Лауру Графоманову бросил муж. Вечером прогуливал Берту и не вернулся. Болонка вернулась одна и сейчас жалобно поскуливала у хозяйки на коленях.
"Самой впору заскулить", - подумала Лаура.
Мягко тикали ходики. Легкие занавески вяло раскачивались над калорифером, источающим фальшивое тепло.
Женщина потрепала шелковистое ушко собаки, согнала ее на пол и решительно поднялась с дивана. Уже через минуту на письменном столе стояла старая, забытая “Москва”. Печатная машинка тускло блестела черной эмалью и, казалось, с любопытством ждала, что будет дальше?
Лаура прокрутила валики, ровно зажимая листок, и с силой ударила по клавише указательным пальцем. Первая буква, лишившая бумагу чистой белизны, придала уверенности. Еще удар. Еще и еще. Пишущий механизм застрочил беспрерывно. Сознание потекло словами, словно каплями дождя, собираясь в ручейки-предложения. Они живо понеслись правдивыми историями по всетерпящей, всепрощающей странице. О глубокой печали, которая ходила студеной водой. Об осеннем вечере, на который тихо падали листья. О грязной луже, в которой отражалась желтая луна. О пелене глаз, которая застилала сердце. О прощальных объятиях, ушедших друзьях, равнодушном блюзе и о том, как... Лауру Графоманову бросил муж.