Муссон — периодический ветер, несущий большое количество влаги, дующий зимой с суши на океан, летом — с океана на сушу.
Он приходит ко мне, как обычно, незваным. Просто нагло заваливается, ставит на стол покрытую пылью веков бутылку кубинского рома, или чилийского кислого вина, или просто небрежно кидает на стол запечатанный сургучом пакетик великолепного душистого чая; кидает пиджак на мой диван и вальяжно разваливается в любимом кресле, что стоит напротив всегда раскрытого окна. Я уже привык к подобным выходкам, и, знаете, чаще всего мне это даже нравится.
Сегодня он пришел с мадерой, упаковкой тонко нарезанного хамона и коробочкой шоколадных ароматных трюфелей.
-Ты нынче не в духе. Что-то случилось? - негромко спрашиваю его, пока разливаю терпко пахнущее вино по бокалам.
Он лишь невесело усмехается:
-Нет, все как обычно. Ты же знаешь, сейчас зима. Зимой я всегда суше. И злее.
-Перестань, - говорю ему я и сажусь в кресло напротив, закинув ногу за ногу и укутавшись в шотландский плед. - Кто в этот раз тебя разозлил? Ты не появлялся в моем доме с самого августа, а тут вдруг... Я не против, ты же знаешь, просто люблю, когда все обосновано.
-В этом твоя беда, - глаза его, зеленые и глубокие, как морская бездна, смотрят с досадой и даже какой-то едва скрываемой злостью, - ты не выносишь спонтанности. Тебе все надо разложить на молекулы по полочкам, вывернуть наизнанку, понюхать, потыкать, свернуть обратно, понять, как оно, черти тебя дери!, работает. У тебя никогда ничего не бывает "просто так"! Но ты когда-нибудь поймешь, что не все в этом мире объяснимо и доказуемо?! Что есть такие вещи и явления, суть которых нельзя "обосновать"?!
-Хватит уже срываться на мне. ты пришел к другу выпить хорошего вина и рассказать о себе, или перемывать косточки моим скелетам в шкафу? Со своими проблемами разберусь как-нибудь сам, спасибо за заботу.
Мы долго молчим, смотрим как за окном под истерику ветра мечутся на мокрых черных деревьях последние блекло-желтые листья, и могучие чернильные волны бьются о несокрушимые оплоты скал. На душе становится вновь промозгло и одиноко. Может он и прав? Нет, сегодня я определенно не хочу об этом думать!
- На моих глазах сегодня убили того грабителя. Новости смотрел? Так вот. Знаешь, это опечалило меня до невразумления, - тихо и очень грустно начинает он, скользя взглядом по моим книжным полкам. - Никогда бы не подумал, что можно так сильно скучать по чему-то давным давно ушедшему.
-Погоди, ты знал этого человека?
Он пристально смотрит на меня, прижав бокал к разгоряченному виску и вдруг начинает смеяться: его всегда смешит, когда я удивленно вскидываю брови. Он говорит, что со стороны это выглядит очень забавно.
-Человека? нет. Я говорил о холодном оружии, - и он вновь становится спокойным и очень печальным. - Знаешь, я хорошо помню те времена, когда пистолей еще не изобрели. Шпага, меч, сабля - неважно! - были символами чести. Вот идешь ты по прошпекту, представь, идешь, и тут тебе навстречу дон Алеварди. А ты видел, как вчера после бала этот самый вышеозначенный дон приставал к твоей даме. Подходишь ты к нему и говоришь: "Монсиньер! Доброе утро. Прошу пардон, но вы скотина!". Дон Алеварди, конечно, все отрицает, судя по красным глазам его утро отнюдь не доброе, и драки он явно не желает. Но твоя честь втоптана в грязь, ты обязан разрешить ситуацию по-мужски. Понимая, что выхода нет, ты стягиваешь с руки перчатку и на глазах у всего честного люда хрясь этой перчаткой дону по морде. "Сегодня ровно в полночь в центре третьего прошпекта я буду ждать вас. Если вы - уважающий себя мужчина, то придете один" - и гордо уходишь по своим делам. И знаешь, что самое приятное, - с риторической интонацией вопрошает он и внезапно устремляет пытливый серьезный взгляд на меня, - победит не тот, кто быстрее опорожнит кобуру или, выдержав эффектную паузу, трижды выстрелит в упор. Нет. Победит тот, кто ловче, маневренней, искуснее. Кто знает не только базовые выпады или уколы, а настолько поднаторел в искусстве дуэльного танца, что изобрел уже даже несколько собственных па. Кто любит и чувствует свое оружие, кто имеет настоящую выдержку и выносливость, кто не бьет ниже пояса и в спину. Пусть вы звените клинками вот уже битых полчаса, вымокли как мыши, выдохлись как крестьяне после тяжелого дня, но так и не пролили ни капли крови друг друга. Пусть. Но это был поединок чести. И главное в нем - не убийство. А торжество божьего суда. Минут еще через 15 дон Алеварди бросает шпагу на мостовую, раскрывает ладони и, едва переводя сбивающееся дыхание, говорит: "Да, я был чертовски неправ. Клянусь шпорами святого Георга, отныне я и реплики не отпущу в адрес Вашей дамы, хотя она и аппетитнейшее создание на свете". Твоя честь отмщена, справедливость восторжествовала, все счастливы. И вот вы с доном, дважды побратавшись и положив руки друг другу на плечи, идете в ближайший кабак, чтобы отметить все это дело.
А что сейчас?! Ты знаешь, этот парнишка ведь не из-за хорошей жизни полез грабить банк. Его мать свалила болезнь сразу после гибели отца, а сестренка еще совсем маленькая, чтобы тихо сидеть в углу, когда в доме нет ни крошки еды. И вот сейчас его грохнули без суда и следствия только потому, что он струсил и побежал. И все теперь радуются и бьют в ладоши: "Правильные копы! Хорошие копы! Виват-виват", а что будет с семьей этого воришки уже никому не интересно.
-Ты хочешь сказать, будь у него шпага, он отвоевал бы награбленное золото и ушел бы победителем? - саркастично вставляю я, пока друг на секунду умолкает, обмакивая губы в алой терпкой жидкости.
-Ты неизменно прямолинеен, - вздыхает он. - Нет, я всего лишь хочу сказать, что с появление огнестрельного оружия этот мир порастерял изрядную толику чести.
Он уходит после рассвета, сразу, как только на улицах гаснут фонари и последние блеклые звезды. Но каждое его появление, каждый недовольный взгляд и долгий, полный горечи, монолог остаются в моей памяти навечно. И мне кажется, благодаря ему, я каждый раз еще на один шаг приближаюсь к пониманию этого сложного, безгранично жестокого, но удивительного мира.