МИМО (З.К.)
Он нашёл ее в Интернете. Нашёл и потерял. Непоправимо, бездарно, по глупому стечению обстоятельств, словно специально разбросанных между ними кем-то. И по-настоящему трагично. Потому что Он потом понял, что потерял тогда, скорее всего, самое большое и настоящее, посланное ему в жизни Творцом, мимо чего он...
А!.. Что там говорить?!
Но говорить ему об этом хотелось, очень хотелось. Потому что думалось об этом постоянно. Хотя обычно он не был привычен говорить о своем личном с кем бы то ни было.
Если что-то подобное, волнующее и мучащее, в его жизни когда-то и случалось, то все переживания переплавлялись, сублимировались во что-то творческое, менявшее изначальное до неузнаваемости.
Но в данному случае у него это все никак не случалось. Сублимации не происходило. А все это в нем бурлило, бурлило, где-то слева вверху груди, в самой глубине, болело, но в творческую капель или поток, это никак не выливалось.
Он часами мог смотреть на её «Skype Name» цветочного типа, зеленым ромбиком со слегка округленными углами подтверждавшим, что она в сети. Когда этот ее "Ромбик" был бледен и пуст, его, бывало, охватывал такой страх за неё, за то, что вдруг что-то с ней случилось и её уже, не дай Бог, вообще нет и никогда уже не будет, что иногда срывался и начинал, было, ей писать что-то, но...
Этим «но» было то, что он, считавший сам себя неплохо владеющим словом, нужных слов, чтобы все ей объяснить, просто не находил. Требовалась малейшая заминка, чтобы он, сбившись с высокого полёта чувств и мысли, возвратился к серой и унылой правде-реальности.
«Ну, что я в самом деле? Что за паника? Что со мной? Что тут сейчас уже можно?.. Глупо все это как-то... С чего я вдруг взял, что там что-то случилось? И что ей хоть что-то про меня помнится?! Нелепо все это до неприличности... Взрослые люди. Да и время в любом случае свое, наверняка уже, что-то «приговорное» про меня и все то наше общее произнесло... И вообще все это...» И т. д. с тому подобным.
Иногда вдруг Он просыпался среди ночи, весь в поту от одного и того же, увиденного во сне. С небольшими вариациями. И непременно под музыку старого органа, который то ли на самом деле был в этом его сне старым, и, время от времени его заедало (не знаю, может ли на самом деле заедать орган).
То ли что-то там, в этом его сне, было вообще со звуком неладно; звуковая дорожка дергалась и прерывалась, словно орган был... Впрочем, про орган уже сказано.
Но там, в этом его сне, не было смысловых звуков. Вообще. Были и слова, и даже крики, но... Они были беззвучными. Неслышными. Никому. Даже тем, кто их производил.
Да, собственно, в этом сне не было ничего, сильно отличающего его от снов других людей. Во сне, так бывает, что видишь перед тобой что-то то ли ужасное, то ли наоборот, а двинуться в нужном диапазоне скорости, куда хочешь, не можешь. И тогда кричишь, хочешь кричать, но не можешь. И просыпаешься.
Или, бывает, еще обидней, когда все - вот-вот... Счастье, радость, наслаждение вот-вот в полном объёме потоком должны ворваться в реальность бытия, ты в предвкушении долгожданного чувственного "приза" со вкусом "победы", и вдруг какая-то сволочь тебя будит.
Нередко такой сволочью оказывается обычный будильник, жена, муж, еще кто-то из числа завоеванных уже "призов", а то и коллега по работе, если заснул на работе, безжалостно разрушающие твое почти наступившее счастье требованием вставать и делать что-то, никакого отношения к счастью не имеющее. Будь оно неладно!
Знакомо вам это? Мне кажется, что многие что-то в этом роде должны были бы ощущать. Однако, коллективность ощущения остроты разочарования, утраты, страха и боли при пробуждении, думаю, не меняет. Сон остается сном, а жизнь жизнью.
В этом Его сне Она от Него уходила. Навсегда. Бесповоротно. Не оглядываясь. Хотя и очень медленно, как в "рапиде". А он пытался за ней бежать, да ноги его не слушались, они тоже были в "рапиде". Он кричал, рвал, черт побери, глотку, но не слышно было ни звука, ни писка, ни хрипа. Только этот "долбаный" орган, который никто не удосужился починить, а если это была фонограмма, то почему никто не уволил этого бездаря-звукорежиссера?! Почему-у-у?!!
И все это он видел с точки, как бы стороннего наблюдателя, с точки, с которой это видела бы кинокамера, если бы снимался фильм.
Надо признаться, что после того, как Он пришёл в кино, все, что с Ним происходило или приходило ему в голову во сне и наяву, Ему виделось исключительно в форме последовательного аудиовизуального ряда. Именно так, как как видит режиссер, снимаемый им фильм в процессе съемок.
Не стоя непосредственно рядом с играющими на площадке свои роли актерами, а, как и положено грамотному режиссеру, через монитор, подключенный к камере. То что, действующим лицам разыгрывавшейся на съемочной площадке комедии, драмы, трагедии, экшн, триллера или прочего часто был он сам, сути дела не меняло нисколько.
Он хорошо помнил сказанную кем-то из великих голливудцев истину: «Лучшим фильмом, который вы может спродюсировать, является ваша собственная жизнь». Вот он и продюсировал, и снимал, и сам играл. Иногда, бывало, заигрываясь, он проигрывал, но порой случалось, что и наоборот, выигрывал, получая от жизни и людей соответствующие призы. Нередко в денежной форме.
В этом Его «фильме-сне» Она была прекрасна, как никогда...
Ха, «никогда»! Да Он в жизни своей ни разу её не видел! Ни на фото, ни на видео, ни в реале! Ни-ког-да!
У Него не было даже Её словесного портрета, хотя, если честно, в силу своих прежних навыков и обширных связей ему не стоило бы никакого труда её «вычислить» в полном объёме, включающем фото в фас и профиль с прочей фото и видео фиксацией, домашним адресом, подробной биографией, подробностями истории всех ее значимых контактов, вкупе со всевозможными справками, описывающими различные стороны ее жизни, положения и судьбы, с исчерпывающим психологическим портретом, гражданско-политической характеристикой и особыми приметами, готовыми для составления полноценных оперативно-розыскных ориентировок и организации соответствующих мероприятий.
Но это он сразу для себя, не задумываясь, отверг. Случай-то был особый, обстоятельства и отношения иными. Перспективы тоже. И в этой Её анонимности, в этой Её тайне, было для него нечто неприкосновенное, что-то такое, что делало эти анонимность и тайну самоценными, а Её саму неповторимой.
Сама она как-то избегала себя описывать, хотя про себя рассказывала очень много и охотно. Иногда Он пытался угадать, какая она, и играл с ней в «Угадайку» по поводу отдельных конкретных деталей, в том числе её внешности.
Иногда Она эти его "угадай"-версии добровольно подтверждала, иногда напрочь опровергала, иногда просто отмалчивалась.
Но он, как бы это кому-то ни показалось странным, РЕАЛЬНО ЕЁ ВИДЕЛ. Он знал до малейших черточек и её лицо, и её тело, и, возможно, даже её душу до самых сокровенных уголков. Он знал запах Её волос и Её тела. Он мог бы ее нарисовать, слепить, создать, как Бог, если б, конечно, умел это делать.
Хотя на самом деле Он всего лишь слышал ее многотембровый волнующий и глубокий голос, посредством которого до Него доходили Ее мысли, взгляды, планы, мечты, прошлое, настоящее и даже еще не осуществившееся. А еще её совершенно неповторимое дыхание.
Конечно Его вполне можно было бы посчитать сумасшедшим только из-за одного того, что Он реально думал, будто любит Её больше жизни. Но еще больший повод так про себя думать, он дал бы тем, кто каким-то образом мог подслушать в его душе уверенность в наличии и у нее такого же чувства к нему. Двое сумасшедших - классная парочка. Во всяком случае в его душе этот фантом казался ему реальностью.
Что касается ее, то в реальности Она его прекрасно знала и видела таким, каков он есть. И на фот, и на видео. Его было довольно много во Всемирной Паутине.
Но знала о нём куда больше, чем было о нём в Сети. Она знала о Нём все. Буквально всё. И о хорошем, и о плохом в нем и Его характере, что, разумеется, есть в разной степени в каждом. Она знала обо всём прекрасном и ужасном, что в Его жизни когда-то случалось, что происходит сейчас, и произойдет или, если точнее, скорее всего произойдет в его дальнейшем.
Он раскрылся перед ней до конца, что для него было абсолютно несвойственным. Поэтому многое из того, что знала о нем она, не знал и знать не мог о нем никто. В том числе о большинстве шрамах на его лице, теле, душе.
И эти их, пусть неравноценные, знания и представления друг о друге, точнее постепенное познавание и ощущение друг друга, делало их необыкновенно близкими. Как никогда в жизни. Во всяком случае именно так Ему казалось. Скорее всего и Ей тоже.
По факту же, они стали неразлучными и необходимыми друг другу.
Они часами и ночами напролет «зависали» в Сети в общении. Говорили по «Скайп», писали друг другу деловые, критические и даже очень нежные, самые разные письма, стихи, делились впечатлениями от увиденного, просмотренного, прочитанного, прослушанного и надуманным. Строили даже планы совместного творчества...
Они мечтали о встрече. Они ее обсуждали в деталях. Они готовили для нее свои души и тела, выстраивая все это по какому-то особому закону, который сами писали.
Их первая встреча должна была состояться... в темноте. Да-да, в полной темноте. Чтобы не отвлекаться на пустяки посредством беспощадного и срывающего покровы внутреннего очарования видения глазами, что, разумеется, было обратным познанию сущности. Глаза видят, как раз поверхностное, затрудняя увидеть глубинное.
Встретиться они хотели в одной из случайным образом выбранных стран, что оба по своему положению и уровню достатка вполне могли себе позволить. В одном из отелей, выбранном не случайно, а в соответствии с их взаимным согласием.
Они много чего продумали и придумали. Ведь это так важно - первая встреча. Когда можно все сказать, сделать, почувствовать, вдохнуть и не выдохнуть ВЖИВУЮ.
Они договорились, что свое реальное визуальное «прозрение» относительно друг друга они будут осуществлять постепенно, по мере подтверждения и/или опровержения всего остального. Они прекрасно в этом, да и во всём другом, друг друга понимали, дыша, думая и чувствуя в одном направлении и едином ритме.
Надо сказать, что он просто наслаждался и Её голосом, и Её речью, и слогом написанных Ею текстов, в которых было что-то врожденное, воспитанное и потрясающее, обрамленное и отточенное тонким вкусом.
Он читал и перечитывал ее письма, стихи, прозу и то, что мог прослушивать в записи.
И это были не только разговоры и нежные шёпоты, но и музыка, и картины, и фотографии, которые Она Ему присылала. Она вся была человеком Искусства. От кончиков волос до кончиков пальцев. Искусство было Её профессией, Её средой обитания, Её жизнью и одним из главных смыслов.
Он тоже, был для искусства человеком несторонним. Однако, во-первых, для искусства, в отличии от неё, отнюдь, если честно, не с самой большой буквы, без особых тонкостей, но со множеством деловых, политических и экономических смыслов, целесообразностей и стимулов. И соответствующих моменту оговорок, увы, не только по Фрейду.
Хотя, как это подтверждало многое и многие в его жизни, талантом и весьма незаурядным он в определенной области искусства реально обладал и имел посредством него свои личные серьезные успехи и достижения.
Во-вторых, в его жизни искусство... Нет, будет точнее сказать, что к нему, к искусству, он подошел после весьма бурной, тревожной, зигзагообразной жизни, по своей сути, война и бойца и в значительной степени удачливого игрока в азартную игру, правила которой понимал лишь он сам, и то, невсегда верно.
Эта игра называлась «Его жизнь» и была тесно связана с жизнями других людей, с судьбой его страны и даже отчасти с судьбами других стран и других людей в этих других странах.
Вот такой он был этот «талантливый труженик-передвижник», сражавшийся в этой жизни-игре на каждом шагу своего неординарного выбора. А сам эту свою жизнь Он называл «бегом с канистрой бензина по минному полю». Но сейчас не об этом речь.
Он не мог достаточно четко вспомнить, как и когда они впервые столкнулись во всемирной «паутине» и почему «зацепились» друг за друга. (Часть архива их переписки уничтожил подлый вирус или что-то в этом роде).
Да, это и неважно. После всего происшедшего ему казалось, что Он знает Её всю свою жизнь. И Он не очень "ревизировал" сей весьма спорный тезис.
Но пора рассказать и о конце истории.
С какого-то момента Он сам сознательно начал откладывать эту их "великую историческую" встречу в реале.
Нет, не потому что передумал или реально чего-то боялся; разочарований или собственного несоответствия. Просто само предвкушение этой встречи и того, что за этим должно было последовать, доставляло его самоценное и относительно самодостаточное наслаждение.
Дальше должна была продолжиться жизнь, пусть, новая в каком-то смысле, но до этого текущая только по их, Его и Её, особым Законам. А дальше все могло и наверное бы потекло по законам всемирным и даже всемирно известным.
И он смаковал, лелеял, по капельке вбирал, вдыхал в себя то богатство, что эта их общность, эта их находка друг друга в сумасшедшем и беспутном мире несла им в настоящем и сулила в будущем.
Возможно, он тогда был похож на чересчур тонкого маньяка-ценителя... Ценителя чего, спросите? Да, чего угодно, но штучного. Хотя бы, для примера, ценителя настоящих сигар (хотя это на самом деле может быть что угодно).
Когда в руки подлинного фаната-ценителя попадает искомая, раритетная ценность, та же редчайшего сорта сигара, он, если он истинный ценитель, будет тянуть время для... настоящего наслаждения предвкушением. Курить потом. Ну, что такое курить? Даже самую прекрасную сигару. Покурил, кайф получил, что дальше? Кайф по "Всемирному Закону Несохранения Кайфа" рано или поздно... И что тогда останется? В сухом остатке - воспоминания? А часто ли мы к ним, к воспоминаниям возвращаемся? А в реальности, в сухом остатке, что остается? Всего лишь та же обыденная, серая и унылая как правда, жизнь. Понимаете?
Как сказал, возможно, о самом прекрасном в человеческой жизни, о любви и страсти, один великий и очень циничный французский писатель-сердцеед, "Оргазмы не запоминаются, они живут лишь в момент их... ближайшего предвкушения и свершающегося ощущения. А потом, в памяти, остается лишь то, что было до и, что случилось после".
Наш герой наслаждался этим "до", бережно его смакуя.
К тому же внешние обстоятельства Его жизни ставили этой их встрече все новые и новые препоны. Наконец, когда все уже практически было согласованно и готово, Он весьма неожиданно заболел.
Открылись, как говорится, «старые раны», и, Он угодил за океаном в больницу. И довольно надолго.
Вам не знаком случайно «эффект матрёшки», когда в эти самые больницы-лечебницы попадаешь? Если кому-то не знаком, поясняю: это когда, как в матрешке под одной оболочкой-болезнью вдруг обнаруживается еще одна, под ней еще и так далее.
Короче говоря, дела Его со здоровьем весьма резко осложнились. Причем до такой степени, что время уплотнилось и таймер отсчитывал, если не последние дни, то уж точно последние месяцы.
Он, конечно, был всем этим не просто удивлен, а просто ошарашен, что вполне легко понять. Нет-нет, да вдруг - хрясть!
Естественно в такие периоды на человека обрушиваются тягостные размышления о бессмысленно прожитом и бесполезности начинать что-либо в условиях отсутствия перспектив и бездарно проигранного бега "с канистрой бензина по минному полю". Короче, пришлось нашему герою подводить свои неутешительные итоги и предпринимать завершающие жизнь любого ответственного человека меры в рамках принятых финальных процедур.
Ему пришла мысль, несколько запоздалая, однако, что не имеет он права втягивать в свое безысходное любимого, такого хорошего, душевно близкого, но географически, ой, как, далекого от него теперь человека.
«Зачем ей вообще обо всем этом знать? Исчез и исчез. Ну, приговорит она меня мысленно к званию «подлец», зато ни жалеть меня, ни сама мучиться не будет», - примерно так рассуждал Он тогда. И, возможно, был по-своему прав.
А тут еще и средств связи врачи, бедолагу, лишили. И стал он жить-доживать, и добро свое, ранее нажитое, по совести распределять, закругляя все свои дела- "бизнесы" в этой жизни, подумывая о другом.
И вот вдруг оказывается, что весь этот трагедийный уже срепетированный финальный акт откладывается; диагноз не подтвердился. Окончательно и однозначно. Можно кричать "Ура!" и идти пить шампанское.
И тогда он снова выходит на связь с ней. Он почти счастлив. Ещё бы! Будет жить, и впереди у него почти целая жизнь, и такая женщина, и такие планы, их планы, и, конечно же, та самая судьбоносная встреча со всеми вытекающими последствиями.
И Он радостный звонит ей и плетет что-то не вполне ясное про то, что было и обещает звонить, писать и прочее. Клянется окончательно выйти "из подполья". "Торпеда"-то, как в том анекдоте, "прошла мимо".
Чем интересна жизнь, так это полной непредсказуемостью новых выборов, которые она нам без всякого нашего согласия на это предлагает. Причем каждый день, каждую минуту и мгоновение. И мы должны каждый раз делать этот свой личный выбор между альтернативными вариантами Творца и Его антипода.
Так, вот, так случилось, что больше он ей не позвонил. Поскольку после всех бед и неожиданных радостей борт судна под названием «Наш герой» неожиданно разорвало совсем в другом месте. Новая "торпеда" мимо не прошла.
Он надолго оказался привязанным к постели и отключенным от связи. И дело его по всем канонам медицинской науки должно было закончиться плохо, хуже не бывает, но тут сработал «человеческий фактор». При чем именно Его "человеческий" фактор.
Ему надоело зависеть от судьбы и он разозлился и вступил в борьбу, ломая, как это ни раз с ним уже бывало, её о собственное колено. Он взял болезнь, державшую его в своих лапах, и сам схватил её за горло. Крепко схватил. Так, что она не выдержала и... да-да... выпустила его из своих смертельных объятий.
Через пару месяцев он выписался из госпиталя, причем даже не выписался, а сам ушел. После чего уехал очень далеко в Азию, где, как ему говорили, иногда делают чудеса.
Более трех месяцев его ни для кого не было, и некоторые естественно даже стали о его существовании забывать. Нормально.
И тогда он вернулся. Живой и здоровый. Горящий желанием творить, работать, воевать, любить. Жить, если одним словом.
И вот... Да, тогда он с волнением вошёл в архив своей переписки с Ней.
Там было то, чего он более, может быть, и боялся подсознательно, но о чем не хотел думать.
Из ее последнего письма следовало, что она сделал вывод, что он просто несерьезный человек, который «просто взял и исчез, не подумав о том, как к этому отнесется та, кто к его судьбе совсем даже не равнодушна и..»
И тут Он отчётливо понял, как Она в этом права. Он исчез, желая того или нет, но о ней, так получилось, что не подумал. И это точно. Это бесспорно и неопровержимо. Не подумал. И какие, спрашивается, после этого у него могут быть оправдания?
Совершенно верно. Никаких.
Надо сказать, что в Его характере всегда было то, что он очень редко ссорился с кем-либо из близких Ему людей. Но если уж ссорился, то мириться у него как-то уже не получалось никогда.
Здесь он не ссорился, и с ним не ссорились. Но добиваться любой ценой в этой ситуации понимания и прощения с Её стороны, как ему тогда показалось, было для него неправильным, чрезмерным, безответственным и недостойным.
И он на связь с ней больше не вышел, решив оставить все так, как есть. Действительно, все его оправдания и объяснения выглядели бы пошло и нелепо. Да и время...
Времени действительно прошло немало, и он имел все основания полагать, что теперь уже он никак не имеет права на вторжение в Её жизнь, в которой, наверное, уже что-то сложилось с кем-то другим. А этого Он просто уже не хотел ни знать, ни понимать. И Он запретил себе даже думать об этом. Тем более, что все «торпеды» в любой момент могли к Нему вернуться.
И Он, скрепя сердце, оставил эту их незаконченную историю на самом взлете их отношений, на сладостном предвкушении того прекрасного, что по иллюзорному человеческому представлению могло бы их сделать навсегда счастливыми.
Они, Он во всяком случае, уже был с Ней счастлив. И до сих пор остается с тем чувством. Зато то, что все могло бы у них сложиться так, как у всего прочего человечества, к счастью, у них никогда уже не случится. Останется все на той же высокой ноте. Сохранится это "до" со всеми красивыми и волнующими предвкушениями прекрасного без неотвратимых и банальных "после" и "как у всех". Так решила за них судьба. И, возможно, немножко Он.
Все правильно. Все логично. Но почему-то после того, что счет уже пошел на годы, Он до сих пор видит во сне все тот же мучительный сон, и также продолжает смотреть на Её «ник» в Скайпе, испытывая те же чувства. Те же по форме, но куда более сильные. Наверное от безысходности.
И вся эта его безупречная логика, рассуждения и твердая позиция почему-то его мало утешают. Если совсем честно, то совсем не утешают, а чувство тоски и раскаяния просто не дают ему нормально дышать. И он пытается найти выход им, этим чувствам, конечно же в своей работе. И он пишет сегодня свой то ли сценарий, то ли роман об этом.
Возможно, писать Он его будет всю свою жизнь. Может, и не напишет до конца. А если и допишет, то сценарий этот, скорее всего, как все первоначальные замыслы, по ходу написания существенно трансформируется во что-то другое, может быть, даже в совершенно другое и даже противоположное. Да и, если даже из этого получится что-то стоящее, он вряд ли кому-то это покажет. Поскольку это слишком личное. Его и Ее.
Но, по-привычке обдумывая название этого своего ненаписанного, он в качестве рабочего варианта решил пока остановиться на слове «Мимо», произносимом по-авангардному из-за кадра. Из-за кадра (З.К.) это, когда говорящего в кадре фильма не видно, а слова слышны.
Примерно также, как и невидимого автора всего сущего, наблюдающего за фильмами-судьбами людей, которые он как настоящий режиссер создает при активном участии своих героев и массовки. Говорят, в соотношении влияния на результат 80/20. Но иногда эти 20% свободного выбора могут так много всего изменить. К лучшему ли, к худшему - не нам судить...
Выглядит это название будущего фильма в правильном формате сценарной записи примерно так:
Мимо (З.К.)
Кому-то это может показаться созвучным названию одного цветка, который Она считала своим любимым, а Он иногда именно так ее иногда и называл. Но это... Тс!.. Это - уже действительно совсем личное, куда даже мне, автору-наблюдателю сего как постороннему входить не пристало.