"Горе тем, которые мудры в своих глазах
и разумны перед самим собою!"
( пр. Исаии.)
"Нам следует поглупеть, чтобы
умудриться, и ослепить себя,
чтобы дать вести себя".
(М.Монтень.)
"Конечно же, это заставит нас
уверовать и вы поглупеете".
(Б.Паскаль.)
Католицизм со своими святыми – это Иуда, не поверивший, что Господь есть любовь и потому рассудивший о себе по-человечески, то есть справедливо.
Православие со своими святыми – это Петр, уверовавший, что Господь есть любовь, а, следовательно, нет такого греха, которого бы не простил Он, если человек искупил грех и раскаялся.
Не так уж много в истории человечества книг, которые сформировали духовный облик современного человека так, как это сделало Евангелие. По сути дела духовный склад западной цивилизации, система морально-этических норм сложились под влиянием этих, по настоящему вечных текстов, корнями уходящий в такие глубины человеческой древности, от которых остались одни мифы и легенды.
Проблема понимания евангельских текстов одна из самых жгучих проблем, вот почему вся история европейской философии была, да и осталась, поиском смысла, разумных оснований, как мировоззренческих, так и морально-этических, изложенных в них.
Если относиться к евангельским текстам так, как мы относимся к творениям человеческой мысли, то есть прочитывать их опираясь на здравый смысл и законы логики, то мы будем поражены тем, что на каждом шагу; словно в издевку над здравым смыслом, в издевку над всеми основаниями на которых только и возможно стоять человеку, они растекаются подобно миражам в пустыне, едва прикасаешься к ним инструментами разума.
Нужно иметь сердце влюбленное в Бога, чтобы не видеть очевидного, вот эту самую издевку над разумом, которая пронизывает всю ткань священных христианских книг, в том числе и евангелие.
Только глаза влюбленного и могут видеть так, что белое становится черным, а черное белым и там, где по законам человеческой морали и нравственности должно быть наказание, следует божественное покровительство.
Там, где разум требует соблюдения причинно-следственных связей, совершается чудо и следствие определяет причину.
Во истину, они написаны не человеками, иначе бы, писавший их должен сойти с ума, если конечно под "умом" понимать то, что определено законами разума. Но разве не "сойти с ума" требует Евангелие?
Зачем, спрашивается, Иуде было предавать Христа поцелуем? Разве не мог он подать сигнал стражникам иным, куда более простым и надежным способом, чем поцелуй?
Да и, разве, народ Иудеи к тому времени, после стольких чудес совершенных им, не знал Христа, что называется в лицо? Знал и об этом говорит сам Христос в момент ареста:
"Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня".
Какой смысл был в этом доносительстве с последующим опознанием таким странным способом, поцелуем?
Что хотел донести нам евангелический текст, да и сам Христос – этот божественный сценарист собственной трагедии!
Ведь чуть ли не издевкой звучат слова Иуды.
"Подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его". Вот так - "радуйся"!
Разве у такого, предельно циничного человека может "взыграть" совесть так, чтобы она привела его к самоубийству?
Опять же разум говорит, что подобного не бывает! Такие типажи, такие люди по доброй воле не уходят из жизни, тем более замученные совестью! В чем смысл этого поступка на долгие тысячелетия определившего морально-нравственную канву человеческих поступков? Ответов нет.
Следовательно, есть в этом нечто такое, чего и не осилить разуму, чего не понять человеку, сколько бы веков он не бился над этой загадкой, да и к разумным ли основаниям обращено написанное в Евангелие?
Вечером, накануне ареста Христос в присутствии Иуды прямо сказал:
"Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня."
А что же Иуда, уже сторговавшейся с главой иудейской церкви? Он с детской непосредственностью, словно бы и ни чего не было, так же как и другие его ученики, спрашивает Христа:
"Не я ли Равви?"
Соотнесите это с практикой человеческой жизни, пресыщенной предательствами и помножьте на несомненное всеведение Христа, о котором не мог не знать Иуда? Разве такой вопрос возможен? А если и возможен, то Иуда ни на мгновение не сомневался в том, что перед ним сидит не сын Бога, а сын простого плотника из Галилеи, которого можно обмануть, провести, как обыкновенного смертного.
Иисус говорит ему:
"Ты сказал".
Вот это, "Ты сказал", если его понимать, как утверждения признания Иуды, то оно должно было повергнуть в шоковое состояние остальных присутствующих.
Ведь они-то верили в божественную сущность Иисуса!? Сын Бога сказал, кто предаст его! Куда уж очевидней!? И этот предатель сидит среди них!
Но ни чего подобного тому, что произошло бы среди людей, не происходит! Все продолжают демонстрировать ему свою преданность и особенно Петр:
"Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь".
Однако и Петру Иисус Христос прямо говорит, что ни чего подобного и ты соблазнишься, то есть предашь:
"Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня."
И опять ни чего не происходит, словно у всех апостолов уши ватой заткнуты, или же они лишились элементарного понятия человеческой речи.
Значит "соблазн" предательства просто витал в воздухе на этой тайной встречи в день Пасхи и по законам человеческой логики, здравого смысла, должен быть разрешен тут же и немедленно, иначе как можно доверять друг другу?
Как можно делать тайное дело в условии всеобщего подозрительности, и её спутницы - отчуждения?
Но ни чего подобного тому, что должно было бы случиться, не происходит!
Ведь эта странная невменяемость апостолов поражает всякого, кто читает это место в евангелие. А из подтекста как бы выглядывает и щерится нечто, щерится и говорит:
«Ну предаст один из тех, кому Иисус обмыл только что ноги, и подал чашу с вином и хлебом, что ж здесь такого?»
На самом же деле, вот это-то «что ж здесь такого», самое удивительное из всего, что происходит на «тайной вечери».
Однако по необычной, противной человеческому рассудку логике, так и должно быть, если в священных текстах записано: "… поражу пастыря, и рассеются овцы стада".
Остается только исполнить «реченое в пророках».
Предательство было в «реченое в пророках», так что тут уж ни кому не отвертеться, ни Иуде, ни Петру, ни самому Иисусу Христу!
Но коли предательство так неизбежно, мы бы сказали - непреодолимо, как стихия, то какая же вина в том Иуды? Не в том ли, что он не воспротивился неизбежному?
Может быть вся вина, вся греховность человека и человечества в целом как раз в том и состоит, что ни человек, ни человечество не сопротивляется греху, более того, оно с радостью идет с ним на сделку?
И хотя у человека нет, или почти нет шансов преодолеть грех, вся его «благородность» вся его «безгреховность» – это мера сопротивления греху.
Так ли?
Может быть.
Одно ясно, что у человека нет и не будет собственной силы преодолеть это могучее и грандиозное, действующее от сотворения мира перманентное впадение в греховность. Разве не поражает вот эта обреченность?
Даже у Сына Божия, полнейшая несвобода перед Судьбой, Роком, как хотите, это называйте!?
«Молился говоря: Отче! О, если бы Ты благословил пронести чашу сию мимо Меня! Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет.»
Один, единственный раз дрогнула воля Иисуса Христа. Один единственный раз в нем мелькнул образ человеческий на пути следования "реечному в пророках" и он очень робко попытался воспротивиться неизбежному. Случилось это в ночь накануне казни, в Гефсиманском саду, когда ученики его, несмотря на настойчивые просьбы побыть с ним, уснули мертвым сном.
Один единственный раз вознес он молитву к своему Отцу небесному об избавлении от Рока: "Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как ТЫ." Бог не захотел и чаша не миновала
Образ человеческий в Сыне Божьем мелькнул и пропал - все спят. Даже самые верные ученики спят в час его человеческих мук и сомнений. Ни кто не пришел на помощь, не укрепил духа на "пути следования «реченому в пророках", не поддержал, не отговорил.
Один на один со своим Богом и Бог тоже молчит. Одиночество и жертвенность, разве подобное придет в голову разумному человеку?
Лучшие из лучших оставили, предали и Бог молчит. Как подсказывает разум поступать в таких случаях? Бороться до конца и с "реченому пророками" и с "мертвым сном" своих соратников и с "поцелуем Иуды" и с "отречением" Петра, бороться всеми доступными ему, как Сыну Божьему, способами, тем более что дано ему все предвидеть и знать. Необходимо использовать всю свою божественную мощь для реализации тех нравственных задач, которые он провозгласил в Нагорной проповеди.
Однако "реченое в пророках" сильнее самого Сына Божия и отнимает у него всяческую волю к сопротивлению, он - жертва за грехи людей!
И опять вопрос, если Сын Божий "жертва", то кому он приноситься в жертву? Кто выше и могущественнее его Отца во Вселенной, требующий такой, воистину, высочайшей жертвы? Не Року ли геротодову Бог принес в жертву своего сына, чтобы Рок дал шансы человеку вырваться из колеса смерти?
Но в том то и дело, что человеческое, то есть подчиненное разуму, только мелькнуло и пропало в евангелическом образе Иисуса Христа!
Вот тут и ответ: если не "безумен", то и не «свят», то и далек от Бога и всего лишь человек со своими: "доказано" и "следует".
И как верно сказал Л. Шестов, если можно мир исчерпать научными методами, то и надобности нет в вере.
И действительно, повторимся еще раз, священные тексты не выдерживают даже слабого натиска здравого смысла, не говоря уже о научном методе.
Вопрос в другом, а нужен ли здравый смысл там, где властвует любовь и вера? Ответ очевиден - не нужен!
Вот почему, влюбленный, кажется постороннему человеку безумным, а предмет его восторгов и обожания, ради которого и жизни не жалко, заурядной фигурой.
Неверующие, то есть лишенные благодати Господней, не могут иначе смотреть на верующих: они для них - люди лишенные разума.
К счастью, или наоборот, к несчастью, людей подлинно верующих не так уж много, иначе бы современная цивилизация имела совершенно другое обличье, которое и представить себе невозможно, как рай в котором волки и овцы живут в мире и согласии.
Иуда предал поцелуем, Петр не предал, а трижды отрекся. Следовательно, отречение не есть предательство, а суть предательства по понятиям евангелиста заключен в поцелуи: физическом, земном выражении любви.
"Любовию отрекся", - так можно сказать, но как это помыслить? И самое главное, что из этого следует?
Мы ведь условились, что прочитываем священные тексты христиан разумом, а не сердцем, для которого не существует разумных оснований: люблю не потому что хорош, а хорош потому что люблю.
Следует ли из этого то, что из страха за свою жизнь, как это случилось с Петром, можно отречься от Бога, но отречься за плату, за тридцать серебряных монет - преступление, предательство? Любовь и деньги, божеское и сатанинское уравнены в поступке Иуды и сатанинское поставлено выше божеского, а как же иначе!?
Исаия и Иезекиль обвиняли иудейский женщин вовсе не за склонность к разврату, а за то, что они «не брали денег», как в других народах, а сами доплачивали. Проплаченная похоть телесной любви. Проплаченная похоть любви небесной? Так что ли?
Более того, те десять учеников Христа (Апостолов), которые не предали и не отреклись, не имеют ни каких нравственных преимуществ перед тем, кто отрекся? Петр отрекся, отрекся трижды, (три - священное число, как для язычников, так и для иудо-христиан) и за то, что отрекся, Христос вручил ему "ключи от рая".
"Камень" треснул и раскололся, но Христос говорит:
"Ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах".
И вот, церковь, стоит на камне троекратного отречения от Сына Божия, стоит и учит людей нравственности, требует от них дел, поскольку все заповеди Христовы есть деланье.
Выходит прав был Пелагий, доверившись своему разуму, что "без дел вера мертва" и не прав был Бл. Августин, ссылаясь на пророка Исаию и ап. Павла, когда утверждал обратное, что не делами человек спасается, а единственно благодатью?
Но разве можно выкинуть из сознания, что прежде чем заслужить особое доверие Христа, Петр трижды от него отрекся, отрекся окончательно и бесповоротно, поскольку иначе и не бывает, раз трижды!
Конечно, разум требует дел! А как же иначе? Разве не делами человеческими создано всё доброе и худое в этом мире?
Разве с малолетства нас не приучают трудиться?
Разве без труда накормишь, обогреешь детей своих?
И разум упорно требует, нет - он кричит криком неистовым, чтобы по делам человеку было и воздаяние!
Так спасается ли человек собственными силами, "делами" и "заслугами" или благодатью? И вот это? Церковь стоит на троекратном отречении от Учителя. Вопрос? Да не вопрос, а вызов самим основам разума! Вызов дерзкий, сметающий всё на свете, поскольку отрекшийся трижды, вдруг, начинает говорить от имени Бога!
Но может быть по иным, не человеческим, а небесным законам так и нужно поступать и тот, кто трижды не отречется от своего Бога в час роковой, в час судный, тот и не удостоен чести сидеть с ним одесную?
Ведь и основатель протестантства, Лютер не мог ни чего предложить Богу, кроме своих грехов:
"Вот, Господи, я тебе посвящаю бесчестие и хулу всей моей жизни".
Не добрые дела и усердную молитву, а "бесчестие и хулу"! Как это понравится разуму?
Апостол Павел, в молодости своей, до принятия им христианства, был еврейским юношей Савлом из секты фарисеев, прославился в Иудеи тем, что громил общины первохристиан и судя по тем историческим сведениям эти "мероприятия" не обходились без крови, более того - они по преимуществу были кровавыми.
В чем же заслуга юного, еврейского парня перед христианским богом, если тот не пожалел на него своей благодати?
Зачем же он в заповедях своих требует не одной только веры, но и дел, когда воздает не по заслугам, а по собственному произволу? В чем нравственный смысл этих заповедей, если и евангелие, не говоря уж о самой повседневности, убеждают нас в том, что "благие дела" не гарантируют человеку ни достойной жизни на земле, ни царства небесного?
Если это так, если это - правда, а разум твердит – это так, это правда, то и "добрые дела" ни к чему, достаточно одной всесокрушающей веры, да и веры не надо, ни чего не надо, кроме чуда неожиданного дара благодати господней.
Вот о ней то и нужно молится и жаждать, как путник в пустыне глотка воды. Но ни молитвы, ни мольбы ничего не гарантируют!
Так говорит разум. Иначе говорит сердце. Вот почему, проходя мимо нищего, вдруг, ни с того ни с сего, подаёте ему милостыню. Через минуту-две разум будет хохотать в голос, поскольку знает, что этот нищий вдесятеро богаче вас, что нищенство для многих просто профессия, образ жизни и вечерами этот нищий, переодевшись в костюм от Диора, сидит в ресторане, куда многим дорога заказана, потягивая апператив.
Однако же был порыв, было мгновение, когда захваченный им, поглощенный полностью и без остатка, человек, повиновался безотчетному импульсу и подал милостыню, а разум со всеми своими доводами и основаниям вдруг смолк. На минуту-другую, но смолк.
Так вот, может быть - душа наша знает нечто такое, о чем молчат священные тексты и как знать, выразимо ли это знание в слове, ведь слово по своей сути, есть обращение к разуму, то есть требует все тех же разумных оснований?
Все ли говорят, точнее, всё ли позволено нам знать, что касается таинства веры, ведь не зря же ап. Павел в "1 Послании к Коринфянам" проговаривается:
"Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы".
Следовательно, не всё дано нам знать, и не всё написано, не всё сказано в священных книгах, поскольку мудрость Божия существовала среди людей еще прежде веков, а может быть она была еще прежде человека, и даже прежде сотворения мира.
Но что из того? Разве это объясняет "поцелуй Иуды" и "отречение Петра"? Разве не возмущается разум явной несправедливостью: Иуда от угрызения совести – повесился, и имя его стало проклятием на всех языках мира, а Петр создал, как и было ему завещано, церковь Христову и имя его прославлено в народах? Где справедливость?
Вот ведь как, справедливости требуем мы, и нет нам ни чего дороже справедливости!
И еще: нам хотелось бы ясности, определенности, а коли нет этой ясности и определенности, коли не знаем ответов, то и зачем будить людей вопрошаниями?
Мы давным-давно спим и видим сны. Сны по большей части жуткие, кошмарные. Мучаемся во сне, вскакиваем и, на мгновение, просыпаемся; тех, кто проснулся, спящие называют безумцами и виденное ими, по большей частью не передаваемое словами, иллюзией, бредом, гипнотическим внушением. Но может быть всё так и обстоит? Грёзы любящих, и верящих на самом деле, есть только грёзы о потерянном когда-то рае, а боги давным-давно оставили людей, понадеявшись на их разум? Но и это еще не факт.