МОНТЕРО
(сентябрь 1419 года)
- Решайтесь, ваше высочество! Вы должны, наконец, решиться! Герцогиня приедет только двенадцатого – это удобный повод назначить встречу на десятое!
Де Жиак нависал над Шарлем, настойчиво и упрямо, как неотвратимость того, на что он подбивал Дофина.
- Другого такого случая не будет, ни для вас, ни для меня!
- Знаю!
Огрызнувшись, Шарль снова принялся зло обкусывать ногти на руке, изредка бросая косые взгляды то на скромно стоявшего в сторонке Ла Тремуя, то на Гийома де Барбазан, призванного де Жиаком оказать поддержку своим требованиям.
Решение предстояло принять сложное, очень опасное, но, как представлялось Шарлю, совершенно необходимое.
Ненавистный Бургундец на переговорах в Пуальи-де-Фор вел себя исключительно нагло, со своим обычным высокомерием, которое особенно заметно проступало на фоне того презрения, которое герцог испытывал, как к самому дофину, так и к его парламенту, и которое он совершенно не скрывал. Вроде бы согласился с новыми условиями договора, предложенными еще мадам Иоландой, но нашел повод придраться почти ко всем пунктам, включая даже тот, где его фактически соглашались признать, как временного регента в обход королевы. Весьма условный формальный мир герцог заключил с видом человека, делающего одолжение, а в конце насмешливо поинтересовался у дофина, почему, дескать, не видно его матушки, что для всех присутствующих прозвучало более чем двусмысленно. Ведь и о королеве в ходе переговоров не было сказано ни слова, как будто на свете не существовало ни её самой, ни её регентства.
Взбешенный Шарль, который за спиной герцога постоянно видел окровавленное лицо Бернара д’Арманьяк, вернулся в свои покои, готовый крушить всё подряд! И бешенство это не улеглось даже за те недели, когда Бургундец, под всевозможными предлогами, старался уклониться от новой встречи.
- Он ждет герцогиню Анжуйскую, - нашептывал в эти дни не отходивший ни на шаг Ла Тремуй. – Значит, что-то все-таки было, ваше высочество… И, как ни печально это признавать, её светлость затевала, или затевает какое-то действо за вашей спиной. Для чего герцогу так явно нужна вторая встреча? Разве недостаточно было одной?.. Или он ещё не выдал все свои аргументы потому что нет главного действующего лица?
Говоря это господин де Ла Тремуй уже ничего не опасался. Тонкими, неуловимыми намеками он посеял в группировке, составившейся против влияния герцогини, уверенность в том, что её светлость ведет двойную игру, одной рукой восстанавливая дофина против герцога, а другой приветливо помахивая англичанам и тому же герцогу, чтобы защитить своё Анжу.
«Никто не знает, насколько её сын болен на самом деле, - шептал в узком кругу единомышленников де Жиак, охотно «уловивший» эту идею. – Мадам герцогиня дама предприимчивая и уже не раз доказывала, что может обвести вокруг пальца и врагов, и друзей, если это будет нужно для процветания её герцогства. Я, например, нисколько не удивлюсь, если мне скажут, что своего мужа, короля Сицилийского, она попросту отравила, чтобы снять подозрения в убийстве принцев со всего семейства…».
Сам дофин о подобных разговорах, конечно же, не знал. Но, испытав забытое было унижение перед надменным лицом герцога Бургундского, он вдруг почувствовал обиду на «матушку», которая оставила его одного в такой тяжелый момент. И охотно склонил свой слух к нашептываниям Ла Тремуя, тем более, что высказанные им подозрения все больше и больше подтверждались. То герцог затягивал встречу, в соответствии с днями болезни мадам Иоланды, то посланные им дворяне или юристы, которым надлежало заниматься только условиями договора, использовали каждый удобный случай, чтобы узнать о здоровье её светлости и поинтересоваться её планами после выздоровления…
Наконец, дата приезда герцогини определилась, и Жан Бургундский тут же согласился на новую встречу. Правда согласие свое изложил в такой форме, что ярость, охватившая дофина, переполнила-таки чашу его терпения!
Да и не только его…
Герцог, явно издеваясь, предлагал встретиться, ни больше, ни меньше, как в Монтеро-Фот-Йон. То есть, говоря иначе в замке Катрин де Иль-Бошар - своей нескрываемой ни от кого любовницы и жены господина де Жиак. «Полагаю, в этом месте договариваться будет приятно всем», - насмехался Бургундец. При этом, и весь тон письма был выдержан в наглой, уверенно-хозяйской манере уже почти короля.
- Оскорбление, нанесенное мне, рикошетом бьет и по вам, ваше высочество, - заявил, еле сдерживая свое негодование де Жиак. – И смыть его я теперь должен не только, как обманутый муж, но и как преданный слуга своего господина!
- В вопросах чести любой расчет недопустим и унизителен, - вторил ему Лангедокский «рыцарь без упрека» де Барбазан. – Такое смывают лишь кровью…
- И они правы, ваше высочество, - нашептывал втихомолку Ла Тремуй. – Здесь не нужны даже советы её светлости, поскольку планы, которые она вынашивает, могут не предусматривать убийства герцога. Но мы-то с вами знаем, насколько опасен и коварен бывает Бургундский лев, когда рвется к цели. Он уже навязал всему миру своего папу, а теперь хочет навязать и вам, и всей Франции, жизнь, которой никто не желает! Сначала сделает послушной герцогиню, пригрозив расстроить её дела, ибо только Бог ведает, что ему о них известно. А когда никто из вашего нынешнего окружения не сможет уже достойно вас защитить, добьется отмены наследственных прав, оставив вам, в лучшем случае, бесполезную роль младшего сына или, не дай Господи, объявит вас незаконнорожденным!
- Но убийство…
- Оно вас спасет! А заодно спасет герцогиню Анжуйскую и смоет пятно позора с вашего ближайшего соратника!
Ла Тремуй приблизил губы к самому уху дофина.
- Убейте герцога, принц. Так вы явите всему миру свою независимость и способность отстоять собственную честь…
Честь, честь, честь!!!
Это слово преследовало Шарля все последние дни!
Честь и достоинство – то, чему всегда учила мадам Иоланда. Матушка! Первый человек на свете, давший ему оба эти понятия «потрогать»… Нет! Он не будет тревожить её просьбами дать совет! Он, и без того, чувствует, насколько ему делается легче, при мысли о том, что проклятый герцог перестанет дышать одним с ним воздухом! А потому…
- Решайтесь, принц!
- Да, да, да!!!
Ранним утром десятого сентября к Йоннскому мосту, что возле Монтеро, подъехала группа всадников. С другой стороны - той, что ближе к замку, уже дожидалась другая группа, которая, завидев первую, медленно двинулась навстречу. Поднятые на пиках и бьющиеся на осеннем ветру флажки, словно соперничали и угрожали друг другу. С одной стороны - той, что ближе к замку - черный бургундский лев на золотом фоне, а с другой - вызывающе-королевские лилии на синем. Дофин Шарль прибыл на встречу, подняв на штандарт герб отца.
- Он что, пугать меня этим вздумал? – с усмешкой пробормотал Бургундец Антуану де Вержи, ехавшему во главе его свиты. – Или пытается таким образом доказать, что является законным наследником?
Де Вержи тихо засмеялся.
- Он это и так доказывает собственной глупостью, ваша светлость.
Бургундец фыркнул, а потом, запрокинув голову, расхохотался.
В утреннем тумане этот хохот прозвучал как-то особенно громко, по-хозяйски, словно смеющийся упивался каждым мигом того, что происходило.
Группа всадников с другой стороны остановилась.
- Вы будете говорить с ним, ваше высочество, или нам напасть сразу? – спросил де Жиак.
- Мне с ним говорить не о чем, - посиневшими губами выговорил дофин.
Его бил озноб. Осенняя сырость, перемешанная со страхом и азартом, пробралась до самых костей, и никакими мехами нельзя было унять дрожь, идущую изнутри.
- Въедем на мост, - приказал Шарль.
Ненавидимое лицо герцога Бургундского приближалось, выступая из тумана и делаясь всё четче и четче. Дофин видел только его. Только эти надменные глаза, прикрытые тяжелыми веками сильнее, чем обычно, потому что герцог смеялся… Он хохотал открыто и нагло - над слабостью Шарля, над его бессмысленным детством и над непонятным будущим. Над страхом, над неуверенностью, над тем, что, вот сейчас, прихлопнет его, как муху, потому что уверен в своем праве! А еще в том, что сумеет удержать единственную руку, способную Шарля защитить…
- Ваше высочество, - поклонился герцог, не снимая шляпы, - рад, что вы не проспали… Господин де Жиак сам пригласит нас в замок, или это сделать мне?
Никто не ответил.
Только хлопанье флажков давало понять, что время движется.
В группе дофина ждали сигнала, но сам он, словно окаменел. Приближался момент первого в его жизни решения! Момент истины, после которого жизнь уже не будет прежней, зато в ней станет на одного презирающего меньше. И дофин, не отдавая себе отчета, почему так поступает, медлил, растягивая эту минуту абсолютной власти. Напряжение вокруг росло, как пьедестал, поднимая его над этим мостом, над обыденностью, над прожитой жизнью, и над этим хохочущим герцогом.
- Ваша светлость.., - забормотал, почуявший неладное де Вержи.
Но тут рука дофина, судорогой сведенная на поводьях, вдруг разжалась. И словно разжалась какая-то пружина внутри. Озноб исчез.
- Убейте пса, - приказал Шарль.
Он не видел, кто бросился на герцога первым. Не видел, кто ранил де Вержи. Он по-прежнему не отрывал взгляда от глаз, над которыми сначала удивленно взметнулись тяжелые веки, а потом их пронзили поочередно боль, недоумение, отчаяние и, наконец, смерть.
Герцога убивали секирами. По договоренности. Точно так же, как когда-то убили Луи Орлеанского, и в память о графе Бернаре, безуспешно пытавшемся законным путем призвать к ответу убийцу. И только когда в кровавом месиве ничего не стало видно, Шарль прикрыл затяжелевшими веками свои глаза и, повернув лошадь, поехал прочь.
Весь заляпанный кровью, де Жиак выдернул секиру из перерубленной руки герцога.
- Ла Тремуй, - крикнул он предусмотрительно жавшемуся в стороне царедворцу. – Поезжайте в замок, скажите, чтобы никого не ждали. Я не могу в таком виде показаться перед женой…
Ла Тремуй дважды повторять приказание не заставил. Брезгливо подобрав край накидки, он галопом промчался мимо остатков бойни и, не глядя, кто и как добивает герцогскую свиту, поспешил в замок.
Ворота перед ним опустили сразу, едва заслышали крики «Беда!», с которыми Ла Тремуй проехал через внешний и внутренний двор. Но, когда он вбежал в замок, дорогу ему преградил управляющий.
- Кто вы, сударь? Назовите себя, иначе я не пущу вас дальше!
- Я приехал сказать, что герцога Бургундского только что убили на Йоннском мосту! – задыхаясь прокричал Ла Тремуй.
Тут же, на верхней галерее послышался стон и звук упавшего тела.
Управляющий бросился к лестнице, а следом и Ла Тремуй.
Вверху уже причитали и охали какие-то дамы, снизу бежали еще слуги, но Ла Тремуй, ступив на галерею, никого и ничего больше не видел. Схватившись рукой за перила он не мог оторвать глаз от лежащей в обмороке невиданной красоты женщины и с ужасом понимал, что с ним случилось худшее, что может случиться с ловким придворным интриганом…
Словно в отместку за причастность к только что совершенному убийству, Судьба заставила его сразу и навсегда полюбить Катрин де Иль-Бошар…
Через два дня, каменная от гнева мадам Иоланда слушала бесполезные оправдания Шарля и трусливо уверенные в своей правоте объяснения его парламента, даже не пытаясь предугадать, какие беды свалятся теперь на их головы.
Изменить ничего уже было нельзя. Случилось, как страшное, так и самое страшное. Будущий король Франции запятнался худшим из всех грехов, и теперь герцогиня чувствовала себя так, словно оказалась на краю пропасти.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/22/1546