5. Дисциплина и моральное состояние войск.
Частично этот вопрос уже был затронут в предыдущих разделах. Но некоторые характерные детали можно добавить:
«Керчь. Крепость
Май 1919 г.
Опять крепость. Все мы несём дежурства по дивизиону...
Гауптвахта вся переполнена. Здесь есть и арестованные за буйство и скандалы офицеры, и красные шпионы, и агитаторы, и просто уголовные особо опасные преступники».
с. Болячев
17 ноября 1919 г.
...
Вчера вернулся наш эскадрон. Неприятное чувство испытал я, когда попал в совершенно новую компанию офицеров. Командует эскадроном какой-то полковник Рутковский – хам, грубиян. Словом, господин с весьма тёмным прошлым и неприятнейшим характером. Со мной он, впрочем, как со старым нижегородцем весьма любезен и предупредителен даже в мелочах...»
с. Лозовики
23 ноября 1919 г.
Эскадроны пошли рысью, ближайшие взводы – Люфта и Вишневского – выхватили шашки и понеслись в атаку... Мы вкатились в деревню по узкой дороге. Пехота их крикнула: «Ура!» …Но и это «ура» не помогло. Красноармейцы легли в канаву, и их всех забрали в плен.
Интересная подробность: как только первые драгуны доскакали до пехотинцев, они крикнули не «Сдавайся!», не «Руки вверх!», а… «Давай сумки!!» (!!!). Это очень типично для Добрармии».
27 ноября 1919 г.
Полковой праздник. Выслали разъезды во все стороны, пока они ещё не вернулись.
В эскадроне идёт пьянство. Достали самогону, скверного и вонючего, и вишнёвой наливки. Господа офицеры тоже «на взводе». Идёт дождь.
...
с. Кривое
28 ноября 1919 г.
...Сегодня было пьянство в 4-м эскадроне
г. Ольвиополь
24 декабря 1919 г.
Началось повальное пьянство. Пьяны все: и солдаты, и офицеры. Прямо тошно смотреть; главное, что сам пьян в дым.
г. Ольвиополь
25 декабря 1919 г.
Праздник прошёл вяло и скучно. Пьянство продолжается.»
г. Краков
30 марта 1920 г.
...
На нас смотрят как на диких зверей. Это и забавно, и обидно...
А наши люди действительно имеют теперь жалкий вид. Английское обмундирование порвалось, истрепалось, покрылось пятнами и заплатами. Лучшие вещи давно проданы: проданы и нарядные полушубки, и вообще зимние вещи, а летние ещё не получали.
Вчера накормили нас только утром кофеем, затем люди целый день ничего не ели и получили обед только ночью в 11 часов!
Вообще наш русский солдат никогда не умел одеваться. Взять хотя бы англичанина: будет себе носить свои вещи – правда, они сделаются рваными и мятыми, но хулиганского вида у него никогда не будет. Наш же «серый герой» ухитряется так напялить на себя тот же английский френч, что похож на куль муки, а через месяц уже у него такой вид, что с ним страшно встречаться в тёмном углу. Иностранный солдат, идя в место, где его увидит народ, подтянет пояс, отряхнётся от пыли, оденется, вычистит сапоги, наш же как был без пояса, с расстёгнутым воротником, с развязанными башмаками и надетой криво фуражкой, так и пойдёт, находя как будто в этом даже особенный шик или какую-то лихость».
Вот ЭТО – очень интересное наблюдение. Мне всегда казалось, что стремление появиться «на людях» в самом затрапезном и расхристанном виде появилась в нашей армии после революционных событий Февраля 1917 года и «передавалась по наследству» с тех пор. Однако ротмистр Столыпин, как видим, говорит об этом совсем другое: «...наш русский солдат никогда не умел одеваться».
6. Лечение раненых в Одессе.
«14 февраля 1920 г.
Вот уже давно я забросил свой дневник, но это не по моей вине. Сколько пришлось пережить за это время всяких мучений, и нравственных, и физических! Теперь у меня нервы истрёпаны, здоровье расшатано: я старая измотанная кляча, никуда не годная...
В полубессознательном состоянии я еду по улицам Одессы. Город представляет жалкую картину. Магазины почти все закрыты; жители мечутся в каком-то лихорадочном состоянии.
Оказывается, нигде в лазаретах нет места. Меня с трудом устраивают в только что открытый лазарет Союза городов. Но не отдых сулит мне это, а только начало новых мучений и испытаний. Нас ведут в приёмный покой и кладут на землю, на соломенные маты. Больные лежат рядами; тифозные, вперемешку с другими, полные вшей, заражая друг друга, в грязи, в изодранных шинелях. Иногда появляются сестра или доктор, быстро обходят больных, но ни лекарств, ни какой-либо помощи всё равно не дождёшься. Температуру не меряют, пить дают прямо сырую воду.
Рядом со мной лежат доктор Гукасов - наш полковой доктор, Вишневский и Гоппер. На пятый день нам делают ванну. После горячей ванны заставляют подниматься по крутым лестницам на третий этаж и кладут на носилки в нетопленой комнате. Нет даже одеяла, чтобы укрыться. Градусов в комнате самое большее 3-4. Санитар из жалости даёт мне свою шинель. Мои вещи взяты в дезинфекцию.
Приходится устраивать скандал, и меня переводят в более тёплое помещение. «Более тёплое» - это, конечно, понятие относительное, ибо градусов там, наверное, не более восьми. Вместо одеяла на меня кладут матрац, набитый соломой. Холодно и голодно.
.................
Так проходит 22 дня. События идут своим чередом, и наступают грозные дни. Ростов, Таганрог и Новочеркасск захвачены красными; полк наш уже где-то под Вознесенском в тылу у большевиков».
Комментировать тут нечего. Можно понять отсутствие лекарств и удобств, но почему раненых и тифозных поили сырой (!!!) водой понять невозможно.
7. Отношение к евреям. Польские лагеря для интернированных.
Частично эти проблемы уже были затронуты в других разделах.
Не секрет, что в белой армии многие рассматривали евреев, как одну из причин всех революционных бед России. Отсюда и отношение к ним, описываемое Столыпиным:
«с. Гнилец
2 декабря 1919 г.
...
В 7 утра полк пошёл на северо-восток, а я на запад. Утро было чудесное. Мороз и ясное голубое небо. Под ясными лучами зимнего солнышка местечко имело унылый вид. Все жидовские дома разгромлены до основания. Выбиты стёкла. Выломаны двери. Жиды попрятались. У огромного пруда горит один еврейский дом. На утреннем морозце густой беловатый дым поднимается почти вертикально.
Мне припомнилось место из «Тараса Бульбы», где сказано: «Он разорил уже 18 местечек и пошёл на главный город Краков» или что-то в этом роде...»
«г. Белая Церковь
7 декабря 1919 г.
Я немного ожил. Вчера полк вёл бой где-то около Фастова, но я ещё при обозе, который оторвался от полка...
Фастов имеет вид мёртвого города. Вся еврейская часть разгромлена так, как я ещё себе не представлял, чтобы город мог быть разгромлен. Ходорков и Корнин пустяки в сравнении с Фастовом. Дома не только все без окон и без дверей, но, по крайней мере, из пяти один сожжён дотла. Но жиды живут. Уже смотришь, из домика, который со стороны улицы имеет совсем нежилой вид, где-то из какой-то скважины вьётся узенькой струйкой дым. Значит, уже вернулся хозяин и где-нибудь под чердаком устроил себе логовище...»
..........
«...На следующий день мы достигли местечка Новая Ушица, где наконец встретились с польскими войсками. Одеты они во французское обмундирование ярко-голубого цвета. И признаться, вид у них весьма опереточный, но, в общем, одеты они чисто и аккуратно. Физиономии у них розовые и раскормленные, и рядом с нашими солдатами, ободранными, худыми, обтрёпанными и покрытыми с ног до головы засохшей грязью, эти чистенькие, вымытые, подтянутые, хорошо одетые солдатики выигрывают. Но это именно на вид, по крайней мере, не солдаты, а «солдатики». Видим и офицеров. В общем, у наших куда более боевой вид и, вообще, в наших чувствуются бойцы, чего нельзя сказать про поляков.
Ночевали отвратительно – без фуража и голодные. 14-го прибыли в Ставчаны. 15-го в местечко Замехов. Местечко разгромлено казаками и на две трети сожжено. Жиды частью бежали, частью перебиты, достать ничего нельзя. Вообще, картина полного разрушения».
с. Женишковцы
2 марта 1920 г.
...
Поляки роют вокруг Виньковцев окопы и для этого выгоняют на работу мужиков и жидов. Под Ушицей поляки переходят в наступление. Ходят слухи (из польских источников), что Добрармии уже нет. Если это так, то наше дело плохо. Впрочем, мало ли что врут».
«с. Ольховка
8 марта 1920 г.
Очень скучно и голодно. Поляки определённо считают нас чем-то вроде военнопленных и, по-видимому, воюют они не столько против большевиков, сколько против России.
Наша «эвакуация» затягивается ещё на 4 дня. Говорят, что перебрасываются польские войска на Галицию. Для чего?
Поляки определённо морят нас голодом. Сегодня я ложусь спать на голодный желудок. Хлеба не выдали, мяса выдали так мало, что противно смотреть. Брать нельзя, а покупать не хватит денег.
...
У польских комендантов беспорядок такой же, как у наших. Повели солдат в поезд-баню, где вода оказалась холодной, и дали подобие ужина».
И вот, картинки быта добровольцев в Польше:
«г. Львов
24 марта 1920 г.
...
Вчера многие наши офицеры удрали уже в город, миновав рогатки с охраняющими их добродушными часовыми. Сегодня уже стало строже, так как вчера многие вернулись в пьяном виде и, кажется, со скандалом. Удивительно, как наши не умеют себя вести!
...
Город очень красив. Огромные церкви и здания, красивого стиля. Прекрасная площадь с памятником какому-то крулю Яну. Против памятника здание городского театра. Вообще, совсем европейский город, но противно то, что много жидов. Жиды здесь ходят в длинных пальто с пейсами – словом, совсем библейский вид.
...
Оказывается, наши вчера опять учинили какой-то дебош со скандалом, и сам генерал Промптов просил польские власти не пускать офицеров в город. Стыдно за наше русское хамство. Не могут вести себя прилично.
........
В Варшаву приехал генерал Шиллинг, так доблестно бросивший нас под Одессой. Он тоже ведёт какие-то переговоры с Пилсудским и польским командованием. Третьего дня дверь нашего помещения открылась и к нам вошла какая-то личность в невиданном дотоле мундире. На голове кепи вроде польского, серо-зелёного цвета; вокруг околыша обвиваются два толстых золотых жгута, а спереди вместо польского орла - сильно выпуклая золотая кокарда русского образца, но более круглая. Шинель приблизительно такая же, как и у поляков, но на тесаке… нечто совершенно неожиданное – русский георгиевский темляк!!!
Личность заговорила по-украински и предложила украинцам поступать в войска генерала Омельяновича-Павленко, которые борются с большевиками и уже заняли Умань, Черкассы, Елисаветград и Екатеринослав, названный теперь Сечеславом. Бедный Екатеринослав».
..
«г. Перемышль
29 марта 1920 г.
Покормили нас супом из капусты с мясом, настолько тухлым, что вся казарма наполнилась вонью, и посадили в вагоны. Вернее, не посадили, а напихали по 30 человек (без нар) в вагон. Хлеба, конечно, не дали.
Вечером было ужасно тягостное столкновение с комендантом станции. Тяжело иметь дело с победителями (хотя нас они и не побеждали), но с заносчивыми и самодовольными хамами совсем невыносимо. Началось с того, что нас заставили выждать, чтобы «дать нам понять». Потом по телефону говорилось по-польски (якобы, мы не понимаем), что надо «накормить какой-нибудь дрянью этих дорогих союзников»… Потом на замечание Львова, что нас буквально морят голодом, польский солдат вдруг заорал, что «нас вы в 1914 году вешали (?), так теперь сидите смирно» и т.д. Всё это в присутствии польского офицера. Когда Фиркс ему заметил, что мы всё-таки союзники и вместе воевали, он только презрительно пожал плечами.
Всё это действует на нервы, тем более что самолюбие наше давно уже страдает. Видеть грубое отношение какой-то 23-летней польской обезьянки, затянутой в узкий мундир какой-то тыловой крысы, к герою кн. Львову, Георгиевскому кавалеру, – это приводит меня в бешенство.
Вечером нас также не кормили. Сегодня первый день Пасхи...
ст. Скальмержице
(Skalmierzyce)
1 апреля 1920 г.
Мы переехали границу бывшей России ночью и теперь стоим в германской Польше. Забавно слушать разговоры поляков, когда речь касается Германии. Это целые обвинительные речи, настоящие потоки самой отборной брани. Редко видывал я где-нибудь такую ненависть одного народа к другому. Посмотрим, что будет дальше».
Вот на этом и закончим обзор содержания военных дневников ротмистра А.А. Столыпина.
Все материалы взяты из издания: Столыпин А.А. Дневники 1919-1920 годов. Романовский И.П. Письма 1917-1920 годов. – Москва - Брюссель: Conference Sainte Trinity du Patriarcate de Moscou ASBL; Свято-Екатерининский мужской монастырь, 2011.