*The Future State [of the Soul], The Guardian No27, Saturday, April 11, 1713, by G. Berkeley, D.D. [1] Перевод с английского – А. Ахвледиани. Примечания переводчика приведены арабскими цифрами в квадратных скобках.
Multa putans, sortemque animo miseratus iniquam.
Жребий несчастных ему наполнил жалостью душу.
Вергилий, Энеида, книга VI, стих 332 [2]
Из жалости к тем несчастным смертным, которые в силу неверия своего оказываются неспособными переживать впечатления от радости и надежды, непосредственным образом остающиеся в уме христианина при встрече недавно проходившей светлой Пасхи [3], я постараюсь показать в данной статье (вовсе не предполагая у читателя какой-либо веры, даже в Бога), что имеются основания ожидать будущего состояния [души]. Пусть раскроет свои глаза самый непоколебимый неверующий и обозрит чувственно воспринимаемый мир, а затем ответит – нет ли в нем связи и согласованности, строгого и неизменного порядка, обнаруживаемых во всех его частях. Вещь сама по себе (что бы ни являлось тому причиной) очевидна для всех наших физических и умственных способностей. Изучите организм животного, страсти, ощущения и движущие силы – разве не подобен его организм устройству, и также – истинная природа наблюдаемых органов чувств? Разве они не приспособлены для определенных целей и по природе своей не направлены на соответствующие объекты?
Возможно ли тогда, что мельчайшие тела, управляемые разумом, превосходящим человеческий, должны быть расположены самым безупречным образом в согласии с их заданной природой; и, в тоже время, душами людей можно пренебречь, или управлять ими такими законами, которые выше человеческого понимания? Неужели любая страсть необходимым образом заложена по природе, а инстинктивная потребность в бессмертии, естественная для всего человечества, вложена в нас только по ошибке или предназначена для разочарования? Неужели усердное применение низших животных сил для самых жалких предназначений отвечает целям, которые мы провозглашаем, а благородные усилия добродетельного ума не будут вознаграждены? Одним словом, неужели телесный мир должен являть собой порядок и гармонию, а умственный – беспорядок и замешательство? Тот, кто не полностью укоренился в том, чтобы верить подобным вещам, должен попрощаться с естественным законом «рассуждения по аналогии», должен пойти против максимы здравого смысла, «что людям следует формировать свои суждения о непроверенных опытом вещах исходя из того, что они уже испытали».
Если что-то по эту сторону могилы выглядит как расплата за погибельную добродетель, оно же гарантирует нам, что таким образом мы получаем расположение и защиту небес, и, независимо от того, что постигнет нас в этой жизни, в другой нас ожидает справедливое вознаграждение; иначе говоря, такие одобрение и доброе имя, которые, как полагают, сопровождают добродетельные поступки. Расположение и защиту небес, - наши вольнодумцы, из их исключительной мудрости и благосклонности к человечеству, – стремятся стереть из умов людей. Одобрение же и доброе имя никогда не могут быть справедливо распределены в этой жизни, в которой настолько много плохих поступков пользуются уважением, и настолько много хороших – презираемы или превратно истолковываются; где изощренное лицемерие находится в самом привлекательной свете, а скромная добродетель запрятана; где и сердце и все скверное сокрыты от человеческих глаз, а глаза людей – затуманены и искажены. Позиция Платона по этому вопросу изложена в диалоге «Горгий», в котором он приводит следующий рассказ Сократа:
«А при Кроне был закон, – он сохраняется у богов и до сего дня, – чтобы тот из людей, кто проживет жизнь в справедливости и благочестии, удалялся после смерти на Острова блаженных и там обитал, неизменно счастливый, вдали от всех зол, а кто жил несправедливо и безбожно, чтобы уходил в место кары и возмездия, в темницу, которую называют Тартаром. Во времена Крона и в начале царства Зевса суд вершили живые над живыми, разбирая дело в тот самый день, когда подсудимому предстояло скончаться. Плохо выносились эти приговоры, и вот Плутон и правители с Островов блаженных пришли и пожаловались Зевсу, что и в Тартар, и на их Острова являются люди, которым там не место. А Зевс им отвечает: Я прекращу это навечно! Сейчас, – говорит он, – приговоры выносят плохо, но отчего? Оттого, что подсудимых судят одетыми. Оттого, что их судят живыми. И вот многие скверны душой, но одеты в красивое тело, в благородство происхождения, в богатство, и, когда открывается суд, вокруг них толпятся многочисленные свидетели, заверяя, что они жили в согласии со справедливостью. Судей это приводит в смущение, да вдобавок и они одеты – душа их заслонена глазами, ушами и вообще телом от головы до пят. Все это для них помеха – и собственные одежды, и одежды тех, кого они судят. Первым делом, – продолжает Зевс, – люди не должны больше знать дня своей смерти наперед, как теперь. Это надо прекратить, и Прометею уже сказано, чтобы он лишил их дара предвидения. Затем надо, чтобы их судили совершенно нагими, а для этого пусть их судят после смерти. И судья пусть будет нагой и мертвый, и пусть одною лишь душою взирает на душу – только на душу! – умершего, который разом лишился всех родичей и оставил на земле все блестящее свое убранство, – лишь тогда суд будет справедлив. Я знал это раньше вашего и потому уже назначил судьями собственных сыновей: двоих от Азии – Миноса и Радаманта, и одного от Европы – Эака. Когда они умрут, то будут вершить суд на лугу, у распутья, от которого уходят две дороги: одна – к Островам блаженных, другая – в Тартар» [4].
Здесь, как и в огромном количестве других отрывков из его произведений, можно усмотреть взгляд Платона на будущее состояние. Поэтому, если вещь относительно нас столь прилажена, столь проста и совершенна, столь соответствует аналогии природы, и [её бытие] столь универсально удостоверяется всеми слоями и классами людей, всех стран и возрастов, то что должно заставить нескольких человек отвергнуть [её бытие]? В данном случае, несомненно, имеется нечто вроде предубеждения. Я взываю к тайным мыслям Вольнодумца [5], если он не спорит сам с собой в этом же духе: «Чувства и способности, которыми я обладаю в настоящем, явно предназначены для того, чтобы восстанавливать или сохранять тело от повреждений, которым оно подвержено в его нынешних обстоятельствах. Но в вечном состоянии, в котором нет ни разрушений, требующих восстановления, ни внешних повреждений, требующих защитных ограждений, где нет плоти и костей, нервов или кровеносных сосудов, в нем, безусловно, не будет ни одного органа чувств: оно должно быть состоянием жизни без ощущений, что невообразимо».
Но так как подобный способ рассуждения происходит от бедности воображения и душевной ограниченности тех, кто пользуется им, я постараюсь исправить эти недостатки и расширить их поле зрения, представив им на рассмотрение допустимый от природы пример, который, быть может, примирит их с верой в то, что раскрыто сверхъестественным образом.
Предположим, что некий человек, слепоглухой от рождения, по достижении зрелого возраста, из-за полного паралича или какой иной причины, лишился чувств, вкуса и обоняния, но, одновременно, приобрел способность слышать и видеть. То есть, из пяти органов чувств, присущих нам, у него были только осязание, вкус и обоняние. И любые иные средства восприятия, более тонкой и пространной природы, были для него так же недоступны, как для нас те, которые однажды откроются для восприятия тех вещей, про которых сказано «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил [Бог любящим Его]». И для него было бы совершенно разумно заключить, что утрата этих трех чувств не cмогла бы смениться никакими новыми органами восприятия, так же как для современного вольнодумца представить себе, что не может быть никакого состояния жизни и восприятия без чувств, которыми он обладает в данное время. Предположим далее, что глаза того человека в их первом ощущении будут поражены великим разнообразием самых ярких и привлекательных объектов, а его уши – мелодичным сопровождением звучного хора с оркестром: и вот он – изумленный, восхищенный, увлеченный; и вы – уже имеете некоторое отдаленное изображение, некоторую слабую и мерцающую идею того экстатического состояния души, когда она выходит из нашего гроба плоти в жизнь и бессмертие.
Примечания переводчика.
[1] Эссе Джорджа Беркли впервые было опубликовано в № 27 газеты «Гардиан» (The Guardian) 11 апреля (22 апреля по новому стилю) 1713 года («Гардиан» 1713 года не имеет никакого отношения к популярной современной газете с тем же названием). Это только одно из 14 эссе Дж. Беркли, опубликованных в «Гардиан». Кроме него, Джорджу Беркли приписывают (так как все статьи в «Гардиан» писались авторами анонимно) эссе, опубликованные в №№ 3, 35, 39, 49, 55, 62, 69, 70, 77, 83, 88, 89, 126 (относительно авторства статьи в № 69 сохраняются сомнения до настоящего времени). Перевод данного эссе Беркли осуществлен с текста британского переиздания «Гардиан» 1767 года (в 2 томах), сканированная копия которого теперь общедоступна благодаря замечательному некоммерческому проекту компании Google (см.: Там же можно познакомиться с остальными статьями Дж.Беркли.
[2] В пер. С.А. Ошерова под ред. Ф.А. Петровского; см., напр.: http://ancientrome.ru/antlitr/vergily/eneida/eneida6.htm.
[3] Статья Дж. Беркли была опубликована в последний день пасхальной седмицы (Пасха 1713 года по юлианскому календарю начиналась в воскресенье 5 апреля. Британская империя (кроме Шотландии) перешла на григорианский календарь в 1752 году). Об особенностях англиканской литургии, праздновании церковных праздников, в частности Пасхи, см., напр.: http://anglicanhistory.org/liturgy/index.html.
[4] Платон «Диалоги: Горгий», пер. С.П. Маркиша; см., напр.: http://psylib.org.ua/books/plato01/16gorgi.htm. См. там же подробный комментарий А.А. Тахо-Годи к данному отрывку.
[5] Вероятно, речь идет о современнике Беркли – Джоне-Энтони Коллинзе (Collins, John-Anthony,1676 – 1729), который незадолго – в феврале 1713 года – опубликовал деистический трактат, возмутивший Беркли, – “A discourse on freethinking” («Рассуждение о свободомыслии», оригинальный текст см., напр.: Беркли, ниже, в кавычках, приводит, судя по всему, некоторые рассуждения Энтони Коллинза (почерпнутые, правда, не из «Рассуждений о свободомыслии»).