земляным наделом. Вдвоём они совершили большой вояж по окрестностям, побывав в Сливно, Казанлыке и в иных местах, и хотя ничего подходящего не нашли, идею эту генеральша не оставила. Трудно было поверить, что столь близкий семье человек мог решиться на злодеяние.

Некоторое время, кстати, подозревали Николая, которого так и не произвели в офицеры, несмотря на все совершённые им подвиги. Гадали — почему?

Из всего этого вороха разрозненных фактов складывали версии, отводившие подозрения от Алексея Узатиса. Однако вскоре всё разъяснилось, и сколь ни прискорбно было признать очевидный факт русскому обществу, оказалось, что О.Н.Скобелеву убили по довольно банальной причине: разбойников привлекли её деньги.
 


После долгого и упорного запирательства заговорил черногорец по имени Андрей, один из задержанных на мельнице Узатиса, а вскоре и второй арестант начал давать показания. Стало известно, что Алексей Узатис, поступив в румелийскую милицию, затеял постройку водяной мельницы в Дермен-Дере, наняв десяток черногорцев из числа тех, с которыми пришёл в скобелевский отряд. Но боевые операции он планировал лучше, чем экономические: все скопленные и наградные деньги Алексей Алексеевич вложил в постройку, однако средства кончились, а мельница так и была не достроена, пришлось даже отпустить большую часть рабочих. Для завершения дела ему требовались ещё деньги — несколько тысяч рублей. Братья, хоть и хорошо устроившиеся в Филиппополе, дать такую сумму не смогли, а больше взять было неоткуда. Ещё с мая 1880 г. Узатис предпринимал попытки занять деньги у разных лиц, но никто не давал их без надежного обеспечения. Тогда он обратился к Скобелевой, которая, по слухам, кроме благотворительных сумм привезла с собой свыше 100 тыс. руб. собственных денег, что подтверждали разговоры о покупке румелийских земель. Попросив об одолжении, Узатис даже возил Ольгу Николаевну в Дермен-Дере, показывал своё хозяйство, объяснял — какая сумма и для чего ему нужна. Однако в ответ ему предложили бросить эту затею и стать управляющим её румелийских имений, которые Скобелева рассчитывала основать на приобретаемых землях. Но несмотря на весьма заманчивые условия предлагаемой службы, Узатис, прежде всего, воспринял это как отказ. Всё поразительно напоминало печальную историю, связанную с его выходом из полка — только теперь это был уже совсем не прежний благовоспитанный молодой человек, а бывалый партизан, который решил добыть средства во что бы то ни стало.

Мысль об убийстве Скобелевой пришла ему в голову, когда он, объезжая с Ольгой Николаевной в поисках чифлика Казанлыкскую и Сливненскую округи, увидел у неё в руках 25 тыс. руб. Вернувшись, Алексей созвал четверых черногорцев, оставшихся жить у него при мельнице, бывшего сослуживца Степана Барчика и двух своих братьев и рассказал им о деньгах Скобелевой. Черногорцы и братья предлагали просто обокрасть генеральшу, однако Узатис и Барчик настаивали на убийстве, справедливо опасаясь, что иначе их легко найдут, ведь не многие пользовались доверием Ольги Николаевны, и знали, где она держит деньги. «Если убить её, на меня никто не подумает! — уверял их Узатис. — Она же любит меня как сына. Никто не заподозрит!»

После того, как решение было принято, Узатис, с присущей ему тщательностью, принялся готовить преступление, словно планировал вылазку в тыл противника. Узнав о предстоящей поездке Скобелевой в Чирпан, он уговаривал её оставить унтера Иванова дома, — сам же ехать отказался под предлогом дела в окрестностях Филиппополя, требующего его присутствия «дозарезу». Скобелева, было, согласилась, но в последний момент почему-то передумала, и это оказалось весьма неприятным сюрпризом для разбойников, рассчитывавших встретить на дороге одних женщин и кучера.

В самый день убийства, 6 июля, Узатис был приглашён в дом Скобелевой к завтраку, за которым было ещё несколько гостей. Однако с ними не ушёл, а остался и помог собраться в дорогу своей жертве — именно он и паковал деньги в пачки. Когда прибыл экипаж, Узатис вышел, лично его осмотрел и вернувшись доложил, что всё в порядке, добавив весьма двусмысленно:

— Хорошая коляска, вы в ней, Ольга Николаевна, вполне успокоитесь!

Он словно колебался, играл словами, делал намёки, но тогда на это никто не обратил внимания…
Карта территорий, воссоединённых в 1885 г.


Часов около восьми вечера капитан откланялся. Оставив в городе Барчика: «смотреть за делом здесь», сам отправился на уже известную нам дорогу и возле Марицы устроил с черногорцами засаду. Место он выбрал с той поразительно хладнокровной точностью, которая, в случае удачи, полностью отвела бы от него подозрения — до казарм, где квартировала его рота, было всего 800 м. Ну кто бы заподозрил Алексея Узатиса, если бы свидетелей убийства не осталось? Он «пошёл на дело» в мундире и без маски — скрывать лицо было совершенно незачем, ведь в живых не собирались никого оставлять. Более того, сидя в засаде, Узатис и его «товарищи» пили водку, а потом… потом он хладнокровно зарубил влюбленную в него дурнушку-горничную и перерезал глотку матери человека, так много для него сделавшего. Найденные в багаже деньги — 17 тыс. русскими кредитными билетами, Узатис взял себе, турецкие монеты забрали черногорцы, они же поделили те немногие драгоценности, что сняли с трупов. Раскаявшиеся преступники показали потом место в саду одного из жителей Дермен-Дере, где они зарыли кожаную сумку с деньгами и золотыми украшениями своих жертв.

Но даже после того, как столь убийственно просто всё разъяснилось и несмотря на очевидность случившегося, люди ещё долго не могли в это поверить — военная храбрость неразрывно связывалась со словами «честь» и «порядочность», так что георгиевский кавалер просто не мог быть разбойником.

Предательство Узатиса и гибель генеральши Скобелевой были, пожалуй, самыми скандальными и вместе с тем яркими, запоминающимися страницами истории Восточной Румелии, просуществовавшей на мировой политической карте совсем недолго. Она исчезла после заговора, устроенного с целью её присоединения к Болгарскому княжеству, о котором поминали газеты, называя покойную Ольгу Николаевну посланницей русского правительства к заговорщикам. Вернее, сразу же после подписания Берлинского трактата и возникновения Восточной Румелии несколько тайных организаций готовили перевороты, но успехом увенчалась попытка, предпринятая заговорщиками во главе с журналистом Захарией Стояновым. Он привлёк к делу майора румелийской милиции Николаева, создавшего сеть ячеек в милицейских частях. Их усилия были поддержаны болгарской разведкой, действия которой санкционировал болгарский князь Александр I.[/spoiler]


2 часть
Убийство матери генерала Скобелева в «ИБД»
Место действия из Болгарии перенесено в Москву на 2 года вперёд.
Из анонсов к сериалу «ИБД»
219 серия
 Наденька недовольна, что Узатис вновь появился у них в доме. И опять на столе бутылка. Сослуживец Евгения пришел отметить свое назначение в охранный полк. Бутов-таки его пристроил. Правда, сам Евгений пить отказывается. Ему предстоит заступить на охрану. Узатис вызывается заменить поручика. Первый караул предстоит и Сереже Шестакову……

 220 серия
 …………….Граф заехал к Бутову, чтобы напомнить: друг должен быть крестным отцом. Владимир просит Наденьку передать это Евгению, когда тот вернется из караула. Узнав, что Бутов никуда и не уходил, а его заменил Узатис, граф пришел в ужас. Ведь охранять предстоит мать генерала Скобелева, которая отправляется на Балканы с огромными деньгами.

 221 серия
 ……………………………….. Евгений с Воронцовым бросились догонять коляску Ольги Николаевны Скобелевой.  Наденька переживает не зря. На постоялом дворе в это время разворачиваются жуткие события. Негодяй Узатис, позарившись на деньги, которые Скобелева везет раненым, расправляется с Сережей Шестаковым. Он уже готов зарезать солдата из охраны, но его останавливают Воронцов и Бутов………Воронцов расправляется с Узатисом.



 3 часть
Мои размышления по реальному и киношному делу Узатиса 
 
Из всего можно сделать следующие выводы. Во-первых, Узатис - неординарная привлекательная личность, с великолепным образованием, знавший французский, немецкий, и все балканские языки в совершенстве, а не тот безработный гнусный воришка с бегающими глазами, который пришёл к человеку (Бутову) ниже себя в чине, не отличившемуся на войне  и в сотой доли, как он, попросить "устроить его на работу".
В реальной  жизни  роль киношного "Узатиса" в свите О. Скобелевой сыграл единственный оставшийся в живых свидетель Иванов. Так как именно Иванов был в охране, а Узатис, якобы преследовал карету. А в фильме Узатис был в свите, а Воронцов и Бутов преследовали его.
Во-вторых, Узатис был настолько облагодетельствован семьёй генерала Скобелевав течении нескольких лет был его личным ординарцем, разделив с ним трудности Туркестанских походов, что эта потеря для него была гораздо существеннее, чем приобретение каких-то 17 000 рублей, которыми ему ещё предстояло делиться с соучастниками. Денег, кстати, ни у него, ни у его братьев не нашли. Нашли их только у черногорцев, якобы его подельников, которых могли заставить свалить вину на подданного Россиию, так как убийство матери генерала могло повлечь за собой непредвиденные политические и военные обострения.
В-третьих, план Узатиса строился на том, чтобы убить всех, не оставить ни одного свидетеля в живых. Но Узатис, как военный человек, не мог не понимать, что в практике любого боя могут произойти непредвиденные обстоятельства. Так и произошло: Иванову, человеку из охраны, удалось бежать. Убегая, он отстреливался, а разбойники, якобы увлечённые дележом награбленного, не стали его преследовать. Это ли не полный бред? Если бы Узатис действительно был убийцей, то ему не надо было светиться перед своими жертвами, которые, конечно бы его опознали. Придумали даже такую глупость, что, якобы черногорцы не хотели никого убивать, но на этом настоял сам Узатис: «Если убить её, на меня никто не подумает!  Она же любит меня как сына. Никто не заподозрит!» Не проще ли было Узатису остаться в стороне от кареты, пока черногорцы, которых никто не знал,  грабили женщин? Зачем ему понадобилось личное участие, если в его распоряжении было достаточно людей для осуществления задуманного?
Сценаристы сериала ИБД пошли ещё дальше в идиотизме "убийцы".  Киногерой совершил своё нападение не поздним вечером на заброшенной дороге, а один без помощников на постоялом дворе при массе свидетелей. На что надеялся он? Вернее, на что надеялись сценаристы?
Таким образом, я считаю, что при надуманном и натянутом мотиве, способ убийства не соответствовал военной практике и интеллекту подозреваемого, напротив, то, как это было сделано, полностью отметает любые подозрения на его счёт. Интересно, что Узатис сам лично упаковывал вещи и деньги в багаж Скобелевой.
Когда отряд Румеллийской милиции хотел арестовать Узатиса, ему сообщили, что Скобелева была зарезана и ограблена, он застрелился на их глазах. Что тут можно сказать? [b]Очень странно, что отряд милиции стоял и спокойно  наблюдал, как Узатис достаёт пистолет и взводит курок, ведь он мог бы выстрелить и в них.[/b] Самоубийство Узатиса вполне может подтверждать и его невинность: понимание того, что ему не оправдаться, второе, [b]если Скобелева любила его, как мать, почему бы и ему не любить её как сыну?[/b]

[b]В сериале «ИБД» роль стреляющего в себя Узатиса  взял Бутов.[/b]

Возможно, что Узатис, узнав, что Иванов готовит  ограбление Скобелевой, помчался следом, но успел уже к шапошному разбору. [b]В этой сцене в ИБД: в роли Иванова - Узатис, а в роли Узатиса - Воронцов.[/b]

Третий возможный вариант "самоубийства", что его попросту не было. Милиция убрала Узатиса, чтобы закрыть дело, свалив всю вину на него. Иванов, давший показания, был в крайне тяжёлом состоянии и вскоре тоже умер. Для сохранения хрупкого мира обвинить в убийстве матери знаменитого генерала, было удобно русского, приближённого к семье, и ныне покойного Узатиса.
Это было выгодно обеим сторонам, и нашей тоже, так как тогда пришлось бы принимать меры по такому громкому преступлению, а принимать меры, ох, как не хотелось!
Под  подозрением остаётся сам Иванов. Если не виновен Узатис, то тогда вся вина, естественно, падает на него. Возможно, что это именно он был в сговоре с черногорцами. А может, черногорцы были сторонниками Узатиса, и шли на помощь женщинам, так как существуют показания, что Узатис останавливался в одном из домов вместе с раненым черногорцем (его подстрелил Иванов).
[b]Однако, совершенно невероятно, что Узатис дал спокойно уйти Иванову, не удостоверившись в его смерти, если его план был построен именно на том, что никто не должен был остаться в живых. Это и есть самое слабое место в обвинении. [/b] Подобные просчёты не должны были быть у такого человека, как его рисует нам история и его боевые товарищи, единогласно отрицающие возможность причастия к делу Узатиса. Он не только обладал военным мастерством и выдержкой, но и стальными нервами, так что подобный промах он бы никогда не совершил.
Снимая вину с Узатиса, мы тем самым делаем виноватым другого человека - Иванова. Но нам легче было бы поверить, что какой-то охранник совершил банальное разбойное нападение, прельстившись деньгами, чем поверить в то, что близкий друг семьи, без которого и за стол не садились, который стал для 58-летней женщины вторым сыном, мог так хладнокровно и цинично её зарезать из-за денег, которые буквально за несколько часов держал в руках.
И возможен вариант, что Иванов не причастен, он только перепутал в темноте и кутерьме. Узатис мог кому-нибудь, братьям, например, за бокалом вина обмолвиться о том, что женщины едут ночью в карете с деньгами. По показаниям Узатис был пьян, и это ещё ставилось ему в вину! Он, видите ли, цинично пьянствовал перед нападением! Ну, не маразм? [b]Какой нормальный военный или преступник перед такой серьёзной и опасной операцией будет накачивать себя спиртными напитками?[/b]
Его собутыльники черногорцы поехали по следам кареты, а Узатис, изрядно пьяный, помчался за ними следом, чтобы предотвратить трагедию. Отсюда и неадекватное, на первый взгляд поведение нападавших: установка на не оставление в живых свидетелей, и полное попустительство убегающему и отстреливающемуся Иванову. Узатис "засветил" перед всеми своё лицо, не убрал свидетелей, денег ни у него, ни у его братьев не нашлось. Деньги нашли позже у черногорцев. Если бы всю операцию проводил именно Узатис, то он сам  спрятал бы деньги. [b]Допустим, он не дурак, чтобы прятать их у себя или у своих братьев дома, но и не такой уж дурак, чтобы показать черногорцам место, где он их  закопал.[/b]



Вот такого человека обвинили в жестоком зверском убийстве 58-летней женщины, ставшей ему второй матерью.

[i] «В траншеях под Плевной он снискал своей отвагой любовь и уважение новых товарищей по оружию и ко времени взятия города был произведён в офицеры Русской армии. Вместе с отрядом Скобелева Узатис проделал зимний поход через Балканы в декабре 1877  г., и 28 декабря, под Шейновым, во время лобовой атаки турецких укреплений, под ураганным огнём турок подпоручик Алексей Узатис первым ворвался во вражеский редут. За этот подвиг он был представлен к ордену Св. Георгия 4-й степени, причём несколько ранее А.Узатис получил орден Св. Владимира с мечами и бантами, и золотую саблю с надписью «За храбрость». В чине подпоручика удостоиться столь высоких наград было почти невозможно, но к нему благоволил Скобелев, лично направлявший наградные документы в ставку. Отказать генералу, ставшему символом исторической победы над извечным врагом России, никто не решился».
[/i]

Но в фильме вместо яркого героя, заслужившего восхищение и уважения боевых товарищей, удостоенного многих высоких наград, предстал недалёкий, бледный, неприятный персонаж, за которым тянется череда преступлений от краж личного имущества генерала Скобелева до убийства его матери. Место преступления перенесено в другую страну, время преступления изменено  на два года. Мотивы, обстоятельства, личность подозреваемого в фильме не имеет ничего общего с реальным Узатисом. Обычная спекуляция на знаменитых именах (неоднократно используемая в сериале "ИБД") и событиях, при чём как они эти события разворачивались в действительности, создателей сериала совершенно не волновало.
Бледный герой мыльной оперы граф Воронцов (кстати, ещё одна знаменитая фамилия)расправляется с убийцей, вместо того, чтобы доставить его в следственный отдел для допроса.
Александр Дюма брал незначительный и неинтересный исторический факт и силой своей фантазии выстраивал на этом небольшом сером фундаменте грандиозный по замыслу и интриге замок.
Сценарист Ю. Беленький, наоборот, замахнулся на великолепный сюжет, любезно предоставленный нам самой историей: здесь и коварство, и любовь, и гнусное предательство, и жестокое, даже зверское убийство, и запутанное детективное дело, и политические интриги. И из этого прекрасного материала вышла серая жалкая лачуга,рассыпавшаяся даже без помощи малейшего ветерка.