О фильме семь самураев куросава

Сергей Трухтин
О фильме «СЕМЬ САМУРАЕВ» Куросава

Без сомнений, это абсолютный шедевр в киноискусстве. Смысловая структура его такова.
Вот живут крестьяне. Они, вроде бы, делают полезные дела – выращивают рис и проч., и поэтому должны бы процветать. Но нет, не так: местные бандиты периодически их грабят и низводят их до почти что смертного состояния. Получается, ерунда: крестьяне как символ чего-то жизненного (они создают жизнь-дающую еду) вот-вот умрут от голода, а бандиты как символ смертного (они убивают, переводят жизнь в смерть) живут и процветают. Хотя, если подумать, все должно быть наоборот. Ведь все должно находится на своем месте – жизнь должна быть жизненной, должна пребывать на месте жизни, а смерть должна пребывать на своем месте – смертном. Таким образом, в начале фильма имеет место противоречие, ошибка, которую следует исправить и поставить все на свои места. Для этого следует разъединить две противоположности – жизнь и смерть, и остановить вакханалию их слитости, в результате которой возникает не что-то положительное (как это мы видим у диалектиков европейского образца вроде Гегеля), а одно только отрицательное, невозможное для существования, когда смерть присосалась к жизни и выпивает из нее все живительные соки, получив себе существование.
Здесь мы видим, что Куросава явно перекликается с Чеховым, который в «Черном монахе» продвигал аналогичную мысль, т.е. что противоположности не должны объединяться, поскольку, соединившись, породят одни только несчастья, т.е. ошибки. Однако если Чехов только усмотрел эту мысль (собственно, в рамках его онтологических исканий ему этого было вполне достаточно), то Куросава задался вопросом, как же возникшую проблему решить, т.е. какова основа в ее решении? Собственно, вся основная часть фильма (кроме начала, где ставится сам вопрос) – именно об этом.
Чтобы выправить ситуацию и развести противоположности по своим местам, следует обратиться к уму, которому естественно работать с противоположностями (он их порождает, он с ними и работает). И вот крестьяне через своих представителей находят самурая, который в чистом виде символизирует ум, сознание как таковое. В самом деле, как он обнаружил свои способности? Он с умом и даже с некоторой хитрецой, представившись монахом, спасает от верной смерти младенца и убивает бандита в одном из селений – протыкает его своим острым мечом. Иными словами, его острое оружие заключается в умном подходе к делу, в результате чего казавшаяся поначалу неразрешимая ситуация разрешилась легко и просто.
И вот этого самурая-ум крестьяне уговаривают попробовать решить их проблему всего-то за еду. Но что значит – уговорить ум работать за еду? На деле ведь сознание не надо уговаривать мыслить, т.е. проявлять себя, т.е. попросту – жить, тем более давая ему пищу для этого. Фактически здесь мы имеем аллегорию: просто самураю-уму предоставили возможность решать проблему, т.е. быть – точно так же, как и в случае с ребенком, когда самурай жил тем, что спасал (он был собой – истинным самураем, защитником жизни).
Самурай-ум принял вызов ситуации, выбрал свою свою собственную жизнь (свое бытие, деятельность) взамен собственной старости и смерти. Но чтобы действовать в полную силу (а иначе в сложившейся ситуации с нашими крестьянами и невозможно) ему следует узреть в себе самом необходимые качества, которые сюжетно выглядят как набирание им команды единомышленников – самураев, готовых за еду (т.е. за пищу их деятельной сущности) проявлять себя, быть собой. Таковых набралось семь: 1) собственно, сам первый самурай, который есть чистое, абстрактное мышление как таковое, без конкретизации себя своими ипостасийными моментами; 2) молодой ученик, который есть символ направленности на новое, желание измениться и стать иным – то, без чего сознание не есть оно само; 3) способный к прозрению (видит спрятавшегося врага) «сильный человек», согласившийся помогать крестьянам из-за возможности работать с первым самураем, обозначив тем самым свою имманентность (имманентность способности к прозрению) сознанию как таковому; 4) виртуозный мастер острого меча, который обозначает спекулятивные способности сознания – поистине удивительные и непостижимые для простого обывательского представления; 5) самурай, готовый к рутинной деятельности – хотя бы и к рубке дров, потому что без способности заставить себя делать земные дела ум воспарит в небеса, оторвется от насущных задач и вся его сила уйдет невесть куда, в бесплодные спекуляции ради спекуляций; 6) боевой товарищ первого самурая, олицетворяющий большой жизненный опыт – ведь без оного, как бы ни был силен ум в потенции, он никогда не сможет быть актуальной силой, действительно решающий сложные вопросы жизни; 7) странный самурай – сама непосредственность, жизнь как она есть, без него нет целостности, т.е. жизненности всей команды самураев (ведь только цельность как таковая может действовать, проявлять свою жизненность).
И вот, собрав всех, и получив свой эйдос, «самураи-сознание» стали действовать – они стали организовывать крестьян на сопротивление бандитам. А поскольку этих самураев, в конце концов, вызвали сами крестьяне, то получается, что они сами все сделали: получив изначально совет от своего местного мудреца, они нашли в себе силы включить в себе умную самоорганизующую силу – само сознание во всей его структурированной ипостасийности. Иными словами, они подключили умную сторону своей жизненной сущности, которая, как мы знаем, позволила одолеть врага, т.е. преодолеть ту нежизненную ошибку, когда жизнь почти что умирает, а смерть, за счет жизни, процветает. При этом, по мере приближения цели к исполненности, самураи один за другим погибают, обозначая тем самым свою ненужность с общей точки зрения – разрешения поставленного противоречия. Действительно, чем глубже и ближе ум продвигается к цели, тем меньшее напряжение от него требуется, тем проще по своей структуре он может быть и, следовательно, тем меньше требуется персонажей-символов для того, чтобы адекватно (полно) представить сознание правильно действующей сущностью. В итоге, когда враг был побежден и перемещен в свое место – место смерти – жизнь в деревне расцвела, а из самураев остались только трое – тот, который был первым (олицетворяющий абстрактное сознание как таковое), его старый опытный товарищ и ученик: сознание после акта своей деятельности уже не мыслимо просто так, как таковое, в чисто абстрактном виде, но непременно мыслиться вместе со своим опытом и со своей устремленностью на новое.
При этом важно вот что: оставшись втроем, первый самурай констатирует: все-таки они проиграли, а истинно выигравшими являются крестьяне. Конечно, ведь именно крестьяне включили механизм умной самоорганизации, и сработавший ум сделал то, что нужно им. Крестьяне как заказчики получили свое. С точки же зрения общей смысловой структуры фильма признание своего проигрыша самураями означает второстепенный характер сознания по отношению к жизни вообще. Действительно, когда сознание действует, оно всесильно, и всевластно, оно требует к себе подчинения. Однако, достигнув цели, оно перестает быть ценностью, в результате чего крестьяне, т.е. сама жизнь, отделяются от «самураев-сознания», подчеркивая свой независимый характер. Это значит, что, согласно Куросаве, не жизнь существует для сознания (каким бы властным оно ни было), а сознание – для жизни.
Похожий вариант вывода: не народ существует для власти, а власть должна существовать для народа.